Марсия Андес
Не подпускай меня к себе
Только сейчас, оказавшись здесь, я вдруг понимаю, что это совершенно другая дорога. В темноте я не сразу понял, но девушке надо было пройти до конца улицы и свернуть через пару проходов. Она ошиблась или что-то пошло не так? В этой части стоянка отреставрированная, мы же так можем попасть на камеры.
– Это не тот корпус, – неожиданно говорю я. – Петровский караулит с другой стороны, им в обход добираться минут пять. Надо предупредить его…
– Плевать, – тянет Матвей, ускоряясь.
Я достаю сотовый, чтобы написать Лёше о том, что план немного меняется, но не успеваю даже открыть диалог, потому что спутник Розиной замечает нас. Он смотрит в нашу сторону – на мгновение я думаю, что парень решит, будто мы просто прохожие, но все мои надежды рушатся.
Он ловко огибает Машу и скрывается внутри здания. А после происходит череда событий, которые перемешиваются, и всего за пару мгновений превращаются в безумный водоворот.
Я хватаю Матвея за локоть, чтобы остановить его и не позволить бездумно рвануть вслед за Сашей. Друг останавливается из-за моей хватки, резко одёргивает локоть, пытаясь высвободиться, задевает мой сотовый, который находится в другой руке. Телефон от сильного удара выскальзывает из пальцев и падает на асфальт. Матвей, воспользовавшись моим замешательством, срывается с места и бежит в сторону Маши.
– Стой! – пытаюсь окрикнуть друга, но тот уже ничего не слышит.
Я поспешно подбираю мобильник: экран треснут, корпус от удара открылся, и батарея отлетела куда-то в сторону. Искать её в свете тусклых фонарей у меня нет времени, поэтому я плюю на сотовый и бегу вслед за другом.
Нужно, как-то предупредить Лёшу. Просить об этом Машу нет смысла, ведь только у меня есть номер, который, как назло, находится в разбитом телефоне.
– Егор, – девушка пытается остановить меня, но я проношусь мимо и скрываюсь в темноте подземной стоянки временно закрытого на ремонт торгового центра.
В груди всё трепещет, словно тысяча птиц с криком пытается вырваться на свободу и разорвать меня в клочья. Я теряю Матвея из виду, но ориентируюсь по шагам, эхом разлетающимся в пространстве. Здесь нет ветра, но воздух холодный и давящий. Мчаться за неизвестностью в темноте, не зная, что можно ожидать за поворотом, неприятно и глупо, но адреналин, вызванный опасностью, зашкаливает, и я неожиданно понимаю, что мне нравится это чувство. Нетерпение, предвкушение и… азарт?
Я слышу голоса и удар металла о камень, эхом расползающийся по пространству, – моё сердце падает в желудок, и я вспоминаю выпускной, момент, когда Матвея ударяют монтировкой по голове. Перед глазами мелькают неприятные картинки, и я ускоряюсь.
Добираюсь до парней как раз в тот момент, когда Малийский пытается подняться на ноги. Его рука тянется к железной трубе, словно это спасательная фляга с водой, но Матвей наступает на его пальцы и нагибается, поднимая «оружие». Друг морщится и замахивается ногой, заезжая ботинком Саше по лицу и заставляя того перевернуться на спину.
В этом месте аварийное освещение, слева выезд во внутреннюю территорию центра, откуда тусклый свет фонарей врывается на стоянку и позволяет нам видеть друг друга.
Я замираю в паре метров от парней и осматриваюсь. Поблизости никого, только я, Саша и Матвей, жаждущий, наконец, получить свою месть. Парень упирается ногой в грудь Малийскому и нагибается, чтобы что-то сказать ему, и в этот самый момент я уже сомневаюсь, что смотрю на скромного мальчишку, который боялся подкатить к понравившейся ему девчонке и который никогда ни за что на свете не одобрил бы проявление мести.
Я вспоминаю фотографию, висящую у друга в комнате, думаю об улыбающемся парне, который везде искал один только позитив, и вдруг пугаюсь того, кто стоит передо мной и держит в руке железную трубу. Образ прошлого расплывается в дымке, оставляя место для реальности, и всё становится невероятно бессмысленным.
– Эй, чувак, ты полегче, – бросаю я.
– Что-то в тот раз этот урод полегче со мной не был, – Матвей толкает Сашу в бок, словно мешок с картошкой, а затем отступает.
Малийский переворачивается и сплёвывает кровь, пытаясь стереть её с подбородка.
– Это не я тебя поломал, – хрипит он.
– Заткнись, – Матвей снова заезжает ему по лицу, и тот со стоном перекатывается на другой бог.
Я прячу руки в карманах и наблюдаю за ними. Что друг собирается делать? Он уже показал, что настроен решительно, завалил Сашу и доказал своё превосходство, что же дальше? Надеюсь, он не собирается заходить слишком далеко? Мы же так не договаривались…
Матвей неожиданно замахивается, собираясь ударить противника со всей силы, и всё внутри меня замирает, охваченное холодом. Тело двигается само по себе. Я делаю выпад вперёд и перехватываю замах как раз в тот момент, когда удар должен достигнуть цели и, как минимум, сломать Саше плечо.
– Ты что творишь? – выпаливаю я, отталкивая друга в сторону. – Мы же договорились без подобного. У тебя совсем крышу снесло?
– А ты думаешь, что он просто отступится? – рычит друг. – Он подотрёт свои сопли и вернётся. Мы должны разделаться с ним сейчас.
– Сдурел? – выпаливаю я. – Хочешь под статью залететь?
– Да мне уже плевать, – Матвей толкает меня в плечо, заставляя отойти в сторону.
В это время Малийский поднимается на ноги и делает попытку сбежать, но друг настигает его и ударяет трубой по ногам. Парень падает на колени, и следующий удар приходится ему в спину.
– Перестань, твою мать! – хватаю друга за шкирку и оттаскиваю от Саши, который со стоном заваливается на бок.
– Не трогай меня! – Матвей резко разворачивается и заезжает трубой по моему левому плечу – я отшатываюсь, спотыкаюсь о собственные ноги и падаю.
Я испуганно смотрю на Матвея снизу вверх, совершенно не узнавая своего друга. Он тяжело дышит, растерянно впиваясь в меня взглядом. Кажется, ни я, ни он не ожидали этого удара. Матвей отступает на шаг и неуверенно трясёт головой.
– Изви.. – парень осекается, смотря куда-то в сторону.
Я оборачиваюсь, и холод неожиданно скользит по моим венам, потому что я вижу четверых парней, один из которых держит за локоть Машу. Поспешно поднимаюсь на ноги, отступая к другу.
– Вы же не думали, – позади нас хрипит Малийский, – что я поверю в этот бред про Соню?
Я осматриваю четверых парней: у двоих из них биты, один держит девушку, третий с монтировкой.
– Машу отпусти, – заявляю я.
Девушка обеспокоенно хмурится, скользя по нам взглядом, но понять, испугана она или же нет, сложно. Малийский с трудом поднимается на ноги, снова сплёвывая кровь, и машет рукой. Парень расслабляет пальцы, позволяя Розиной вырваться и отшатнуться в сторону, – звук каблуков эхом разлетается по пространству и стихает.
– Ну, наконец-то, – тянет Матвей, перехватывая трубу. – Мой с монтировкой.
Я кошусь на друга – его губы расплываются в улыбке.
Медленно склоняю голову к плечу, разминая шею, и коротко вздыхаю. Это просто бой, обычный спарринг, просто немного усложнённый. Я справлюсь.
Я почему-то думаю о Соне и о том, что девушка не знает, где я и чем занимаюсь. Интересно, что бы она сказала?
Я срываюсь с места и первым бегу в сторону одного из противников. Нагибаюсь, пропуская замах битой над головой, ударяю кулаком по ноге, затем по челюсти снизу, хватаю парня за куртку и дёргаю на себя, сбивая с ног. Бита выскальзывает из его руки и катится по полу. Второй парень пытается ударить меня с другой стороны – я поднимаю руку, и деревянная бейсбольная бита врезается прямо в мою кость предплечья. Больно.
Второй рукой я хватаю парня за плечо и ставлю подножку, заваливая на пол.
Удар приходится мне в челюсть, когда я отвлекаюсь на Матвея, и голова неожиданно начинает гудеть, словно кто-то только что ударил металлической трубой по огромному колоколу, но это меня не останавливает: я замахиваюсь и ударяю противника в лицо с такой силой, что отправляю его в нокаут.
Где-то звенит металл, в ушах пульсирует кровь, адреналин зашкаливает. Единственная мысль, которая вертится у меня в голове: мне нужно кого-нибудь ударить, пока они не добрались до меня. Кто-то вскрикивает из-за боли, а потом глухой удар, сопровождающийся моим сдавленным стоном, приходится мне в плечо. В следующий момент я разворачиваюсь и останавливаю биту другой рукой, отправляя противника левым хуком в нокаут. Парень отшатывается и падает.
Я разворачиваюсь, чтобы найти Матвея, но не могу сфокусировать взгляд на ком-то конкретном. Всё пульсирует и расплывается, сердце бьётся так быстро, как никогда в моей жизни, я пытаюсь проглотить ком, застрявший в горле, но ничего не получается.
Я вижу Машу, одиноко стоящую в стороне, и она мне кажется такой маленькой и хрупкой, что даже становится страшно. Вижу Матвея, сидящего на противнике и зверски избивающего его. Остальные трое валяются на полу. Два в отключке, один пытается подняться, но безрезультатно.
Но где Малийский?
Скольжу взглядом по стоянке, но не нахожу Сашу. Где он? Сбежал? Улизнул, пока мы были заняты дракой? Тогда его не схватит Петровский, и весь план полетит к чертям. Надо…
Неожиданно загораются дальние фары машины и ослепляют меня, заставляя отступить. Я закрываю лицо предплечьем, слышу, как ревёт двигатель, и понимаю, что парни решают сбежать, пока не стало ещё хуже. Машина ревёт, словно дикое животное, а потом срывается с места.
– Егор! – крик Розиной эхом разлетается по стоянке.
Авто двигается ко мне – я отступаю, думая, что оно завернёт в сторону, чтобы выехать из здания и вырваться на улицу, чтобы исчезнуть в вечернем осеннем городе, но машина этого не делает.
Я не успеваю отскочить в бок, потому что не ожидаю такого поворота событий. Машинально выставляю руки вперёд, будто надеясь, что это поможет мне избежать столкновения, а в следующую секунду авто врезается мне в живот и в буквальном смысле тащит назад, припечатывая к стене.
Боль пронзает моё тело настолько сильно, что я вскрикиваю. Авто снова ревёт и трогает назад – я заваливаюсь на пол. Перед глазами всё плывёт от дикой боли в животе и в спине. Меня тошнит, я чувствую себя настоящим яйцом всмятку. Перед тем, как потерять сознание, я вижу свет фар и лицо Маши, нависающее надо мной. В какой-то момент оно превращается в очертание Сони, растворяясь в дымке беспамятства, и я с сожалением думаю, что мог бы сейчас находиться в её объятиях, а не здесь, на стоянке закрытого торгового центра, на ледяном грязном полу.
Sneyll – Нам бы не жить в мире дураков
Егор.
Где я?
Мне тяжело дышать – лёгкие горят, словно я пробежал несколько километров без остановки. Всё в тумане, голова забита мыслями, но в то же время абсолютно пуста. Я не могу открыть глаза, они такие тяжёлые, словно превратились в камень, будто какой-то шутник намазал их клеем, пока я спал.
Тело ватное. Я понимаю, что проснулся, но никак не могу вырваться из дымки полусна и ворваться в реальность. Где-то далеко навязчивое пиканье пытается разбудить меня, но все попытки с треском проваливаются.
Время с момента моего «пробуждения» до открытия глаз кажется вечностью. Я тону в вязкой пучине своего сознания, пытаясь зацепиться за берега и выбраться из засасывающего болота. Я иду ко дну, не в силах справиться со своим собственным телом. Чувствую себя запертым в клетке, обездвиженным, сломанным, бесполезным.
Бессилие порождает панику и ужас, и я беззвучно кричу, не слыша собственного голоса.
И только пройдя через этот ад, я с трудом разлепляю налитые свинцом веки и сквозь небольшую щель пытаюсь разобрать, где я нахожусь.
Всё расплывается – пробую пошевелить пальцами рук, но удаётся с трудом. Они вздрагивают, но не более. Сил вообще нет, мышцы ватные и непослушные.
Стараюсь сделать глубокой вдох, но лёгкие охватывают болью, и я замираю.
Всё в тумане. Сфокусировать взгляд не получается, и мне требуется много времени, чтобы понять, что я нахожусь в помещении не один.
Кажется, это больница. Я вспоминаю то, что случилось со мной. Свет фар, авто, вонзившееся мне в живот и припечатавшее к стене. Лицо Сони. Нет. Это была не она. Это была её сестра.
Здесь двое. Голоса заползают мне в уши медленно и тягуче, смысл слов я понимаю не сразу, да и разобрать всё у меня не получается. Я пытаюсь подать знак, что очнулся, но сил совершенно нет. Я словно под водой: воздух заканчивается, но вынырнуть я не могу, потому что к ногам привязан тяжёлый груз, который тянет меня всё ниже и ниже.
С трудом понимаю, что это мой отец и доктор. Они не видят, что я пришёл в себя. Стоят где-то близко, но так далеко, что хочется скулить.
– …обследование…перелом позвоночника…частичное повреждение спинного мозга…
С трудом удаётся пошевелить рукой. Пытаюсь приподнять голову от подушки, но не получается. Сознание медленно, но верно возвращается ко мне, но дымка, которой оно накрыто не исчезает.
– Скажите, это лечится? – голос отца отвлекает меня, и я оставляю попытки сесть.
– Частичное повреждение – это не полное, – говорит врач. – У него есть все шансы встать на ноги. Скорее всего, понадобится операция. При должном курсе реабилитации, большая вероятность, что он снова сможет ходить.
Снова сможет ходить? О чём они говорят? Я ведь…
Всё внутри меня замирает, потому что я только сейчас замечаю, что не чувствую ног. Вообще. Словно их нет, будто их отрезали. Я понимаю, что они есть, должны быть, но не могу пошевелить ими. Они не двигаются, они словно куски мяса…
– Но придётся исключить тяжёлые нагрузки…
Я уже не слушаю доктора, потому что мои мысли заполняет одна единственная мысль: я не чувствую ног.
Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую…
Страх охватывает меня до такой степени, что я не могу даже дышать.
– С боксом придётся завязать.
Я не чувствую ног.
– Даже если позвоночник полностью восстановится и парень сможет встать на ноги, есть большие риски, что тело не выдержит нагрузки. Последствия могут быть разными, от сильной боли в спине, до полного паралича ног. В худшем случае, может отказать всё тело. Летальный исход тоже исключать нельзя.
Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую ног.
– Да что я вам объясняю, – врач вздыхает. – Даже без спорта осложнения могут быть разнообразными. Это травма позвоночника. Есть вероятность, что он вообще не сможет ходить.
Забыть о боксе? В смысле? Да я только и живу ради него, как мне взять и забыть о нём?
Руки начинают дрожать, и я стискиваю одеяло пальцами. Отчаяние охватывает всё моё тело, воздуха не хватает, кажется, что стены сужаются и сдавливают меня со всех сторон. Хочется прямо сейчас встать и доказать им, что все слова доктора – враньё. Я могу ходить. Я буду ходить. И я не брошу бокс, они не посмеют отобрать его у меня!
Писк приборов усиливается, и тело начинает трясти. Всё сливается в один круговорот, я слышу голос врача, который зовёт медсестру, крепкие руки хватают меня, но я пытаюсь оттолкнуть их.
А потом я кричу так громко, что горло разрывается от неприятной боли. Лица мелькают перед глазами, голоса сливаются, а когда в меня вкалывают какую-то гадость, я снова погружаюсь в темноту, забывая про слова о том, что я больше не смогу заниматься боксом.
Я забываю обо всём.
В следующий раз пробуждение даётся мне проще. Я открываю веки и смотрю в потолок, пытаясь вспомнить, кто я и что здесь делаю. Голова пустая, я полностью спокоен.
– Егор, – женский голос проникает в мою голову, но я не сразу реагирую на него.
Только через несколько секунд я поворачиваю голову направо и смотрю на девушку, которая сидит возле моей кровати. Сначала я думаю, что это Соня, но потом понимаю, что это не она. Это Маша. Девушка смотрит на меня так, словно готова разреветься. Её глаза красные, взгляд уставший.
Я пытаюсь пошевелить рукой, но не могу. Опускаю взгляд и вижу, что мои руки привязаны ремнями к краям. Я полностью обездвижен.
– У тебя был приступ, – Розина замечает мой взгляд.
Я ничего не отвечаю. Приступ? Что ещё за приступ?
– Прости, – шепчет она, обнимая себя руками. – Я должна была вас остановить. Я такая дура.
Маша шумно втягивает в себя воздух, но это не помогает ей. Девушка всхлипывает, закрывая лицо ладонями. Я бессмысленно смотрю на неё. Хочется поднять руку и потрепать Розину по голове, сказать, чтобы она перестала реветь. Ненавижу, когда девушки рыдают.
Я смотрю на белоснежное покрывало, которое накрывает меня, и на несколько секунд зависаю. Не понимаю, что происходит. Наверное, в меня вкололи слишком много успокоительного, потому что я совершенно ничего не чувствую.
А потом я вспоминаю, как проснулся в прошлый раз, когда услышал слова врача о том, что я не смогу больше заниматься боксом.
Мои ноги. Я их не чувствую. Они не двигаются, как бы я не пытался.
– Развяжи меня, – голос хриплый. Девушка озадаченно смотрит на меня. – Я спокоен. Всё нормально.
Маша медлит, но потом всё-таки расстёгивает ремни, сковывающие мои движения. Я подношу руки к глазам и смотрю на них, легко сжимаю их в кулаки, а затем без сил опускаю на кровать.
– Что произошло тогда? – безразлично тяну я.
Розина смахивает слёзы и недолго молчит.
– Тебя Малийский сбил, – бормочет девушка. – Потом ты отключился. Матвей добрался до Саши раньше, чем он успел уехать. Вытащил его из машины и вырубил. Связался с вашим другом из полиции, и те вызвали скорую. Они поймали всех. Всех пятерых. У меня недавно брали показания, сказали мне, что Малийскому минимум лет десять светит за все его преступления. Но…
Она снова всхлипывает.
– Круто, – безразлично бросаю я, смотря в потолок.
– Прости меня, – снова тянет Маша. – Я во всём виновата.
– Это не так, – прикрываю глаза, пытаясь почувствовать хоть что-нибудь. Злость, отчаяние, радость, обиду, страх. Ничего не выходит. В моей душе бессмысленный штиль. – Я втянул тебя в это. Хотел помочь другу. Без тебя мы бы всё равно не отступили. Могло быть и хуже.
– Хуже, – её голос дрожит. – Ты… – она осекается. – Ты же…
Я не отвечаю.
Что я? Инвалид? Да. Конечно.
– Соня знает?
– Да, – Розина прикусывает губу. – Она меня ненавидит. Винит меня во всём. Я должна была сделать всё, чтобы вас остановить…
– Да хватит уже, – прошу я. – Что сделано, то сделано. Бесполезно винить себя, мы все виноваты.
Я снова открываю веки коротко вздыхаю. Холодно. Почему мне так холодно?
– Я позову твоего отца, – Маша поднимается на ноги.
Я ничего не отвечаю. Мысли снова путаются, и я тону в бессмысленности своего существования. Дверь хлопает, я остаюсь в одиночестве, и тоска неожиданно проникает в мои лёгкие, словно только и ждала, чтобы остаться наедине со мной. Губы дрожат, и я прикусываю их с такой силой, чтобы боль отрезвила меня.
Это конец. Конец для всего, что было мне дорого…
Jоhnyboy ft. KSENIA – Метамфетамир
Соня.
– …фольксваген пассат третьей серии девяностых годов, начала двухтысячных… – читает полицейский. – Номера…
– Да. Вроде. Я не разбираюсь в машинах, – бормочет Маша.
Я стою в стороне и прожигаю взглядом спину сестры, пытаясь сдержать всю свою злость и обиду, которая переполняет меня. Как она могла? Почему мне ничего не сказала? Это вообще не её дело, зачем она полезла в это? Из-за неё…
Мужчина благодарит Машу и уходит. Она недолго стоит спиной ко мне, а затем оборачивается. Её взгляд натыкается на меня, и девушка замирает. Она бледная и уставшая, явно недавно плакала, но в этот момент я не испытываю к ней жалости.
– Соня… – она делает шаг ко мне, но я отступаю.
– Довольна? – выдыхаю я. – Как ты могла?
– Я не… – её голос дрожит, но это вызывает во мне лишь новую волну злости.
– Это ты виновата. Он… – я осекаюсь и опускаю голову. Губы начинают дрожать. – Ненавижу тебя! – выпаливаю я и разворачиваюсь, чтобы она не видела моих слёз.
Я так зла, что готова срываться на всех подряд. Разрушать и уничтожать всё на своём пути, ненавидеть и отталкивать тех, кто меня окружает. Если бы Маша не помогала им, всё было в порядке, Егор бы не пострадал так сильно, он ведь вообще не при чём…
Чёрт… Я ведь знала, что они не отступятся. Я должна была догадаться, что они попросят её. Почему я чувствую себя такой беспомощной? Если бы я только могла всё исправить…
Егор Штормов, лучший боксёр нашего города, мечтавший выйти на профессиональный ринг, дышащий поединками и драками, живущий мыслями о спаррингах, теперь прикован к инвалидной коляске.
Каждый из нас, кто был причастен к этому, обвиняет себя. Маша, Матвей и я. Все мы виноваты.
Он говорит редко и мало, не улыбается, постоянно просит оставить его в одиночестве. Не смотря на обещание врачей, что парень пойдёт на поправку и сможет встать на ноги, Егор не блещет оптимизмом. Его когда-то пронзительные голубые глаза заволакивает дымка. Они становятся безжизненными и холодными.
Он ничего не говорит об этом, но я знаю, что ему тяжело. Чертовски тяжело.
Я собираю все свои силы и пытаюсь не терять позитива, надеясь, что его хватит на нас обоих. Бросить его сейчас я не могу, не посмею. В тот раз я хотела избежать подобных последствий, поэтому и разорвала все связи, но сейчас, если я уйди, это убьёт его. Я буду рядом, даже если он не встанет, если не сможет ходить, если останется в коляске до своей смерти.
– Погода хорошая, – тяну я, осторожно толкая кресло по хрустящему снегу.
Егор не отвечает.
Он говорит мало. Со мной почти никогда. Коротко отвечает на вопросы или же просит о чём-нибудь.
Сейчас начало января, спустя два месяца после того случая. Сегодня морозный день, и солнце ослепляет своими холодными лучами. Здесь тихо и одиноко, здания окружают, деревья местами нависают и прячут нас в своих безжизненных руках.
Операцию Егора откладывают три раза. То из-за его состояния здоровья, то из-за каких других причин. Мне ничего не говорят, но я знаю, что через неделю должны одобрить четвёртую попытку. Его увезут в Москву к хорошим хирургам, он пройдёт курс реабилитации и встанет на ноги. У врачей хорошие прогнозы.
Я останавливаю коляску возле небольшого замёрзшего пруда и дышу в варежки, чтобы согреть руки. Смотрю на Егора, но отсюда не вижу его лица, только шапку и ссутуленные плечи. Жалость накатывает на меня, но я трясу головой, чтобы отбросить её в сторону. Шторма нельзя жалеть, он этого не потерпит.
– Через неделю назначат дату операции, – оптимистично тяну я. – Готов?
Штормов не реагирует. Вряд ли он ответит, так что я решаю снова нести очередной бред, чтобы молчание не уничтожало ни его, ни меня, но не успеваю.
– А смысл? – его голос ровный и уставший. – Всё в пустую.
– Эй, – я огибаю коляску и сажусь перед ним на корточки. Беру Егора за руки и улыбаюсь. – Не говори так. Ты сильный. Ты выздоровеешь.
Парень смотрит на меня таким безразличным и пустым взглядом, что всё внутри меня сжимается. Он словно видит меня насквозь, знает все мои секреты и тайны. Его голубые омыты напоминают мне глаза старика, ожидающего смерть.
Раньше они ассоциировались у меня с чистым небом, в котором играют отблески солнца, но сейчас они больше похоже на лёд.
Я вздыхаю и целую его в щёку.
– Ты же знаешь, я буду рядом, – в очередной раз говорю я.
– Да хватит! – неожиданно вскрикивает Шторм, хватая меня за куртку, словно собираясь ударить. Это впервые за всё время, когда парень повышает голос и вообще проявляет хоть какие-то эмоции. – Ты себя слышишь хоть?! Я инвалид!
Он толкает меня так сильно, что я падаю на заснеженную дорогу.
– Я, мать его, грёбанный инвалид! – орёт Егор.
Он со злости ударяет кулаками по подлокотникам. Я сижу на снегу и смотрю на него снизу вверх, сдерживаясь, чтобы не разреветься. Мне так больно из-за того, что я не могу помочь ему, что ничего не в силах сделать, чтобы ему стало легче.
– Егор, – тяну я. – Ты же знаешь, что говорят врачи. Ты поправишься. Всё будет хорошо…
– Да пошла ты, Розина, – с ненавистью выплёвывает Штормов. – Хватит с меня твоей жалости. Ты поправишься, Егор. Всё будет хорошо, – передразнивает меня он. – Ничего не будет хорошо, – он хватается за колёса, чтобы развернуть коляску, но не делает этого. – Тошнит уже. Играешь тут в любящую жену, словно я овощ, не способный двигаться.
Горло сдавливает, и я перестаю дышать, чтобы сдержать слёзы.
– Да что ты такое говоришь, – я с трудом поднимаюсь на ноги. – Ты же знаешь, что я люблю тебя. Даже не думай, что я брошу тебя после всего, что случилось.
Парень фыркает и коротко смеётся, и я даже удивляюсь.
– Хватит с меня этого дерьма, – он качает головой, шмыгая носом. – Все вы только и делаете, что жалеете меня. Егор то, Егор это. Да что ты понимаешь, – парень не смотрит на меня. – Бокс был всем для меня, я не умею жить по-другому. Даже если я встану на ноги, всё бессмысленно.
Я прикусываю губу. Нет, всё не может быть бессмысленным. Мы прошли через столько преград, чтобы быть вместе, одно это достойно того, чтобы жить.
– Уходи, – бросает Егор. – Проваливай.
– Что? – не понимаю я.
– Проваливай, – злится Шторм. – Не хочу тебя видеть. Ты во всём виновата. Если бы ты не появилась в моей жизни, ничего бы не произошло. Всегда знал, что проблемы вечно из-за баб.
– Егор, – обида сдавливает меня. – Я люблю тебя. Ты не можешь…
Штормов вскидывает голову и смотрит на меня с такой яростью, что я отступаю.
– Я сказал, убирайся из моей жизни, Розина. Никогда больше не попадайся мне на глаза. Я не хочу любить ту, которая забрала у меня смысл жизни. Всё кончено.
Земля уходит у меня из-под ног, и я ощущаю, как проваливаюсь в глубины ада. Тихо выдыхаю, не понимая, что чувствую сейчас. Обиду, злость или вину? Хочу прикоснуться к Егору и сказать, чтобы прекратил нести эту чушь, но руки словно отнимаются. Я забываю, как дышать. Я просто стою и смотрю в глаза Егора Штормова, который разрывает меня на куски своей ненавистью.
Он действительно верит в то, что говорит?
Мои губы беззвучно шевелятся, пытаясь что-то сказать, но всё остальное в моём теле отказывает. Неужели именно здесь в парке больницы наши пути разойдутся? Могу ли я сделать хоть что-то, чтобы не допустить этого?
Егор отводит взгляд в сторону, хватается за колёса и уезжает прочь.
Двигайтесь, ноги. Мне нужно догнать его и ударить, чтобы он одумался.
Кричи, голос. Я должна остановить его, окрикнуть.
Я должна сделать хоть что-то, а не стоять посреди заснеженной дороги и смотреть вслед уезжающему человеку, которого безумно люблю и который только что раздавил все мои чувства.
Но я ничего не делаю, и Егор Штормов скрывается за поворотом корпуса больницы, уничтожив всё, что было нам дорого.
Уничтожив наш мир.
И уничтожив нас.
Конец 1 части.
