Мартин Гилберт
Черчилль. Биография
В Бирмингеме Черчилль высказался также за участие государства в решении некоторых других вопросов, в том числе облегчения тяжелого положения стариков, предоставления более свободного доступа к земле и более справедливого перераспределения налогового бремени в зависимости от доходов.
7 марта Черчилль изложил все эти радикальные предложения в статье «Непаханое поле политики», опубликованной в Nation. «Политических свобод, – писал он, – которые, безусловно, ценны сами по себе, крайне недостаточно без определенной степени социальной и экономической независимости. Государство должно прийти на помощь людям, обеспечивая техническое обучение, развивая промышленность и услуги». Он упомянул о строительстве железных дорог, каналов и насаждении лесов, что позволило бы решить проблему занятости и установить национальный прожиточный минимум, ниже которого нельзя опускаться, но выше которого можно свободно и благополучно развиваться, «оживляя и оплодотворяя мир».
В марте на званом ужине в Лондоне Черчилль снова встретился с Клементиной Хозьер, девушкой, с которой он так и не решился ни потанцевать, ни поужинать на балу у леди Кру в 1904 г. Он не знал, что она уже была дважды тайно помолвлена с тридцатичетырехлетним банкиром Сидни Пилем, сыном первого виконта Пиля, но оба раза разрывала помолвку. Черчилль сел за ужином рядом и уделял все внимание только ей, к вящему огорчению дамы, сидевшей по другую от него сторону. Он спросил Клементину, читала ли она его книгу о жизни лорда Рэндольфа. «Нет», – ответила она. «Если я завтра пришлю вам ее, вы будете читать?» Клементина согласилась, но книгу он не прислал. «Это произвело на меня неприятное впечатление», – позже вспоминала она. Но на этом история не закончилась.
Глава 10
Социальная сфера
3 марта 1908 г. после продолжительной болезни Кэмпбелл-Баннерман посоветовал королю вызвать Асквита на случай своего возможного ухода в отставку. В тот же день король встретился с Асквитом, который написал жене: «Король слышал, что Черчилль стремится войти в кабинет, сохранив прежнюю должность заместителя министра. Он против подобных продвижений для заместителей министров. Но я сказал королю, что Черчилль имеет все основания претендовать на вхождение в состав кабинета и зарекомендовал себя очень хорошо в предыдущие годы, когда его два раза обошли люди, имеющие на это меньше оснований. Король с этим согласился и очень тепло отзывался об Уинстоне, но посчитал, что тот может подождать, пока не освободится реальная министерская должность».
Через девять дней после встречи с королем Асквит пригласил к себе Черчилля. Тот сказал будущему премьер-министру, что его единственная цель – заменить со временем Элгина на посту министра по делам колоний. «Практически все дела и вся работа с парламентом лежат на мне, – пояснял он Асквиту в письме двумя днями позже. – У меня в руках все нити и множество планов». У него была возможность перейти в Адмиралтейство, но он считал неудобным обсуждать эту тему, пока первым лордом Адмиралтейства оставался его пожилой дядюшка лорд Твидмаус.
В беседе Асквит предложил Черчиллю войти в кабинет в качестве президента департамента местного самоуправления. Это его не привлекло. «В правительстве нет должности более трудоемкой, более беспокойной, более неблагодарной, более удушающей мелкими и запущенными делами, более отягощенной безнадежными и нерешаемыми проблемами», – пояснил он. Что касается душевного спокойствия, он предпочел бы оставаться заместителем министра по делам колоний и не входить в состав кабинета.
Черчилль объяснил Асквиту, что после возвращения из Африки занимался изучением общественной жизни. «Через пропасть неведения, – говорил он, – я смутно различаю очертания курса, который назвал «минимальным стандартом». Это вопрос скорее национального, чем ведомственного масштаба. Но если пытаться реализовать его, вполне возможно в ближайшем будущем оказаться в конфликте с некоторыми из моих лучших друзей, например с Джоном Морли, который всю жизнь посвятил изучению этой проблемы и пришел к выводу, что ничего сделать нельзя». Сам он был убежден, что сделать можно многое. В письме Асквиту он назвал такие меры, как отмена детского труда, регулирование рабочего времени и создание бирж труда. «Кроме того, – добавил он, – под обширной разрозненной системой гарантий и страховок, которая сама собой появилась в Англии, необходимо создать государственную систему регулирования по примеру немецкой».
На Асквита, который 8 апреля стал премьер-министром, эти предложения произвели большое впечатление. Зная способности и энергию Черчилля, он предложил ему возглавить Министерство торговли – пост, на котором он мог бы заняться проведением социальных реформ. Черчилль согласился. В возрасте тридцати трех лет он стал полноправным членом кабинета министров. 9 апреля он занял свое место в кабинете рядом с Морли – главой Министерства по делам Индии, который сомневался, может ли государство играть ведущую роль в социальной реформе, которую планировал Черчилль.
В своем новом качестве Черчилль должен был посетить Букингемский дворец, чтобы «приложиться к руке» в связи с назначением. За неделю до этого визита он отправился в загородный дом матери. Там он снова встретился с Клементиной Хозьер. «Мне понравилась наша продолжительная беседа в воскресенье, – написал он ей из Лондона 16 апреля. – Мне доставило огромное удовольствие знакомство с девушкой таких высоких интеллектуальных способностей и глубоких благородных чувств. Надеюсь, мы еще встретимся, познакомимся поближе и больше понравимся друг другу. Не вижу, что могло бы помешать этому». В благодарственном письме к леди Рэндольф Клементина, в свою очередь, назвала его «блестящим и полным обаяния» человеком.
Став членом кабинета министров, Черчилль, по правилам того времени, должен был повторно пройти выборы в парламент. Он понимал, что это будет гораздо труднее, чем прежде, когда он победил в Манчестере. Уже более года назад еврейская община, составляющая почти треть всего электората, отвернулась от него, поскольку правительство либералов все-таки приняло версию билля об иностранцах, который ранее благодаря усилиям Черчилля был отклонен. «Меня беспокоит, – писал Черчилль коллеге по партии еще два года назад, – горечь и разочарование, которые испытала еврейская община вследствие сохранения этой жесткой и совершенно непростительной меры». Но более серьезную опасность представляла для него угроза перехода на другую сторону многих избирателей-католиков, недовольных тем, что он не поддержал принятие гомруля для Ирландии.
Тем не менее Черчилль сохранял оптимизм. «Даже предвидя возможность негативного результата прежде, чем это послание дойдет до вас, – писал он мисс Хозьер в том же письме от 16 апреля, – должен сказать, что уверен в серьезном успехе. Я буду иногда сообщать вам, как чувствую себя в этом шторме. Мы можем заложить основу честных и дружеских отношений, которые я, безусловно, буду ценить и сохранять с большим уважением».
Дополнительные выборы в Северо-Западном Манчестере состоялись 24 апреля. Гонка прошла почти на равных, но Черчилль проиграл. Победителем стал его оппонент от консерваторов, набравший всего на 429 голосов больше. «Борьба была очень жесткой, – написал он мисс Хозьер через три дня. – Если бы не эти угрюмые ирландские католики, в последний момент поменявшие свое мнение под нажимом священников, результат мог оказаться совершенно иным. Впрочем, должен сказать, мне доставляет удовольствие бороться в рядах Либеральной партии. Такой доброй поддержки при неудаче я никогда не встречал. Благодаря этому отношению я могу принести им великую победу. В мое распоряжение уже предоставлено восемь или девять надежных округов. Поэтому поражение может оказаться из серии «не было бы счастья, да несчастье помогло», хотя для любого, вынужденного постоянно бороться и всегда приспосабливать свое мнение к сложным местным условиям, это могло бы стать серьезным препятствием. Тем не менее не хочу делать вид, что не разочарован. Поражение, какие бы слова утешения и оправдания ни приводить, какое бы малое значение ему ни придавать, всегда неприятно». Черчилль хотел найти надежный округ на много лет.
Вскоре он нашел округ Данди. Он поспешил туда, и 9 мая там состоялись выборы. Он набрал 7079 голосов. Его оппоненты – консерватор и лейборист – на двоих получили 8384 голоса, но поделили их почти поровну. Черчилль написал матери, что получил «пожизненное место».
Вернувшись из Данди в Лондон, он предпринял первую попытку уладить промышленный конфликт. 14 000 инженеров кораблестроительных верфей в низовьях реки Тайн объявили забастовку. После этого к ним присоединились верфи на Клайде и Мерси. Три недели Черчилль пытался найти компромисс. После встречи представителей работодателей и рабочих забастовщики согласились на сокращение заработной платы в обмен на предложение Черчилля создать постоянную структуру для разрешения будущих трудовых споров. Но при голосовании мнения разделились почти поровну: 24 745 корабелов проголосовали за предложение Черчилля, 22 110 – против.
Не удовлетворившись этим, Черчилль задумался о повышении благосостоянии кораблестроителей за счет размещения государственных заказов. Он обратился к Ллойд Джорджу, попросив его помочь решить проблему. Заказы на строительство кораблей, размещенные в регионах с высоким уровнем безработицы, дали бы возможность направить туда государственные субсидии и могли оказать решающее значение во время выборов. Черчилль настаивал: «Ничего не стоит разместить несколько заказов Адмиралтейства на северо-западном побережье и на Клайде, с учетом того, что в следующем году неизбежно придется строить если не самые крупные корабли, то несколько крейсеров. Это обеспечило бы работой инженеров и рабочих на зиму, которая обещает быть чрезвычайно суровой. Мне кажется крайне негуманным оставлять этих людей зимовать впроголодь в ветхих домах, а потом в июне или июле, когда все оживет, завалить их заказами и вынудить работать сверхурочно. Мы с вами вполне в состоянии уладить эту ситуацию».
Летом он во втором чтении представил билль о восьмичасовом рабочем дне для шахтеров. Он тщательно работал над этим законопроектом, используя метод, к которому будет прибегать и в дальнейшем, – проводя обширные консультации с теми, кто имел самые большие претензии. В 1948 г. он скажет критикующему его лейбористу в палате общин: «Сорок лет прошло с тех пор, как я предложил для второго чтения билль о восьмичасовом рабочем дне для шахтеров. В сотрудничестве с Бобом Смайли – не знаю, слышал ли о нем уважаемый парламентарий, но он был одним из самых авторитетных лидеров рабочих в те времена – я кроме этого организовал бани в надшахтных зданиях».
Выступая с законопроектом, Черчилль изложил свое видение перспектив жизни британских трудящихся: «Генеральное направление развития демократии в индустриальном обществе заключается не в неразумном увеличении рабочего времени, а, напротив, в создании достаточного времени для отдыха. Люди не хотят, чтобы их жизнь представляла собой простое чередование кровати и фабрики. Им требуется время, чтобы заниматься собой, время, чтобы видеть свои дома при дневном свете, чтобы общаться с детьми, чтобы думать, читать, заниматься садом, – короче, время для жизни. Не надо жалеть человека, который много работает. Природа приготовила для него специальное вознаграждение – удовольствие, дающее возможность в краткие промежутки получить от простых радостей такое удовлетворение, какого социальный бездельник тщетно ищет двадцать четыре часа в сутки. Но вознаграждение за тяжелый труд теперь крадется у человека, если он тратит на работу столько сил, что не остается времени насладиться заслуженным отдыхом».
Летом Черчилль занялся организацией бирж труда, благодаря которым люди, оставшиеся без работы, могли бы найти новую, а работодатели, соответственно, необходимые кадры. «Нехватка рабочих мест в одном округе, – пояснял он в записке кабинету министров, – может совпасть с избытком в других. Биржи должны исправить этот дисбаланс. Они также покажут необходимость или отсутствие необходимости в любой конкретный момент принятия срочных мер по облегчению ситуации».
Черчилль направил свой план Сидни Уэббу, который нашел его «замечательным». По предложению Уэбба он связался с молодым университетским преподавателем Уильямом Бевериджем, который увлекался планами социальных реформ. Черчилль проверил на нем многие свои идеи и познакомился с новыми. Вместе с высокопоставленным чиновником министерства сэром Хьюбертом Смитом он обсуждал, как лучше представить законопроект по сокращению доли низкооплачиваемого труда – от членов парламента или от правительства. Черчилль склонялся в пользу правительства.
Для облегчения повседневной работы Черчилль добился перевода к себе Эдварда Марша из Министерства по делам колоний. «Мало кому так повезло, как мне, – написал он Маршу в августе, – найти в темных и грязных закоулках Министерства колоний близкого друга, за которого я буду держаться всю жизнь». 6 августа Черчилль с Маршем были в Берли-он-зе-хилл в Ратлендшире, в доме, арендованном на лето его кузеном Фредериком Гестом. Ночью в помещении вспыхнул пожар. Черчилль в пижаме, пальто и шлеме пожарного помогал прибывшей бригаде справиться с пламенем и спасал ценные гобелены и картины.
Прочитав о пожаре, Клементина прислала Черчиллю телеграмму, выразив беспокойство за него. Он ответил: «Сегодня утром получил вашу телеграмму и с удовольствием отметил, что вы меня не забыли. Сам пожар был захватывающим, мы даже, можно сказать, наслаждались. Жаль только, что такие веселые развлечения очень дорого обходятся. Увы, архивы превратились в прах за десять минут. Еще было очень странно оказаться в такой близости от этой жестокой стихии. Я не имел представления – кроме как по книгам – о силе и величественности сильного пожара. Целые помещения охватывало огнем, словно по волшебству. Столы и стулья вспыхивали, словно спички. Полы вставали дыбом, стекла лопались вдребезги. Крыша провалилась. Из каждого окна вырывалось пламя, а из середины дома гудящий вулкан выбрасывал в небо искрящиеся вихри».
В этом письме, отправленном 7 августа, Черчилль сообщил Клементине, что его брат Джек в этот день сочетался браком с леди Гвенделин Берти в Абингдоне. Все семейство Черчилль, как он выразился, «спикировало на автомобилях». В этом же письме Черчилль пригласил Клементину в Бленхейм. «Мне очень хочется показать вам это прекрасное место с садами, в которых мы найдем много уголков, где можно побеседовать, и много тем, на которые сможем поговорить». За этим письмом последовало второе. «Вам следует ехать поездом из Саутгемптона в Оксфорд через Дидкот. Я встречу вас в Оксфорде на машине, если вы телеграфируете время прибытия».
В письме Черчилль упомянул «эти ваши странные загадочные глаза, тайну которых я так страстно желаю понять. Но я глуп и неловок в общении с женщинами и, разумеется, замкнут и необщителен. На этом пути меня ждет одиночество».
Клементина приехала в Бленхейм. Первые два дня Черчилль слишком стеснялся, чтобы предложить ей выйти за него замуж. На третье утро кузен Санни зашел в его спальню и стал убеждать быстрее встать и не упустить шанс, возможно навсегда. Черчилль внял совету и пригласил Клементину на прогулку в сад. Во время прогулки начался дождь. Они укрылись в маленьком декоративном храме Дианы. Там Черчилль набрался мужества и спросил, не согласится ли она стать его женой. Она согласилась.
Пара решила держать помолвку в тайне, пока Черчилль не напишет об этом матери Клементины в Лондон. Но на обратном пути он встретил своего друга Ф. Смита и проболтался. Дома он написал матери Клементины: «Я не богат и не обладаю властью, но ваша дочь любит меня, и с этой любовью я чувствую в себе достаточно сил, чтобы взять на себя великую и священную ответственность. Думаю, я смогу дать ей счастье и положение, достойные ее красоты и добродетели».
Черчилль попросил Клементину взять письмо с собой, поскольку она собиралась в этот день вернуться в Лондон. Но в последний момент он решил составить ей компанию, а потом привезти в Бленхейм и мать, и дочь. Он уехал с ней в Лондон и вернулся с ними обеими специальным поездом. «Он очень похож на лорда Рэндольфа, – написала мать Клементины подруге. – В нем видны некоторые его недостатки и все его достоинства. Он добрый и ласковый, нежен к тем, кого любит, и ненавидим теми, кто не подпал под его обаяние».
Новость о помолвке Черчилля вскоре стала известна обществу. «Уверен, этот союз придаст вам новые силы, – написал Морли, – и облегчит крутой и тяжелый подъем, который вам предстоит». Через два дня Черчилль был в Суонси, где, выступая с большой речью на тему англо-германских отношений, обрушился с критикой на тех, кто пытается распространять в стране слухи, что война между Великобританией и Германией неизбежна. «Морская политика любой партии, которая хочет удержаться у власти, – говорил он, – должна базироваться на разумных мерах защиты своих берегов. Это обеспечит Британии мирное развитие и в то же время избавит нас от проклятия континентального милитаризма. Не существует столкновения интересов – крупных, важнейших интересов – между Британией и Германией ни в одной части мира. Они одни из наших лучших партнеров, и, если с ними что-то случится, не знаю, что произойдет с рынком нашей страны».
Тем, кто утверждал, что Германия представляет угрозу, Черчилль сказал: «Двум великим народам не за что драться. Нет такого приза, за который можно было бы соперничать, и нет места, где можно было бы столкнуться. Есть тысяч пятнадцать смутьянов, жуликов и ворчунов в Британии и Германии, кто говорит об опасности войны и хочет этой войны. А что остальные? Что остальные сотни миллионов человек, живущих на островах и в Германии? Неужели мы все такие бараны? Неужели демократия двадцатого века настолько слаба, что не может проявить свою волю? Неужели мы все станем куклами и марионетками, которых можно дергать за веревочки вопреки нашим интересам, а мы будем биться в отвратительных конвульсиях? Нет, у меня глубокая и неколебимая вера во внутреннюю доброту великого народа. Я верю, что трудящиеся всего мира имеют общие интересы. Я верю, что так называемая «международная солидарность трудящихся» является огромным благом, дарованным всем народам».
Весь август Черчилль предавался размышлениям о процедуре арбитража, которая вынуждала его вмешиваться в каждый трудовой конфликт в торговле или промышленности. В начале сентября он понял, что требуется некая более формальная и постоянная структура. Он предложил создать действующий третейский суд, состоящий из двух представителей рабочих, двух предпринимателей и председателя, назначаемого Министерством торговли. Суд должен собираться в любое время, когда этого потребуют обе стороны. Кабинет одобрил план Черчилля, и он немедленно был приведен в действие. В течение двенадцати месяцев суд разобрал семь трудовых споров.
Черчилль и Клементина планировали свадьбу на середину сентября. Но даже в этот короткий период помолвки невеста заколебалась. «Она увидела лицо единственной реальной соперницы, которую ей доведется узнать за все пятьдесят семь лет супружеской жизни, – писала позже ее дочь Мэри, – и в какой-то момент струсила». Этой соперницей была общественная жизнь и политика, которая, по словам ее дочери, «имела постоянные притязания на его время и интересы». Пока Клементина раздумывала, брат Билл напомнил ей в письме, что она уже разорвала две помолвки и что ей не стоит выставлять себя на посмешище и унижать такого популярного человека, как Черчилль. «Но сильнее братских увещеваний, – писала Мэри, – подействовали тепло, энергичная настойчивость Черчилля и его абсолютная уверенность в будущем, которые смели одолевающие ее сомнения».
За неделю до свадьбы Черчилля профсоюз электриков обратился к нему с просьбой стать председателем второго заседания третейского суда по разбору трудового спора. Он согласился. Сторона, которой угрожали локаутом, приняла компромиссное предложение Черчилля пойти на снижение заработной платы в обмен на обещание не сокращать рабочие места в течение полугода. Мнения опять разделились почти поровну – 4606 высказались за и 3739 против предложенного плана. Но это укрепило репутацию Черчилля как переговорщика. В этой роли он неоднократно выступал на протяжении всей своей карьеры.
Через три дня после заседания третейского суда состоялась свадьба. Церемония прошла в Вестминстере, в церкви Сент-Маргарет – приходской церкви палаты общин. Черчиллю было тридцать три года. Невесте – на десять лет меньше. Большинство коллег по кабинету находились в отпуске. Пятеро, в том числе премьер-министр, – в Шотландии. Со свадебной речью выступил бывший директор школы Черчилля, мистер Уэлдон. На церемонии присутствовали также его бывший учитель математики Майо и Ллойд Джордж, который подписал свидетельство о браке. Король Эдуард VII прислал свадебный подарок – трость с золотым набалдашником. Черчилль пользовался ею до конца жизни.
«Какое облегчение – церемония закончилась, и закончилась благополучно, – написал Черчилль матери из Бленхейма в первый день медового месяца. – Все прошло хорошо во всех смыслах. Клемми счастлива и прекрасна. Только погода немного сурова. Мечтаем о жарком итальянском солнце». На недолгое время молодожены вернулись в Лондон, в дом, которые он снял по адресу Болтон-стрит, 12. Затем поехали в Италию. Сначала – в деревню Бавено на озере Лаго-Маджоре, потом – в Венецию. «Мы бездельничаем и занимаемся любовью, – писал Черчилль матери. – Хорошее и серьезное занятие, чему в истории есть немало примеров».
Из Италии Черчилль повез жену в замок барона де Фореста в Эйхгорне. Вернувшись в Британию, он представил ее своим избирателям в Данди, где произнес речь о возможностях, которые открываются благодаря участию государства в социальной сфере. Асквит и Ллойд Джордж только что приняли решение об установлении государственной пенсии людям старше семидесяти. «Эта мера, – сказал Черчилль, – знаменует внедрение в нашу социальную систему совершенно нового принципа отношения к бедности, и этот принцип, будучи принятым, должен развиваться. Существует потребность непосредственного участия государства в решении вопросов безработицы, неквалифицированного и детского труда. Все должны понимать жестокую пропасть нищеты. Многие известные люди хотели бы закрыть на это глаза, но гораздо больше тех, кто готов спуститься в эту пропасть и сразиться с ее дьяволами. Так порой вы видите, как после взрыва в шахте отряд спасателей бесстрашно направляется в дым и пар».
30 ноября Черчиллю исполнилось тридцать четыре года. Он поставил перед собой цель – разработать систему страхования от безработицы, в которой принимало бы финансовое участие и государство. В то же время, пока он прорабатывал основные принципы своей системы, коллега по кабинету министров Реджинальд Маккенна, первый лорд Адмиралтейства, выступил за расширение строительства боевых кораблей и обратился к кабинету с просьбой одобрить строительство в 1909 г. шести линкоров класса «Дредноут». Это была бы очень большая нагрузка на бюджет. Черчилль и Ллойд Джордж выступали за то, чтобы деньги, требующиеся на строительство хотя бы двух кораблей, были направлены на социальную реформу. Консервативная партия, напротив, выступала за строительство восьми. Пока бушевали споры по этому поводу, Черчилль вновь стал объектом насмешек консерваторов. «Почему Черчилль так ведет себя? – говорили они. – Разумеется, дело не в его убеждениях или принципах. Смысл лишь в том, чтобы насмешить людей».
Черчилль активнее других настаивал на том, что Британия должна сохранять свое господство на море. Вместе с тем он был убежден, что в наступающем финансовом году для этого достаточно заложить четыре новых линкора, оставив средства на страхование по безработице. Этот план уже был готов для представления в кабинете министров. Черчилль изложил его 11 декабря. Страховой взнос должен составлять 4 пенса в неделю. Страховка должна покрывать 15 недель нетрудоспособности в случае заболевания или травмы на производстве. Взнос должен распределяться следующим образом: 2 пенса выплачивает работник из своей зарплаты, по одному пенсу – работодатель и государство. В дальнейшем он предлагал изменить финансовую составляющую с тем, чтобы работник и работодатель платили по 2 пенса и еще полтора пенса выплачивало государство. Непосредственными бенефициарами его предложения могли бы стать три миллиона рабочих, занятых преимущественно в кораблестроении и машиностроении.
Чтобы страхование по безработице не было сорвано встречным иском сторонников строительства большого флота, Черчилль поддержал возражения Ллойд Джорджа против соображений Маккенны обилием статистических данных. «Я кельт, – написал ему Ллойд Джордж после заседания кабинета министров, – и вы простите меня, если скажу, что, пока вы громили эскадрон Маккенны, я живо представил, как ваш отец с гордостью смотрит на то, как умело и решительно его блестящий сын одерживает победу в деле, которому он посвятил всю свою жизнь и карьеру».
Сначала Асквит поддержал строительство шести новых линкоров в 1909 г. Он сердито писал жене: «Черчилль и Ллойд Джордж совместными махинациями собрали всю либеральную прессу в один лагерь. Оба смутно намекают на собственную отставку (что есть блеф), хотя были моменты, когда я готов был уволить обоих». Споры продолжались четыре месяца, после чего сам Асквит предложил, как и хотели Черчилль с Ллойд Джорджем, заложить в 1909 г. только четыре новых линкора. Он успокоил сторонников большого флота тем, что в следующем году будет заложено еще четыре.
Военно-морской флот не пострадает от такого решения, предполагал Черчилль. Но «битва за дредноуты» снабдила его противников из консервативного лагеря новым оружием. Критики даже не подозревали о предложениях, сделанных им на заседании подкомитета национальной обороны 25 февраля 1909 г. Тогда впервые был поднят вопрос об аэронавигации. У одного из родоначальников самолетостроения Ч. С. Роллса поинтересовались возможностью использования самолетов Райта в военных целях. Но Черчиллю этого было мало. Как зафиксировали в секретном отчете об этом заседании, «мистер Черчилль считает, есть опасность, что эти предложения сочтут слишком дилетантскими. Проблема использования аэропланов – проблема особой важности, и мы должны связаться с мистером Райтом и воспользоваться его знаниями». С этого времени Черчилль станет пристально интересоваться развитием авиации, посещать ежегодные авиашоу в Хендоне, заведет дружбу с авиаторами и будет всячески поддерживать их во всех начинаниях и экспериментах.
В то же время Черчилль был по-прежнему занят социальными реформами. В письме Асквиту после Рождества 1908 г. он объяснял, что в связи с трудностями, возникшими из-за включения в страховку по безработице инвалидности, он в первую очередь займется организацией бирж труда. Кроме того, ему хотелось видеть какую-нибудь форму государственного контроля над железными дорогами, который должен обеспечить защиту интересов предпринимательства. «Но самое главное, – писал он, – мы должны смотреть вперед и разработать жесткие скоординированные планы на ближайшие два года. Должна быть разработана социальная политика, которую одобрят обе палаты и которая должна оставить нестираемый след в истории страны». Среди законопроектов, которые он готовил, был и направленный против злоупотребления низко оплачиваемым трудом. «Меня это волнует лично, – пояснял он Асквиту, – и, надеюсь, страну тоже волнует. Во всяком случае, я уверен, что эта нелегкая работа должна быть сделана, и сделать ее должны именно мы».
Во втором письме Асквиту, за три дня до Нового года, Черчилль настаивал: «Есть возможность поддержать волонтерские организации, занимающиеся улучшением социальных условий. Менее десяти миллионов фунтов в год, и не на облегчение положения, а лишь на создание механизмов дадут возможность бедноте почувствовать, что они живут в совсем другой Англии». Сферой, в которой он хотел облегчить условия существования бизнеса, было банкротство мелких предприятий. Зимой он организовал конференцию в Министерстве торговли по изучению французского законодательства, которое продвинулось в этой области значительно дальше, чем британское. Один из присутствующих, Джон Бигэм, известный адвокат, позже изумлялся, насколько глубоко Черчилль погружен в тему. Но впечатление на него произвели, как он отмечал, «не только знания, но его энергия и широта взглядов – качества, с которыми он мог бы стать первоклассным адвокатом в суде».
Зимой Черчилль начал убеждать Асквита заняться разработкой законодательства в области страхования по безработице и инвалидности. К его разочарованию, Асквит решил отложить это до следующей сессии из-за сложностей, связанных с определением «длительная инвалидность». Из-за этой отсрочки план страхования, над которым так упорно трудился Черчилль, был представлен Ллойд Джорджем, который заработал на этом репутацию. Несмотря на эту неудачу, весной он разработал еще два законопроекта – билль о комиссиях по найму, направленный против злоупотребления неквалифицированным и низко оплачиваемым трудом, и билль о биржах труда. В основе обоих законопроектов, пишет он Асквиту 12 января, лежит «та же самая идея, что и у немцев, – совместное и равное представительство работодателей и трудящихся плюс опытный и беспристрастный участник».
На следующий день после этого письма Черчилль выступал в клубе Либеральной партии в Бирмингеме. «Куда бы ни упал взгляд реформатора, – говорил он, – повсюду он видит страдания, которые можно предотвратить и даже вообще устранить. В то время как «авангард» британского общества пользуется всеми удовольствиями в любом возрасте, наш «арьергард» вынужден бороться за жизнь в условиях хуже варварских. Главные надежды британский народ связывает с изменениями в общественной, а не в политической жизни, – говорил Черчилль. – Люди практически ежедневно видят вокруг картины разного рода страданий, с которыми не может смириться чувство гуманности или справедливости. Люди спрашивают: «Почему так мало сделано?» И они требуют, чтобы делалось больше». Призыв к изменению социальной политики Черчилль повторил 5 февраля в Ньюкасле. «Цель новой социальной политики, – говорил он, – дать народу участвовать в правительстве, открыть возможности карьерного роста талантливым людям всех классов, укрепить связи широких масс с органами власти». Через месяц он представил в правительство билль о комиссиях по найму. По его мысли, новые комиссии, в которых будут работать специальные инспекторы, должны иметь полномочия предъявлять иски работодателям, эксплуатирующим рабочих. «Под эксплуатацией, – писал он, – следует понимать либо оплату труда ниже минимума, установленного Министерством торговли, либо условия, наносящие вред физическому и социальному состоянию».
