Маруся Апрель
Жили-были
Но случилось так, что удивляться сыновьям и дочкам пришлось. Пришли за ними вечером родители, а ребята понять не могут: где – чьи. У Сашиной мамы – нос Катиной мамы, а глаза – Машиной. А у Машиной мамы кожа вдруг потемнела, что Маша даже испугалась, и спросила маму, где она так подгорела. А одна мама настолько преобразилась, что дочки ее не узнали, и сказали, что с ней никуда не пойдут, потому что она тетя чужая.
Пришлось родителям постараться, чтобы доказать, что они остались прежними, любящими и добрыми, только внешность немного изменили, потому что хочется иногда что-то в себе поменять, исправить.
Глава четвёртая
Жизнь в деревне шла своим чередом.
Кто-то, один раз побывав у Занимателя, больше к нему не приходил, а кто-то менялся каждый день. Некоторые до того преобразились, что взглянув утром в зеркало, отскакивали, не сразу сообразив, кто на них смотрит. Таким велено было носить прикрепленную к одежде табличку с именем и фамилией – бейджик.
Один почтенный житель сдал Занимателю свою большую бородавку, располагавшуюся прямо на кончике носа. Нос его стал теперь гладким, а житель – незаметным. Другой не почтенный житель эту бородавку тут же занял и стал вдруг почтенным. Бывший владелец бородавки, встретив нынешнего, старался в сторону нового владельца не смотреть и с некоторым сожалением трогал кончик своего носа.
Олина тётя превратилась в статную брюнетку, что несколько не сочеталось с ее тяжелой походкой.
Заниматель наслаждался отдыхом: ходил с Олей по грибы да по ягоды и на рыбалку, кушал свежие огурчики, помидорчики и картошку из сестринских запасов нахваливал.
– Да, что ты, братец, разве ж это картошка: мелкая, да корявая. Вот у Михайловых ботва какая, под ней-то верно картошка гладкая да круглая.
– А, ты сестрица, одолжи мне картошки. Глядишь, кто на нее и позарится. А взамен и ты чего получишь.
– И, правда, братец.
Отдала Олина тетя брату грядку картошки, рассказала соседушкам, и те весь неказистый урожай Занимателю одолжили. Потом решили и окна одолжить старые, и наличники на окнах. И печки, и дома в ход пошли.
А как-то поутру одна соседка посмотрела на корову свою худющую, решила ее на другую, полную, поменять, и ее одолжила. Другая соседка корову менять не стала, а заменила ей только рога, на крепкие, большие.
Собаки стали голосистей, лягушки прожорливей: так и ловили комаров, трава – пышнее, а дома, как на подбор, все одинаковые, так что уже не понятно стало, где, чей дом, и что за чем стоит. Пришлось поставить везде таблички.
Узнал про все это совершенство мэр соседнего городка, и с утра пораньше приехал лично посмотреть, что и как. Олина тетя в дом его пригласила, накормила, напоила. Мэр, хоть и благодарен ей был, но сказав, что дело у него к Занимателю важное и строго секретное, попросил тетю Олину выйти.
– Вот что, есть у меня к вам просьба деликатного рода, – зашептал мэр, оставшись наедине с Олиным папой.
Надо сказать, что мэр был абсолютно лысым, и Заниматель сразу догадался, о чем пойдет речь, но, будучи культурным человеком, виду не подал.
– Прошу вас, продолжайте, – сказал он доверительно.
– Э… Гм… понимаете. У вас тут конь есть вороной. Могли бы вы мне его хвост занять?
– Хвост? – удивился было Заниматель.
Мэр провел рукой по своей совершенно гладкой голове, и Заниматель окончательно все понял.
– Пойдемте. Посмотрим, что можно сделать.
Заниматель убирал на ночь баночки в свою тележку. Ночью он прикрывал ее брезентом, а с утра открывал для всеобщего обозрения.
Хвоста коня в баночке, конечно же, не оказалось. Ведь ни одно животное не согласится добровольно отдать свой хвост. Но, к радости мэра, конь оказался колхозным. И председатель колхоза, переговорив с мэром, легко согласился поменять хвост коня на небольшую, но просторную новую ферму, с десятью коровами, десятью быками, и десятью поросятами.
Конь лишился своего хвоста, к счастью, совершенно безболезненно, а мэр вышел из дома Олиной тети с копной длинных волос цвета вороного крыла. Народ, столпившийся у дома Олиной тети, удивился взявшемуся откуда-то заграничному артисту и продолжал ждать мэра, чтобы поговорить с ним о насущных проблемах.
Новоявленный артист сел в машину мэра и, под охраной еще двух машин, тронулся в город. Охранников Заниматель предупредил заранее. А жителей Олин папа успокоил, сказав, что мэр вышел через черный ход, который не так давно заняла Олина тетя.
Сельчане черному ходу не удивились, как давно уже ничему не удивлялись. Расстроились только. Было у них к мэру много вопросов: дороги плохие, школа не достроена, а тут еще обменянные коровы бродили по улицам, и к новым хозяевам идти не хотели, и к старым возвращаться не желали, собаки перестали лаять, а петухи будить всех по утрам. Урожай, переходящий из одних рук в другие начал чахнуть, заборы то и дело ломались, ягоды сохли прямо на ветке, рыба пряталась в песок, а молоко кисло.
Глава пятая
Начались дожди.
Олина тетя, просыпаясь утром по привычке брала гребень, чтобы собрать в пучок свои длинные волосы, но волосы оказывались короткими, а сама она казалась себе какой-то хрупкой, и тяжело ей стало печку топить, и воду носить тяжело.
Отчего-то грустно стало Олиной тете.
Мэра в городе никто не узнавал. При виде его все перешептывались, принимая таки его за заграничного музыканта. Увидев преображенного супруга, жена его упала в обморок. А когда пришла в себя, посмотрела на него укоризненно, и сказала, что пока он не станет прежним, пусть домой не приходит. Не желает она жить с человеком, у которого на голове лошадиный хвост.
Созвал мэр свою охрану и поехал обратно в деревню.
А к этому времени у дома Олиной тети уже собралась толпа. Каждый хотел теперь вернуть свое: курносый нос, оттопыренные уши, полный животик, волосатые руки, картошку маленькую неказистую, корову худую, дом родной.
Хорошо, – согласился Заниматель. – Сейчас вы отдадите мне все, что заняли: всё-всё. А утром вернёте себе свое.
До позднего вечера копировали папоатом сельчане то, что было когда-то так желанно в новые блестящие баночки. И мэр поспел вовремя, отдал хвост лошадиный.
Заниматель все аккуратно в тележку сложил, и брезентом прикрыл.
– Напоминаю вам, – произнес Заниматель так, чтобы все услышали. – До завтрашнего утра все, что вы скопировали, остается у вас. Лишь завтра, когда вы найдете то, что когда-то отдали, вы сможете взять это взамен того чужого, что отдали сегодня.
Ночью никто из взрослых кроме Олиного папы и столетнего дедушки не спал.
Все ждали утра.
Не спал и обиженный бесхвостый конь. Он ходил по деревне и искал свой хвост. Вдруг он увидел телегу, покрытую брезентом.
«Может, мой хвост здесь?» – подумал конь.
Он схватился зубами за брезент и потянул его на себя. Брезент сдвинулся, открывая взору коня многочисленные баночки. Конь отошел подальше, поскакал в сторону телеги, встал на дыбы, и что было сил, ударил по ней передними ногами. Телега перевернулась. Баночки полетели в разные стороны. Крышки у некоторых из них отлетели, и то, что было внутри, навсегда испарилось. В одной из баночек, конь увидел свой хвост. К счастью, крышка на ней была цела. Конь аккуратно-аккуратно зажал ее своими большими губами, положил на землю и лег рядом с ней. Сердце коня билось сильно-сильно. Он посмотрел на свой хвост и заплакал. Слезинка упала на крышку банки. Изображение исчезло. Конь повернул голову и увидел, что его хвост, его любимый единственный хвост цвета вороного крыла появился у него снова.
Конь вскочил на ноги и счастливый побежал в поле, встречать просыпающееся солнце.
Глава шестая
Наступал новый день.
День этот не предвещал ничего хорошего для жителей села. Всего несколько баночек остались целыми. Остальные либо разбились, либо остались без крышек и содержимого.
Заниматель, оглушенный возмущенными криками, только пожал плечами. Не было его вины в том, что конь перевернул телегу. А то, что конь это сделал, сомнений не было. Нашлись те, кто в окно ночью за телегой наблюдал, да спасти ее не успел. Стали жители размышлять, зачем коню мирному понадобилось телегу воротить. Вспомнил тут кто-то, что конь без хвоста сначала был, а потом вдруг хвост у него вырос. Глянули тут все на ставшего вновь лысым мэра, в общей толпе затерявшегося. И стало все всем ясно. Накинулись люди на мэра: делай, что хочешь, а все что в склянках было, верни.
– Дорогие мои, виноват перед вами, – покаялся мэр, поглаживая свою родную гладкую голову.– Но тут я не в силах что-либо сделать. Просите что угодно, но это – не могу.
Опечалились жители. Но от предложения мэра отказываться не стали. Когда еще такой шанс представится. По приказу Мэра починили в тот год все дороги в селе, и до городов соседних, построили новую школу и садик, дом культуры обновили, а еще от себя лично подарил мэр селу две площадки новых: детскую и спортивную.
Заниматель же засобирался домой, вместе с дочкой, Оленькой.
– Как же так, – спрашивают его жители, – вы же не оставите нас вот такими?
– Какими? Вы ведь сами хотели, чтобы все лучшее у вас было.
Понурили жители головы.
Тут самый громкоголосый мужик за всех ответил:
– Лучшее то лучшее, да не настоящее. Не свое. Не родное. Верни нам, Заниматель то, что у нас было. Уж если мы его лучше захотим сделать, то сами и сделаем, своими силами, безо всякого твоего чародейства.
– Ну, что ж, – сказал Заниматель. – Раз вы сами так решили, то сами своими силами все исправите. Нужно каждому найти того человека, у которого, скажем, ваш нос, и договориться с ним, что согласен он вам его отдать. Если у него кто-то тоже что-то занял, то и его найти надо, и того, кто у третьего занял. Как поймете вы, кто у кого что занял, вся цепочка у вас соберется. Тогда нужно вам будет всем встать в круг, держась за руки, и хором произнести: Кушки-палабушки-бекаты, у катушки». И тогда все вернется на свои места.
Только учтите, нужно все займы найти, пропустить ничего нельзя. И еще: времени у вас на все про все девять месяцев, а значит, – тут Заниматель достал из кармана своего комбинезона часы, – До девятнадцатого апреля следующего года.
