Маша Ловыгина
Та, которой нет
7
Воскресенье, 7 утра. Бархатов
Бархатов стоял на мосту в нескольких метрах от того места, где вместо ограждения зияла огромная дыра. Стоял, вцепившись в перила затянутыми в перчатки руками, смотрел вниз и судорожно вдыхал колючий холодный воздух.
Тёмный круг воды, словно бельмо, уже покрылся лёгкой белёсой плёнкой – не такой плотной, как лёд вокруг, но уже заметной и неотвратимой, как пронизывающий ветер, который сейчас настырно лез за воротник кашемирового пальто. На берегу копошились водолазы – тащили какие-то канаты из спецмашины; слышны были разговоры по рации. Бархатову казалось, что они специально не торопятся, тянут, не желая лезть в этот чёрный омут под мостом. Ему хотелось крикнуть, поторопить их, но язык прилип к нёбу, застыл внутри тяжелой массой, сдерживая рвущиеся из горла хрипы.
Ещё полчаса назад, когда Бархатов примчался сюда, прорвался сквозь выставленный пост, пару раз поскользнувшись на заиндевелом покрытии, внутри него полыхало, горело, влажно стекало по спине и кололо в затылок. Он шептал: «Стася… Стася!», и вокруг его лица облаком кружил белый пар.
Его бы ни за что не пропустили, будь он обычным человеком, но он был тем, кем был – богатым, успешным, другом мэра, известным попечителем и благотворителем.
Показалась крыша автомобиля. Машину тащили берегу, и вода, словно горчичное масло, обволакивала серебристый металл. Бархатов подался вперёд, щурясь от выступивших слёз, и тут же отступил, заметив ярко-красное сердечко на стекле. С трудом отцепив руки от поручня, он заскрежетал зубами.
– Что, что там?! – подбежал Олег Матушкин, его первый зам, ухватил Бархатова за плечо и потряс. – Это точно она?!
Бархатов повернулся к нему и, бешено выпучив глаза, вцепился в ворот его дублёнки:
– С-сука, я с тебя шкуру с живого спущу! Не уследили! Гниды… – он задохнулся и уткнулся головой в плечо зама. – Не прощу…
Матушкин посмотрел вниз на реку. Водолазы проломали путь в ледяной коре, и маленький «Ситроен» двинулся в сторону берега. Боковые стёкла были разбиты, перед смят – много ли надо такой малышке?
Матушкин сглотнул и чуть попятился, прогнувшись от веса Бархатова:
– Кирилл Андреевич, ну право… Мы-то при чем, а? Пойдёмте в машину…
Бархатов резко отстранился. Лицо его стало каменным. Не глядя на зама, он зашагал к своему автомобилю, высоко подняв голову. Матушкин поежился. От Бархатова можно было ожидать чего угодно, только не слабости. А вот Олег уже ощутил в полной мере, как предательски дрогнули колени. Мало им не покажется, это точно… Рано они радовались, да поздно спохватились. Стасю надо было беречь как зеницу ока. Пока Бархатов был с ней, всё было под контролем, а теперь…
Матушкин посмотрел на подъехавший к самому краю подъёмный кран, на вырывающийся из ледяного плена «Ситроен», и поёжился, скорбно поджав нижнюю губу.
– Ну вот ты и вырвалась, птичка… – вздохнул он и на автомате перекрестился. Затем развернулся и суетливо двинулся за Бархатовым.
***
…– Автомобиль зарегистрирован на Вас, Кирилл Андреевич. Кто был в машине? – окликнул Бархатова невзрачный низкорослый мужчина.
Бархатов остановился. Его водитель придержал дверь «мерседеса», внимательно наблюдая за тем, как поступит Бархатов. Тот медленно развернулся:
– Кто вы?
– Меня прислал Дмитрий Анатольевич.
Бархатов кивнул, услышав имя мэра.
– Я должен проинструктировать вас в данной ситуации…
– Идите к чёрту, я не хочу ни с кем разговаривать, – грубо отрезал Бархатов.
– И всё же… – невзрачный подошёл ближе и, порывшись в кармане, достал серую картонную визитку. Протянул её Бархатову. – Круглосуточно на связи. Если возникнут проблемы, звоните.
Бархатов втянул ноздрями воздух, но визитку взял, сжав её в кулаке. Ни своим видом, ни поведением не следовало пренебрегать именем мэра. Но и верить всему, что говорит этот серый человечишка, глупо. Наверняка представитель местной прессы, который быстрее остальных узнал о случившемся и, словно шакал, примчался собрать информацию. Так и чешутся руки двинуть ему по морде…
Водитель сделал шаг вперёд, косясь то на Бархатова, то на человечка. Вторая рука его всё это время находилась за пазухой, и Бархатов знал, что любое агрессивное действие в его сторону, будет тут же воспринято как нападение.
– Всего доброго, – бросил Бархатов поверх головы невзрачного и сел на заднее сидение автомобиля. На секунду прикрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что человечка и след простыл, словно того и не было.
– Кирилл Андреевич, – осторожно спросил водитель, – куда прикажете?
Бархатов уткнулся виском в стекло. Холодная поверхность обожгла кожу, вызвав новый приступ горечи и внутренней боли.
– Домой… – еле слышно проговорил он. – И поскорее, Глеб…
Водитель нахмурился, будто решая сложную задачу. Их взгляды пересеклись в стекле заднего вида. Включил обогрев, Глеб шмыгнул носом, кутаясь в куртку и вырулил с площадки перед мостом. Заградительные ленты уже лежали на истоптанной в кашу поверхности дороги. Движение восстанавливалось – гаишник в тулупе регулировал утренний поток машин, не позволяя им приближаться к разрушенному участку.
Кирилл чувствовал, как вокруг его головы сжимается обруч. Виски ломило, в горле пересохло.
– Дай воды, – негромко произнёс он и через мгновение получил вожделенную бутылку.
– Зря мы поехали туда, – хрипло произнес Глеб.
– Что? – отвлёкся Бархатов, с трудом закручивая крышку.
– Я говорю, зря мы поехали туда. Увидеть такое своими глазами… – водителя передёрнуло.
– Ее машина пустая… – сквозь зубы процедил Бархатов.
– Но вы же понимаете, Кирилл Андреевич, на скорости с моста, мордой вниз… Никаких шансов.
– Ты… – Бархатов подёргал себя за ворот, словно давясь от удушья.
– Жарко? – Глеб тут же выключил печку.
Ноздри Бархатова затрепетали в невысказанном гневе. Он и сам не смог бы себе объяснить, что на него нашло, ведь Глеб ни в чём не виноват. Бархатову нужно было с кем-то поделиться. Нет, не так… Он просто не мог поверить в то, что произошло. Это всего лишь дурной похмельный сон после вчерашнего вечера…
– Это случайность, – Глеб вытер лоб тыльной стороной ладони.
Бархатов только сейчас заметил, какой болезненный вид у водителя. Скорее всего и он сам выглядел не лучше. А Стаси вообще больше нет… Бархатов не сдержал глухого стона.
Они подъехали к высотке в центре города. Выключив зажигание, водитель посмотрел на его отражение в зеркале.
– Могут ведь и не найти, да?
– Что? – очнулся Бархатов и огляделся. – Куда ты меня привёз?!
– Домой… – Глеб повозился на сидении, засопел, сжимая в ладонях руль.
Бархатов невесело усмехнулся и кивнул:
– Не елозь. Поезжай. Я потом тебя наберу.
Он вышел, зябко сунул руки в карманы и зашагал в сторону подъезда. Водитель выдохнул и набрал номер в телефоне:
– Пост сдал. Объект направляется в квартиру. Я в гараж.
Бархатов спиной почувствовал, что водитель провожает его взглядом до подъезда. Должен был выйти и сопроводить на этаж, но понял по взгляду Кирилла, что лучше не лезть под горячую руку.
Кириллу было тошно. Тугой клубок внутри начал скручиваться под утро, еще во сне, гораздо раньше, чем раздался звонок телефона. Но не было предчувствия, чёрт возьми, только злость. На Стасю.
Словно в тумане Бархатов поднялся на лифте. Ему стало жарко, будто не было этого пронизывающего холода там на мосту. Словно это не он сжимал челюсти, чтобы стуком зубов не выдать своё состояние.
Бархатов ввалился в квартиру и, уже не сдерживаясь, завыл, вцепившись в волосы:
– Сука-а!!! Вернись!!! – а затем сполз по стене, зажимая голову руками.
8
Бархатов не умел плакать. Нет, когда-то давно, когда он был ребёнком, то, наверное, мог, но Бархатов почти не помнил того времени. Обрывочные скудные воспоминания канули в Лету вместе со старой «хрущёвкой» и «невразумительными» родителями. Единственное, что осталось у него – это фамилия. Остальное он просто вычеркнул из своей жизни, подвёл однажды черту и никогда не сожалел об этом. О чём там было жалеть? О полунищенском существовании, вечно пьяном отце-журналюге, не вылезающем из командировок и дружеских посиделок с такими же алкоголиками-интеллигентами? Матери, которая, замолчав однажды, цедила по паре слов в день, купаясь в своей вечной депрессии и совсем не заботясь о доме? Спасибо, не наплодили кучу себе подобных, обошлись одним Кириллом.
В какой момент он решил уйти от них? Тогда ли, когда увидел мать за бутылкой рядом с отцом. Или тогда, когда во время пьяной свары кто-то из них толкнул его, отчего он так сильно ударился головой, что потерял сознание, а ему даже врача не вызвали. Или потом, позже, Бархатов уже не помнил.
Как же долго он добивался того, что сейчас грело его душу – нет, не богатства и власти – отсутствия воспоминаний. Раньше хотелось стереть их тряпкой, вытравить какой-нибудь химией, ядом – в начале пути он так и делал, но, видимо, то, что он считал отравой, на самом деле явилось пищей для его памяти. Следовало идти другим путём и, слава Богу, он нашёл этот путь, который и привёл его к сегодняшним победам.
Ничто и никто не мог заставить его свернуть. Словно танк, Бархатов ворвался в недоступный для него ранее мир – мир роскоши и больших денег. Это стоило ему огромного труда и напряжения, новых знаний и болезненных ошибок. Но главным было то, что с самого начала он знал одну единственную вещь – он, Кирилл Бархатов, достоин всех благ этого бездушного мира. И сам он является его зеркальным отражением – холодное, глянцевое и острое лезвие, с размаху отрезающее нужный кусок, перерубающее вены и жилы, связывавшие его когда-то с прошлым.
…Сидя на дубовом паркете, видя себя в огромное, во всю стену, зеркало, Бархатов не узнавал собственное отражение. Будто поверхность вдруг резко помутнела, покрылась грязными разводами и точками раздавленных мух. Бархатову даже показалось, что по полу резво пробежал крупный рыжий таракан, которых было вдосталь в родительском доме.
Кирилл стащил с ноги ботинок, бросил в сторону таракана, задев стеклянный вазон с цветами. Этот букет он принёс Стасе два дня назад. Он постоянно дарил ей цветы… И вот сейчас они стоят здесь, в прихожей, словно похоронный венок…
По спине Бархатова пробежала струйка холодного пота. Он вытер лицо и удивился скопившейся на щеках влаге, ведь глаза его были абсолютно сухими. Дёрнул головой, вновь взглянул в зеркало. На него смотрел высокий крупный брюнет с лёгким загаром и волевым подбородком. Галстук сбился в сторону, белоснежная рубашка казалась грязной и неопрятной, одна нога, лишившись ботинка, выглядела комично, но Бархатову было не до смеха.
«Брюнет в одном ботинке», – сказала бы Стася.
Сказала бы Стася… сказала бы Стася…
Кирилл с трудом перенёс своё тело на четвереньки. Его опять замутило, повело. Следовало взять себя в руки, но они отказывались его слушать – дрожали, мучительно ныли, так некстати вдруг вспомнив мягкость волос Стаси и тепло её тела. Непостижимо – его мозг, кажется, замер, не в силах принять утрату, а тело помнило, саднило каждой клеточкой, само требовало этот наркотик, которым для него стала эта девушка…
– Девочка моя… – прошептал Бархатов и опять удивился собственному голосу. Да что это с ним?!
Через силу Бархатов поднялся, шаркая подошёл к зеркалу – ни пылинки. Никаких тараканов и раздавленный мух. Взгляд выцепил бутон каллы на уровне его бедра. Длинный стебель с нежной верхушкой.
«Белое каре, как у меня!» – сказала Стася, когда принимала букет.
Стебель у цветка такой же гибкий и сильный, как её фигура.
Тот, кто назначил каллы символом смерти, оказался прав. Но Стася любила их… А он потворствовал ее желаниям. Как умел…
Бархатов поморщился и, ощерившись, словно загнанный волк, вытащил цветы из вазона, смял их, задыхаясь от ванильного запаха, открыл входную дверь и выбросил на узорчатую плитку холла.
Стало немного легче. Кирилл рванул в ванную комнату, включил воду в душевой кабине, разделся и встал под ледяные струи. Зашипев, всё же добавил горячей воды. Стоя под искусственным ливнем, закрыл глаза.
…Тонкие руки нежно обхватили его за плечи, медленно стали опускаться вниз, очерчивая контуры тела…
– Какой большой мальчик… Что я должна сделать, Кирилл Андреевич? – За лёгкой хрипотцой он вдруг слышал насмешливые нотки в голосе Стаси. – Кирилл Андреевич?..
Бархатов вздрогнул.
– Кирилл Андреевич? Это я! У вас всё в порядке?
– Да! – Бархатов выключил воду и вытер полотенцем лицо и волосы. Теперь в зеркале отобразилось его тело – подтянутое, рифлёное, отполированное спортом, частыми массажами и маслами. Он всегда гордился своей формой. Что ж, надо отдать должное предкам по отцовской линии. В молодости даже его папашка выглядел прилично, а он всякому спорту предпочитал один – литробол.
Опять эти глупые аналогии и воспоминания. Пора заканчивать с этим, пока сам себе не опротивел.
– Олег, – Бархатов, запахнув халат, вошёл в гостиную.
Матушкин дождался окончания работы кофемашины и, аккуратно прихватив чашку, поставил её перед Бархатовым. Рука его дрожала. Он и сам видел это, поэтому старательно отводил глаза под пристальным взглядом начальника и сел чуть в стороне, на краешек дивана.
Не прикоснувшись к кофе, Бархатов выжидающе молчал.
Матушкин кашлянул:
– Я сейчас оттуда, – он махнул рукой в сторону прихожей. – Там всё закончили. С машиной, я имею в виду.
Бархатов нахмурил тёмные густые брови.
Матушкин вытер бледное лицо и развёл руками:
– Кирилл Андреевич, вот получается пока так – не нашли…
Бархатов наклонился вперёд, сверля зама глазами.
– Вы же понимаете, они, то есть водолазы, спустились. В машине её не было. Стёкла разбились во время удара. Удар сильный – передок покорёжило. Она, наверное, пыталась выбраться, но… Говорят, под лёд утащило, а потом дальше могло унести. Погодные условия не позволяют дно исследовать, сами понимаете… Но вот ботиночек нашли…
– Ботиночек?
– Ну да, ботиночек в машине остался. Такой, с меховой опушкой… Вам лучше знать, – Матушкин бросил быстрый взгляд на Бархатова, а затем снова опустил глаза.
Кирилл наконец взял чашку и одним глотком осушил её.
– Я договорился, чтобы вам звонили. Ближе к полудню, да? – Олег сверился со своими часами. – Я подумал, что вы захотите отдохнуть.
Бархатов кивнул. Да, ему нужно было хотя бы просто полежать, собраться с мыслями, привыкнуть к тому, что ситуация изменилась, смириться с тем, что Стаси больше нет… Он вздохнул и тут же почувствовал резкую боль в виске. Прижав ладонь к голове, слегка помассировал.
– Что? Плохо? – Матушкин вскочил с дивана. – Воды?
– Сдурел?! – рявкнул Кирилл. – Промёрз немного. Ну и нервы, сам понимаешь.
Матушкин не понимал – это было видно по его растерянной физиономии. Действительно, откуда у Бархатова нервы?
– Мне скандала только не хватало, – медленно проговорил Кирилл. – Представляю, как это будет выглядеть… – он вдруг неожиданно и зло рассмеялся.
Матушкин на мгновение оцепенел, а затем тихонько захихикал в ответ, присоединившись к этому холодному металлическому смеху и желая как можно скорее убраться из квартиры Бархатова.
Но Бархатов не дал ему этой возможности. Он велел Олегу ждать, переоделся и наскоро выпил ещё один эспрессо, давясь и не чувствуя вкуса. Матушкин сам был за рулём, и Кирилла этот факт неприятно кольнул – он не любил непрофессионалов. Но собственному водителю звонить не стал. Пусть отдохнёт. Даже если он понял, что с шефом творится неладное, он никогда ничем не выдаст этого. Смерть Стаси и его не оставила равнодушной – Кирилл видел, как тот покрылся мертвенной бледностью в момент известия. Ему пришлось ехать за город, чтобы привезти Бархатова. А ведь они со Стасей планировали провести там несколько дней и остаться на праздники. Но он сам все испортил, поэтому она ушла…
Матушкин и Бархатов молча приехали в офис, разошлись по кабинетам, даже не взглянув друг на друга. Бизнес ничего не хотел знать про выходные и праздники, он выдавливал все ненужные эмоции. Для него не существовало жизни и смерти. А Бархатов уже и сам не понимал, жив он или мертв…
9
Бархатов смотрел прямо перед собой, не в силах пошевелиться. Словно чугунная плита, реальность давила на него, требуя хоть какого-то эмоционального выплеска. Но он и так позволил себе слишком много.... И это было неправильно. Стало только хуже.
«Почему ты бросила меня?»
…Есть ли смысл выбирать между женщинами, когда тебе нужна любовь? Нет, не та любовь, о которой талдычат с экрана телевизора, в соцсетях и придурковатых песенках. Бархатов не верил в то, о чём любит разглагольствовать большинство людей на планете. Физиологическая потребность в любви, как в еде и питье, была гораздо понятнее и прагматичнее любых восторженных и путаных объяснений. Собственно, никто и не пытался объяснить Кириллу все прелести этого чувства – это было бы странно, учитывая его окружение.
В детстве Кирилл Бархатов был чрезвычайно развитым, но замкнутым ребенком. Он много читал, много знал и никому не верил. Это очень помогло ему потом – советчики бы только мешали. Бархатов скрупулёзно учился «делать» бизнес. Не тот, которым грешило большинство знакомых. А тот, о котором писали книги и для кого был создан список Форбс.
Кириллу исполнилось тридцать пять, и за семнадцать лет с того момента, как он покинул отчий дом, Бархатов достиг по-настоящему высокого финансового положения. Ещё учась в университете на физико-математическом, он познакомился с Вадимом Зальманом – тихим очкариком, которого Кирилл считал гением. Бархатов мог бы справиться и без него, разумеется, но история ведь не терпит сослагательного наклонения, поэтому Зальман был рядом с ним до того момента, пока не умер от аневризмы.
С тех пор Бархатов предпочитал никого не приближать к себе слишком близко. Терять оказалось больно и противоестественно…
Так и с женщинами – выбрать на какое-то время подходящий экземпляр не было проблемой. Уж свои-то вкусы Бархатов прекрасно знал. Выбор был велик, и всё же, Кирилл злился. Он постоянно сталкивался с одним и тем же – женщины или были глупы, как пробки, или хитры.
Свобода была для Кирилла самым ценным ресурсом. Он не искал себе жену, хотя возможностей и вариантов, разумеется, было предостаточно. В конце концов он мог бы с помощью суррогатной матери родить себе парочку детей, но Бархатов каждый раз морщился от одной мысли о наследниках. Он не был чадолюбив до зубовного скрежета. Быть может, он думал бы иначе, если бы у него были сестра, или брат, к которым бы он привязался, но этого не случилось.
И слава Богу – так ещё год назад говорил себе Бархатов, наблюдая из-за огромного окна своего офиса за мельтешащими внизу людьми. Слишком хлопотно…
В дверь постучали. Вслед за стуком раздалось робкое покашливание:
– Кирилл Андреевич?
Бархатов повернулся. Кивнув Матушкину, сел за стол, плеснул воды в стакан. Олег, аккуратно прикрыв за собой дверь, сел напротив и положил перед собой телефон. Бархатов молчал, давая заму возможность начать первому.
– Кирилл Андреевич, я по поводу тендера, – Матушкин отвёл глаза. – Тягаться с москвичами, знаете ли… Я тут посчитал, проверил всё – выхлоп-то копеечный, а вложений потребует много. Этот заводишко легче снести, чем модернизировать. Что вы, ей-Богу, зациклились на нём? Мало, что ли, других объектов?
Бархатов приподнялся над столом и сжал стакан. Тонкое стекло хрустнуло.
– Ты что это выдумал – учить меня?!
Матушкин выпрямился и замер, завороженный этой ледяной волной.
– Вы просили посчитать, я сделал… Я понимаю, что сейчас вам…
– Я не прошу твоих советов, – припечатал Бархатов.
Матушкин внимательно посмотрел на него.
– Хорошо. В этом случае можно попробовать такой вариант – продавить ситуацию с помощью мэра. Вы ведь… – он поискал слова, – будет лучше, если вы сами…
Бархатов с шумом втянул ноздрями воздух.
– Да, мне придётся сделать всё самому. Как и всегда. Перешли расчёты мне на почту. – Бархатов замер, уставившись в одну точку. – Вероника здесь?
Матушкин медленно кивнул. Его губы тронула еле заметная усмешка:
– Да, я вызвал ее.
– Тогда пусть зайдет, – велел Кирилл и отошёл к окну. Сердце его вдруг заколотилось, в голову полезли странные мысли, накрывая удушливой волной.
Как там говорят – клин клином вышибают? Вот и Стася вышибла его клином, прошлась по нему катком. Неужели он сам позволил ей сделать это? Как вообще это могло произойти?!
О появлении секретарши Кириллу возвестило дробное постукивание каблуков.
Бархатов медленно повернулся и пристально оглядел её. Сколько он уже не прикасался к этой красивой блондинке? Кирилл втянул носом запах её духов и поморщился. Слишком резкие, приторные, слащавые, как и глянцевый блеск на полных губах. Печальный, соболезнующий взгляд.
Правая бровь Бархатова дрогнула – что не так? Он всегда был добр по отношению к Веронике, если это не касалось работы. И всё же, кажется, он отпустил вожжи, если даже секретарша позволяет себе так явно демонстрировать жалость.
Бархатов потянул за узел галстука, освобождая горло.
– Запри дверь, – он снова оглядел фигуру Вероники. Кажется, она поправилась на несколько килограмм, и это явно делало её старше. Ну, не жить же он с ней собрался, в конце концов. Та, которая удовлетворяла его желания, теперь лежит окоченевшая на дне промёрзшей реки…
– Кирилл Андреевич, – произнесла Вероника, не двигаясь с места. Оглядев стол, она заметила треснутый стакан и лужу. – Мне очень жаль… Это так страшно…
Бархатов подошёл к ней и заправил выбившийся локон за ухо девушки. Сразу почувствовал, как она отстранилась – лёгкий взмах ресниц, еле заметное движение пальцев. Сбившееся дыхание натягивало ткань на её груди. Кирилл начал судорожно расстёгивать пуговки на белой блузке, стараясь как можно быстрее добраться до кружевного белья.
– Кирилл Андреевич, – Вероника вдруг резко положила ладонь на его руку и крепко сжала останавливая. – Вам плохо, я всё понимаю, но…
– В чём дело? – спросил Бархатов достаточно громко, чтобы секретарша буквально подскочила на месте.
– Кирилл… Андреевич, я замуж выхожу через месяц.
Брови Бархатова приподнялись от удивления.
– Ты?..
Прозвучало это в том же духе, что «И ты, Брут». Медленно опустив руку, смотрел на неё, ожидая продолжения.
– Я говорила тебе… вам… Подумала, что на свадьбу приглашать, наверное, не стоит… Я надеялась, что… ты поймёшь… – путанно произнесла Вероника, моментально покрывшись рваным румянцем. – Мы ребенка хотим завести.
Раньше Бархатову очень нравилась эта её способность даже в самые откровенные моменты краснеть, словно наивная девочка. Но Веронике до чистого ангела было так же далеко, как до Луны.
– Я не претендую на ни на тебя, ни на отцовство для твоего будущего ребёнка, – криво усмехнулся Кирилл. – У меня нервы на пределе. Мне просто нужна хорошая разрядка. – Он стащил галстук и бросил его на стол, попав в центр лужи. Попрощавшись с шёлковым творением за триста евро, он перевёл мрачный взгляд на секретаршу.
По лицу Вероники текли слёзы. Нос её распухал прямо на глазах, и две мокрые полоски расчертили идеальный до этого макияж на щеках. Вероника сглотнула, всхлипнув, и через силу стала опускаться на колени перед Бархатовым, держась за его локоть. Кирилл ещё помнил, как были грациозны и плавны её движения раньше. Не такие, как у Стаси, конечно… Вероника никогда не любила Бархатова, но он ей нравился. И Кирилл знал это. Он видел интерес в её глазах с самого первого дня знакомства в его офисе. Их сближение произошло так же быстро, как он выпивал первую чашку кофе по утрам. Молодая, толковая баба, которая знает, чего хочет.
Бархатов был успешен и хорош собой. Любая женщина задерживала свой взгляд на его лице и фигуре, замирала от звука его голоса и дрожала от случайного прикосновения. Вот только Бархатов старался ни к кому не прикасаться даже случайно. Он был достаточно брезглив и бережлив по отношению к себе, и именно это влияло на выбор его окружения. Вероника не была глупой, и тем более, ветреной. Бархатов знал, что она ни с кем не спала и не встречалась, пока находилась в отношениях с ним. Собственно, в каких отношениях – договорённости.
– Ты же сам сказал… Что она… она для тебя… – Вероника вцепилась в его ремень и почти повисла на нём, не закончив предложения.
Бархатов смотрел на неё сверху вниз – на то, как она пытается одеревеневшими пальцами расстегнуть этот чертов ремень, как её светлая макушка подрагивает от еле сдерживаемых рыданий. Он отодрал от себя её руки и прорычал:
– Умойся. Не хватало ещё, чтобы тебя увидели с таким лицом. – Затем Кирилл вернулся за стол и тяжело опустился в кресло.
– И-извините, – прошептала Вероника, но Бархатов уже не видел её лица.
– Убери здесь всё. И… забудем про это недоразумение.
Вероника засуетилась, промокая разлитую воду бумажными салфетками:
– Звонил Гордецкий, – она высморкалась. – Опять спрашивал, что ты… вы решили по поводу реконструкции. Напоминал про обещание.
Кирилл потёр левую ладонь – верный признак прибыли. Странно так реагировать на слова о Гордецком – что можно взять с этого придурка и его вертепа, то бишь, театра. Бархатов покачал головой – зря он так… Стасю он нашёл именно там.
– Что ему передать? – робко вставила Вероника.
– Ты его любишь? – вдруг глухо спросил Бархатов.
– К-кого? – не поняла секретарша.
– Того – за кого замуж выходишь.
– Он очень хороший, – снова покраснела Вероника. – Мне с ним спокойно…
– Дура ты…
– Ага, – быстро согласилась она. Губы ее опять страдальчески задергались. – Кирилл, мне очень жаль…
– Ладно, иди. Забудь всё, – поморщился Бархатов.
– Спасибо, Кирилл… Андреевич, – Вероника приложила руки с осколками стакана к груди и попятилась к выходу. – И вообще, спасибо за всё! За клинику, за маму… Сама бы я не смогла, это такие деньги… Спасибо…
Когда дверь за ней закрылась, Бархатов нахмурился. Ах да, конечно, мать Вероники с каким-то заболеванием – он даже не углублялся в эту тему. Пансионат, уход, сиделка…
– Какого чёрта? – хрипло произнёс он и сжал голову в тисках собственных рук.
