Мару Аги
Чёртова метка
* * *
Ночная степь огромна и безбрежна, как океан из нянюшнкиных сказок. Высокие травы шепчутся между собою, качаясь от слабого ветерка. И как только не сгорели они в этот страшный зной?
Уйдя так далеко, что отцовой телеги уж не видать, Надя ложится в траву. Примятые стебли мягко толкают в спину. Кисточки мятлика щекочут шею и щёки. За день нагретая солнцем, степь дурманяще пахнет глиной, полынью, шалфеем и донником.
Небо усыпано мерцающими алмазами звёзд, а луна – теперь уж совсем полная, – сияет ярче начищенного медяка.
Тёплая, что парное молоко, ночь обнимает Надю за плечи, убаюкивает…
* * *
– Глянь-ка, девка!
– Девка и есть!
– И откель здесь девке взяться?
Голоса раздаются у самого уха. Надя просыпается и открывает глаза.
Ночь стоит ещё глубокая, но звёзды с неба исчезли. А огромная луна зависла в пустоте прямо над Надей и обливает её желтоватым светом.
– Кто здесь? – шепчет Надюша, вцепившись в свою косу, как в талисман.
В звенящей тишине раздаются смешки, то приближаясь, то отдаляясь. Надя чувствует, как кто-то ходит вокруг, разглядывает её, касается то макушки, то плеча. Но никого не видно.
– Сарахфант бы с неё снять, – снова шепчет кто-то невидимый.
Надя дрожит и, не в силах даже вскрикнуть, обнимает себя за плечи: таков, значит, будет её конец.
– Зачем тебе сарахфант с девки? – удивляется второй.
– Уж больно искусно вышит поясок-то, да рукавчики, – причмокнув, растолковывает первый.
– Сымай немедля! – гремит над самым Надиным ухом, и лицо обдаёт горячим, смрадным дыханием. – Кто вздумал в степи ночевать, тот должон и заплатить!
Тут же что-то подхватывает Надю с земли, и под дружный хохот невидимые существа быстро и ловко сдёргивают с неё сарафан.
Прикрывая наготу, Надя сворачивается клубком в траве. От стыда и обиды по щекам катятся горячие слёзы.
Горько жалеет Надя о своей скорой, такой ранней и бесславной погибели, жалеет о волшебном своём шитье, подарившем ей многие дни радости. Но горше всего Надюше от того, что не нашла в себе смелости попрощаться с отцом.
Хохот вдруг затихает, и воцаряется такая тишина, что Надя думает: вот и настал час отправиться ей в Навь, к старой-доброй своей нянюшке…
– Ты глянь на бедро-то ейное… – раздаётся вдруг звонкий шёпот.
– Степь честна́я! – вскрикивает другой, тот, которому так приглянулась вышивка на Надином сарафане.
– А ну верни ей платье, быстро, – шипит третий и уже ласково добавляет прямо Наде на ухо: – Прощения просимо, Мастерица! Обознались!
– Мастерица, Мастерица, Мастерица… – несётся отовсюду, словно степные травы ожили и разом решили заговорить.
Сарафан бережно кладут на примятую траву возле Нади. Она спешно одевается и тут замечает, как в лунном луче, у самых её ног, закручивается маленький вихрик. Он быстро растёт ввысь, превращаясь в винтовую лесенку, будто чья-то невидимая рука ловко прядёт её из света.
