bannerbannerbanner
Дом

Матс Страндберг
Дом

Полная версия

Юэль

Он оставил попытки уснуть и теперь стоит перед открытым холодильником с черным пакетом для мусора в руках. Бросает туда банки с селедкой, которые он не решается открывать, заплесневевшие оливки, пластиковые контейнеры с содержимым, которое даже невозможно идентифицировать. На покрытых пятнами жира полках засохшие лужицы чего-то вязкого. Надо было заняться этим намного раньше. Юэль разбрызгивает чистящее средство, трет и скребет. Принимается за шкаф, выбрасывает бутылки сиропа с липкими потеками, разрыхлитель в банках без крышек, миндальное печенье из прошлого десятилетия. Залезает на стул, чтобы достать до самых верхних полок. Шарит рукой и нащупывает хорошо знакомый пластмассовый предмет с закругленными краями.

Когда Юэль достает свой старый плеер, на него сыплются кокосовая стружка и панировочные сухари.

Юэль понимает, что нет смысла даже пытаться понять, почему мама положила плеер на верхнюю полку шкафа. Он вытирает плеер о футболку. Улыбается, когда чувствует в руке хорошо знакомый предмет. Он заказал плеер по почте, потому что в нем был встроенный микрофон, и всегда носил его с собой, а в кармане всегда держал лишнюю кассету, чтобы можно было записать идеи новых песен.

Юэль открывает плеер. Вынимает кассету. Смотрит на логотип BASF, свой подростковый почерк на полоске клейкой ленты: «НИНА И ЮЭЛЬ МИКС ОСЕНЬ-94».

Юэль садится на стул. Вытирает пот с лица и закуривает. Он старался никогда не слушать музыку того времени – она слишком напоминает о той жизни, которая не случилась, хотя и была так возможна.

Любопытство берет верх. Юэль вставляет кассету и нажимает на «play», но ничего не происходит. Батарейки сдохли, а может, плеер больше не работает. Юэль снова вынимает кассету. Ударяет ею по ладони. То, что запись сделана осенью девяносто четвертого года, на самом деле ничего не говорит. Они с Ниной к тому моменту познакомились с Катей, которая держала музыкальный магазин в Кунгэльве. У них хватало денег лишь на пару альбомов в месяц, но Катя давала им послушать свою личную коллекцию, рассказывала о музыке, которая им нравилась, и о том, какова ее история. Через некоторое время она пригласила их домой, в лес за Гулльбрингой. У Кати в подвале была простенькая студия, где они могли записывать демки. Она помогла им по дешевке купить первые собственные гитары. Подержанный «Ибанез» естественного цвета Нине, вишневую копию «Телекастера» Юэлю.

В доме в лесу Катя продавала и кое-что другое. Она многому научила Юэля. Например, как экстези открывает внутри него все двери. Как спиды придают ему сил, а кокаин – решимости.

Юэль выбрасывает окурок в раковину и встает. Забирает бутылку глёга наверх в свою комнату и садится на колени перед стереосистемой. Открывает дверцу и ставит кассету. Думает, не отмотать ли назад, но вместо этого жмет на «play».

Льющиеся из колонок аккорды мягкие, нереальные, почти зловещие. Юэль тут же их узнает. Это самое начало «Song to the siren». Голос Элизабет Фрейзер наполняет комнату, наполняет его. Он закрывает глаза, по спине до самого затылка бегут мурашки. Из глубины всплывает воспоминание. Нина сидит здесь на полу перед колонками с бумагой и ручкой и пытается разобрать слова, понять, что они означают, какой в них смысл. Но Юэлю не нужно было их анализировать. Все дело в голосе. Все, что причиняло боль, становилось красивым, настолько красивым, что причиняло боль.

Песня заканчивается, и Юэль открывает глаза. На смену приходят «Jesus and Mary Chain», «Just like honey». Юэль курит одну за одной, не переставая слушать. «Sonic Youth». «Hole». «Echo & the Bunnymen». «Skunk Anansie» и «Smashing Pumpkins». Эта сторона кассеты заканчивается посреди песни Бьёрк «Play dead».

Глёг закончился. Небо посветлело. Солнце уже касается верхушек деревьев на холме. Юэль подходит к окну. Этим путем он обычно сбегал из дому по ночам. Перелезал на маленький козырек над входной дверью, спускался на газон. Если с ним не было Нины, она ждала его на автобусной остановке.

Интересно, где Нина сейчас? Кем она стала? Вспоминает ли его когда-нибудь?

Они собирались бросить все вместе, ту тесную до клаустрофобии жизнь, которая им светила здесь. Мы против всего мира. Но Нина осталась. Выбрала не его, а все то, что, по ее словам, ненавидела.

Если бы Юэль только мог кому-нибудь позвонить. Тому, кто мог бы перекричать его мысли, которые роятся голове. Но такого человека нет.

Это прозрение бьет Юэля наотмашь. Он абсолютно один.

Нины больше нет в его жизни. И когда он завязал, испарились его единственные друзья в Стокгольме. Кроме наркотиков, у них не было ничего общего.

Больше нет никого, кто знал бы его по-настоящему. Только шапочные знакомые, партнеры на одну ночь, временные коллеги по работе. С того самого утра, когда Юэль завязал с наркотиками, он бродит по земле подобно привидению, будто той ночью он умер.

Шесть лет и два месяца.

Произошедшее тогда изменило все. Испугало Юэля настолько, что память об этом пронесла его через все искушения. Но сейчас он бы проглотил или занюхал что угодно, не глядя, лишь бы отделаться от мыслей.

«Сосны»

Нина сидит в комнате для персонала в отделении Г и пишет отчеты за прошедшую ночь. Напевает «Song to the siren». Поймав себя на этом, резко замолкает. Ручка останавливается. Нину поражает то, что она до сих пор помнит слова.

Скоро придет утренний персонал, но сейчас в отделении все спокойно. Почти все спят. Вера забралась в постель к Дагмар и прижалась к ней под одеялом. Виборг крепко обнимает во сне игрушечную кошку, позволяет ей согреть свою хрипящую грудь. Петрус во сне бегает на молодых, сильных ногах. Будиль боролась с усталостью так долго, как могла, вглядываясь в окно, но теперь она крепко спит.

Не спит только Моника. Она лежит в постели и смотрит перед собой со счастливой улыбкой. По вискам текут слезы, исчезая в волосах. Спираль в лампе рядом с кроватью потрескивает. Свет в комнате мерцает. Блестит в жирном пятне на стене рядом с кроватью. Моника смеется. Поправляет прядь волос за ухо. Если бы я была красивее, говорит она. Услышав ответ, смеется. Свет снова мерцает, и она внимательно слушает. Тени то растут, то уменьшаются. Обещаю, говорит она. Вытирает слезы на щеках. Подумать только, ты все равно меня нашел. Подумать только, мы снова будем вместе.


Юэль

Сейчас полдень, и тяжелое солнце давит на парковку «Сосен», преследует Юэля, пока он идет к входным дверям. Он проснулся всего час назад. У него не просто похмелье, а настоящее отравление. Но он принял душ, побрился, как следует причесался. Купил маме журналы. Сделал все, чтобы показать, что в дверь отделения Г звонит спокойный и заботливый сын. Нормальный трезвый человек!

На этот раз дверь ему открывает Сукди.

– Здравствуйте, – говорит она и отходит в сторону. – Проходите.

– Спасибо.

Юэль украдкой наблюдает за женщиной, пока они вместе идут по коридору.

– Наверное, вчера я показался вам странным, – неуверенно начинает он. – Было безумно тяжело перевезти сюда маму, и я принял успокоительное, но… оно оказалось сильнее, чем я думал. Я только хочу, чтобы вы, кто здесь работает, знали, что обычно я так себя не веду.

Теперь уже нет.

– Понимаю, что это нелегко, – говорит Сукди. – Но вы правильно сделали, что перевезли ее сюда.

Юэль кивает. Очень хочет, чтобы его в этом убедили.

К нему подходит пожилая женщина в синей униформе «Сосен» и представляется Ритой. У нее седые волосы стального оттенка, прическа паж и типичный западно-шведский глубокий загар. Скорее всего, ей недалеко до пенсии. Юэль задумывается, каково работать с пациентами, которые ненамного старше тебя. Они пожимают друг другу руки, и Рита исчезает в комнате отдыха, где подает поильник одной из старушек.

– Как мама провела ночь? – спрашивает Юэль и снова оборачивается к Сукди. – Вам что-нибудь известно?

– Я читала в отчете, что она немного волновалась, но это нормально. А сегодня утром она была веселой.

Юэль пытается переварить это.

Веселой?

Мама была веселой?

И, только почувствовав невероятное облегчение, он понимает, насколько был настроен на очередную катастрофу и насколько малы сейчас его собственные резервы.

Из зала в коридор выходит женщина. На ней коричневые брюки с вшитыми стрелками, на кофточке блестящая брошь. На голове набекрень надет красный берет.

– Слушайте, напомните, пожалуйста, где тут я живу, – просит она.

– Здравствуйте, Анна, – приветствует ее Сукди и показывает рукой в коридор: – Вам в ту сторону. Квартира Г7. Я могу вас проводить.

– Подумать только, здесь постоянно перекрывают дороги, – жалуется Анна, добродушно качая головой. – Нелегко найти собственный дом, когда они тут вовсю постарались.

– Да уж, понятно, – соглашается Сукди.

Ни конспирологических подмигиваний Юэлю, ни смеха в голосе.

– На улице холодно, – сообщает Анна.

– Вот оно что, – улыбается Сукди. – Я не выходила на улицу с самого утра.

Юэль смотрит на них. Здесь, в «Соснах», маму будут окружать люди, которые понимают все, что настолько непонятно ему самому. У них есть знания, есть протоколы. Для них все, что касается мамы, всего-навсего обычная работа.

Юэль замечает, что Анна с любопытством смотрит на него.

– Какой симпатичный мужчина, – замечает она. – Берегитесь, чтобы не попасть в руки Будиль.

– Не отпугивайте его, – весело говорит Сукди.

Юэль улыбается. Интересно, кто такая Будиль и почему ему надо ее остерегаться?

– У вас дома есть пианино? – спрашивает Анна, прежде чем Юэль успевает задать свой вопрос. – Надо позволять себе немного радости в этой жизни.

 

– Нет, – отвечает Юэль. – Но я подумаю об этом.

– Не думайте слишком много, – улыбается Анна. – Надо просто начать играть.

Старушка продолжает болтать, и вместе они направляются к квартирам.

Из Г1 выходит беременная женщина. На этот раз Юэль, постаравшись встретиться с ней взглядом, здоровается. Она улыбается в ответ. Держит руку на копчике. К щеке прилипли несколько комочков туши.

Юэль останавливается у квартиры Г6. Раздумывает, надо ли постучать, но не хочет будить маму, если она уснула.

– Вот мы и пришли, Анна, – говорит Сукди у двери Г7. – Хотите, чтобы я зашла с вами внутрь?

– Да, пожалуй, так будет лучше, – отвечает Анна. – Кажется, яблоко опять выкатилось. Но у меня нет кофе, чтобы вас угостить.

– Ничего страшного, – заверяет ее Сукди.

Юэль машет им рукой. Открывает дверь в мамину квартиру. От сквозняка развеваются шторы. Мама сидит за столом. Широко ему улыбается, когда он заходит в комнату.

У Юэля появляется чувство, что он что-то прервал. Разговор, который только что смолк… Слова как будто повисли в воздухе.

– Юэль! – восклицает мама. – Наконец-то! Сейчас я тебе что-то расскажу!

Глаза ясные, улыбка бодрая. Когда Юэль видит маму такой, можно легко убедить себя в том, что она снова здорова. Что все это просто какое-то недопонимание, что-то временное, и теперь все позади.

Она может снова переехать домой, а я могу вернуться в Стокгольм, но в этот раз я выучил урок и буду поддерживать отношения и…

Юэль напоминает себе, что, как ребенок, пытается выдать желаемое за действительное. Он разувается и садится напротив мамы. Кладет на стол журналы, но мама на них даже не смотрит.

– Нильс нашел это место.

– Да ну? – Это единственное, что Юэль может произнести.

Мама энергично кивает. Ее улыбка становится еще шире и, наконец, превращается в какую-то маниакальную.

– Ты не видел его, когда вошел? – спрашивает она.

Юэль вынужден отвести глаза. Он смотрит в окно на парковку, где стоит ее машина. Пытается определить, что все это значит. Ему надо порадоваться за маму? Это что-то хорошее? Надо ли ему подыграть ее фантазии или лучше попробовать вернуть ее к действительности? Он знает только, что не хочет сказать что-то не то. Разрушить волшебство и опечалить, разозлить или напугать маму.

Она смеется и кивает чему-то за его спиной.

– Да, – говорит она. – Теперь вы наконец можете узнать друг друга. Ты должен знать, Юэль, что папа тобой очень гордится.

Юэль улыбается, но чувствует себя совершенно обессиленным. Папа был чернорабочим и наверняка человеком своего времени. Юэль сомневается, что он гордился бы таким сыном.

Мама морщит лоб. Смотрит в прихожую и снова на Юэля. Впивается в него взглядом:

– Нильс говорит, ты мне не веришь.

Шторы колышутся. Юэль колеблется.

– Но ты же мне веришь? – спрашивает мама. – Ты ведь тоже его видишь? Он стоит прямо за тобой.

Надежда, которой светятся ее глаза, так сильна, что у Юэля перехватывает дыхание.

– Хотя бы посмотри на него, – прости мама.

Юэль оборачивается. Кажется, перед дверью он видит тень, но это всего лишь пальто на крючке в прихожей.

Никого, естественно, нет.

И все же такое ощущение, словно что-то смотрит на него. Дуновение из окна ласкает его затылок.

Я схожу с ума, как и она. Придется им поставить здесь дополнительную кровать.

Юэль снова поворачивается к маме. Встречается с ее напряженным взглядом.

Если сейчас мама думает, что папа к ней вернулся, то это подарок. Было бы жестоко отобрать его у нее.

– Да, – говорит Юэль. – Конечно же я тебе верю.


Нина

Нина выходит из машины на почти пустую парковку в Скредсбю. Компания подростков с мопедами разглядывает ее, пока она идет к супермаркету. Нина ускоряет шаг. Знает, что парни подыскивают комментарий, который можно обронить, чтобы он на несколько секунд развеял скуку. Компании подростков все еще нервируют ее. Когда ее собственный сын вступил в этот возраст, Нина частенько находила горы воняющих пóтом кроссовок в прихожей, постоянно слышала, как дом заполняют ребята с ломающимися голосами, и в такие моменты ей хотелось только развернуться и сбежать.

Когда Нина заходит в прохладный супермаркет, дышать становится легче. Нина берет тележку, идет между стеллажами и прилавками, складывает в тележку хорошо знакомые продукты. Замечает, что все время ищет глазами Юэля. Она звонила Сукди, выдумав историю о забытом бумажнике, и узнала, что Юэль и сегодня был в «Соснах».

Может, взять больничный на несколько недель? Пока Юэль снова отсюда не уедет.

Нет. У Нины нет денег сидеть на больничном. Но она едва ли сможет проводить все рабочие дни в кладовке.

Внутри Нины растет злоба, пока она оплачивает покупки на кассе. Она не собирается прятаться от Юэля. Ей нечего стыдиться. Сейчас она обладает властью над собственной жизнью. Хуже всего ожидание, и с этим нужно что-то сделать.

Внезапно Нина начинает торопиться. Она складывает покупки в пакеты и снова выходит на парковку. Открывая багажник, смотрит на подростков. Заставляет себя увидеть, насколько они на самом деле маленькие.

Нина едет слишком быстро, сознавая, что идет на ненужный риск. Понимание, что у нее вообще-то есть выбор, опьянило ее, но ей также хорошо известно, что этот пузырь может лопнуть в любой момент.

Поворачивая на Люккеред, она почти не сбрасывает скорость. Поднимается по холму впервые с тех пор, как Юэль переехал. У некоторых домов вдоль дороги появились новые пристройки, их покрасили в другие цвета, но в основном все настолько на себя похоже, что это пугает.

Нина заходит на последний поворот, и в поле ее зрения появляется дом с серыми этернитовыми панелями.

Он выглядит в точности так же, как и раньше. Только стал чуть меньше, словно скукожился. Конечно, дело в том, что она изменилась.

Ни рядом с домом, ни в сарае машины нет, но Юэль, конечно, все равно может быть дома. Нина въезжает во двор, и под колесами скрипит гравий. Она вынимает ключ зажигания и решительно выходит из машины. Смотрит на окно комнаты Юэля, но видит только синее небо, отражающееся в стекле.

Нина успела уже подняться по лестнице, прежде чем пожалела об этом. Она звонит в дверь и слышит хорошо знакомый скрип изнутри дома – эхо тех сотен раз, когда она, запыхавшаяся, стояла здесь раньше. За вогнутыми зелеными стеклами входной двери движения не заметно.

Что-то жужжит на газоне. В хвойных деревьях на холме шелестит ветер. Но внутри дома совершенно тихо.


Юэль

Рядом с домом стоит серебристая «вольво», почти новая, не старше двух лет. Юэль замечает короткие светлые волосы, коренастую фигуру – какая-то женщина сидит на лестнице.

Что здесь делает Нинина мама?

Она же умерла. Мама рассказывала о некрологе в местной газете всего через несколько лет после его переезда. Видимо, алкоголь в конце концов добил ее. Юэль встречался с ней всего несколько раз – Нина избегала этого любой ценой.

Юэль паркуется рядом с незнакомой машиной. Выходит. На самом деле он уже все понял и все равно испытывает шок, когда видит ее.

Нина!

Она встает и отряхивается.

– Я сожалею, что появилась вот так, без предупреждения, – начинает Нина, и у Юэля возникает чувство, что она, сидя на лестнице, репетировала короткую речь. – Я подумала, почему бы мне не приехать сюда, чтобы мы увиделись в спокойной обстановке. Рано или поздно мы бы все равно встретились.

В спокойной обстановке?

Сердце Юэля колотится. Он рад, что на нем солнечные очки. Глаза бы его выдали.

– Я теперь работаю в «Соснах», – говорит Нина.

– Неужели? – выдавливает из себя Юэль. Проходит полсекунды, прежде чем он улавливает связь. – Это с тобой я вчера вечером говорил по телефону?

– Да.

– Я не узнал твой голос. Ты знала, что это я? То есть должна была знать, я ведь наверняка представился?

– Да. Мне надо было что-то сказать, но я не знала… – Нина сбивается с мысли. – Странная ситуация.

Юэль смеется.

– Да, – соглашается он. – И правда странная.

Нина неуверенно смотрит на него. На повзрослевшем лице проступают черты Нины-подростка. Возможно, на этом ее подготовленный сценарий заканчивается.

– Хочешь кофе или чего-нибудь еще? – спрашивает Юэль.

Он близок к тому, чтобы снова засмеяться. Это такой взрослый вопрос. Такой вежливый.

– Нет, спасибо, – отвечает Нина.

– Может, воды?

Нина мотает головой.

– Ты наверняка больше не куришь? – спрашивает Юэль и достает пачку сигарет из карманов джинсовых шорт.

– Нет, – отвечает Нина. – С тех пор как…

Она замолкает, но Юэль все понимает.

С тех пор, как забеременела.

Он закуривает. Обходит Нину и садится в кресло.

Воздух, который он вдыхает, кажется таким же горячим, как дым сигареты. Ветра совсем нет.

– Я начинала работать в «Соснах» санитаркой, – рассказывает Нина. – Но несколько лет назад выучилась на медсестру.

– Мама тебя узнала? – спрашивает Юэль.

Нина мотает головой. Выглядит она искренне расстроенной. И Юэль чувствует укол сочувствия. Мама много значила для Нины. Во взрослом возрасте ему легче понять потребность Нины в примере для подражания.

– Бывает по-разному, – говорит Юэль. – Может, в следующий раз.

– Может, – соглашается Нина. – Как ты?

Юэль затягивается. Этот вопрос необъятен. Возможных ответов бесконечное множество. Он решает остановиться на том, что касается мамы и «Сосен»:

– Я нормально. Очень тяжело видеть ее такой растерянной. Думаю, с ее точки зрения, безумцы – это мы.

Нина слегка улыбается.

– Но сегодня она была в хорошем настроении, – добавляет Юэль.

– Хорошо, – кивает Нина. – И не беспокойся, если вначале все будет не очень стабильно. Надо дать ей время привыкнуть.

– Да, все так говорят.

Нина смотрит в стол. Смахивает несколько хлебных крошек, оставшихся на клеенке.

– А ты? – интересуется Юэль. – Чем ты занимаешься, когда не работаешь в «Соснах»?

– Мы с Маркусом живем в Тофте. На мысе за усадьбой. Юэль поправляет сползшие на край носа солнечные очки:

– Ни хрена себе!

Это отличное место. Дорогое по здешним меркам.

Он не знает, какой представлял себе Нину сейчас, но он бы никогда не догадался, что она останется с Маркусом. Скучным, безликим Маркусом, чье скучное, безликое будущее определялось папиным хозяйственным магазином в Кунгэльве. И как она это выносит?

– Мы обожаем это место, – говорит Нина. – Дом выходит на залив.

– А ребенок? – спрашивает Юэль. – Хотя он ведь уже не ребенок.

Нина улыбается:

– Даниэлю девятнадцать.

Это кажется невероятным. Но все сходится.

Как, черт возьми, мы так состарились, Нина? Как ты смогла вырастить взрослого человека, когда я и себя-то взрослым не чувствую?

– Осенью он начинает учиться в Техническом университете Чалмерса в Гётеборге, – добавляет Нина.

Юэль замечает довольный проблеск в глазах Нины. Улыбка ее становится шире.

Она изменилась. Или сейчас Юэль лучше ее понимает? Возможно, Нине совсем не тяжело выносить собственную жизнь. Возможно, она всегда хотела именно этого.

Нина всегда была хорошей девочкой, одержимой порядком и желанием не превратиться в собственную мать. Только с ним она иногда могла становиться кем-то другим.

Их мечты о будущем, музыка, сама их дружба… Возможно, всё было не всерьез. Просто фантазия!..

Старая, на удивление сильная злоба овладевает Юэлем. Прошедших двадцати лет как не бывало. Нина так ничего и не поняла. Иначе она бы так не улыбалась.

– А ты? – спрашивает она. – Чем ты сейчас занимаешься?

Юэль наклоняется и тушит сигарету в стеклянной банке. Усаживается поудобнее.

– Я работаю в ресторане, – отвечает он.

Кажется, Нина ждет чего-то большего, но Юэлю нечего добавить. Он не собирается рассказывать о бездушной ловушке для туристов в Старом городе в Стокгольме или о последней съемной квартире, в которой он живет, не зная, как долго сможет там оставаться.

Юэлю уже хочется закурить снова, но Нина знает, что он всегда курил одну за одной, когда нервничал или злился.

– Ясно, – кивает Нина. – Ты все еще занимаешься музыкой?

Кажется, она пожалела об этом вопросе, едва успев его задать. За вежливыми фразами они приближаются к еще большей недосказанности. Вероятно, Нина надеется, что Юэль избавит от этого их обоих.

Но он не хочет, не может. Злоба – как товарный поезд, который идет прямо сквозь него, гремя колесами. – Нет, – спокойно произносит Юэль. – Я не занимаюсь музыкой.

 

Ласточка под крышей скребется в стоке для воды.

– Слушай… – взволнованно говорит Нина.

– Я пытался, но им нужны были мы. Они рассчитывали на нас. На наши песни.

– Мы все равно не знаем, вышло бы из этого что-то или нет.

Юэль смеется. Злым, жестким смехом, от которого Нина сжимается.

– Ты смогла себя в этом убедить? – говорит он. – У нас был контракт со звукозаписывающей студией. Но ты уничтожила все и знаешь об этом.

Нина качает головой.

– Кстати, как это произошло? – продолжает Юэль. – Я даже не знал, что вы с Маркусом встречаетесь.

– Я не хочу об этом говорить. Это было так давно. Теперь уже неважно.

– Тебе, может, и неважно. У тебя же есть твоя прекрасная гребаная жизнь с Маркусом и видом на залив.

Нина долго ничего не говорит.

Юэлю интересно, вспоминает ли и она то утро, когда он пришел к дому, в котором Нина жила с мамой. Он купил подержанную машину на то крошечное, оставшееся от отца наследство, которое он получил, когда ему исполнилось восемнадцать. Сумки лежали на заднем сиденье. Он записал сборник, которого хватило бы на всю дорогу до Стокгольма. Там их обоих ждала комната в огромной квартире у старушки в районе Эстермальм. Но когда Нина вышла из подъезда, с заплаканными глазами и в одежде, в которой она, похоже, спала, он уже все знал.

– Ты обещала, – говорит Юэль. – Мы уже почти уехали. Ты должна была знать задолго до… И ты так ничего и не объяснила.

– Я забеременела! Что мне было делать?

Юэль смотрит на нее сквозь солнечные очки. Его невысказанный ответ заставляет Нину встать с кресла.

– Думаю, ты забеременела специально, – говорит Юэль. – Ты струхнула, но не знала, как мне об этом рассказать. И обзавелась лучшим в мире оправданием, чтобы остаться.

Нина выглядит так, словно всеми силами старается не заплакать. Юэль тотчас жалеет о своих словах. Хочет взять их назад, все до единого.

– Ты не можешь винить меня в том, что твоя жизнь сложилась не так, как ты хотел, – говорит Нина.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни.

– Я знаю, что ты был пьян или под какой-то наркотой, когда привез Монику в «Сосны».

Кажется, будто Юэль падает. Но он сидит не двигаясь. Лицо его неподвижно – Юэль превратил его в маску из застывшей плоти и крови.

– Это ведь о многом говорит? – продолжает Нина. – Можешь думать что угодно о Маркусе. Можешь думать, что я предала тебя ради него. Но все было не так. Он спас меня от тебя.

Юэль глубоко вдыхает, наполняя легкие воздухом:

– Иди к черту!

И Нина уходит, не говоря ни слова.

Юэль все еще сидит без движения, когда слышит, как гравий вырывается из-под колес машины.


1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru