Матвей Алексеевич Елисеев
Не торопись…
– Погоди, – сказал он это в телефон и прикрыл его ладонью, – сынооок, привет. Как дела? Как доехал? Не холодно тебе в твоём тоненьком пальто у нас? – засыпал он меня вопросами, не дав мне и слова сказать. А я же просто стоял первые пару секунд и по-дурацки улыбался.
– Всё нормально, пап, – сказал я лучшее, что пришло мне в голову.
– Ну и хорошо. Иди в дом. Там уже твои любимые бутерброды с икрой поставили на стол. Я скоро буду, иди, – сказав это, он махнул рукой, а затем отошёл в сторонку и продолжил обсуждать какие-то деловые вопросы со своей привычной лёгкой манерой речи, как будто он ведёт беседу не с каким-нибудь очередным вором-неудачником, попавшимся на взяточничестве, а с сердечным другом и приятелем по бутылке.
Я поднимаюсь по ступенькам и захожу в коридор. От остальных меня отделяет деревянная дверь со стеклянным вырезом посередине. Лишь посмотрев в него миг, я уже ощутил на себе то тепло, которое обитает только в таких домах. И доступно оно лишь для тех, кто рад этому дому, и кому он рад, ведь нет более радушного хозяина, чем родные стены, помнящие гораздо больше, нежели они могли бы или хотели с нами поделиться.
Сняв обувь, я открываю дверь, стараясь при этом хотя бы немного приспустить кончики губ, предательски выдающие мою радость. Но знали бы вы, а вы точно знаете – как тяжело не улыбаться, когда видишь столь приятное и знакомое сердцу лицо!
В воздухе вальяжно парит запах только что приготовленной еды. Я снимаю пальто, вешаю его на крючок для одежды, постаревший не меньше обитателей этого дома, и с коробкой под мышкой заваливаюсь в гостиную.
– Ооо, смотрите, кто пришёл! – сладко и по-матерински живо сказала та женщина, которую я считаю первой дамой моего сердца.
– Привет, мама.
Из кухни доносится чей-то звонкий и нежный голос:
– Кто там пришёл?
Я кладу подарок на край дивана и иду на встречу голосу. Из-за угла появляется моя бабушка, вытирающая о фартук руки. При взгляде на меня у неё на лице появляется то забавное смешение из эмоций, которое, пожалуй, нельзя ни описать, ни передать никак иначе, как просто “счастье”.
– Дёма!
– Привет, бабушка, – я развожу руки по сторонам и сжимаю её плечи в объятьях.
– С днём рождения! Желаю тебе здоровья, счастья, и всех тех благ, которые тебе, должно быть, пожелали в той неприличной мере, что они если не наскучили, то, по-хорошему, осточертели.
На моё лукавство и подтрунивание она отвечает стеснительной, но предельно искренней улыбкой.
– Спасибо мой родной! Такие приятные слова. Проходи за стол, там вон дед твой на диване сидит, поздоровайся, а я пока пойду курицу достану из духовки, – она целует меня в щёку и бодрой и весёлой походкой уходит в другой конец кухни.
Я возвращаюсь в гостиную и обнаруживаю, что, действительно, дедушка сидит на диване, в дальнем конце комнаты, и внимательно смотрит куда-то в окно.
– Дедушка!
Услышав какой-то новый звук, он то ли от испуга, то ли просто от удивления, начинает шустро искать если не глазами, то каким-то старческим радаром источник внезапного шума. Когда он увидел меня, ему понадобилось ещё пару секунд вглядываться в моё лицо, чтобы распознать нарушителя покоя.
– Дима? Ооо, какие люди! – потерянность резко сменяется радостью, и он медленно пробирается через узкий промежуток между столом и диваном, чтобы пожать мне руку.
