Маша Моран
Горничная
Часть 1
Южная Англия, поместье Бэквотэр, 1930 год
Густой молочно-белый туман окутал окрестности. Словно обрывки паутины его клочья висели на деревьях, крыше и каменных статуях в парке. Сырость. Зябкий ветер забирался в щели старого дома, беспрепятственно гуляя по комнатам. Огонь в камине давно потух, и пронизывающий сквозняк чувствовал себя здесь полноправным хозяином.
Тяжёлый полог на большой старинной кровати едва заметно шевелился от его дуновений. Иногда порывы ветерка становились сильнее. Тогда занавеси расходились в стороны, и можно было разглядеть мужчину, лежащего в постели. Он был мертвенно-бледен, но красив. Прямой нос, чётко очерченные губы, густые ресницы, прядь волос, падающая на лоб. Волевой подбородок, сильные мускулистые плечи. Пожалуй, у него был лишь один недостаток – длинная неровная рана, пересекающая горло. Кровь на ее краях уже запеклась и казалась почти чёрной. Но даже с ней мужчина был невероятно привлекателен, а пропитанные алой кровью простыни, которые окутывали его тело, создавали необычный контраст с его сильной фигурой.
Очередной порыв сквозняка заставил полог затрепетать, и фигура мужчины оказалась скрытой за тёмными занавесями.
Дартмур, Майрхэг, 2007 год
Газетная вырезка и сложенный вдвое листок бумаги грозили разорваться под крепко стискивающими их пальцами. Суровый, даже осуждающий, взгляд мистера Гордона заставил Мариссу взять себя в руки. Она тут же разжала ладонь, кое-как расправив смятые листочки, и бережно вложила их в кармашек простой жёлтой кофты. Мистер Гордон еще больше нахмурился. Марисса отвела взгляд, подняла старый коричневый чемодан и зашагала вдоль поезда, ища нужный ей вагон. Оказавшись, наконец, в пустом купе, она забилась в угол и посмотрела в окно. Пустая станция Майрхэга, насупившийся мистер Гордон с поджатыми губами и брезгливым выражением на лице, скоро всё это останется далеко позади, как и её прежняя жизнь.
Марисса честно пыталась уснуть, но мерный стук, который должен был успокаивать, наоборот, ржавым лезвием проходил по нервам.
Она то смотрела в окно на мрачноватый пейзаж, то вновь и вновь перечитывала письмо, полученное только вчера утром.
Она собралась за два часа и готова была уехать ещё вчера вечером, если бы ходили поезда. Точнее, один поезд. Во всех отношениях Майрхэг был захолустьем. Здесь вовсю властвовал XIX век, и оставалось только гадать, как телефону, телеграфу и телевизору удалось пробраться сюда. Но Марисса любила спокойный город. Любила, пока не столкнулась с предательством, отвращением и издёвками. И вот теперь она уезжает. Нет. Она сбегает, чтобы попытаться всё забыть.
Поместье Бэквотэр приветствовало её ржавыми воротами, разбитой дорогой и унылыми попытками садовника превратить обитель сорняков в клумбу. Миссис Хоггс, пухлая экономка, встретила её сначала подозрительным и внимательным взглядом. А потом тепло улыбнулась и обняла, чем повергла Мариссу в лёгкий шок. Это странное приветствие несколько напоминало назубок отрепетированную пьесу, актёры которой уже так давно играют, что не отделяют себя от своих персонажей. Между тем, миссис Хоггс взяла Мариссу за руку, велев садовнику, методично орудующему ножницами, помочь отнести чемодан.
Так начался первый день Мариссы в Бэквотэр-хаусе.
День спустя
– Это комната мистера Крэншоу. Будешь наводить порядок в ней. Вдруг однажды хозяин всё же изъявит желание нас посетить? Комната должна быть готова всегда. – Судя по тому, как миссис Хоггс поджала губы, она не одобряла столь длительного отсутствия мистера Крэншоу, который, оказывается, был в своём поместье всего лишь раз.
– Здесь находится библиотека, – женщина отворила дверь в большое тёмное помещение, в котором пахло пылью и затхлостью. – Займётесь ею с Салли. – Да, и, кстати, в своём последнем письме, мистер Крэншоу попросил привести в порядок старое крыло. Ума не приложу, зачем оно ему понадобилось…
Марисса уже знала, что «старым крылом» называли самую древнюю часть дома. Когда-то давно там произошло нечто ужасное, о чём теперь боялись говорить. Но, судя по всему, никто в точности не знал, что именно случилось. Однако, слугам Бэквотэра, видимо, безумно нравилось поддерживать таинственную и пугающую атмосферу дома.
–Салли, глупышка, трусит туда ходить. Говорит – видела призрака. – Миссис Хоггс совсем не по-женски хмыкнула и сложила руки на животе, – так что займёшься и им, пока не найдём ещё слуг. Все боятся ехать сюда.
Миссис Хоггс пожала плечами и просеменила к лестнице на первый этаж. Мариссе не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней, размышляя, что же такого ужасного могло здесь произойти. Пока что её пугало не таинственное привидение, а слой пыли толщиной в кулак и занавеси из паутины…
Год спустя
Марисса плотнее закуталась в чёрную шерстяную кофту, но, увы, даже она не спасала от жуткого сквозняка, гуляющего в комнате. Странно, но в доме, кроме этой комнаты, сквозняков больше нигде и не было. Размышляя над странностью, Марисса встала на четвереньки и начала вычищать старый камин. Как и почти всё здесь, он был каменным и действующим. И, судя по количеству золы, которое она уже выгребла и которое ещё предстоит выгрести, использовали его по полной программе.
Застонав от усилия и боли в коленях, Марисса приподнялась и попыталась прочистить дымоход. Длинной щёткой она задела какой-то выступающий кирпич, и из камина вырвался самый настоящий ураган из пепла.
Марисса от страха отскочила назад и закашляла. От удара о каменный пол, заболела спина, а в горле засаднило. Чёртов кирпич! Пытаясь откашляться, она снова подползла к камину и запустила в дымоход руку, нащупав выступающий кирпич, на котором и скопился слой сажи. Она попыталась засунуть его туда, где ему и место, но кирпич не поддавался. В какой-то момент раздался странный хруст, и её рука сорвалась вниз под тяжестью кирпича. Едва успев выпустить его из ладони, Марисса отдёрнула руку назад. Ну вот! На и так мозолистой ладони теперь красовались ещё и ссадины. Имелась даже длинная неровная царапина, которая начала кровоточить. Лизнув ранку языком, Марисса во второй раз подползла к камину, намереваясь выиграть этот бой.
Взяв кусок кирпича, она постаралась засунуть его обратно, но что-то мешало. Тогда, отложив его в сторону, она просунула руку в маленькую нишу, где полагалось быть кирпичу. Пытаясь понять, что могло ему мешать, она начала вслепую обследовать пустое пространство. Внутри было намного больше свободного места, чем она предполагала. Там могло бы поместиться два кирпича. Как только её пальцы прошлись по нижней стенке, Марисса нащупала что-то мягкое и прямоугольное. Поддев странный предмет, она вытолкнула его наружу. В золу упала маленькая коричневая книжка, напоминающая блокнот.
Она взяла книжечку, протёрла некогда белым передником и открыла. На первой странице изящным женским почерком было выведено «Анна-Катарина Мейсон, 1927 год». Марисса перевернула страницу и начала читать…
27 сентября, 1927 год
…Я была в библиотеке, когда туда же вошёл и Александр. Сначала я хотела спрятаться – так надоели эти люди с их косыми взглядами, постоянно шепчутся у меня за спиной. Считают, что если я не родилась среди них, значит, я хуже. Эта сучка, жена Александра, назвала меня «отребьем». Представляешь, Кларисса?! Меня! Отребьем! Я не выдержала. Сорвалась. Прости, я не должна была так делать. Не знаю, что случилось в тот момент. Я вцепилась ей в волосы. Сладить с этой лошадью было не просто. Но, Кларисса, можешь мной гордиться, я её одолела. Ну, почти. Меня оттащили. В общем, я стояла там, курила, а эти идиотки над ней кудахтали. Пытались привести в чувство.
Короче, пришлось уйти. Я, как трусиха, спряталась в этой чёртовой библиотеке с последней сигаретой и стаканом виски. Рискую превратиться в алкоголичку. Ха-ха, не доживу до исполнения нашего плана из-за цирроза печени.
Кларисса, я должна тебе сказать кое-что ещё. Кажется, я пропала. Да.
Когда я пряталась в библиотеке, вошёл Александр. Да, я писала, знаю, но… Понимаешь, он едва дверь открыл, и тут его потрясающий запах… Я поняла, что это он. Знаешь, он пахнет сигарами и своим дорогущим одеколоном. Я просто на месте застыла, когда поняла, что это он.
Александр Кэмброуз прошёл в библиотеку, плотно затворив за собой дверь. Ему нужны были тишина, сигареты и бутылка. А ещё, ему нужно было избавиться от своей дуры-жены, которую ему навязали в восемнадцать лет родители в попытке сохранить былой аристократизм семейства. Библиотека была его пристанищем, местом, где он мог спрятаться ото всех. Где мог заниматься делами, не заботясь о том, что его потревожат. Здесь он читал, строил планы и просто курил, закрыв глаза. Но на этот раз в библиотеке что-то было не так. Присмотревшись, он понял что именно. В его большом кожаном кресле сидела Анна-Катарина, кузина жены. Черноволосая, с бледной кожей, зелёными глазами и самым возбуждающим ртом, который он когда-либо видел.
С первой же встречи они невзлюбили друг друга. Буквально возненавидели. И с первой же встречи Александр понял, что хочет её. Хочет грубо, жестоко, резко. Хочет её днём, вечером и ночью. Хочет так, чтобы она думать не могла ни о чём и ни о ком, кроме него.
А эта девица была настолько же холодна, насколько и притягательна. Причём, он никак не мог понять, что в ней его привлекает. Наверное, всё. Она одевалась потрясающе вызывающе, но её тело всегда было скрыто от его глаз. И он мог только гадать, какая она под всеми этими красными и чёрными платьями на грани дозволенного. Ему было чертовски любопытно узнать, какого цвета её губы, всегда покрытые алой помадой. Он хотел видеть её соски, отвердевшие от его прикосновений. Хотел…
Александр преодолел несколько метров, разделявших его и Катарину, обошёл стол. Он прищурился, воздух с трудом покидал лёгкие. Её пьянящий аромат отравлял кровь. Он развернул кресло и с силой сжал её грудь. Ноги Катарины разошлись в стороны, словно приглашая его. Александр тихо зарычал и вырвал из её руки стакан с виски. Его пальцы впились в талию девушки, руки напряглись, поднимая её с кресла и сажая на полированный стол. Катарина смотрела на него серьёзно, словно выжидая, осмелится ли он, гадая, каким будет его следующее движение.
Его следующее движение было таким же резким и порывистым, как и он сам. Резко дёрнув за бретельку платья, он спустил его вниз, обнажая маленькую грудь с уже набухшим розовым соском. Пальцы сжали упругую вершинку. Вторая рука, нетерпеливо задирала вверх тонкое шёлковое платье.
Катарина вызывающе улыбнулась, словно всё ещё сомневаясь в его намерениях. Александр ухмыльнулся и сжал рукой её ногу выше колена. Её кожа, прохладная и бархатистая на ощупь, такая нежная, призвана свести его с ума. Его рука начала путешествие вверх по ноге к бедру, и через секунду он накрыл ладонью лоно, ощущая нежные складочки плоти. Боже, она была уже влажной, такой готовой для него…
Катарина откинула голову назад и тихонько застонала.
– Смотри на меня! – Александр резко дёрнул её за подбородок и впился в алый рот грубым поцелуем, прикусив нижнюю пухлую губу. Его язык ворвался в горячую влажность, сталкиваясь на полпути с её языком.
Анна-Катарина придвинулась ближе к краю стола. Её ладони хаотично скользили по груди Александра, сминая ткань рубашки. Пальцы дёргали металлическую пряжку ремня, расправлялись с пуговицей, нетерпеливо расстёгивали молнию брюк.
Она опустила руку и сжала его плоть. Кровь быстрее заструилась по венам, и Александр ещё раз прикусил её губу, опасаясь, что может кончить лишь от прикосновения.
Катарина тихо застонала то ли от боли, то ли от наслаждения. Но ему было всё равно. Ему было наплевать на то, что она чувствует, когда её рука скользила вверх и вниз по его члену, когда палец нежно ласкал головку, а затем её ладонь крепко сжималась вокруг него. Ему было всё равно…
Алекс отдёрнул её руку и придвинул Катарину ближе к себе. Его горячая ладонь легла на её рот, и он вошёл в неё. Резко. Грубо врываясь в горячее тело. В ней было тесно. Тесно и жарко. Она так крепко сжала его, что он с трудом соображал. Что-то ещё нужно делать? Да, кажется, нужно двигаться. Чёрт! Зачем?! Разве может быть лучше? Катарина застонала ему в руку и подалась вперёд. Её бёдра приподнялись, вбирая его ещё глубже в свой обволакивающий жар. Александр зажмурил глаза, а когда открыл, начал двигаться. Быстро. Покидая её тело, чтобы затем с силой войти до основания. Снова и снова. Раз за разом. Ещё и ещё, до тех пор, пока их не накрыло наслаждение.
