Марья Коваленко
Малыш от генерального
Глава 14
Чужие люди
Аглая
Каким-то образом я умудрилась дожить до двадцати семи, почти стать мамой, а так и остаться наивной дурочкой в отношениях с мужчинами.
Даже если бы меня пытали каленым железом, не смогла бы сказать, в какую игру играет Марат. Подозрений, и тех не было! Он то распоряжался мной как мебелью, то делал вид, что я лишь компьютер, то убивал своими поцелуями.
Больше всего это напоминало попытку свести с ума. Для того, кто невзлюбил меня с первого взгляда, методика была странной, но вполне эффективной. Возможно, продолжи он в том же духе, уже через пару дней я сама записалась бы к психиатру и сбежала бы от своего нанимателя.
Но спасла, как всегда, работа. Еще до старта стройки с новым проектом начались проблемы. Нам вдруг отказывали поставщики, с которыми работали по многу лет. Неожиданно увольнялись ценные специалисты. На таможне без всяких причин застревали грузы.
Неприятности сыпались как из рога изобилия, и вместо опасных игр я и Марат с головой погрузились в дела.
Хотел Абашев или нет, ему пришлось оставить меня в покое.
Мы жили под одной крышей. Спали в комнатах рядом. Вместе ездили в офис и возвращались домой. Но, выжатый как лимон, мой Монстр больше не сводил с ума поцелуями.
Я видела, как до глубокой ночи он сидит за компьютером в своем домашнем кабинете или разговаривает с кем-то на лоджии. Наблюдала рано утром, как жестко и технично молотит кулаками боксерскую грушу. Но никто из нас не касался друг друга.
Мы словно установили невидимую границу, приближаться к которой было нельзя.
Все, что осталось вне работы, – короткие, больше похожие на настольный теннис разговоры, которыми Марат нахально меня дразнил.
– Откроешь дома ноутбук – изыму! – заявил он в первый же день, стоило нам переступить порог квартиры после работы.
От неожиданности у меня челюсть упала. Как это? Такого деспотизма не позволяли даже родители в мои школьные годы.
– Но если мне нужно закончить кое-какие дела? – Я искренне не понимала.
– Дела нужно делать в офисе. Плачу я тебе как профессионалу, так что будь добра – исполняй обязанности профессионально. То есть вовремя!
– Это сейчас была не шутка?
Пришлось присесть на диван, чтобы не упасть.
– Про зарплату? – гад наградил меня фирменной хищной улыбкой. – Считаешь, переплачиваю?
– Только молока за вредность не хватает…
– Прости, с молочными продуктами у меня туго. А вариант белка на замену тебе, скорее всего, не понравится. Хотя… – чудовище почесало свой колючий подбородок. – Не факт.
За эти шуточки хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым. Огромная пустая ваза в углу так и напрашивалась познакомиться с чьей-то черепной коробкой. С темечком, лбом – было не важно.
Но, стоило мне решиться на полевую лоботомию, Абашев выдавал что-нибудь новое, и в шоке я забывала, как именно планировала его убить.
Чаще всего тем самым «новым» выступал мой гардероб. Монстр и раньше относился к нему особенно трепетно, но теперь, когда стали жить вместе, как с цепи сорвался.
За неделю дважды мы опаздывали на работу, потому что этого тирана не устраивал мой костюм или платье. И трижды мне приходилось переодеваться.
Он словно удовольствие ловил, мучая меня.
– Ты выглядишь как заведующая похоронного агентства. Солидно, но мы не гробы с венками продаем, – забраковал внешний вид как-то утром.
– Это дорогой качественный костюм. Меня он полностью устраивает.
Я с трудом удержалась и не подошла поближе, чтобы хорошенько затянуть галстук на его шее.
– Дорогой? Да от такой скуки даже аквариумные рыбки в приемной пузом кверху всплывут.
– А я нахожусь в приемной, чтобы рыбок развлекать?
Мне и раньше были обидны его придирки, но сейчас почему-то они цепляли особенно остро.
– Когда в приемной посетители – развлекать нужно их. Ну а в остальное время – меня. И лучше не в этом унылом наряде.
– Так, может, секретаршу вернуть? Ограничить ей доступ к информации, и пусть сидит… Грудью всех развлекает.
– Я тебе открою секрет, не все мужчины – фанаты арбузных ферм. – Взгляд карих глаз уткнулся в район бантика на моем бюстгальтере. Словно рассмотрел его под слоями пиджака и рубашки. – Некоторые предпочитают ручные варианты. Чтобы умещалась в ладони и отзывалась на каждое прикосновение.
Это был даже не намек на издевку, а вполне реальное издевательство. Такое, за которое в Штатах можно было схлопотать приличный срок и разориться.
Душа так и требовала послать это чудовище за намеки куда подальше. Не значилось у меня в контракте ничего про внешний вид и тем более про грудь.
Но модные электронные часы на стене показывали слишком страшные цифры. Я понимала, что мы ни за что не успеем на важную встречу или совещание, и злая как черт шла в свою комнату, чтобы вернуться достойной барского ока.
* * *
Марат злил меня, доводил до кипения, но каждый раз находил или правильные слова, или умудрялся вовремя распахнуть двери квартиры, обещая ждать на парковке.
Он держал баланс, как опытный эквилибрист. А кроме утренних словесных спаррингов ничто больше не напоминало про два сумасшедших поцелуя в Сочи и в квартире.
Наверное, можно было радоваться. Я сама читала Абашеву лекции про субординацию и просила оставить меня в покое. Сама искренне надеялась тихо пережить этот опасный период.
Но дурацкая женская натура…
Пожалуй, в двадцать семь я оказалась не только нулем в отношении мужчин, но и в отношении себя. Стыдно было это признавать, однако страусиная политика – спрятать голову в песок – не работала.
За два года под одной крышей с моим первым мужчиной, Робертом, я думала, что узнала о себе все. Нетемпераментная, неуклюжая, но старательная. Роберт не скупился на комплименты, но точно так же не скупился и на критику. Как настоящий учитель, он умел указывать на недостатки, а влюбленная, очарованная, я с одинаковым восторгом принимала похвалу и упреки.
Все ведь было так здорово – он хотел сделать меня лучше. Меня, а не какую-нибудь из моих более красивых и привлекательных подруг. Для этого совсем несложно было стараться… Учиться различать сорта вин, сыров и конструкции яхт. Учиться плавать и танцевать, разбираться в экономике и политике, молчать, когда это нужно, и заливаться соловьем, когда этого хотели.
Послушная девочка из интеллигентной семьи, заучка, которая не знала ничего, кроме своих учебников, я за два года превратилась в достойную пару, сносную хозяйку и почти идеальную любовницу.
Наверное, если бы не мой безумный побег, Роберт вскоре справился бы и с этим «почти».
Но за все время вместе, за бессчетное количество поцелуев, ночей в одной кровати я так и не узнала, что способна терять голову от пошлого, влажного посасывания пальцев.
Прежняя идеальная Аглая, наверное, брезгливо скривилась бы от одной мысли об этом. Она бы и близко не позволила кому-то взять в рот свои пальцы. А нынешнюю меня накрывало от возбуждения, стоило лишь вспомнить.
Это был какой-то дефект в прошивке!
Не самые нужные сейчас воспоминания. Уж точно не собственного босса с замашками тирана мне нужно было хотеть. Но, словно подхватила какой-то вирус, я неосознанно постоянно оглядывалась в его сторону. В машине, чтобы случайно не коснуться, забивалась в дальний угол заднего сиденья. А по ночам видела запретные сны.
Роберт точно выставил бы меня за дверь, если бы узнал о тех желаниях, которые исполнял другой мужчина в этих снах. Я бы и сама сгорела со стыда, узнай о них кто-нибудь.
Но никто не узнавал. Вместо удовольствий была работа. Вместо близости – невидимая граница. А вместо страсти – долгие споры до хрипоты. О договорах, о подрядчиках, о презентации, о кадровых перестановках и ещё дюжине всяких «о…».
Не знаю, как бы я выдержала, если бы не малыш под сердцем. От бардака в голове и на работе иногда хотелось закрыться где-нибудь и расплакаться. С каждым днем вывозить весь этот груз было все сложнее и сложнее. Нервы сдавали. И только образ ребенка, которого показала на УЗИ доктор Лиза, помогал справляться.
Когда становилось совсем плохо, я представляла себя в своей квартире с младенцем на руках. Когда после очередного спора хотелось уволиться, думала, как буду прогуливаться с колясочкой по осеннему скверу.
А по ночам, когда сил не оставалось ни на что и в кабинете затихали звуки, доставала из потайного кармана сумочки черно-белую фотографию… и окончательно терялась в собственных эмоциях.
Узнать знакомого мужчину в семилетнем мальчике смог бы разве что провидец. Мне с моей небогатой фантазией и тотальным невезением не светило никакое прозрение. Если бы не напряженный, взрослый взгляд из-под бровей, я бы и фантазировать ни о чем не стала. Списала бы нашу встречу с Маратом на пороге медицинского центра на совпадение и забыла.
Но взгляд… Я видела его каждый день в кабинете собственного босса и в его квартире. Он прошивал меня насквозь через зеркало заднего вида в машине и заставлял краснеть в тесном переполненном лифте.
Возможно, это была следующая стадия моего сумасшествия, и доктор требовался не «уже», а «вчера». Возможно, мне по мозгам ударили гормоны. Только избавиться от навязчивой идеи, что с фото на меня смотрит Марат, не удавалось.
Ломая голову над тем, как сперма Абашева могла оказаться в клинике, я часами рассматривала черно-белый снимок. Украдкой присматривалась к Марату на совещаниях. И искала в интернете детские фотографии.
Более бестолковые занятия и придумать было сложно. На совещаниях из-за гляделок мимо ушей периодически пролетала важная информация. В клинике меня бы даже не стали слушать. А детских фотографий Марата в сети не оказалось.
Семейство Абашевых умело хранить свои секреты. За неделю поисков я нашла лишь упоминание, что отец не был женат на матери своих детей. Узнала, что его жена умерла при родах. Но ни статьи о мальчишках, ни снимка, ни намека на их детство.
Из доказательств родства у меня были лишь случайная встреча и взгляд. Всего ничего, но, как оказалось, чтобы превратить жизнь рядом с Маратом в извращенную пытку, этого хватило.
И так день за днем. Ночь за ночью. С мыслями о ребенке, с вопросами к самой себе… В офисе, когда оставались с Маратом наедине. Дома – после того, как закрывалась дверь.
Я словно раскачивалась над пропастью на качелях. Стареньких, хрупких, грозящих в любой момент сломаться.
И однажды ночью мои качели рухнули.
Глава 15
Призраки прошлого
Марат
Никогда в жизни я не ненавидел свою работу так сильно, как сейчас. Иногда дико хотелось позвонить брату и сказать, чтобы сам разбирался со своим шапито.
Сюрпризы случались каждый день. В офисе, на стройке и даже в госорганах. Порой складывалось впечатление, что я не новые проекты пришел сюда развивать, а латать старые. Платить взятки чиновникам, увольнять и нанимать работников, искать рычаги давления на поставщиков и заемщиков.
Герасимов, как и обещал во второй записке, перешел к открытой войне. «Я тебя достану везде. Будь готов». И он достал.
Не успел я подписать договор с новым генеральным подрядчиком, кроме обычной текучки по всем фронтам началась атака. Юристы зашивались с претензиями и исками, которые писали все кому не лень. Презентацию Игнатова из-за накладок пришлось перенести на неделю вперед.
Даже Карельский изменил самому себе и ради собрания акционеров вернулся с Карибских островов досрочно, не выгуляв новую любовницу положенные две недели.
Куда ни кинь – всюду клин. И только дома клинило уже меня самого. Клинило на собственной помощнице, которая в домашних условиях оказалась еще более экзотическим фруктом, чем на работе.
Количество тараканов в голове этой женщины било все возможные рекорды. В офисе она могла переходить на повышенный тон, отстаивая свое мнение, орать, а в квартире эту горячую женщину будто кто-то сменял.
Я наблюдал лишь ее тень. Ни одного волоса в ванной комнате или на большом кожаном диване в гостиной. Ни одной грязной чашки или ложки в раковине. Ни одного звука за пределами гостевой спальни.
Я точно знал, что Аглая рядом. Нутром чувствовал близость. Но, словно жил с идеальным призраком, не видел ее саму.
Мышка. Слишком умная, чтобы быть такой трусливой, и слишком красивая, чтобы прятаться за вечными бесформенными хламидами, которые считала приличной одеждой.
Не работой с ней хотелось заниматься, а кое-чем другим, гораздо более приятным. На губы иногда смотреть не мог. От вида высокой, обтянутой тканью груди душило желание убивать всех, кто будет так же пялиться.
Как мазохист заставлял ее переодеваться, а потом запрещал посетителям задерживаться в приемной хоть на минуту. Всех сразу звал к себе, а выставлял так, что летели, не разбирая пути, подальше от моего кабинета.
Не самая здоровая реакция на женщину. Дурацкая! Но почему-то от мышки вело. От её хрупкости, искренности, чего-то забытого и настоящего.
Никакая холодная вода не лечила от желания сжать в руках тонкую талию. Не спасала работа. Сообщения от Карины днями висели в телефоне непросмотренными.
Меньше всего мне сейчас нужен был роман с собственной помощницей. Какой, к черту, вообще служебный роман?! Только держаться от искушения с каждым днем становилось все труднее.
Я хотел Аглаю на работе. Собранную, серьезную. Под столом, на столе – пофиг где.
Хотел в машине. Перепуганную, зажатую. Вытянуть, наконец, ее из угла и отшлифовать сладкой попой кожаные сиденья.
Хотел дома.
Наверное, это желание и сыграло со мной злую шутку. Собственная память ударила из главного оружия тогда, когда не ждал. А прояснилось в голове, когда стало уже слишком поздно.
* * *
Кошмары снятся всем. Кому-то чаще, кому-то реже. Раньше я был из числа первых. Проснуться среди ночи в холодном поту было нормой.
Иногда просыпался от крика. Иногда спокойный внешне, но спекшийся от ужаса внутри.
Когда теряешь самого близкого человека, нормы нет. Комфортно не спать двое суток подряд, а потом вырубаться поперек кровати без сновидений. Комфортно после очередного привета из мира Морфея молотить боксерскую грушу или пробегать десять километров по ночному городу.
Комфортно изматывать себя в хлам, давать гневу выйти, пока он не выплеснулся на близких, друзей или подчиненных.
За границами сна комфортно… Терпимо везде. А там, во сне, когда не знаешь, что это все ложь, садистская игра воображения, тяжко.
За последние три года я уже почти отвык от этого «тяжко». Не каждую боль можно вылечить, но со временем рубцуются любые раны. Поначалу ненавидишь себя за желание жить. С отвращением смотришь в зеркало.
Потом смиряешься с гнилой натурой. Все с тем же отвращением пялишься по сторонам. Вводишь в свой дом новых женщин. Не закрывая глаз, честно, без иллюзий берёшь все, что требует тело.
Раз. Другой. Третий…
Пока это не станет обыденным и нормальным.
Учишься, не путаясь, называть их по именам. Выслушиваешь бред, который несут. Меняешь, когда терпение подходит к финалу. Как носки.
По прежним меркам – существуешь. По меркам большинства – живешь.
В достатке, роскоши, не ограничивая себя каким-то строгим ассортиментом тел.
И так до очередного звоночка – сна. От которого и тело, и душу выворачивает наизнанку, снова откинув в стадию отвращения.
* * *
В этот раз мне было особенно тяжко. Я видел не минуты прощания в больнице, не ту Настю, которая убила меня своей последней просьбой. А ненормальную девчонку, которую встретил в первый раз и сразу влюбился.
Даже платье на ней было то самое – легкомысленное, голубое, со смешным мультяшным принтом на груди и белым воротничком под горлом.
Если бы не тяжелый фотоаппарат на шее, я бы ни за что не поверил, что передо мной фотограф. Она больше походила на актрису, сбежавшую со съемок детской передачи. Такую милую, нереальную… У меня, уставшего от бесконечных проблем и недосыпа, не было ни одного шанса против этой необычной девчонки.
Прямо на парковке, дожидаясь машину, я покорно позволил ей скормить мне пачку отвратительного шоколадного мороженого, привязать к запястью воздушный шарик и поцеловать.
Потом Настя до сорванных связок спорила, что целовала не она, а я решил языком слизать с её губ шоколадные крошки, но слишком увлёкся. Правда, наверное, была где-то посередине, но поцелуй я не смог забыть ни спустя год после её смерти, ни сейчас.
Невозможно было противостоять этим губам. Нежным, со вкусом ванили, податливым. Мне хотелось ласкать их языком, губами снова и снова. Срывать стоны. Воровать дыхание, чтобы пропитаться этой сумасшедшей насквозь.
Мне просто необходим был её отклик, и я напирал.
– Еще! – обхватывал ладонью затылок.
– Сладкая, – толкался языком в её рот.
– Откуда ты такая взялась? – Отрывался на миг, чтобы опять накрыть ванильные губы.
И целовать.
Целовать.
Сминать тело в руках.
Целовать ещё глубже и наглее. Как свое. Без спроса и стеснения.
Скользить ладонями по телу. Изучать на ощупь то, что уже успел облизать взглядом.
Никогда не чувствовал ничего приятнее в жизни.
Обычно просыпаться после этого сна было худшей из мук. Мой личный самый гадкий вид пробуждения.
Но в этот раз я очнулся не от привычного внутреннего толчка, высадки на грешную землю, а от стона. Женского, грудного, слишком отчаянного, чтобы быть сном.
* * *
– Аглая? – После сна быстро сфокусироваться не удалось. Я вначале почувствовал под собой женское тело и уже потом понял, кто это.
Вместо ответа в темноте со вздохом поднялась и опустилась обнаженная грудь. В лунном свете я смог рассмотреть лишь острые вершинки и задранную до самой шеи ночную сорочку. Совершенная картина. Только оставалось не понятным, как я ее заслужил.
– Что ты здесь делаешь? – прохрипел севшим голосом.
Вопрос, наверное, был неправильным. Даже не наверное, а точно! Возмездие последовало незамедлительно. Стоило закончить фразу, расслабленное тело подо мной напряглось, глаза странно блеснули и меня толчком опрокинули на спину.
– Боже… Дура… Какая я дура!
Аглая рванула с кровати с такой скоростью, будто увидела ту самую мертвую крысу из отеля. Я чудом успел перехватить ее за руку, но вот удержать не смог.
– Не смей ко мне прикасаться!
Возможно, показалось, но эти слова она произнесла со всхлипом, словно вот-вот готова была зарыдать.
– Аглая, подожди!
Как слепой котенок, я принялся махать в темноте руками, пытаясь вновь достать ее. Но всего за миг Аглая отшатнулась от меня до стенки.
– Не трогай! – прорычала уже со злостью.
– Ты можешь объяснить, что случилось?
Не глядя, я хлопнул по кнопке ночника и прыжком слетел с матраса. Пока кое-кто не сбежал, нужно было выяснить, что здесь произошло.
План был хорош, но, не позволив приблизиться к себе и на полметра, Аглая выставила вперед руки.
– Не надо… Пожалуйста, – она тяжело сглотнула. – Это я виновата. Я неправильно поняла. Ты стонал. Очень громко. Болезненно. Я подумала, что тебе плохо. Зашла сюда, а ты…
Словно из нее вытянули все силы, руки моей мышки плетьми повисли вдоль тела, голова опустилась, и лишь пальцы, как у настоящего бойца, сжались в кулаки.
– А я затянул тебя в кровать… – фразу я завершил за нее сам. Голову над этим ломать не пришлось. Пальцы еще помнили прикосновение к нежной коже. Кое-что другое, в пижамных штанах, тоже помнило. Довольно болезненно.
– Идиотка. Зачем я вообще согласилась жить с тобой под одной крышей?!
Аглая, казалось, даже ниже стала. Совсем девочка. В короткой ночной сорочке, обычной, без кружев и бантиков. Со спутанными волосами. Босая… От одного только ее вида хотелось врезать себе по лицу. Хорошенько, чтобы отлетел от нее подальше и не смел прикасаться.
Жаль, ударить так не получилось бы при всем желании.
– Прости.
Преграды между нами больше не было. Я качнулся вперед. Быстрым поцелуем коснулся лба, горячего, как в лихорадке.
– Не нужно… – Словно сделал больно, Аглая отвернулась.
– Прости меня. – Взяв за подбородок, повернул ее снова лицом к себе. – Это был сон. Просто сон. Иногда мне снится… всякое. Надо было оттолкнуть или ударить посильнее. Без жалости.
Мой взгляд против воли спустился к ее зацелованным подпухшим губам. Затем скользнул ниже – к шее, на которой уже виднелось красное пятно, к краю ночной сорочки, за которой часто поднималась упругая грудь.
Кончиками пальцев прошелся по руке. Едва касаясь, чувствуя дрожь.
Не дрожат так от страха или злости. Ту дрожь я знал. Ее невозможно спутать ни с чем, как невозможно и забыть. Дрожь Аглаи была совсем другой.
Мою мышку колотило не от ужаса или ярости. Она тряслась от желания! Такого же, с каким я боролся постоянно. Такого, из-за которого она позволила оставить на себе засос, не оттолкнула и не ударила.
Среди нас двоих был идиот, но точно не эта сладкая девочка.
– Пожалуйста, прости.
От открытия меня обдало таким жаром, что во рту все пересохло. Упрямая мышка, которой я так бредил, пришла сама. Захотела спасти. Поддалась…
Мысли о сне отошли куда-то далеко, на самую границу сознания. Не было здесь больше никаких призраков прошлого. В голове и перед глазами осталась одна она, девочка моя испуганная.
Ну как можно было её отпустить? Как позволить сбежать опять?
Я не мог. Ничего из того, что просила, не мог.
Вместо того чтобы дать свободу, перехватил узкие запястья. Распял собственным телом на стене. Дорожкой поцелуев спустился по лицу от виска к губам и, словно загибающийся от жажды, припал к сладкому рту.
Ничего в этом не было похожего на поцелуи с другими. Одержимость, от которой внутри все рвалось на клочки. Потребность вместо удовольствия.
Я даже сказать ничего не мог кроме дурацкого «прости». Лишь целовать. Насильно, жадно. Пить ее как лекарство. Со стонами, солеными каплями на щеках. Долго. Мучительно. До одури…
…до звонкой и болезненной, как ожог, пощечины.
– Пусти меня! Не прикасайся! – Аглая вырвалась.
Со всей силы кулаками замолотила по моей груди.
– Хватит! Не знаю, кто тебе снился, но возвращайся к ней. Закрывай глаза, и вперед! Без меня, – прокричала так громко, как кричала лишь в офисе.
– Аглая, прошу, успокойся.
Я попытался снова перехватить ее, сдержать. Но куда там! Девочка сражалась за себя без жалости. Как сам учил минуту назад.
– Я спокойна. Я очень спокойна. – Она подбежала к двери. Открыла её. И уже за порогом произнесла: – А утром соберу чемоданы и съеду туда, где будет совсем спокойно.
После этих слов, словно финальная точка в разговоре, громко хлопнула дверь. Из коридора не донеслось ни звука. А спустя несколько минут я услышал, как с причитаниями и проклятиями поворачивается ключ в замке соседней двери.
Никогда Аглая раньше не запиралась на замок. Даже после нашего первого поцелуя в коридоре, когда только привел в свой дом. Не было между нами преград, не звучали в этой квартире крики. Но я уже знал заранее, что дальше молчать и прятаться не сможет никто.
* * *
Фраза «Утро добрым не бывает» сегодня была не про меня. Впервые за пять лет после сна о Насте меня не выкручивало мясом наружу и не хотелось послать весь мир к черту. Скорее, все происходило наоборот. От вида хмурого сонного лица помощницы уголки губ сами растягивались в стороны. А её жуткий брючный костюм так и пророчил жаркие сборы на работу.
Как Аглая и обещала, чемодан с вещами перекочевал из гостевой спальни в коридор. Будто памятник, он простоял там до самого нашего отъезда. Пережил два урагана со сменой гардероба. Получил удар в бок во время последней битвы против балахонистого платья. И, как раненый солдат, был эвакуирован с поля боя назад в гостевую спальню.
Эвакуацией я занимался лично. Под громкие, как выстрелы, вопли: «Я здесь не останусь!», «Ты не имеешь права!» и «Отдай мои вещи!».
Орала Аглая от души. Звонко, яростно, страстно. Одно из моих пророчеств начало сбываться быстрее, чем мог мечтать. Сердце радовалось такой скорости.
Ради второго пророчества совсем несложно было объяснить одной упертой особе, что никто никуда не съедет, но, если невмоготу, начальство готово пожертвовать своим комфортом и временно поночевать в офисе.
Лгать мышке мне было не впервой. Совесть по этому поводу не мучила. И изводило лишь одно – что нельзя прямо сейчас сгрести ее в охапку, унести в спальню и заставить кричать совсем другие слова.
