Майкл Даймонд Резник
Кириньяга. Килиманджаро
Я покачал головой.
– Зайцы не охотятся на львов, а кикуйю не начинают войн. Заяц просто защищался, и кикуйю будут поступать так же.
– А почему бы Техподдержка стала вмешиваться в наши дела? – спросил другой мальчик, проталкиваясь вперед. – Они наши друзья.
– Возможно, они не станут вмешиваться, – успокоил я всех. – Но вы должны всегда помнить, что у кикуйю нет истинных друзей, кроме них самих.
– Кориба, расскажи нам еще одну сказку! – крикнула девочка.
– Я уже старый, – ответил я. – Ночь становится холодной, и мне уже пора спать.
– А завтра? – спросила она. – Ты завтра расскажешь новую сказку?
Я улыбнулся:
– Спроси меня завтра, когда все поля будут засеяны, коровы и козы будут в загонах, еда будет приготовлена, а ткани – сотканы.
– Но девочки не пасут коров и коз, – запротестовала она. – А если мои братья не приведут всех животных в загоны?
– Тогда я буду рассказывать одним лишь девочкам.
– Эта сказка должна быть длинной, – настойчиво продолжала она, – потому что мы работаем больше, чем мальчики.
– Я буду внимательно следить именно за тобой, малышка, – ответил я. – История будет длинной или короткой в зависимости от твоей работы.
Взрослые засмеялись, а девочка почувствовала себя очень неловко, но я усмехнулся, обнял ее и потрепал по голове – нужно, чтобы дети учились любить своих мундумугу и опасались их, так что она убежала танцевать с другими девочками, а я пошел в свой бома.
Возвратившись в бома, я включил компьютер и обнаружил в нем сообщение от Техподдержки. Меня проинформировали, что их представитель явится ко мне завтра утром. Я очень коротко ответил: «Статья II, параграф 5», который запрещал вмешиваться в наши дела, и улегся на одеяло. Доносящееся из деревни ритмичное пение быстро погрузило меня в сон.
Утром я поднялся вместе с солнцем и дал компьютеру задание сообщить мне, как только сядет корабль Техподдержки. Потом осмотрел свой скот и коз – я единственный из нашего народа не работал в поле, потому что кикуйю кормят своего мундумугу, пасут его животных, ткут для него одеяла и поддерживают чистоту в его бома, – и зашел к Симани дать ему бальзам, помогающий от болей в суставах. Затем, когда солнце начало припекать, вернулся в свою бома, обойдя пастбища, где юноши присматривали за животными. Войдя в бома, я знал, что корабль уже сел, потому что возле входа лежал помет гиены, а это вернейший признак проклятия.
Я прочитал все на компьютере, потом вышел на улицу и окинул взглядом горизонт, где двое голых ребятишек то гонялись за маленькой собачонкой, то убегали от нее. Когда от их веселья начали пугаться мои куры, я мягко попросил их перебраться играть у своего бома и уселся возле костра. В конце концов я увидел посетительницу из Техподдержки, идущую по тропинке со стороны космопорта. Женщина явно страдала от жары и безуспешно отмахивалась от вьющихся вокруг ее головы мух. Ее белокурые волосы были тронуты сединой, а по неловкости, с какой она двигалась по крутой каменистой тропинке, я заключил, что она не привыкла к такой местности. Несколько раз она едва не упала, к тому же откровенно опасалась такого количества животных, но ни разу не замедлила шаг и минут через десять приблизилась ко мне.
– Доброе утро, – поздоровалась она.
– Джамбо, мемсааб, – ответил я.
– Вы Кориба, верно?
Я быстро всмотрелся в лицо моего противника; средних лет и усталое, но не несло на себе печати угрозы.
– Да, я Кориба.
– Прекрасно. Меня зовут…
– Я знаю, кто вы, – прервал я ее, стремясь захватить инициативу в конфликте, раз его нельзя было избежать.
– Знаете? – удивилась она.
Я вытащил из поясного мешочка кости и высыпал их на землю.
– Вы Барбара Итон, родились на Земле, – нараспев произнес я, наблюдая за ее реакцией, потом собрал кости и рассыпал их вновь. – Вы замужем за Робертом Итоном, девять лет работаете на Техподдержку. – Я еще раз бросил кости. – Вам сорок один год, и вы бесплодны.
– Как вы все это узнали? – удивленно спросила она.
– Разве я не мундумугу?
Она целую минуту смотрела на меня и наконец догадалась:
– Вы прочитали мою биографию в компьютере.
– Если факты верны, то какая разница, как я их узнал – по костям или с помощью компьютера, – ответил я, уклонившись от прямого ответа. – Прошу вас, садитесь, мемсааб Итон.
Она неловко уселась на землю, подняв облачко пыли, и поморщилась.
– Очень жарко, – пожаловалась она.
– Да, в Кении очень жарко, – подтвердил я.
– Вы могли создать себе любой климат, – заметила она.
– Мы создали именно такой, какой пожелали.
– Там что, есть хищники? – спросила она, всматриваясь в саванну.
– Да, немного.
– Какие?
– Гиены.
– А более крупные?
– Никого крупнее нигде уже не осталось.
– Я все удивлялась, почему они на меня не нападают?
– Наверное, потому, что вы здесь непрошеный гость.
– Они не тронут меня, когда я одна пойду обратно в космопорт? – нервно спросила она, проигнорировав мой ответ.
– Я дам вам защитный амулет, который их отгонит.
– Предпочитаю эскорт.
– Хорошо.
– Гиены такие уродливые, – заметила она, вздрогнув. – Я видела их однажды, когда мы наблюдали за вашим миром.
– Они очень полезные животные, – возразил я, – потому что приносят множество знамений, как добрых, так и плохих.
– В самом деле?
Я кивнул:
– Сегодня утром гиена принесла мне плохое предзнаменование.
– И что же? – полюбопытствовала она.
– И вот вы здесь.
Она рассмеялась.
– Мне говорили, что вы очень умный человек.
– Те, кто вам это сказал, ошибаются. Я всего лишь дряхлый старик, сидящий перед своей бома и наблюдающий за тем, как юноши пасут коров и коз.
– Вы дряхлый старик, окончивший с отличием Кембридж, а потом две аспирантуры в Йеле, – возразила она.
– Кто вам это сказал?
– Не только вы читаете биографии, – улыбнулась она.
Я пожал плечами.
– Ученые степени не помогли мне стать мундумугу. Оказались пустой тратой времени.
– Вы постоянно произносите это слово. Что означает «мундумугу»?
– Можете называть такого человека шаманом. Но на самом деле мундумугу, хоть иногда и занимается колдовством и толкует знамения, в основном – хранитель объединенной мудрости и традиций своего народа.
– Похоже, у вас интересная профессия.
– Да, в ней есть определенные преимущества!
– Да еще какие! – воскликнула она с наигранным восторгом. Где-то вдалеке заблеяла коза, а юношеский голос прикрикнул на животное на языке суахили. – Представить только, ведь в ваших руках жизнь и смерть любого обитателя Утопии!
Ну вот, начинается, подумал я и сказал:
– Суть не в употреблении власти, мемсааб Итон, а в сохранении традиций.
– Я вам не верю, – резко заявила она.
– На чем же основывается ваше неверие?
– На том, что если бы существовал обычай убийства новорожденных, то кикуйю вымерли бы в течение одного поколения.
– Если убийство младенца вызвало ваше недовольство, – спокойно произнес я, – то меня удивляет, почему Техподдержка до сих пор не заинтересовалась нашим обычаем оставлять старых и немощных на съедение гиенам.
– Потому что старые и немощные были согласны с подобным обращением. Младенец же неспособен согласиться на свою смерть. – Она пристально посмотрела на меня. – Могу я спросить, почему был убит именно этот ребенок?
– Вы прилетели именно из-за этого вопроса?
– Меня прислали оценить ситуацию, – ответила она, сбив со щеки насекомое и поменяв позу. – Был убит новорожденный ребенок. Мы хотим знать почему.
– Он родился с ужасным таху.
– Таху? – нахмурилась она. – Что это такое?
– Проклятие.
– Он что, родился уродом?
– Нет, нормальным.
– Тогда на какое проклятие вы ссылаетесь?
– Он родился ногами вперед.
– И это все? – изумилась она. – Это все его проклятие?
– Да.
– Его убили только потому, что он родился ногами вперед?
– Когда избавляешься от демона, это не убийство, – терпеливо пояснил я. – Наши традиции учат, что ребенок, родившийся таким образом, на самом деле – демон.
– Вы же образованный человек, Кориба. Как вы смогли убить совершенно здорового младенца и оправдать убийство настолько примитивной традицией?
– Вам не следует недооценивать силу традиций, мемсааб Итон. Однажды кикуйю уже отвернулись от своих традиций – в результате на Земле появилось механизированное, нищее и перенаселенное государство, где живут не кикуйю, масаи, луо или вакамба, а некое новое, искусственное племя, называющее себя просто кенийцами. Мы, живущие на Кириньяге, и есть истинные кикуйю, и мы не повторим снова ту же ошибку. Если дождь не проливается вовремя, надо принести в жертву барана. Если правдивость человека вызывает сомнения, он должен пройти испытание гитхани. Если ребенок родился с таху, его следует умертвить.
– Значит, вы намерены продолжать убивать младенцев, родившихся ногами вперед?
– Совершенно верно.
По ее лицу скатилась капелька пота. Она посмотрела мне в глаза и сказала:
– Я не знаю, какой будет реакция Техподдержки.
– В соответствии с нашей хартией Техподдержка не вмешивается в наши внутренние дела, – напомнил я.
– Все не так просто, Кориба. В соответствии с вашей хартией любой член вашего общества, пожелавший его покинуть, имеет право уйти в космопорт, а оттуда улететь на Землю. – Она помолчала. – Была ли такая возможность предоставлена убитому младенцу?
– Я убил не младенца, а демона, – возразил я, слегка поворачивая голову: горячий ветерок разворошил пыль.
Она дождалась, пока ветер стихнет, и прокашлялась.
– Вы ведь понимаете, что никто из Техподдержки не согласится с вашим мнением?
– Нас не волнует, что об этом подумает Техподдержка.
– Когда убивают невинных детей, мнение Техподдержки имеет для вас первостепенное значение, – возразила она. – Я уверена, что вы не захотите предстать перед Эвтопическим[4] Советом.
– Вы здесь для того, чтобы оценить ситуацию, как говорили раньше, или угрожать нам? – спокойно спросил я.
– Чтобы оценить ситуацию. Но на основании представленных вами фактов я могу сделать лишь одно заключение.
– В таком случае вы меня не слушали, – сказал я и ненадолго закрыл глаза – мимо пронесся еще один, более резкий порыв ветра.
– Кориба, я знаю, что Кириньяга была создана для того, чтобы вы смогли воспроизвести обычаи своих отцов… Но вы, разумеется, способны увидеть разницу между мучением животного во время религиозного ритуала и убийством ребенка.
– Это одно и то же, – я покачал головой. – Мы не можем изменить наш образ жизни только потому, что он вам неприятен. Однажды мы поступили так, и ваша культура за считаные годы разрушила наше общество. С каждой построенной фабрикой, с каждым новым рабочим местом, с каждой новой частицей западных технологий, с каждым обращенным в христианство кикуйю мы все больше и больше становились не теми, кем были предназначены стать. – Я посмотрел ей в глаза. – Я мундумугу, которому доверили сохранение всего, что делает нас кикуйю, и я не допущу повторения подобного.
– Существуют альтернативы.
– Но не для кикуйю, – твердо заявил я.
– Они есть, – не сдавалась она. Эмоции настолько захватили ее, что она не заметила ползущую по ее ботинку золотисто-черную многоножку. – Например, годы, проведенные в космосе, могут вызвать определенные физиологические и гормональные изменения в организме человека. Помните, когда я прилетела, вы сказали, что мне сорок один год и у меня нет детей? Это правда. Более того, многие женщины Техподдержки бездетны. Если вы передадите нам обреченных на смерть детей, я уверена, что мы сможем найти им приемных родителей. Таким способом вы удалите их из своего общества, не прибегая к убийству. Я могу поговорить на эту тему со своим руководством и почти уверена, что они одобрят этот прекрасный вариант.
– Ваше предложение продуманное и оригинальное, мемсааб Итон, – искренне произнес я. – И мне очень жаль, что я не могу с ним согласиться.
– Но почему?
– Потому что как только мы в первый раз предадим наши традиции, этот мир перестанет быть Кириньягой и превратится еще в одну Кению – скопище людей, неуклюже пытающихся притворяться теми, кем они не являются.
– Я могу поговорить на эту тему с Коиннаге и другими вождями, – намекнула она.
– Они не ослушаются моих указаний, – уверенно сказал я.
– Вы обладаете такой властью?
– Таким уважением, – поправил я. – Вождь обеспечивает выполнение закона, а мундумугу толкует сам закон.
– Тогда давайте обсудим другие варианты.
– Нет.
– Я пытаюсь избежать конфликта между Техподдержкой и вашим народом, – ее голос стал глухим от огорчения. – По-моему, вы могли хотя бы попытаться сделать шаг навстречу нам.
– Я не обсуждаю ваши мотивы, мемсааб Итон, но в моих глазах вы – пришелец, представляющий организацию, не имеющую законного права вмешиваться в нашу культуру. Мы не навязываем Техподдержке свою религию или мораль, и пусть Техподдержка не навязывает свои взгляды нам.
– Это ваше последнее слово?
– Да.
Она встала.
– В таком случае мне пора идти и предоставить свой отчет.
Я тоже встал. Ветер изменил направление и принес с собой запахи деревни: аромат бананов, запах котла со свежим помбе и даже пронзительный запах крови забитого еще утром быка.
– Как пожелаете, мемсааб Итон. Я позабочусь о вашем эскорте.
Я подозвал мальчика, пасшего трех коз, и велел ему сбегать в деревню и прислать ко мне двух юношей.
– Спасибо, – поблагодарила она. – Знаю, что причиняю вам неудобство, но просто не могу чувствовать себя в безопасности, когда вокруг свободно бродят гиены.
– Не за что. Кстати, не желаете ли, пока мы ждем ваших сопровождающих, послушать сказку о гиене?
Она непроизвольно вздрогнула.
– Они настолько уродливы! – сказала она с отвращением. – Такое впечатление, будто у них сломаны задние лапы. – Она покачала головой. – Нет, спасибо. Не хочу о них слышать.
– Но эта история будет вам интересна.
Она посмотрела на меня с любопытством и кивнула:
– Хорошо. Расскажите.
– Верно, что гиены – животные уродливые и неприятные, – начал я, – но когда-то давным-давно они были такими же красивыми и грациозными, как импала[5]. Однажды вождь кикуйю дал гиене молодого козла и попросил отнести его в подарок Нгаи, который обитал на вершине священной горы Кириньяга. Гиена сжала козла своими сильными челюстями и отправилась к далекой горе, но по пути туда она оказалась рядом с поселком, где жили европейцы и арабы. Там в изобилии были машины, ружья и прочие удивительные вещи, которые она никогда не видела, и восхищенная гиена остановилась поглазеть на эти чудеса. В какой-то момент араб увидел, как гиена внимательно рассматривает все вокруг, и спросил ее, не хочет ли она стать цивилизованным человеком, и, когда гиена открыла рот, чтобы сказать «да», козел упал на землю и тут же убежал. Когда козел скрылся, араб рассмеялся и объяснил, что он просто пошутил, ведь гиена, конечно же, не может стать человеком. – Помолчав, я продолжил: – Так вот, гиена отправилась дальше к Кириньяге, и, когда она добралась до вершины, Нгаи спросил у нее, где же козел. Когда гиена рассказала о том, что с ней произошло, Нгаи столкнул ее с вершины горы за то, что у нее хватило наглости поверить, будто она может стать человеком. Гиена не погибла при падении, но покалечила задние лапы, и Нгаи объявил, что отныне все гиены станут такими. А в напоминание об их глупости, когда они решили стать теми, кем они стать не могли, он заставил их смеяться дурацким смехом. – Я снова помолчал и внимательно посмотрел на нее. – Мемсааб Итон, вы не услышите, как кикуйю смеются дурацким смехом, и я не позволю им стать калеками вроде гиен. Вы меня поняли?
Она ненадолго обдумывала мою историю, затем посмотрела мне в глаза.
– По-моему, мы прекрасно друг друга поняли, Кориба.
Тут как раз подошли двое юношей, и я попросил их проводить ее до корабля. Они отправились в путь через сухую саванну, а я занялся своими делами.
Сперва я обошел поля, благословляя пугала. Поскольку за мной увязалась кучка малышей, я чаще обычного останавливался отдохнуть под деревьями, и они всякий раз упрашивали меня рассказать сказку. Я рассказал им истории о слоне и буйволе; о том, как элморан масаи подрезал своим копьем радугу, и поэтому она теперь не опирается на землю; почему девять племен кикуйю названы именами девяти дочерей Гикуйю, а когда солнце стало слишком жарким, то отвел детей в деревню.
После полудня я собрал мальчиков постарше и еще раз объяснил им, как они должны раскрасить лица и тела для предстоящей церемонии обрезания. Ндеми, тот самый, что требовал рассказать сказку о Кириньяге, захотел поговорить со мной наедине и пожаловался, что не сумел поразить копьем маленькую газель, а потом попросил заколдовать его копье, чтобы оно летело точнее. Я объяснил ему, что настанет день, когда ему придется выйти против буйвола или гиены с незаколдованным копьем, так что он должен еще потренироваться и лишь потом прийти ко мне… Надо бы приглядывать за этим Ндеми, уж больно он порывист и бесстрашен; в былые времена из него получился бы великий воин, но сейчас на Кириньяге воинов нет. Если мы останемся такими же плодовитыми, то когда-нибудь нам потребуется больше вождей и второй мундумугу, и я решил присмотреться к пареньку повнимательнее.
Вечером, поужинав в одиночестве, я вернулся в деревню, потому что Нджогу, один из наших юношей, собрался жениться на Камири, девушке из соседней деревни. Выкуп за невесту был давно оговорен, и обе семьи ждали меня для совершения церемонии.
Нджогу, с разрисованным лицом и головным убором из страусовых перьев, очень волновался, когда стоял передо мной вместе с невестой. Я перерезал горло жирному барану, которого отец Камири откармливал специально для этого случая, и повернулся к Нджогу.
– Что ты хочешь мне сказать? – спросил я.
Парень шагнул ближе.
– Я хочу, чтобы Камири пришла ко мне и стала обрабатывать землю моего шамба, – произнес он хриплым от волнения голосом традиционные слова, – потому что я мужчина, и мне нужна женщина, чтобы присматривать за шамба и окапывать корни растений на моих полях, и тогда они вырастут большими и принесут богатство в мой дом.
Он плюнул на ладони в доказательство своей искренности, глубоко с облегчением вздохнул и шагнул назад.
Я повернулся к Камири.
– Согласна ли ты возделывать шамба для Нджогу, сына Мучири? – спросил я ее.
– Да, – тихо ответила она, склонив голову. – Согласна.
Я вытянул правую руку, мать невесты поставила на ладонь небольшую тыкву-горлянку с помбе.
– Если этот мужчина тебе не нравится, – обратился я к Камири, – я вылью помбе на землю.
– Не выливай его, – ответила она.
– Тогда пей.
Я протянул ей тыкву-горлянку. Она взяла ее, сделала глоток и протянула Нджогу, который сделал то же самое. Когда тыква опустела, родители Нджогу и Камири набили ее травой, подтверждая тем самым дружбу между родами.
Зрители радостно закричали, тушу барана потащили на вертел, словно по волшебству появилось новое помбе. Когда жених отвел невесту в свою бома, люди продолжили праздновать до глубокой ночи. Они остановились, лишь когда блеяние коз подсказало, что поблизости бродят гиены, и тогда женщины и дети разошлись по бома, а мужчины взяли копья и отправились в поля отпугивать гиен.
Я уже собирался уходить, и тут ко мне подошел Коиннаге.
– Ты говорил с женщиной из Техподдержки?
– Да.
– Что она сказала?
– Сказала, что они не одобряют убийства детей, рожденных ногами вперед.
– А что ответил ты?
– Сказал, что нам не требуется одобрения Техподдержки чтобы жить сообразно нашей вере.
– И они прислушаются к твоим словам?
– У них нет выбора. И у нас тоже нет выбора, – добавил я. – Если позволить им хоть что-то решить за нас, то вскоре они будут решать за нас все. Уступи им, и Нджогу и Камири станут приносить свадебную клятву на Библии или Коране. Такое уже произошло с нами в Кении – мы не можем позволить, чтобы это повторилось на Кириньяге.
– Но они нас не накажут? – не успокаивался он.
– Не накажут.
Удовлетворенный, он зашагал к своему бома, а я по узкой извилистой тропинке пошел к себе. Я остановился возле загона с моими животными. У меня прибавилось две козы – дар от родителей жениха и невесты в благодарность за услуги. Через несколько минут я уже спал.
Компьютер разбудил меня за несколько минут до восхода солнца. Я поднялся, ополоснул лицо водой из тыквы, стоявшей рядом с одеялом, и подошел к терминалу. Там было сообщение от Барбары Итон, краткое и по существу:
Техподдержка пришла к предварительному заключению о том, что инфантицид, вне зависимости от его причин, есть прямое нарушение хартии Кириньяги. За ранее совершенное преступление наказаний не последует.
Также мы обсуждаем вашу практику эвтаназии, и для этого в будущем могут потребоваться ваши показания.
Барбара Итон.
Через минуту ко мне прибежал посланник от Коиннаге с просьбой явиться на совет старейшин, и я понял, что вождь получил такое же послание.
Я набросил одеяло на плечи и пошел к шамба Коиннаге, состоящему из его бома, а также бома трех его женатых сыновей. Придя туда, я увидел, что собрались не только местные старейшины, но и два вождя из соседних деревень.
– Ты получил послание из Техподдержки? – спросил Коиннаге, когда я уселся напротив него.
– Получил.
– Я предупреждал тебя, что такое случится! Что нам теперь делать?
– Жить, как жили прежде, – невозмутимо ответил я.
– Мы не можем, – заявил один из соседских вождей. – Они нам это запретили.
– У них нет права запрещать наши обычаи.
– В моей деревне есть женщина, которая скоро родит, – продолжил вождь, – и все признаки говорят о том, что у нее родится двойня. Обычаи указывают нам, что родившийся первым должен быть убит, потому что одна мать не может породить две души. Но теперь Техподдержка запретила нам убивать детей. Что нам делать?
– Мы должны убить родившегося первым, потому что это демон.
– И тогда Техподдержка заставит нас покинуть Кириньягу! – с горечью воскликнул Коиннаге.
– Наверное, нам не следует убивать ребенка, – добавил вождь. – Это их удовлетворит, и они оставят нас в покое.
Я покачал головой.
– Они не оставят вас в покое. Они уже обсуждают то, что мы отдаем старых и немощных гиенам, словно это смертный грех из их религии. Если мы уступим в одном, настанет день, когда придется уступить во всем.
– А что в этом плохого? – не унимался вождь. – У них есть лекарства, каких нет у нас. Может быть, они даже способны сделать стариков молодыми.
– Вы не понимаете, – сказал я, вставая. – Наше общество – не мешанина из людей, обычаев и традиций. Нет, это сложная система, в которой каждая часть зависит от другой, подобно животным и растениям в саванне. Если вы пошлете огонь на траву, то убьете не только импалу, которая на ней пасется, но и хищника, который охотится на импалу, мух и кровососов, которые живут благодаря хищнику, а заодно стервятников и марабу, что кормятся трупами умерших хищников. Нельзя уничтожить часть, не уничтожив целого.
Я помолчал, чтобы они обдумали сказанное, и продолжил:
– Кириньяга подобна саванне. Если мы перестанем оставлять старых и немощных гиенам, те начнут голодать. Если гиены начнут голодать, травоядные настолько расплодятся, что для нашего скота не останется свободных пастбищ. Если старые и немощные не будут умирать тогда, когда это решит Нгаи, то вскоре у нас не хватит на всех еды.
Я поднял палочку и ненадежно уравновесил ее на указательном пальце.
– Эта палочка – народ кикуйю, а мой палец – Кириньяга. Они в равновесии. – Я посмотрел на соседского вождя. – Но что случится, если я нарушу равновесие и расположу палец здесь? – спросил я, показав на кончик палочки.
– Палочка упадет.
– А здесь? – я показал на точку в дюйме от середины.
– Тоже упадет.
– То же самое и с нами, – пояснил я. – Уступим ли мы в одном или в нескольких случаях, результат окажется одинаковым: кикуйю упадут, как упадет эта палочка. Неужели прошлое нас ничему не научило? Мы должны соблюдать наши обычаи; это все, что у нас есть!
– Но Техподдержка нам не позволит! – запротестовал Коиннаге.
– Они не воины, а цивилизованные люди, – сказал я, добавив в голос презрения. – Их вожди и мундумугу не пошлют своих людей на Кириньягу с ружьями и копьями. Они начнут заваливать нас предупреждениями и обращениями, а когда из этого ничего не выйдет, то обратятся в Эвтопический Совет за рассмотрением своего случая, суд будет много раз откладываться, а заседания проходить снова и снова. – Я увидел, что они, наконец, расслабились, и конфиденциально сказал: – Каждый из вас давно умрет под грузом лет, прежде чем Техподдержка решится перейти от слов к делу. Я ваш мундумугу; я жил среди цивилизованных людей и знаю, как будет на самом деле.
Соседский вождь встал и повернулся ко мне:
– Я пошлю за тобой, когда родятся близнецы.
– Я приду, – пообещал я.
Мы еще поговорили, потом встреча закончилась и старейшины побрели в свои бома, а я задумался о будущем, которое видел яснее, чем Коиннаге или старейшины.
Побродив по деревне, я отыскал юного храброго Ндеми, размахивавшего копьем и метавшего его в чучело буйвола, которое сделал из сухой травы.
– Джамбо, Кориба! – поздоровался он.
– Джамбо, мой храбрый юный воин.
– Я учусь, как ты и велел.
– Помнится, ты собирался охотиться на газелей, – заметил я.
– Газели для детей. Я убью мбого, буйвола.
– У мбого может оказаться на этот счет другое мнение.
– Тем лучше, – уверенно ответил он. – У меня нет желания убивать животное, которое от меня убегает.
– И когда ты пойдешь охотиться на могучего мбого?
– Когда мое копье станет более точным. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Может, завтра.
Я задумчиво посмотрел на него и сказал:
– Завтра будет еще не скоро. А у нас есть дело сегодня вечером.
– Какое дело?
– Ты должен найти десять своих друзей, еще не достигших возраста обрезания, и сказать им, чтобы пришли к пруду в лесу к югу. Они должны прийти туда после захода солнца. Передай им, что мундумугу Кориба приказал не говорить никому, даже родителям, куда они отправятся. – Я сделал паузу. – Ты все понял, Ндеми?
– Все.
– Тогда иди. Доставь им мое послание.
Он вытащил копье из соломенного буйвола и быстро зашагал в деревню – молодой, высокий, сильный и бесстрашный.
Ты – наше будущее, – думал я, глядя ему вслед. – Не Коиннаге, не я, не молодой жених Нджогу, потому что их время настанет и пройдет еще до начала битвы. От тебя, Ндеми, будет зависеть судьба Кириньяги.
Когда-то давно кикуйю пришлось сражаться за свою свободу. Объединившись вокруг вождя Джомо Кениаты[6], чье имя большинство твоих предков успело позабыть, мы принесли страшную клятву движения мау-мау; мы калечили, убивали и совершали такие зверства, что в конце концов получили ухуру[7], потому что против такой жестокости у цивилизованного человека нет другой защиты, кроме отступления.
А сегодня ночью, юный Ндеми, когда твои родители заснут, ты и твои друзья встретитесь со мной в чаще леса и, каждый в свою очередь, узнаете о последней традиции кикуйю, потому что я призову не только силу Нгаи, но и неукротимый дух Джомо Кениаты. Вы произнесете слова ужасной клятвы и совершите жуткие поступки, чтобы доказать свою верность, а я, в свою очередь, научу каждого из вас, как принимать эту клятву от тех, кто придет вам на смену[8].
Есть время для всего: для рождения, для возмужания, для смерти. Есть, без сомнения, и время для Утопии, но ему придется подождать.
Потому что для нас настало время ухуру.