полная версия

Матвей Зельманович Львовский
Воспоминания инженера-2. Уроки жизни

Глава восьмая
Ташкентско-Ленинградская эпопея. Продолжение учёбы. Получение диплома

После прохождения преддипломной практики в Казани и возвращении в Ташкент мы обнаружили, что нашего института больше нет. Потребовался всего один месяц, чтобы замечательный Воронежский, переименованный затем в Ташкентский авиацио-нный институт исчез с лица земли. Для нас это стала шоком. Мы испытывали чувство, как будто произошло стихийное бедствие, подобно землетрясению-земля разверзлась и поглотила институт. Но при ближайшем рассмотрении нам удалось обнаружить некие признаки жизни института. Здания института сохранились, но в аудиториях гулял ветер, в лабораториях шёл демонтаж оборудования и лишь в секретариате дирекции и канцелярии шла какая-то деятельность. Секретарь директора по имени Роза, студенты называли её ласково Розочкой, сидевшая на своём обычном месте, рассказала нам, что же в действительности произошло. Я ранее уже писал, что из института ещё до окончания войны начался отъезд преподавателей из других городов, откуда они были эвакуированы в Ташкент в начале войны: Киева, Харькова, Одессы, Ленинграда, Москвы. Но это были единичные случаи. Но когда закончилась война, отъезд препода-вателей приобрёл лавинообразный характер. Их уже некем было заменить. Кстати замечу, что в нашем институте почти не было местных преподавателей. Объективно создалась критическая ситуация. И в этот момент Управление учебными заведениями Комиссариата авиационной промышленности принимает решение об организации в Ленинграде института авиационного приборостроения – ЛИАП, и перевести туда студентов с первого по четвертого курсов Ташкентского авиационного института. Решение, разумеется, исключительно обоснованное: сохраняются кадры для авиационной промышленности, и решается вопрос с пополнением инженерным составом большого числа ленинградских ОКБ и заводов приборостроительной и рандиоэлектронной отраслей промышленности. Между тем в этом же решении указывалось беспрепятственная возможность перевода для продолжения учёбы в любой авиационный институт страны. Именно последнее обстоятельство послужило основа-нием для дирекции института забыть о нашем существовании. Но как говорится, не на тех напоролись. Нами был организован штаб, который должен был разработать стратегию и тактику дальнейших действий. В результате, было выработано решение: едем в Ленинград и требуем принять нас в ЛИАП с переучиванием будущих моторостроителей в приборостроителей. Быстро были оформлены необходимые документы, свидетельствующие о сдаче экзаменов по всем предметам с первого по пятые курсы. Здесь большую помощь нам оказала Роза, у которой была печать института, и которая подписала справки и сопроводительные документы. Документы были сделаны в двух экземплярах, один их которых был помещён в единый пакет, другой находился на руках каждого студента. Сборы были короткими и через несколько дней мы выехали в город Ленинград. Он нас манил к себе. Это была наша мечта. Итак, примерно двадцать пять студентов-аргонавтов поехали за «золотым руном». Я опускаю подробности поездки, сопровождавшейся различными интересными событиями. Единственное, о чём следует сказать, это то, что в Москве остались три или четыре студента в надежде продолжить учёбу в МАИ или в МАТИ. О дальнейшей их судьбе мне ничего неизвестно. В Ленинград мы прибыли рано утром, над городом расстилался лёгкий туман. Было начало ноября и довольно прохладно. Мы договорились, что встретимся на следующий день в институте. Тогда он был расположен в бывшей Чесменской Богадельне, находящейся на южной окраине Ленинграда, если ехать в сторону Пулковских высот. В назначенное время мы встретились перед кабинетом директора Ленинградского института авиационного приборостроения Ф. П. Катаева. Выделенная нами группа в составе пяти человек была приглашена в кабинет директора.

Последний фотоснимок нашей группы в Ташкентском авиационном институте.

В первом ряду декан факультета Костенко (четвёртый слева) и его заместитель Карпинский (третий справа). Ташкент, лето 1945г.

Мы представились и сообщили цель нашего приезда в Ленинград, а именно, желание продолжить учёбу в возглавляемом им институте. Одновременно, мы вручили ему запечатанный пакет с нашими документами. Выслушав нас, он раздражённо заявил, что этому не бывать, а этот пакет с документами он отправит в Казанский авиационный институт. Мы возразили и тогда он вернул нам пакет, добавив, чтобы мы его больше не беспокоили. Перед уходом я попросил его, если это возможно, предоставить нам ночлег на две-три ночи, поскольку в Ленинграде у нас никого из знакомых нет, и мы крайне ограничены в средствах, чтобы пользоваться гостиницей. Он вызвал коменданта студенческого общежития и поручил ему нас благоустроить. Тот было хотел объяснить что-то, но директор предложил ему выполнять его поручение без лишних разговоров. Выйдя из кабинета директора, комендант признался, что в общежитии нет ни одной свободной кровати. «Поэтому извините меня, но я вам могу предоставить лишь большой спортивный зал с матами.» Он провёл нас в зал, где температура была почти такая же, как на улице. На полу лежали гимнастические маты, а у стены находилась ещё целая стопка таких же матов. Другой альтернативы у нас не было, кроме как лечь на маты и накрыться матами. Учитывая, что освещения в спортивном зале не было, нам пришлось лечь спать пораньше, до того, как стемнеет. Лёжа под матами, мы продолжали обсуждать нашу первую неудачу. У нас был запасной план: попробовать поступить в другой ленинградский институт. Нам категорически не хотелось покидать Ленинград. Первым на очереди был ЛИТМО-Ленинградский институт точной механики и оптики. Мы узнали, что он находится в районе Сенной площади. Прибыв на эту площадь, мы без труда нашли этот институт. При входе у нас не спросили пропуска, и в то же время показали, как пройти в дирекцию института.

Чесменская Богодельня, в которой в 1945г распологался ЛИАП. A.Savin (WikiPhotoSpace) – общежитие студентов ЛИАП в 1945г.

Чесменская Богодельня. Слева флигель, в котором расплагалось общежтие.

Мы объяснили секретарю цель нашего прихода. Секретарь доложила директору, и тот немедленно нас принял. Мы рассказали ему, что директор ЛИАП Ф. П. Катаев отказал нам в приёме и мы решили обратиться к нему с просьбой о приёме в ЛИТМО. Он поинтересовался, какие курсы мы прошли. Мы предъявили ему справки об окончании пяти курсов и прохождении преддипломной практики. Прочитав перечень теоретических курсов, он поинтересовался, кто нам читал лекции по основным предметам. Мы назвали фамилии лекторов. Услышав, он развёл руками и добавил, что мечтал бы иметь таких преподавателей в своём институте. Он предположил, что достаточно полтора года, чтобы выпустить нас инженерами по профилю ЛИТМО. Он также спросил нас, нуждаемся ли мы в общежитии. Мы подтвердили. «Потерпите, пожалуйста, пару дней, и мы уладим вопрос с общежитием. Я дам указание коменданту, и он подготовит вам хорошие условия для учёбы и отдыха. Оформлять документы будем после устройства в общежитии.» Мы, как и накануне, приехали в ЛИАП и рано легли спать, окрылённые большим успехом, не подозревая, что следующий день преподнесёт нам неожиданный сюрприз. Утром никто не хотел рано вылезать из под матов. Между девятью и десятью часами в зал входит некий человек, представляясь аспирантом, и просит нас срочно явиться в дирекцию. Поскольку нам не было известно ничего о причине вызова, то мы стали рассматривать различные варианты, вплоть до фантастических, например, принудительная отправка в Казанский или Куйбышевский авиационные институты. Мы робко вошли в кабинет директора. Там с директором сидел незнакомый для нас человек. У обоих на лицах было выражения, свидетельствующие об их хорошем настроении. Интуитивно у нас появилась надежда, что нас ожидает что-то приятное. Директор Ф. П. Катаев, не вспоминая о своем позавчерашнем решении и не принося извинения, сказал следующее: «Мы с Георгием Николаевичем Никольским приняли решение о создании на основе вашей группы плацдарма, который в процессе вашего переобучения позволит нам проверить и откорректировать новые специальные курсы лекций. Я прошу выделить из вашей группы двух человек в распоряжение Георгия Николаевича для разработки программы переобучения для Приборо-строительного факультета и представить мне её для утверждения.» Далее он спросил нас, нуждаемся ли мы в общежитии и, получив утвердительный ответ, позвонил коменданту общежития и поручил ему решить вопрос с жильём. Позиция Ф. П. Катаева была изменена после телефонного разговора с директором ЛИТМО, который поблаго-дарил его за отказ принять нас в ЛИАП. Скорее всего, именно этот звонок задел директора ЛИАП за живое, и он отменил принятое накануне решение. Важную роль в этой истории сыграл Г. Н. Никольский. Поблагодарив директора и его заместителя по учебной и научной части, мы покинули кабинет директора. Сразу же мы выбрали двух наших представителей для разработки программы переобучения. Ими стали Исаак Вайсман и Давид Баданов, которые на следующий день приступили к работе. После этого мы вместе с комендантом направились в общежитие, расположенное в одном из флигелей дворца. В женском отделении, расположенном на третьем этаже, нашлись две комнаты, пригодные для жилья, и там поселились студентки из нашей группы. Что касается мужской половины группы, то для неё были предоставлены два места в одной из обжитых комнат, которые были отданы Исааку и Давиду, и три комнаты абсолютно непригодные для жилья, и требующих капитального ремонта. Все комнаты были расположены на четвёртом этаже. Мы вместе с комендантом пошли осматривать эти комнаты. То, что мы увидели, повергло нас в уныние. Это были коробки без дверей, окон и полов. Комендант объяснил, что это следствие блокады Ленинграда. Мы поняли и спросили, кто будет ремонтировать комнаты. Комендант ответил лаконично: «Вы. Поговорите со студентами-аборигенами, и они вам дадут деловой совет.» Действи-тельно, соседи по этажу посоветовали нам обратиться к пленным немцам, которые работают на новостройке поблизости. Более того, они назвали имя немца, который быстро обустроит наши комнаты за доступное для нас вознаграждение. В этот же день мы с Михелем Розенгаузом, моим другом, направились на соседнюю стройку, нашли там немца по имени Фриц Прайс и обсудили с ним вопрос о работе по восстановлению нашей комнаты. Объём работы был ему известен. Он тут же изъявил желание посмотреть комнату и кое-что измерить. Мы вместе вернулись в общежитие, и он произвёл нужные замеры. Уходя, он сообщил, что завтра он придёт сюда после окончания работы на стройке. Действительно, около шести часов вечера он появился со своим помощником: они вдвоём принесли несколько тяжёлых досок для пола. Сделав ещё одну ходку, они принесли оконную раму и лист фанеры. На следующий день принесли дверную раму с дверью. Сделав ещё две ходки, они принесли недостающие доски для пола. На третий день они приступили к настилу пола. После того, как пол был готов, кстати без щелей, немцы приступили к установке рамы окна и двери. Щели между рамами и проёмами они замазали бетонным раствором. После этого они закрыли оконную раму фанерой, в которой было вырезано квадратное отверстие для проник-новения дневного света. Это отверстие было закрыто стеклом. После установки двери строители вручили нам ключи от замка. Один из них мы передали в проходную общежития. Теперь, когда я рассказал о том, как было обустроено наше жильё, уместно посвятить читателя в то, что мы делали в это время. Мы, то есть Михель Розенгауз и я, находились рядом со строителями и деликатно с ними беседовали, не мешая им работать. Михель хорошо знал немецкий язык и свободно общался с Фрицем Прайсом. Тот нам рассказывал, как он прекрасно жил до войны, как он построил дом для своей сестры и подарил ей автомобиль Фольксваген. В какой-то момент, когда осталось оттесать две-три доски, Фриц неожиданно задаёт вопрос Михелю: «Не понимаю, как вы могли нас победить?» Михель слегка задумался и ответил Фрицу: «Х…ли пули, если нас снаряды не берут!» У того вылупились глаза, он ничего не понял. Попытка Михеля объяснить суть сказанного на немецком языке оказалась бесполезной: он по-прежнему её не понимал. Мы решили отвлечь его от этой, по его мнению, абракадабры и предложили побеседовать о музыке. Оставшееся время мы поговорили о Бетховене и Моцарте. Хотя беседа его увлекла, тем не менее мы чувствовали, что произнесённая Михелем формула победы крепко застряла в его голове и не давала ему покоя. На следующий день мы исправили электропроводку, вкрутили лампочку, получили четыре железные кровати, матрасы, две тумбочки, стол и стулья, небольшой шкаф. Собственно, этот минимальный набор мебели сопровождал нас последующие два года обучения. В нашей комнате постоянно жил только я. Кроме меня, длительное время жил Михель Розенгауз, периодически– Лев Атаджанов и Михаил Тёмкин. Редки были случаи, когда мы собирались все вместе. Конечно, жизнь в общежитии в то время была далеко не комфортной, но меня это не смущало, поскольку до этого я жил почти в аналогичных условиях. Вскоре начались занятия. Меня выбрали старостой группы, а это обязывало меня быть почти на всех лекциях и практических занятиях. Забегая вперёд, скажу, что редко, когда на лекциях была группа в полном составе, обычно лекции посещала половина группы. Состав нашей группы пополнился четырьмя ленинградцами: П. Волков со своей женой, С. Хрусталёв и В. Мартынов. Таким образом, количество студентов нашей группы составляло примерно двадцать пять. Вскоре начались занятия по утверждённой программе, предусматривающей прослушивание лекций по новым предметам, необходимых для инженеров, работающих в области разработки и произво-дства авиационных автоматов, автопилотов, гирополукомпасов, электромеханических приборов-индикаторов различных параметров для осуществления режимов пилотиро-вания и навигации и контроля работы винтомоторной группы.

На фото: Первый ряд– Е. Луцкая, В. Хоревская, Волкова, Нахамкина, М. Львовский, Л. Найфельд, П. Волков; Второй ряд– Д. Баданов, Л. Атаджанов, С. Хрусталёв, И. Львовский; Третий ряд-В. Мартынов, Е. Щукин, М. Тёмкин, М. Розенгауз,?.

Г. Ленинград, ЛИАП, 1946г.

Практические занятия. Ознакомление с конструкцией пикируещего

бомбардиовщика ПЕ-2. ЛИАП, 1946г.

После защиты курсового проекта: Первый ряд – С. Хрусталёв, И. Львовский, В. Мартынов, М. Львовский, Д. Баданов; Второй ряд – П. Волков, З. Нахамкина, В. Хоревская, Волкова, М. Розенгауз, Е. Щукин, И. Вайсман, М. Тёмкин, Л. Атаджанов, Е. Луцкая, Л. Найфельд. ЛИАП, 1946 г.

Кроме этих знаний, программа предусматривала ознакомление с теориями, описывающими работу бортовых электромашин и радиотехнических средств. Среди новых предметов были: «Теория процессов автоматического регулирования», «Гироскопические приборы», «Авто-пилоты», «Автоматы винтомоторной группы», «Пилотажно-навигационные приборы», «Радиотехника и электронные приборы», «Телемеханика» и ряд других дисциплин. В частности, нами был прослушан курс лекций под названием «Операционное счисление». Кроме прослушивания лекций, с нашим участием проводились практические занятия. Я могу с гордостью отметить, что нам посчастливилось прослушать лекции, прочитанные выдающимися учёными, в том числе членами-корреспондентами наук АН СССР Д. А. Завалишиным, А. И. Лурье, докторами технических наук, профессорами: Е. Л. Николаи, Г. Н. Никольским, Б. И. Кудревичем и рядом других.

О бытовых условиях я уже рассказал. Но не только эти забота беспокоит любого студента, не исключая меня. Чтобы понять, что меня беспокоит-это в первую очередь судьба моих родных, оставшихся в Ташкенте. Вскоре после моего отъезда в Ленинград, папа вернулся из армии. Я боюсь быть неточным в отношении времени переезда моей семьи, но факт их переезда имел место. Они переехали на Кашгарку-спальный одноэтажный район Ташкента, где жили сёстры моей мамы. Они сняли большую комнату недалеко от дома тёти Фани, где жили постоянно, до отъезда в город Глазов, куда Моня был направлен после окончания института. Папа приступил к поиску работы, она продолжалась много месяцев и была безрезультатна. В это время, мои родные испытывали почти полуголодное существование. Некоторое время их выручали денеж-ные средства, полученные от продажи приёмника СВД-9, который они забрали с собой при переезде в Ташкент. В начале войны он был рекви-зирован и помещён на хранение в неком большом здании. В конце 1945г. было объявлено о возврате приёмника.

Приёмник СВД-9, поступивший в продажу ещё в 1938г., считался в то время одним из лучших и относился к классу «супер». Это был всеволновый приёмник, работающий на коротких (от 13 метров длины волны), средних и длинных волнах. Поэтому, он был по-прежнему популярен. При получении приёмника появился покупатель, который предложил довольно соблазнительную сумму, перед которой мои безденежные роди-тели устоять не могли. Появившиеся неожиданно деньги позволили заплатить за много месяцев вперёд квартирную плату и несколько месяцев прожить безбедно. Но потом вернулись былые трудности. Я искал пути, как им помочь. И тут мне пришла одна идея. В Узбекистане большинство местных жителей носили на ногах так называемые «узбекские галоши», которые отличались тем, что у них в отличие от обычных галош, носок был острым. Поэтому их можно было надевать или на ичиги, или на ноги, на которые надеты носки. Такие галоши чаще всего в Средней Азии были дефицитным товаром. Идея, о которой говорил выше, заключалась в использовании этого дефицита. Я избегал почти весь город, пока не наткнулся на небольшой обувной магазин, гле эти галоши спокойно лежали на полке. Я купил для пробы несколько пар галош разных размеров, и отправил их посылкой родным. Они не только вернули мне потраченную студенческую стипендию на покупку галош, но и обеспечили себя пропитанием ещё на месяц-полтора. Я понял, что нашёл выгодный бизнес, который обеспечит моим родным, приличное существование. Этот бизнес был выгоден всем сторонам: магазину, посреднику и покупателю. Этот бизнес я завершил, как только папа, наконец, нашёл работу, которая положила конец их зависимого существования. Сегодня я нисколько не жалею, что занимался бизнесом ради благородного дела. Но всё же предпочёл посвятить свою жизнь инженерной деятельности. Во время учёбы в Ленинграде я ни разу не просил денег у своих родителей. Но зато родители периодически, примерно раз в два-три месяца, присылали мне продуктовые посылки, в которых были банки со смесью говяжьего и бараньего жира, сушеные фрукты, сушеная дыня, сухарики, шерстяные носки и рукавицы. Продукты я кушал утром на завтрак и вечером на ужин, делясь с моими соседями по комнате. А обедал в основном в столовой на Полтавской улице, недалеко от Московского вокзала. Очень редко обедал в студенческой столовой. Я объясню, почему предпочитал столовую на Полтавской улице. Здесь две причины: первая-порция второго блюда существенно больше, чем в студенческой столовой, в ней не две мелкие корюшки, а три, и в полтора-два раза крупней (рыбу, особенно жареную корюшку, я обожал); вторая-кольцо трамвая №9, который ездил по маршруту ЛИАП– Московский вокзал, находилось рядом с нашим общежитием. Таким образом, за шесть копеек (стоимость поездки на трамвае в оба конца) я получал сытный и вкусный обед. Поездка туда и обратно занимала полтора часа. Раз в две недели весь состав нашей комнаты посещал коммерческое кафе «Невское», расположенное на Невском проспекте, рядом с Московским вокзалом, где мы заказывали фирменное блюдо под названием «жареная печенка в сметане». Я не большой гурман, но это оригинальное блюдо кушал с большим удовольствием

Стипендию я тратил очень экономно и у меня оставались деньги на культурные развлечения. Я посещал многократно Ленинградскую филармонию и прослушал выдающихся музыкантов: скрипачей, пианистов, дирижеров. Я прослушал симфонии великих композиторов, включая третью, пятую, седьмую и девятую симфонию Бетховена, фортепьянные концерты Чайковского, скрипичные концерты Мендельсона и Сен-Санса, Пер Гюнт Грига и другие музыкальные произведения. Я дважды посетил Кировский театр, смотрел балеты. Совершенно случайно попал на первое выступление великой Галины Улановой в Ленинграде после окончания войны. Это было в 1946г., но точную дату не помню. Впервые в жизни мне захотелось попасть в Кировский театр и посмотреть балет. Я ничего не знал о балете. Поэтому, придя к Кировскому театру, я был поражён, увидев огромную толпу, где все спрашивали, нет ли лишнего билета. Спросили и у меня. По мере приближения начала представления толпа стала заметно редеть. Я стоял в стороне от толпы. Плохо одетый, скорее всего студент, да ещё в очках. Я уже собирался уходить, когда ко мне подходит пожилая женщина и спрашивает меня: «Вы хотите увидеть Уланову?» Я ей ответил, что никогда не видел балета и мне очень хочется познакомиться с этим искусством. Сам я студент, недавно перевёлся в Ленинград. «Мне кажется, я предоставлю вам возможность увидеть балет и великую Уланову.» Так я оказался в театре, причём в ложе, расположенной почти у самой сцены. Галина Уланова танцевала в балете Адана «Жизель». Стоит ли говорить о приёме, который оказали ленинградцы своему кумиру. Это был настоящий триумф. Шквал аплодисментов, крики «Галя» не умолкали ещё долго после окончания её выступления. Море цветов. На меня всё это произвело огромное впечатление. Я рассчитывал увидеть одно, а увидел нечто фантастическое. Я до сих помню это событие. Следующий балетное представление, которое мне также по счастливой случайности удалось увидеть, происходило с участием Аллы Шелест и Наталии Дудинской. Эти балерины своим выступлением произвели на меня сильное впечатление. Таким образом, мне удалось познать ещё одну сторону классического искусства. Однако главным источником приятных эмоций осталась ленинградская филармония, которую я посещал регулярно.

Свои учебные обязанности и обязанности старосты группы я выполнял старательно. По крайней мере, не пропускал лекции и практические занятия. Мои записи лекций, особенно Георгия Николаевича Никольского, служили пособием для подготовки к экзаменам для многих студентов. Напоследок я подарил тетради с лекциями одному из доцентов, который готовился читать курс лекций Г. Н. Никольского. Последний был назначен заведующим кафедрой в Политехническом институте, где он ранее был профессором этой же кафедры. Вспоминается один эпизод из моей студенческой жизни. В программе обучения военному делу предусматривались практические занятия: полёт на учебном самолёте У-2 с выполнением фигур высшего пилотажа. Эти практические занятия не были обязательными. Поэтому все студентки отказались от них. К ним присоединились несколько студентов. Таким образом, каждый доброволец обязан был налетать столько, чтобы суммарное время полётов было равно запланированному. Этот нонсенс возможен только в стране с плановым хозяйством. По крайнем мере, это требование противоречит правилу о добровольном выборе. С другой стороны, желающие полетать могли насладиться с чувством полёта. Никто нам не объяснил, что учебный полёт сопровождался выполнением некоторых элементов высшего пилотажа, таких как бочка, горка, штопор и даже мёртвая петля. Самолёт пилотировал пилот-инструктор майор Л. Шапиро. Как и все желающие, я испытали на себе незабываемые прелести полёта и фигур высшего пилотажа. Все, кто летал, короткое время чувствовали себя героями. Приближалась преддипломная практика. Она прошла на ленинградском заводе «Пирометр». В то время завод готовился изготавливать приборы и автоматы для самолёта ТУ-4-четырёхмоторного стратегического бомбардировщика, аналога америка-нского самолёта В-29. Этот самолёт попал в СССР случайно из-за вынужденной посадки на Дальнем востоке. Самолёт выполнил боевое задание во время войны с Японией и возвращался на базу, когда произошёл отказ техники. Самолёт благополучно призем-лился, не получив серьёзных повреждений. Тогда руководство страны поручило ОКБ А. Н. Туполева воспроизвести точную копию этого самолёта. Заводу «Пирометр» в свою очередь было поручено воспроизвести ряд сложных автоматов для самолёта ТУ-4. Наша практика сводилась к изучению автоматов и производственную документацию. В отличие от казанской преддипломной практики данная практика была более содержа-тельной и глубокой. Мы ознакомились как с процессом конструирования, так и с производством. После небольшого перерыва мы приступили к дипломному проектированию. Мне выпала тема «Автопилот без обратной связи для стабилизации полёта».

Защита дипломного проекта прошла успешно. Также успешно защитили свои проекты Лев Атаджанов и Михаил Тёмкин. Мы трое договорились отметить это важное событие в нашей жизни посещением ресторана. Мы выбрали ресторан «Астория», расположенный в одноимённой гостинице. Сама гостиница находится на Исаакиевской площади. Вечером мы оправились в ресторан. Сели за столик и заказали две бутылки сухого вина «Гурджаани», различные закуски и горячие блюда. Подняли бокалы за успешное окончание института, имея фактически две специальности (по авиамоторам и авиаприборам), затем выпили за родителей, братьев и сестёр. Шла приятная беседа, вспоминали отдельные эпизоды студенческой жизни. В этот момент я обратил внимание на шумную компанию, сидящую за соседним столиком. Незаметно посмотрев на соседей, я обнаружил, как мне показалось, что это Пётр Алейников и Павел Шприн-гфельд. Я о моём открытии поделился с моими друзьями. Но Лев выразил сомнение, и тогда я подошёл к их столику и самым вежливым образом спросил: «Извините, вы Пётр Алейников?», «Нет, Пётр Алейников он.», показывая пальцем на Шпрингфельда, после чего раздался громкий смех всех участников этой сцены. Тут же Пётр Алейников предложил сдвинуть наши столики. Это была незабываемая ночь, полная веселья и остроумия. Такое не забывается. Пришли мы в общежитие под утро.

Здесь я хочу остановиться на одном эпизоде, который имел место перед завершением учёбы. При сдаче экзамена по предмету «Телемеханика», доцент Щукин, несмотря на то, что я ответил на все вопросы, таково было мнение не только моё, но других студентов, которые были в помещении и готовились к экзамену, поставил мне в зачётке три. Дело, в том, что этот экзамен он принимал не только у нашей группы, но и в группах других факультетов. Ниже четвёрки он никому на экзаменах не ставил. Таким образом, я стал единственным студентом, которому он поставил три. Никаких огорчений я не испытывал и не планировал пересдачу экзамена. Тем не менее я стал задумываться над вопросом, что могло послужить причиной столь низкой оценки. И вдруг я вспомнил случай, который произошёл ранее. Щукин читал нам лекции в небольшой аудитории, где стояло несколько рядов стульев для слушателей, а лектор читал лекцию, находясь на возвышении, похожей на сцену. Я обычно сидел в первом ряду, почти вплотную к возвышению. Однажды, когда оторвал взгляд от тетради и устремил его на доцента, увидел, что у него перекошен рот, закатываются глаза и он падает на меня. Я не растерялся, принял его руками и положил на плечо. Он был высокого роста, но очень худой, поэтому он весил немного и я смог его удержать. Тут же подбежали студенты и мы вместе отнесли его в профессорскую. Как я понял позже, это был приступ эпилепсии. Я склонился над ним в момент, когда он открыл глаза. Я не специалист по эпилепсии, но в этом событии были два момента, когда он мог видеть моё лицо-это в начале приступа или в конце. При этом, у него могли возникнуть ассоциации определённого рода. Если говорить простым языком, то я спас его от увечий или смерти, ибо падать с возвышенности высотой более метра на стулья крайне опасно. При заполнении дипломов заместитель декана Эдуард Михайлович Идельсон узнал, что у меня единст-венная тройка за все шесть лет учёбы в двух институтах. Он был уверен, что я заслуживаю красного диплома. Он вызвал меня в деканат и сообщил, что он договорился с доцентом Щукином о повторной сдаче экзамена. Я поблагодарил его, и ответил отказом, заявив, что красный диплом мне не нужен, обойдусь обычным. Я очень уважал Эдуарда Михайловича и понимал, что он желает мне добра. Но в данном случае я предпочёл остаться с тройкой, без красного диплома, но с осознанием того, что я сделал доброе дело без его отплаты, как учили меня мои родители. Таким образом, благодаря случайности, при распределении направлений я получил путёвку на работу в ОКБ-470, где Главным конструктором был Павел Алексеевич Ефимов. Это была Судьба. 8 февраля 1948г. я приступил к работе в этом ОКБ, где проработал непрерывно сорок один год. Именно там мне посчастливелось познакомиться с Белой Соломононой Липиной, которая спустя почти год стала моей женой. Беба, как я звал её всю нашу совместную жизнь, стала для меня умным и мудрым советчиком и помошником в жизни и служебной карьере. Многое из того, что мне удалось сделать это заслуга Бебы. Свои мысли о Бебе я изложил в книге «БЕБА», изданной издательством ASPEKT, Budget Printing Center, США в 2018 году.