Матс Страндберг
Дом
Нина
Нина складывает и сортирует одежду в прачечной в подвале «Сосен». Бесформенные футболки, которые легко надевать и снимать. Брюки и юбки на резинке. Ткани, ставшие мягкими и нежными после многочисленных стирок при высокой температуре. Движения Нины точны и эффективны. Она почти всегда знает, кому принадлежит та или иная вещь, даже не глядя на ярлычки с именами, которые нашивают родственники. Интересно, не забыл ли Юэль пометить одежду Моники? Нине трудно себе это представить.
Работа всегда была и остается для нее местом, где она чувствует себя уверенно, понимает, что от нее требуется, знает, как людям это дать. На каждый случай есть своя инструкция, четкие правила. На пунктирных линиях должны стоять подписи, в квадратиках – крестики. Графики переворачивания для тех, кому грозят пролежни. Списки необходимой еды и медицинских препаратов. Дневники дефекации.
Нина знает, кто она здесь. Она все контролирует.
Но теперь она прячется в подвале.
Но долго скрываться не получится. Рано или поздно они с Юэлем встретятся. Просто она пока не готова к этому. И Нина пытается убедить себя, что избегает Юэля и ради него самого тоже. Этот день для него, скорее всего, и так достаточно травматичен, не хватало еще встретиться с ней впервые за двадцать лет.
Шумят трубы под потолком. Одежда сложена и отсортирована. Нина бросает еще одну охапку только что постиранных простыней в сушильную машину. Аккуратно вытирает с дверцы порошок. Полощет тряпку и вдруг уголком глаза замечает мелькнувшую тень. Оборачивается к темному четырехугольнику дверного проема. Там никого.
– Здесь кто-то есть?
Нина выглядывает в коридор, люминесцентные лампы там погасли. Свет из узких окон под потолком сюда почти не доходит. Наверное, тень принадлежала кому-то, кто просто прошел мимо.
Нина заходит в кладовую. Берет список учета. Считает упаковки с медицинскими перчатками и бинтами. Утром пришла партия подгузников, и она надрезает упаковочный пластик и раскладывает упаковки на полки.
Вообще-то они с Юэлем могут и не встретиться. Говорят, он вряд ли задержится в Скредсбю даже на секунду дольше необходимого. Может, придет сюда раз или два, а потом снова исчезнет. Все вернется на круги своя.
Нина слышит, как в коридоре открывается дверь на лестницу. Лампы звякают и включаются снова. Раздаются быстрые шаги, которые она тут же узнает – это шаги Элисабет. Нина молча молится, чтобы ее не попросили помочь в Г6.
– Как хорошо, что я тебя нашла, – говорит Элисабет, появившись в дверях. – Думала, ты пораньше ушла домой.
В ее голосе слышится обвинение. Можно подумать, Нина когда-то пораньше уходила домой. Из-под рабочей блузы Элисабет ползут красные языки пламени, пятнами идут по шее. Почему-то она очень напряжена. – Я решила воспользоваться случаем и немного тут прибраться, – объясняет Нина.
– Вот оно что. Да, я только что говорила по телефону с Юханной. У нее расстройство желудка.
Элисабет многозначительно смотрит на Нину.
– Понимаю, – говорит та.
Обе знают, что, скорее всего, Юханна валяется дома с очередным похмельем. Нина надеется, что она скоро уволится. Мало того что на нее нельзя положиться, так она еще и не скрывает свое отвращение к старикам. И бедняги это видят.
С другой стороны, если у Юханны, вопреки ожиданиям, действительно расстройство желудка, лучше пусть сидит дома. Если в отделении начинает свирепствовать зараза, это превращается в кошмар для персонала и к тому же опасно для жизни стариков.
– Она должна была работать в ночную смену, – говорит Элисабет. – И мне больше некого попросить.
Обе знают, что Нина уступит. Она всегда уступает. Растягивать этот момент – только зря тратить время. Но Нина не может себе в этом отказать. Элисабет нетерпеливо смотрит на нее.
– Ты знаешь, что я бы взяла кого-то на почасовую оплату, если бы могла, – продолжает Элисабет. – Сукди и Файзал не могут работать одновременно, а Горана отказалась. Вообще-то у нас нет денег на доплату тебе, так что меня это тоже не радует. Но вам ведь нужны деньги?
Нина молчит.
– И кто-то же должен быть здесь и заботиться о клиентах, да? – добавляет Элисабет.
– Да, разумеется.
– Я могу найти кого-то на твою утреннюю смену. Чтобы не пришлось работать вдвое больше.
Нина кивает. Это даже больше, чем она ожидала.
Один выходной. День, когда можно будет не бояться, что она встретится с Юэлем.
– Конечно, – говорит она.
– Отлично. – Элисабет исчезает из дверного проема, но через мгновение появляется снова: – Кстати, ты не поднимешься поздороваться в Г6? Ты же знала ее сына.
– Я хотела навести тут порядок… – Нина колеблется. – И как он, по-вашему?
Элисабет немного наклоняется вперед, словно в коридоре ее могут услышать. Что-то мелькает в ее взгляде. И Нина понимает – дело плохо.
– Мне не следовало бы этого говорить, – произносит Элисабет. – Но думаю, он пьян или что-то в этом роде.
Нина кивает, и ее наполняет чувство стыда.
Она была вынуждена сделать то, что сделала. Пришлось освободиться от Юэля так же, как она освободилась от собственной матери.
Юэль
Кто-то быстрым шагом входит в комнату. Юэль поднимает глаза. И успевает увидеть, как Элисабет натягивает на лицо улыбку.
– Как вы тут? – бойко спрашивает она.
Юэль кивает женщине. Хочет, чтобы она снова ушла. Одной рукой обнимает маму. Закрывает глаза.
Мама вкусно пахнет. Мылом и кондиционером для белья. Юэль заставляет себя открыть глаза, чтобы не уснуть. Часть него хочет только забраться в постель. У него нет ни малейшего представления о том, как он в таком состоянии сядет за руль.
– Мне пора идти, – невнятно шепчет Юэль.
– Ты и правда меня здесь оставишь? – спрашивает мама.
Подбородок у нее сморщивается, нижняя губа подрагивает.
– Я вернусь завтра, – обещает Юэль.
Тонкие мамины пальцы нервно теребят юбку. Он замечает, что обручальное кольцо стало ей велико и болтается на пальце. Целует маму в лоб. Ощущает губами прохладную кожу.
– Если бы я только знала, что сделала не так, – говорит мама. – Если бы ты только мне рассказал, я бы все исправила.
– Ты не сделала ничего плохого. Конечно же нет.
– Тогда позволь мне поехать домой. Не хочу здесь оставаться. Нильс не найдет меня, если я…
– Вот увидите, вам здесь понравится, – перебивает старушку Элисабет.
Мама храбро ей улыбается:
– Наверное, здесь хорошо. Просто я не уверена, что мне это подходит.
– Многие так думают вначале, но потом всегда меняют свое мнение, – говорит Элисабет.
Да ну? Всегда?
Но Юэль едва ли может обвинить Элисабет во лжи, поскольку и сам делает то же самое.
– Ужасно это говорить, когда вы приложили столько усилий, – произносит мама, тщательно взвешивая каждое слово. – Но вообще-то я хочу домой.
В дверь стучат, и в квартиру заходит Сукди. Следом за ней идет полная старушка с коротко постриженными волосами. Из платья с коротким рукавом торчат руки, похожие на слишком высоко поднявшееся тесто. Она с интересом смотрит на маму сквозь толстые очки.
– Здравствуйте, – говорит Сукди. – Я хотела представить вас Лиллемур.
Лиллемур широко улыбается маме:
– Кажется, мы станем соседями. – Она кивает на стену так, что у нее трясется двойной подбородок. – Я живу в квартире рядом.
Мама вежливо отвечает на улыбку.
Лиллемур с любопытством осматривается:
– Какой чудесный комод.
Теперь мама улыбается искренне. Начинает рассказывать о своем отце, который в свободное время любил столярничать. Некоторые его работы есть даже в усадьбе Тофта. Оказывается, Лиллемур о нем слышала.
– Лиллемур, может, вы устроите Монике небольшую экскурсию? – предлагает Сукди.
– Да! – восклицает Лиллемур. – Но сначала вы должны увидеть мою комнату. Вам нравятся ангелы?
– Да, пожалуй, – смеется мама. – Они бывают очень симпатичными.
Юэль с благодарностью смотрит на Сукди, которая почти незаметно ему кивает.
– Прекрасная идея, – кивает Элисабет. – Тогда я займусь своими делами, но я очень рада вам, Моника. Мама едва успевает попрощаться, как ее снова что-то отвлекает. Лиллемур что-то говорит, громко смеется над собственной шуткой и одновременно тянет маму за собой в коридор. Открывается соседняя дверь, а потом смех Лиллемур слышится уже из-за стены.
– Обожаю пожилых людей, – произносит Элисабет. – Они такие замечательные, правда?
Говорить такое – полный абсурд. Сукди меняет позу, и Юэлю кажется, что завотделением ей тоже не нравится. И поэтому сама Сукди ему нравится еще больше.
– Заходите потом ко мне в кабинет, чтобы решить вопрос с вашим пропуском, – говорит Элисабет и уходит. Юэль и Сукди заходят в соседнюю квартиру, и он останавливается на полушаге.
Со всех сторон их окружают ангелы. Над кроватью в раме висит постер, на котором пухлые херувимы задумчиво склоняют головы на руки. Лиллемур снимает фигурки и куклы с полки, показывает их маме, и та вежливо кивает, глядя на кроткие пластмассовые лица, расправленные крылья из покрытого перламутром фарфора, раздувшиеся тела из вязаной пряжи.
Юэль разглядывает ангелов. Их ответный взгляд кажется ему обвиняющим.
Одна стена покрыта картинами с изречениями, написанными витиеватым шрифтом.
НЕВОЗМОЖНО ЗАБЛУДИТЬСЯ НАСТОЛЬКО, ЧТОБЫ АНГЕЛЫ ПЕРЕСТАЛИ НАС ВИДЕТЬ.
КАК БЫ ТЫ СЕБЯ НИ ЧУВСТВОВАЛ И ЧТО БЫ НИ ДЕЛАЛ, ТВОЙ АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ НАБЛЮДАЕТ ЗА ТОБОЙ СВЕРХУ.
КЛОЧКИ ПЫЛИ ПОД КРОВАТЬЮ – ЛИШЬ КРОШЕЧНЫЕ ТАПОЧКИ АНГЕЛОВ.
Но под этой строго заправленной кроватью нет клочков пыли. Комната чистая и хорошо убранная, хотя и здесь угадывается запах мочи, старого тела, лекарств, которые выходят с потом.
Лиллемур рассказывает маме о фотографиях, выставленных на подоконнике.
– Это я с мужем, – говорит она, показывая на свадебное фото. – А это мои дети. А вон та – это моя учительница начальных классов. Она была такой доброй, что в конце каждого учебного года я плакала. – Лиллемур посмеивается и продолжает рассказ. В конце возвращается к свадебному снимку: – Это мои родители. А это я с братьями и сестрами. А вон там моя лучшая подруга.
Юэль должен отсюда выбраться. Прочь от этих запахов. Прочь от глазеющих ангелов. Он сам сойдет с ума, если останется.
– Мама, – говорит Юэль. – Я собираюсь уходить. – Та открывает рот, чтобы что-то сказать, но Юэль успевает первым: – Я вернусь завтра.
Мама поправляет прядь волос за ухо.
– Завтра, – повторяет она. – Ну ладно.
– Вот и хорошо. Так и договоримся.
Мама кивает, и Юэль задумывается – что она чувствует? Смирилась ли с тем, что будет здесь жить? Понимает ли это вообще?
Он обнимает ее и выходит в коридор.
Сукди идет следом, говорит что-то о кабинете Элисабет и пропуске, но Юэль мотает головой. Шаги становятся все более неуклюжими. Всякий раз, когда он ставит ногу на пол, ламинат оказывается дальше или ближе, чем он рассчитывал. Коридор растягивается перед ним, становится все длиннее.
У сервировочной тележки глубоко беременная женщина наливает себе чай. Она машет Юэлю рукой, он торопливо кивает в ответ, не в силах говорить еще с кем-то сейчас.
– Со временем станет легче, – ободряет его Сукди. – Ей просто надо привыкнуть.
– Думаю, мне тоже, – выдавливает Юэль из себя.
– Подождите пару недель. Это как с детьми, им тоже надо дать привыкнуть к детскому саду.
Юэль кивает, словно точно знает, как это бывает.
Наконец они дошли до конца коридора. По ту сторону двери находится холл. Путь наружу!
– Постарайтесь не волноваться сегодня вечером, – говорит Сукди. – Вам надо отдохнуть.
Юэль спрашивает себя, не скрыта ли в ее последней фразе осуждающая нотка. Он нажимает на дверную ручку, но дверь заперта.
– Код вон там наверху. – Сукди показывает на маленький клочок бумаги, скотчем приклеенный к дверному косяку. – Это ради безопасности жильцов.
Юэлю нравится, что она не называет их клиентами.
Сукди вводит код и открывает дверь. Юэль бормочет «спасибо». Концентрируется на том, чтобы пройти прямо через холл. Автоматические двери открываются, и он вдыхает теплый воздух с улицы.
Юэль выходит на парковку и думает, видит ли его мама из окна квартиры Лиллемур. Он не оборачивается. Подходит к машине. Возится с ключами, сразу не попадает в замок. Когда он наконец садится на водительское сиденье и закрывает дверь, из него вырывается крик.
Нина
До конца смены Нины осталось полчаса, и она больше не может прятаться в подвале. Они с Сукди должны написать отчеты за день и передать их Горане и Рите, которые скоро их сменят.
Она неохотно поднимается в холл. Заглядывает в коридор Г сквозь стекло в двери, осознавая, как нелепо она выглядит. Не видно ни Юэля, ни Моники. Только Анна, которая оделась в весеннюю куртку и берет, чтобы отправиться на ежедневную прогулку.
Нина прикладывает пропуск и заходит в отделение.
Увидев ее, Анна сияет.
– Привет! – кричит она. – Какая сегодня прекрасная погода!
– Да, просто замечательная, – кивает Нина.
Анна гуляет под стеклянной крышей зала и думает, что находится на улице. На самом деле она не выходила из здания уже несколько недель. А может, и месяцев. – На нашу улицу переехала новая семья, – говорит Анна, показывая на Г6. – Женщина, кажется, довольно беспокойная. Но мужчине здесь очень нравится.
Нина смотрит в ту сторону. Дверь в квартиру Моники закрыта. Интересно, там ли сейчас Юэль?
– Вряд ли это ее муж, – продолжает Анна.
– Нет, это ее сын. Юэль.
Как странно снова произносить его имя.
– Я не о сыне, – возражает Анна. – А о том, с кем она будет жить.
Нина рассеянно кивает и идет писать отчеты в комнату для персонала.
Сукди торопится домой к семье, Нина просто хочет убраться отсюда. Поэтому они работают быстро и продуктивно.
– А теперь Моника, – говорит Сукди, когда они доходят до отчета о Г6. – Она нервничала и уговаривала сына забрать ее домой. Когда он ушел, стало лучше.
Нина сдерживает вздох облегчения. Юэля здесь больше нет.
– Я привела Лиллемур, и она отвлекла Монику ангелами, – продолжает Сукди. – Сейчас она спит.
– Хорошо, – говорит Нина, и ей удается сделать так, чтобы голос звучал ровно.
Когда они заканчивают с отчетами, заходит Рита. Садится за стол. Поджимает губы, и на верхней губе углубляются морщинки от курения.
– Горана конечно же еще не пришла.
Рита оглядывается, словно подозревая, что Горана где-то прячется.
– Сегодня все спокойно, – говорит Сукди. – Может, мы передадим вам дела, не дожидаясь ее?
Рита драматически вздыхает, но в кои-то веки не возражает.
Потом Нина и Сукди вместе идут в подвал переодеваться. Нина рада, что Сукди не спрашивает, что она здесь делала полдня.
Они выходят на лестницу и видят, что Горана как ни в чем не бывало стоит у входа и курит.
– Как сегодня дела в «Отеле Интерконтиненталь»? – интересуется она, и на ее заостренном, сильно накрашенном маленьком лице появляется усмешка.
Нина старается не показывать, как сильно ее это бесит. Горана обожает дразнить ее, и Нина слишком часто ей это позволяла.
– В целом все спокойно, – отвечает Нина. – Увидимся позже. Я возьму ночную смену Юханны. Потому что ты не захотела.
Если Горана и заметила колкость, то делает вид, что пропустила ее мимо ушей.
– Да уж, иммунитет у этой девицы и правда так себе, – только и говорит она, поднимая угольно-черную полоску, заменяющую ей брови.
– Мне пора, – прощается Сукди и звенит ключами от машины в руке. – Увидимся.
Горана кивает ей. Тушит сигарету в закрепленной на стене пепельнице.
– Ты не можешь курить на заднем дворе? – спрашивает Нина. – Не очень приятное зрелище, когда персонал дымит у входа.
Горана с интересом смотрит на нее.
– Увидимся вечером, – только и отвечает она и идет внутрь.
Нина вздыхает. Жалеет, что не смолчала.
Она садится в машину и направляется в сторону усадьбы Тофта. Она ездит по этой узкой сельской дороге сотни, а то и тысячи раз в год. Впервые за долгое время дышать становится труднее, когда она приближается к съезду на Люккеред.
Юэль сейчас дома?
Проезжая мимо заброшенной автобусной остановки, Нина поворачивает голову. Когда она впервые вышла здесь из автобуса, крутой подъем еще не был заасфальтирован и его окружали высокие сугробы.
Нина хотела бы испытывать сочувствие к себе, тогдашнему подростку. Знает, что это было бы правильно. И если бы речь шла о ком-то другом, это было бы несложно. Но теперь на нее накатывает волна старого стыда. Нина, дочь алкашей из уродливых многоквартирных домов в Иттербю. Такая правильная и умная не по годам. Она лебезила перед учителями – так хотела, чтобы взрослые ее любили. Травля началась всерьез в старших классах, когда она и ее одноклассники перешли в другую школу и смешались с учениками из Скредсбю и других городков по соседству. Нина убеждала себя, что новые одноклассники просто шутят, что она слишком остро на все реагирует. Она пыталась смеяться вместе с ними. Придумывала способы, как заставить ребят полюбить ее. И именно эти безуспешные попытки сейчас заставляют ее опустить голову от стыда за рулем.
Юэль первым предложил Нине забить на них. Он тоже не вписывался в компанию, но гордился этим. Он первым сказал девочке, что она красива. Иногда Нина даже осмеливалась этому верить.
Юэль был ей как брат. Нина даже видела в нем родственную душу. И Моника гораздо больше была девочке мамой, чем ее собственная мать. В глазах Моники Нина хотела быть идеальной. Но чем старше они становились и чем больше тайн о Юэле ей приходилось хранить, тем сложнее это было.
Когда боковая дорога пропадает из зеркала заднего вида, дышать становится легче. Теперь вдали виднеется церковь Люкке, и Нина поворачивает налево к усадьбе Тофта. Проезжает хлева и сады, овец и лошадей в загонах. Едет по липовой аллее, ведущей к усадьбе, и сворачивает направо. Машину заполняет запах животных, когда Нина проезжает конюшню и поднимается по пригорку. На вершине несколько всадников останавливаются у края дороги, пропуская ее машину, и Нина машет им рукой. Съезжает с пригорка и едет дальше по петляющей полоске асфальта. Вдоль дороги пасутся коровы, за полем блестит вода залива. На фоне скал мачты парусных яхт кажутся белыми как мел. По другую сторону дороги в ряд стоят дома. В садах батуты, к стенам гаражей прислонены детские велосипеды.
Нина въезжает на подъездную дорогу, ведущую к желтой двухэтажной вилле.
Газон все еще не подстрижен.
Нина выходит из машины, большими глотками пьет соленый воздух. Прежде чем идти в дом, надо успокоиться. Не злиться, не быть несправедливой.
Он не понимает, насколько важны для меня эти вещи. На самом-то деле они совсем не важные. Я знаю. Просто Юэль и Моника сводят меня с ума.
Воздух в прихожей теплый и спертый, и Нина оставляет входную дверь открытой. Вешает сумочку на крючок, а ключи – в шкафчик. Аккуратно выставляет в ряд обувь.
Кухня залита солнцем. Мраморные поверхности блестят. Нина открывает холодильник. Смотрит на полки, которые заполнены едой, и это приятно.
Но надолго ли? Что будет, если Маркус не скоро найдет новую работу?
В голове Нины рождается мысленная спираль, которая начинается с процентов по кредиту, а заканчивается тем, что она становится бездомной. Она понимает, что не голодна. Не отходя от раковины, выпивает стакан воды.
Нина обожает эту кухню, этот дом. Сверкающее за окном море. Но в мысли вламывается Юэль и все портит. Меняется перспектива. Она смотрит на все его осуждающим взглядом.
Сломать можно все. Благополучная жизнь, которую Нина себе собрала по крупицам, становится жалкой, лишенной перспектив.
Иди на хрен, Юэль. Оставь меня в покое.
– Ау? – кричит она, заглядывая в гостиную.
Маркус лежит на диване с ноутбуком на коленях. Снимает наушники и заспанно смотрит на нее.
– Уже так поздно? – спрашивает он.
Нина не отвечает. Идет в ванную. Видит, что мокрое белье так с утра и лежит в стиральной машине.
Ее переполняет бешенство, оно почти опьяняет. Сейчас с ним справиться сложнее.
Маркус не виноват. У всех есть свои недостатки, со мной тоже ох как непросто.
Они разные. Маркус не знает, что значит расти в тех условиях, в которых росла Нина. Она всегда была вынуждена держать хаос под контролем. Любая нить могла распустить все полотно. Малейшая трещина могла превратиться в пропасть. У Маркуса никогда такого не было. Он полагается на то, что все рано или поздно наладится само собой.
Нет, возможно, он не понимает. Но он знает, что для тебя это важно, и все равно плюет на это. Плюет на тебя. Плюет на то, что нам придется переехать, если он не скоро найдет новую работу.
Нина нюхает мокрые носки. Обычный запах. Она вытаскивает все и бросает в сушилку.
Боже мой, это всего лишь стирка. Такой пустяк. Все дело в том, что Юэль вернулся. И Моника.
Нина берет себя в руки. Включает сушилку и возвращается в гостиную.
– Ты сегодня поздно лег спать? – спрашивает она у Маркуса.
В ее голосе появляется что-то резкое и язвительное, что она не успевает пресечь.
– Я не мог уснуть, – отвечает Маркус.
– Если бы не спал по полдня, было бы проще.
Маркус обиженно смотрит на Нину.
Она вздыхает и выжимает из себя улыбку:
– Прости, я сегодня не в настроении. Придется работать в ночную смену.
Так удобно все валить на работу.
– Бедняга! Кажется, в термосе на кухне остался кофе, если хочешь, – предлагает Маркус.
Интересно, ему так же тяжело дается вежливая интонация? Эта вежливость хуже всего. Она похожа на смирительную рубашку, из которой Нине не выбраться.
– Лучше мне воздержаться от кофе, – говорит она. – Я попробую поспать, чтобы выдержать всю ночь. От Даниэля что-нибудь слышно?
– Нет. Он должен был позвонить?
– Было бы приятно узнать, что он хотя бы жив.
– Он объявится, когда ему понадобятся деньги, – улыбается Маркус и берет наушники.
– Юэль вернулся, – сообщает Нина.
Маркус поднимает на нее глаза. Теперь в его взгляде гораздо больше интереса.
– Ой! – только и произносит он.
– Монику положили в «Сосны».
– Ты с ним виделась?
Нина колеблется.
– Нет. Но Элисабет сказала, что он был пьян или что-то вроде того.
– Понятно, – фыркает Маркус. – Ну это не то чтобы сюрприз. Наверняка он все еще мечтает стать рок-звездой.
Звучит злорадно, и это напоминает о Нининых собственных запретных чувствах.
– Жаль его, – вздыхает она.
– Кроме себя, ему винить некого. – Маркус снова надевает наушники.
