Маруся Апрель
Жили-были
Село
Морошково
Глава первая
То лето провела Оленька в селе Морошково, у родной своей тети. Небольшое это селение располагалось вдоль берега реки. Вода в реке была прозрачная-прозрачная, а рыбки – смелые-смелые. Когда Оленька, сидя на мостках, помогала тете мыть посуду, рыбки подплывали к ней, соревнуясь, кто быстрей завладеет оставшейся на тарелке хлебной крошкой или пригоревшей макарониной. Иногда и раки вылезали из своих нор посмотреть на рыбную трапезу.
Рядом с селом раскинулся лес. Росли в нем сосны да ели могучие, а на болоте по сезону много было ягоды – морошки.
Оттого и звалось село Морошково.
Морошка – ягода редкая, особая, не везде растет. Так и жители этого села не простые были, а как говорится, с изюминкой: кто с маленькой, а кто и с большой.
В одном семействе рождались дети исключительно с рыжими волосами, такими яркими, что в солнечный день тяжело было на них смотреть. В другой семье носы у всех были будто приплюснутые. Третьи отличались черными густыми бровями. У четвёртых верхние губы топорщились так, что казалось, что они всегда обижены. Пятые с головы до ног были покрыты веснушками. А у шестых глаза были такие прозрачно-голубые, будто в них навсегда поселился кусочек летнего неба.
Все эти люди, заходившие к тете в гости, казались Оленьке красивыми, каждый по-своему.
А вот сами они бывали иногда своей внешностью недовольны. Тети Олиной соседка Паня, смотрясь в висевшее над её столом зеркало, любила посетовать: «И что ж это я такая лопоухая уродилась, а нос-то курносый какой! Вот и муж мне неказистый достался. А была б я как Кукушкины черноброва, да с орлиным носом Частухиных, да стройна как Петуховы», – тут соседка мечтательно закатывала глаза, и оставалось только додумывать, что бы тогда изменилось в жизни тети Пани.
Дядя Миша был недоволен своим ростом, баба Нюра – щеками, а дядя Толя – недостаточной шириной плеч.
Слушала-слушала Оленька эти жалобы, а потом и говорит:
– Вот приедет мой папа и все исправит!
– А кто теперь твой папа? – удивившись, спросила Олина тетя, знающая своего младшего брата еще с колыбели.
– Мой папа – Заниматель.
– И кого же он занимает?
– Ни кого, а что. Подождите немного, сами все узнаете.
Вскоре слух о приезде Олиного папы, ставшего каким-то Занимателем, пронесся по всему селу. Все теперь его ждали.
И вот, в один прекрасный, или не прекрасный день, Олин папа приехал. Прибыл он на старинном велосипеде, с огромным передним и малюсенькими задними колесами. Сзади к велосипеду крепилась на длинном связанном из тесёмочек шнуре тележка, доверху наполненная баночками разных размеров и цветов. Были они пустые, с колючими, как ежики резиновыми крышками.
Сам Олин папа тоже выглядел странновато: длинное и худое его тело было облачено в ярко-жёлтый в мелкую дырочку комбинезон, голову прикрывала широкополая шляпа, а на ногах надеты были остроносые, тоже в дырочку, туфли. Он и сам был остроносым, с копною таких же белоснежных как у Оли и её тёти волос.
Поравнявшись с домом сестры, он снял и ловко закинул на забор шляпу, поднял, подбросил в воздух и опустил на землю, выбежавшую встречать его Оленьку, и, раскинув руки для объятий, улыбаясь во весь рот, пошел навстречу Олиной тетушке.
Глава вторая
Тетя Олина, хоть и была сильно удивлена видом младшего брата, но виду не подала. Повела его в избу, усадила за стол, полный солений, варений и закусок. Пригласила родню, самую близкую, и соседей. Набралось человек пятьдесят. О погоде нынешней, об урожае ожидаемом поговорили, мол, опять картошка не уродится, а лук дожди загубили.
– А все-таки хорошо тут у вас! – начал было Олин папа, и добавил: Воздух свежий, земля – плодородная, коровы – толстые и лес – богатый!
– Что ты, – отвечала ему сестрица. – Это раньше так было, когда ты босоногий по лужам бегал. Теперь всё иначе. Вот на меня посмотри. Помнишь, какая у меня коса была? А сейчас что? Три волоска, – добавила тётя, и так своими тремя волосками взмахнула, что сосед ее справа едва увернулся.
– Зато, соседка, посмотри, какая у тебя кожа светлая! – запричитала маленькая смуглая женщина, с узким длинным лицом.
– Что ты, соседушка, будь моя воля, я б цыганкой родилась, чтоб любое солнце не страшно было, а сама бы я черная и гибкая была.
Тут добрая половина стола дружно загоготала, видимо представив себе Олину тётю цыганкой.
– Ой, сестренка, ты у нас с детства выдумщицей была. А вот, вы соседушки, скажите мне по секрету, хотелось бы вам что-нибудь в себе изменить, скажем, нос, или уши?
Удивились гости такому вопросу, помолчали, задумались, и рассказали Олиному папе обо всех своих несовершенствах. Поток их речей длился бы еще долго, но тут один боевой мужичок, с дальней стороны стола, вдруг встал, и громыхнул в сторону Олиного папы:
– А ты кто таков будешь, что все вынюхиваешь, выведываешь?
– Я – Заниматель, – просто ответил гость.
Все взоры теперь были обращены к нему.
– Вот, скажем, ты, сестрица, можешь мне одолжить копну своих белоснежных волос, кто-то отдаст волосы рыжие. Глаза голубые можно поменять на зеленые, нос курносый маленький – на большой с горбинкой.
– Это как же ж? – опять громыхнул мужик. – Что ж я без носа ходить буду?
– Что вы, зачем без носа? Не надо без носа! Есть у меня инструмент волшебный.
Тут Олин папа достал из верхнего кармана своего комбинезона круглый шарик, с дырочкой посередине и поднес его к глазам собеседника. Тот яростно замахал руками.
– Так вот, – невозмутимо продолжил Заниматель. – Ежели, вам, скажем, ваши уши не нравятся, я их у вас займу, запечатлев вот этим Папоатом, и в баночку помещу. А вы мне расписку дадите, что разрешаете вашими ушами пользоваться. Сами же вы получите возможность испытать любой другой занятый мною предмет. Количество взятых вами у меня взаймы предметов не должно превышать количества предметов данных вами.
– Но, вы не волнуйтесь, пока вы предмет не выберете, уши ваши при вас останутся, – добавил Заниматель.
– А, ежели, я передумаю?
– Не переживайте, – еще раз добавил Заниматель. – Пока я здесь, вам ничего плохого не грозит.
– А надолго ль ты, братец? – спросила Олина тётя.
– Надолго, сестрица. Мне от таких хороших людей уезжать не хочется. Да и природа соответствует. Давай-ка сестренка, за ягодами завтра сходим!
– Э, нет, братец! Пока мы твои банки и аппаратик ентот не испробуем, никуда не пойдем. Когда начинать можно?
– Да хоть сейчас. Сегодня вы мне займите то, что вам не мило. А с утра приходите, выбирайте, что пожелаете.
– А ты не сбежишь? – опять заговорил громкий мужик.
– Да зачем же мне ваши носы-уши? У меня вроде все на месте, и очень даже привлекательное.
Тут Заниматель глянул в висевшее на стене круглое зеркало, и довольно подмигнул своему отражению. Был он такой смешной, что все так и прыснули. Оленька же прижалась к папе, обняла его и сказала:
– Ты, папка, у меня самый красивый, и самый лучший!
Умилились женщины Оленькиному порыву и доверились окончательно Занимателю.
Вышли все во двор. Там уж вечер наступает. Солнце оранжевое садится, баночки блестят.
И отдали женщины Занимателю все, чем недовольны были: длинные руки, толстые ноги, маленькую грудь, волосы рыжие, глаза карие, брови белые, кожу темную, кожу светлую, горсть веснушек, нос курносый, пальчики толстенькие, поп больших несколько штук, икры полные налитые, волоски с тела, пяточки шершавые, реснички короткие.
И мужчины поучаствовали, но, с опаской, самое ценное не отдали. Вдруг Заниматель обманет, тогда ни с чем останешься.
Пока Папоатом все запечатлевали да договора подписывали, ночь наступила. Небо низкое темно-синее все усыпалось яркими звездами. Холодным и равнодушным светом смотрели они на жителей села Морошково. И те вдруг вспомнили, что со встречей гостя совсем забыли про дела свои повседневные: в тот день во многих домах коровы остались не доены, дети не кормлены, а сами жители всю ночь не сомкнули глаз в ожидании утра.
Только Оленька и ее папа спали крепким глубоким сном.
Глава третья
В девять часов утра вдоль Оли тётиной забора протянулась длинная как змея очередь.
Еще с вечера Заниматель предупредил, что раньше одиннадцати принять никого не сможет, потому как приехал сюда отдохнуть, и имеет полное право на здоровый сон и завтрак в тишине.
Сельчане поворчали немного, но, что ж тут поделаешь. С Занимателем лучше не ссориться, а то подсунет еще руки кривые или уши оттопыренные.
Потому стали они тихо ждать.
В десять тридцать Заниматель наконец вышел. Не стал народ томить.
Поставил у забора большое зеркало. Склянки из телеги вынул, расположил их на сложенных из заготовок стеллажах. Так, что кто угодно мог подойти, взять, скажем, банку с ушами (были они внутри не настоящие, а в виде объемного изображения), поднести ее к сердцу и сказать: «бушки–калабушки, покаты капалушки». Кто такие капалушки и почему они покаты, никто не знал, да и знать не хотел. Тут же вместо твоих ушей, вырастали у тебя новые, желанные, а твои перемещались в баночку в том же объемном виде. Ежели кто хотел обратно свои уши взять, надо было найти свою баночку, прижать к сердцу и сказать: «калабушки–бушки капаты пакушки».
Объяснил эти незатейливые правила Заниматель, прикнопил к деревянному забору заранее написанный листочек со словами нужными, и только успел произнести: «Ну, что, дорогие односельчане, подходите побли..», как все к стеллажам побежали. Едва с ног его не сбили. Хорошо, что дочку свою, Оленьку, он еще утром отвел к одному старичку столетнему, где и остальных детей родители оставили.
Дедушка этот был единственным взрослым жителем, кого не заинтересовало волшебство Занимателя. И сколько не уговаривали его дети хотя бы зуб свой последний на новую челюсть поменять, дедушка только хитро в усы улыбался. И дети улыбались. Никто из них ничего в себе менять не хотел. Очень они обрадовались, что взрослые оставили их у дедушки на целый день.
Погода стояла чудесная, солнышко светило, ветерок дул. Наносили дети из карьера у реки гору песка золотистого, и к вечеру построили такой огромный замок, с парковками, бассейном, горками, и гаражом, что если бы родители не были так заняты своим преобразованием, то обязательно удивились бы.
