Сергей Николаевич Марков
Летопись Аляски
Слава Баранова гремела по Тихому океану. В 1804 году о нем узнал Тамеамеа Великий, король и преобразователь Сандвичевых (Гавайских) островов. Он послал к Баранову гавайского поселенца Кларка с предложением завязать торговые связи с гаванями Океании. Баранов уже носил титул «Главного правителя Русской Америки», имел чин коллежского советника. Остров Ситка был назван в его честь островом Баранова.
Летом 1804 года Писсарро Российский, правя парусным шкотом грозного «Ермака», поплыл к мятежной Ситке. В пути он бил бобров и замирял индейцев Якутатской области. На Ситку шел целый отряд кораблей: «Ермак», «Александр», «Ростислав», «Св. Екатерина». На соединение с этой флотилией с Кадьяка вышла красавица «Нева», только что завершившая первый поход вокруг света.
Баранов высадился на берег и утвердился в брошенном индейцами селении на высокой горе. Оттуда была хорошо видна крепость, где засели индейцы за толстыми стенами из лиственничных бревен, с помостами для пушек. Главный тойон Ситки Катлеян руководил обороной крепости. Баранов предложил ему сдаться, выдать пленных кадьяковцев. Но тойон, променявший дружбу с Барановым на барберовский ром, упорствовал и отвергал предложение о мире. Тогда Баранов пошел на приступ. Он бился с индейцами шесть дней. Рука его была прострелена насквозь. Наконец воины племени ситка оставили крепость. Баранов великодушно простил Катлеяну его измену и подарил тойону жезл с российским гербом, украшенный орлиными перьями. Русский флаг вновь развевался над островом Баранова.
Не прошло и года, как Новоархангельска и узнать было нельзя. Двадцать пушек стояло на турах новой крепости, за крепостными палисадами возвышался дом правителя, недалеко от него лежала площадь будущего города; посреди площади стояла мачта с флагом Российско-Американской компании. На берегу, ниже крепости, располагались лавки, кладовые, казармы с помостами для пушек, сушильни.
Неподалеку от поселка виднелся садик Баранова, окруженный частоколом; там проводил свой досуг Писсарро Российский. На досуге он много читал. Когда-то, на пути из Охотска к Аляске, терпя бедствия на Уналашке, Баранов все сокрушался, что оставил в Охотске книгу «Путешествия Джемса Кука». Теперь он имел в своем распоряжении сотни книг. По приказу из Петербурга, по собственному рвению, Баранов построил здание библиотеки на Кадьяке. На «Неве» и «Надежде» на Большую Землю было доставлено много книг, журналов, картин. Тут были сочинения Михайлы Ломоносова, басни Дмитриева, «Описание Камчатки» Крашенинникова, описание путешествий Макензи, Гирна, Ванкувера, Лаперуза, книги по истории Америки, Индии и Азии. Были и «Жизнь Робинзона Крузо, природного англичанина», руководство по металлургии и горному делу, пособия по разным ремеслам. Кадьякские эскимосы и алеуты рассматривали электрическую машину, портрет Суворова, картины Греза и Уткина. Кроме библиотеки, на Кадьяке был основан музей. Даже театр был в Русской Америке. В 1804 году, на святках, подштурман «Невы» Федул Мальцев давал на Кадьяке представления.
Но кажется ли удивительным, что в те годы алеуты и эскимосы Нового Света и даже индейцы изучали французский язык? А это было на самом деле. В «высшей» школе на Кадьяке в 1805 году подростков обучали и французскому языку, и географии, и математике. На островке близ Кадьяка жил отшельник, бывший серпуховской купец. Он обучал детей огородничеству, приручал зверей. Земледельческие опыты были успешны: Кадьяк имел свой картофель. В артели Сапожникова разводили рогатый скот. На Кадьяке были склады, в которых хранились запасы китового жира, лососины, ягод, кореньев, грибов, мяса горных баранов. Русские люди прочно обживали Новый Свет.
В 1805 году тридцать аляскинских поселенцев ходатайствовали перед Российско-Американской компанией о том, чтоб их оставили навсегда в Новом Свете. А в Ситке в 1805 году было очень голодно. Люди валились с ног от недоедания и цинги. От цинги не помогало пиво из еловых шишек – изобретение Баранова. Первонасельники Новоархангельска ели каракатиц, мясо чаек, воронов и белоголовых орлов. Припасов, доставленных с Кадьяка, не хватало.
Над Ситкой вновь нависла угроза войны с индейцами. Тойоны, получившие оружие от Барбера, строили крепостицы на островах Ванкуверовых проливов. Оттуда они делали набеги на русские промыслы, стреляли из фальконетов по ловецким ватагам и байдарам звероловов. Этой же осенью племя угалахмютов напало на Якутат. Воины в лосиных плащах умертвили двенадцать русских со Степаном Ларионовым, их начальником. Ночью, после резни в Якутате, туда пришли двести промысловых байдар передовщика Демьяненкова. Звероловы не решались пристать к берегу; несколько дней байдары провели в море, люди теряли силы. Налетел шторм, и большинство промысловых лодок пошло ко дну.
Корсар Барбер, вечный вестник несчастий, узнав о разорении Якутата, приплыл к Кадьяку. Он думал, что теперь-то он может напасть на остров, потому что большинство людей было на промыслах. Но в бухте стояло русское судно, а на кадьякской батарее бодрствовали пушкари. Барбер сосчитал одиннадцать пушек береговой батареи, пушки на русском корабле и поспешил уйти обратно в море.
Пристанищем Барбера были, видимо, острова Королевы Шарлотты, где индейские старшины при помощи белых пиратов выстроили крепости. На одной из них высилась батарея с восемнадцатью пушками. К этим островам пришел однажды капитан Портер. На его корабль приехал индейский тойон. Когда Портер разговаривал с гостем на шканцах, тойон вонзил свой двухконечный кинжал в грудь морехода. Началась резня. Из экипажа корабля уцелело лишь шесть человек. Об этом тоже должен был знать Барбер. И тем неустанней перекликались часовые на крепостных воротах Ситки и Кадьяка. Баранов спал с пистолетом под изголовьем.
Но смелые искания и походы не прекращались. В пасмурный февральский день Баранов в Новоархангельске вышел на берег залива для проводов «Юноны». Он провожал в Калифорнию комиссара первой кругосветной экспедиции, командора и кавалера мальтийского Большого креста св. Иоанна Иерусалимского – Николая Резанова. На пути в Калифорнию командор хотел зайти в устье Колумбии, осмотреть места, где Баранов собирался со временем построить верфи и основать русские поселения. Шторм не дал кораблю подойти к колумбийскому побережью, где незадолго до этого побывал байдарщик Сысой Слободчиков.
Русский корабль совершенно неожиданно появился в порту, близ миссии Сан-Франциско.
«Гишпанские гитары смешивались с русскими песельниками», – так писал Резанов о днях, проведенных в Калифорнии.
Прекрасно образованный и воспитанный, мальтийский командор сумел очаровать в Монтерее и Сан-Франциско всех испанцев и особенно дочь коменданта Сан-Франциско, прекрасную Консепсию де Аргуэлло. Резанов к тому времени был вдовцом; жена его, дочь Григория Шелихова, умерла за несколько лет до этого. Об увлечении Резанова, о его помолвке с Консепсией, о верности ее, о ее несчастной судьбе можно много рассказать. Фрэнсис Брет-Гарт воспел прекрасную Консепсию. В наше время русский поэт Александр Алланд посвятил Резанову и Консепсии свою поэму «Русская Америка».
В моей картотеке есть письма Н. П. Резанова, «исповедь частых приключений...», как он их называет. Они найдены в Вологде в наше время. Он пишет, как «ежедневно куртизируя гишпанскую красавицу», державинский секретарь не забывает о главном. Ведь в его руках была жизнь голодающей Ситки. Завоевав расположение губернатора обеих Калифорний дона Жозе де Ариллаго, коменданта монтерейского Жозе Нурриега де ла Гарро, иезуита отца Жозе и других, взяв приступом сердце дочери коменданта Сан-Франциско, Резанов одержал и последнюю победу. Он добился разрешения продать в Калифорнии русские товары и закупить съестные припасы. Братья Консепсии де Аргуэлло помогли Резанову в заготовках. Он погрузил на «Юнону» хлеб, мясо, масло и отплыл к Ситке. Обитатели Новоархангельска были спасены от голодной смерти.
Так первый русский корабль закончил свой поход к берегам Калифорнии.
Вскоре после возвращения Резанова из Сан-Франциско в Ситку на новом корабле «Николай» пришел Сысой Слободчиков.
В 1806 году Слободчиков привел семьдесят промысловых байдар к устьям реки Колумбии. Потом он прошел в Калифорнию, откуда двинулся к Сандвичевым островам. Он благополучно достиг владений Тамеамеа I, который так искал дружбы с Барановым. Слободчиков был первым русским человеком из Нового Света, которого увидели гавайцы. Аляскинский мореход зазимовал на Гаваях, – это было не похоже на зимовки в заливах Аляски или на скалах Уналашки. Как в сказке, жил Сысой Слободчиков в стране вечного лета, среди пальм и мимоз, при дворце короля-великана, питался кокосами и свининой после аляскинской голодухи. Тобольский мужик Слободчиков заключил с владыкой Гаваев торговый договор. Баранов получил возможность закупать у короля плоды хлебного дерева, сандал и жемчуг. Тамеамеа Великий послал со Слободчиковым подарок Баранову – драгоценный плащ из перьев тропических птиц – одеяние королей и высоких вельмож Сандвичевых островов.
И в Кантон пришли люди Баранова; туда плавали из Ситки в то время Быкадоров и Торопогрицкий менять бобров на китайские ткани.
Между тем Николай Резанов спешил в Россию. В Якутске и Иркутске он всячески приближал к себе мичмана Штейнгеля. «Резанов, – пишет Штейнгель, – дал мне слово, что возьмет меня с собою в Нью-Йорк для сопутствования ему, через Орегон в Калифорнию, в порт Сан-Франциско, где намерен был жениться на дочери коменданта...» Родители прекрасной Консепсии обратились к папе римскому с мольбой – разрешить брак дочери с русским путешественником. Этим мечтам не удалось сбыться...
Мальтийский командор умер на пути в Петербург. Его тело опустили в сибирскую землю. Над могилой Резанова в Красноярске был поставлен памятник – чугунная коринфская ваза на гранитном кубе. После Резанова остался богатый архив; часть его бумаг мне удалось найти. В год смерти Резанова еще не чувствовал своей близкой гибели заклятый враг Русской Америки пират Барбер. Он снова появился в Новоархангельске и, желая задобрить Баранова, «подарил» ему молодого сиамца Блэка. Индеец Рычаг (Ричард) к тому времени был отпущен Барановым на волю. Где именно похитил Барбер сиамца, пират, конечно, не рассказывал. Как всегда, Барбер пришел в Новоархангельск в то время, когда индейские воины в огромном количестве собирались в проливах вокруг острова Баранова и уже осыпали свои волосы орлиным пухом в знак начала войны.
В одном из архивов я нашел пространный список преступлений Барбера. Из этой эпитафии пирату видно, что он возмущал индейские племена не только на Аляске, но и в Калифорнии. Значит, делом его рук было и нападение индейцев на миссию Сан-Барбара в 1806 году. Барбер торговал оружием и рабами; можно думать, что именно он увозил невольников – негров в Новый Свет, получая за них бобрами. В Новоархангельске корсар сказал Баранову, что может продать русским корабль, вооруженный двенадцатью пушками и фальконетами. Баранов, ничего не подозревая, приобрел барберовский «Мирт» со всеми его грузами – товарами из Калькутты и Кантона. Из осторожности Баранов не выплатил Барберу ни копейки наличными, а выдал ему бумаги на Петербург. Пират согласился на путешествие через всю Сибирь. Но из-за морских бурь корабль занесло к Камчатке. Там Барбер вдруг впал в задумчивость и вскоре покончил с собой. И вслед за этим кантонские негоцианты известили Баранова о последнем «подвиге» Барбера. Пират, как оказалось, мошеннически получил «Мирт» от купца в Ост-Индии, обещал ему возвратиться обратно с грузом аляскинской пушнины. Барбер попросту не успел скрыться вовремя. Он боялся, что на Камчатке станет известна его проделка с «Миртом» и никаких денег он не получит. Так окончил свою темную и грешную жизнь заклятый враг русских людей в Новом Свете.
В июльские дни 1807 года байдарщик Швецов снова достиг устьев Колумбии. В стране красных кедров и великих водных пространств он провел все лето. На берегах Колумбии Швецов встретил отряд солдат Соединенных Штатов. Солдаты раздавали индейцам медали с изображением Джорджа Вашингтона. От Колумбии русские звероловы стали спускаться на юг, прошли мимо Береговых гор к мысу Мендосино и здесь обрели залив Бодега – под 38° северной широты, милях в восьмидесяти от входа в залив Сан-Франциско. Горы, дубовые и хвойные леса, тучные пастбища, удобные бухты в глубине Бодега – все это привлекло внимание русских к новым местам. Швецов прошел вдоль побережья Калифорнии до самого Сан-Диего, где его застала теплая калифорнийская зима. Вернулся он на Аляску с богатым грузом мехов, с ворохом новостей о Калифорнии.
И настанет тот час, когда неугомонный Сысой Слободчиков, оборотись лицом к Каскадным горам, где владычествует двуглавая вершина Шаста, поставит на землю Северной Калифорнии железную доску с изображением русского герба. Потом он разгребет лопатой ворох покрасневшей хвои и вырежет продолговатую дерновую плиту. Подняв дерн, Сысой Слободчиков опустил доску с гербом на черное земляное ложе. Так было в губе Тринидатской – под 41° северной широты. Через год другая железная доска была захоронена на берегу залива Малый Бодега, обретенного Швецовым. Так границы Русской Америки подошли к солнечному рубежу Калифорнии.
Герои Русской Америки... Вот один из скромнейших храбрецов – Тимофей Тараканов. Его имя еще прозвучит на Сандвичевых островах. Осенью 1808 года Тараканов и мореход Булыгин пошли на промысловом корабле – первенце Гаваев – «Николае» в колумбийские области. Корабль потерпел крушение. Индейцы-нуткасы, с лицами, раскрашенными охрой и толченой слюдой, напали на людей Тараканова, убили одного матроса, взяли в плен несколько русских женщин. Тимофей Тараканов с остатками экипажа отбился от индейцев и ушел в прибрежные леса, где беглецы скрывались в древесном шалаше. Лесные индейцы выследили Тараканова и захватили его вместе со всеми спутниками. Долго бедовали русские пленники на берегах пролива, где сейчас стоит город Виктория. Шкипер Браун отбил их у индейцев и привез в Ситку. У подножий колумбийских елей осталось несколько безвестных русских могил...
Годы делали свое. Александр Баранов старел. Ему шел седьмой десяток лет. По-прежнему была тверда его железная рука. 1809-1810 годы были для Баранова временем новых испытаний. В Новоархангельске неожиданно открылся заговор. Ссыльный Василий Наплавков, бывший чиновник почтамта в Петербурге, начитался записок Беньовского и наслышался в свое время на Камчатке рассказов о побеге будущего «короля Мадагаскара». Наплавков решил убить Баранова, его сына – креола Антипатра, американца Кларка – гостя с Гаваев и, захватив корабль «Открытие», плыть на остров Пасхи. Наплавков подобрал себе шайку самых нерадивых промышленников и в мечтах уже видел себя королем тропического острова. Баранов с пистолетом в руках предстал перед сборищем заговорщиков и заковал их в кандалы.
С «Кадьяка», посланного в залив Бодега, убежало пять изменников. По Калифорнии еще со времен похода Резанова шатались трое перебежчиков – какой-то пруссак из экипажа «Юноны» и русские Полканов и Кальянин. Все они служили в миссиях у испанских монахов и у конных жандармов – переводчиками и сведущими лицами.
Только кончились неприятности, связанные с заговором Наплавкова, как Баранов был встревожен вестью о новом корсаре, который готовил нападение на Новоархангельск. Достойный преемник Барбера, подняв паруса в Кантоне, пошел к Гаваям, набрал там отряд канаков и пустился к берегам Аляски. Новоархангельск приготовился к обороне, но, на счастье Баранова, корсар повернул обратно, так как все канаки заболели, лишь только пиратский бриг достиг области холода. Иван Кусков у островов Королевы Шарлотты, точнее, у острова Дундас, был окружен индейскими лодками. От индейских стрел погибло восемь алеутов-звероловов. Невдалеке от индейских лодок в море кружил белый пират Гель. Он дал понять Кускову, что откроет огонь по «Юноне» и русским байдарам, если они вступят в битву с индейцами. Кусков незадолго до этого зарыл на острове Дундас железную доску с гербом.
В 1810 году в Новоархангельске был праздник. Рекой лился ром. За ромовой чашей пели и «Ум российский промыслы затеял...», и «В осемьсот третьем году на Кадьяке-острову...». Последняя песня была сочинена в честь борьбы Баранова за остров Ситку. В Новоархангельской гавани развевались флаги кораблей «Диана», «Изабелла», «Лидия», «Энтерпрайз». На «Диане», в Новоархангельск пришел Василий Головнин, «Энтерпрайз» капитана Дж. Эббетса был послан к Баранову из Нью-Йорка знаменитым негоциантом Джоном Астором. Он просил Баранова о торговом сотрудничестве на материке Америки.
В. М. Головнин рассказывает о пирах, которые давали друг другу Баранов, посланцы Астора и офицеры «Дианы», о салютах с палисадов крепости, о прекрасной библиотеке и картинах в доме Баранова, о стихах в честь Русской Америки, сочиненных гостями из Нью-Йорка.
Наступила туманная ситкинская осень, пришел вслед за ней громовой новоархангельский январь с его страшными грозами и молниями, разрывающими пасмурное небо. В это время Баранов, уединясь в своей библиотеке, украшенной портретом Суворова, писал «Прокламацию» к жителям Калифорнии; он призывал их к торговле с Новоархангельском. Кроме того, он внимательно разглядывал карты побережья Америки к северу от Сан-Франциско. Потом он вызвал к себе Ивана Кускова, своего соратника с 1790 года, тотемского мещанина и большого знатока всех калифорнийских дел.
Скоро в заливе Румянцева, он же Бодега, у ворот Сан-Франциско, был основан форт Росс. Его бастионы возвышались над краем берегового утеса. Жилища Росса были сложены из бревен красной сосны – чаги. С утеса можно было видеть долину реки Славянки, вход в которую сторожили камни, известные под названием Славянских ворот. На островах при входе в залив Сан-Франциско, на знаменитых Ферлонских камнях, выросли русские избы. В заливе с первых дней основания Росса промышлял уже известный там Тимофей Тараканов. Заслонясь ладонью от солнца, сидя на корме байдары, обтянутой шкурой сивуча, он разглядывал глинобитные домики миссии Сан-Франциско, рассыпанные по песчаному берегу.
В год, когда русский флаг был поднят над скалами Росса, крепость Астория, основанная Гонтом, компаньоном Джона Астора, была отобрана у американцев англичанами. Гонт, или, как его называли русские, Хунт, – строитель Астории – бежал из разоренной крепости к Баранову в Новоархангельск. Английская Северо-Западная компания немедленно основала укрепление Ванкувер в северном рукаве реки Колумбии.
Доблестный Сысой Слободчиков, помогавший Кускову управлять Россом, в 1813 году приплыл с берегов Славянки в Сан-Франциско, где прекрасная Консепсия все еще ждала Резанова. Слободчиков добился у испанцев согласия на торговлю с поселенцами Аляски и Росса. Первое персиковое деревцо было посажено в землю Росса, на реке Славянке завертелись колеса новой мельницы, задымилась новая баня, в первый раз шкуры горных баранов были заложены в чаны кожевенного завода.
Русская речь тогда зазвучала вновь во владениях короля Гавайского. Один шкипер, плававший на новоархангельском корабле «Беринг», разбил это судно у северных Сандвичевых островов. Шесть русских – имена их нам неизвестны – пошли куда глаза глядят от обломков «Беринга». Они скитались по тропическим лесам, оборвались, ходили в чем мать родила. Один из мореходов Баранова впоследствии лишь случайно отыскал и спас гавайских робинзонов. Их привезли в Новоархангельск, где они и рассказали Баранову о своих приключениях.
В конце 1814 года лейтенант М. П. Лазарев пришел в Новоархангельск на «кругосветном» корабле «Суворов». Он сообщил об открытии островов Суворова в Океании.
Баранов в гавани Новоархангельска часто принимал корабли, пришедшие из Кронштадта. То, о чем когда-то мечтал Шелихов, стало почти обыденным делом. Вслед за «Суворовым» в Ситку пришел «Кутузов», затем «Суворов» появился во второй раз. «Рюрик» тоже совершил кругосветное плавание; придя в воды Аляски, он побывал на Прибыловых островах, на острове Св. Лаврентия.
В последние годы жизни Баранова гений дальних странствий продолжал дружить с людьми Русской Америки. В Новоархангельск привозили плоды хлебного дерева из Океании, на Аляске звенело испанское серебро, ситкинские женки пекли хлеб из калифорнийской муки. Ром и вино Чили и Перу, бразильский кофе, табак Вест-Индии, гавайская соль, плоды Филиппин, шелка Китая – все это можно было увидеть в то годы на Аляске. Священник ситкинской церкви служил обедню в облачении из китайских тканей с драконами, церковные сосуды были отлиты из испанского серебра. Однажды Иван Кусков на корабле «Мария» доставил в Охотск двадцать тысяч испанских пиастров, которые он выручил от торговли в Россе.
Тимофей Тараканов, герой Колумбии, промышлявший тюленей в заливе Сан-Франциско, отправился на Сандвичевы острова. Он прожил там три года, изучая богатства островов, быт гавайцев. Вместе с Таракановым на Гаваях жил бывший служащий Баранова португалец Элиот де Кастро, лекарь из Бразилии, торговый агент Аляски и статс-секретарь его величества Тамеамеа I. Тараканов в поте лица своего трудился в садах и на пашнях благодатных островов, с ним было немало алеутов и русских... Но история житья Тараканова под сенью пальм Гонолулу прямым образом к истории Аляски не относится. Правда, тот же Тараканов привез в Новоархангельск Баранову приглашение от дряхлеющего короля. Тамеамеа дарил Баранову участок плодородной земли и звал Российского Писсарро провести остаток жизни в коралловых землях Океании.
Редко люди доживали до прижизненных памятников, но такой памятник, притом крылатый, Баранов увидел воочию. В синем Ситкинском заливе шел белопарусный корабль: на его борту горела медная надпись «Александр Баранов».
Писсарро Российский в последние годы жизни немало потрудился над преобразованиями в Российской Америке. Он приказал построить в Новоархангельске новую крепостную башню; па ней установили восемь пушек. Он назвал мыс Эджкамб мысом Трубицына в честь боцмана с корабля Чирикова. Баранов выучил русскому языку и русским обычаям первых индейских новокрещенов с диковинными именами – Никтополион, Никострат, Нирс, Неон и Наркис. Гавайские, алеутские, эскимосские дети, отправленные Барановым в Петербург, показали редкие успехи в науках и сделались хорошими мореплавателями, кораблестроителями, учителями. На службе у Баранова, кроме русских и коренных жителей Аляски, находились сиамцы, индусы, якуты, тунгусы, а из европейцев – англичане, испанцы и португальцы. Баранов воспитал целое поколение «креолов» – детей от русских и аборигенов; к ним принадлежал и сын Баранова – Антипатр. Это сословие Русской Америки дало немало даровитых людей. Креолом был, например, А. Ф. Кашеваров, будущий генерал-майор, исследователь морских вод Аляски.
Детище Баранова и Кускова – форт Росс в Калифорнии рос не по дням, а по часам. В числе многих гостей Росса был в те годы и Василий Головнин. Великий мореплаватель в своих дневниках писал о Россе немало. Он встречался с Иваном Кусковым и от него узнал подробности русских открытий в Калифорнии. Между мысом Мендосино и высочайшей горой побережья – вершиной Шаста – поселенцы Росса открыли и впервые исследовали обширный морской залив. В него впадало пять рек: две больших и три малых. В больших реках водились лососи и осетры, с моря заходили тюлени. Густые хвойные и ольховые леса покрывали побережья этого пятиречья. Люди Ивана Кускова ходили также вверх по рекам, впадающим в северную сторону залива Сан-Франциско. Этих рек было две; одна из них брала начало в том же озеро, которое было колыбелью реки Славянки. В ста верстах от устья второй реки поселенцы Росса открыли вулкан.
Испанцам эти области не были известны. Так русские побывали в местах, где рождается река Сакраменто, видели высокую вершину Шаста. И хотя в науке принято считать, что мамонтовые деревья, тысячелетние секвойи, похожие на пирамиды, были открыты в 1850 году, можно думать, что поселенцы Росса знали о существовании лесных исполинов еще в начале прошлого века, ибо бывали не раз на западных склонах Сьерра-Невады...
Скрипели дубовые ворота крепости Росс, распахиваясь перед гостями. Тринадцать пушек стерегли крепость. Внутри укрепления стояли дом Ивана Кускова, общая казарма, склады. Двадцать пять русских людей жило в Россе в 1818 году вместе со ста алеутами-звероловами. Русские и алеуты дружили с местными индейцами, ходили в гости к ним, без боязни оставались у них на ночлег, сообща охотились на диких коз в Береговых горах. Старшина индейцев Валенила хранил в своей хижине флаг с корабля «Камчатка»; индеец поднимал этот флаг над утесами залива Румянцева. Тойоны побережья Росса – Амат-тин и Гем-ле-ле уверяли русских в дружбе и выражали довольство тем, что они были защищены от нападения враждебных племен. В то же время потомки Писсарро в миссии Сан-Франциско жили в непримиримой борьбе с индейцами. И не только индейцев заковывали в кандалы отцы францисканцы. Однажды испанцы взяли в плен алеутов из Росса, пытали их, как во времена инквизиции, принуждая воспитанников Баранова принять католичество и перейти на службу к испанцам. Известно, что один из алеутов Росса умер от нестерпимых пыток, но не нарушил присяги. Об этом рассказали Баранову остальные русские и алеуты, которых удалось выручить из испанского плена. В Новоархангельске они показывали следы истязаний, которым они подвергались в монастырских застенках Калифорнии.
Вместе с тем калифорнийские монахи заискивали перед русскими. Монахи встречали гостей из Русской Америки колокольным звоном, как это делал отец Хуан в миссии св. Карла, или пушечными салютами со стен глинобитных крепостей. В те времена в Северной Калифорнии насчитывалось до двадцати францисканских миссий. Здесь все дышало средневековьем, показной пышностью, под которой скрывались нищета и убожество. Губернатор Новой Калифорнии сиятельный дон Пабло Винценто де Соло очень был рад, когда Баранов прислал сиу в подарок русские дрожки с хомутом, дугой и сбруей.
Монахи и королевские чиновники ничего не смогли сделать для овладения богатствами Калифорнии. Василий Головнин негодовал при виде сирой миссии Сан-Франциско, убого стоявшей на берегу залива, который бы мог быть одним из лучших портов мира. «Здесь бы надлежало быть главному областному городу...» – писал Головнин. Столицей королевской Калифорнии был тогда такой же захудалый Монтерей, перед которым Охотск казался огромным городом.
Русская предприимчивость толкала людей Росса на постройку верфи, где были спущены на воду первые корабли. Кусков посадил в землю Росса черенки винограда из Лимы. Картофель у Кускова собирали дважды в год, скот имел подножный корм в течение круглого года. Земледельцы Росса выращивали редьку, вес которой превышал один пуд. Сеяли пшеницу и ячмень. Шестьдесят коров, большое стадо овец, лошади и свиньи – все это было в Россе через пять лет после его основания. И росли «фермы» Росса на земле Калифорнии. Мы даже не знаем в точности, где именно стояли эти русские избы, огороженные частоколами. Историки Калифорнии у себя в Сан-Франциско гораздо больше, чем мы, осведомлены о русском прошлом страны. По их расчетам выходит, что «ферм» Росса было очень много. Нам хорошо известно, что па Ферлонских камнях, недалеко от миссии Сан-Франциско, почти у парка Золотых Ворот современного города, Иван Кусков добыл за шесть лет около девяти тысяч котиков. Здесь было постоянное поселение звероловов Росса. А сколько таких поселений было разбросано еще в горах, на морских берегах, на пашнях и лесных промыслах? Боязнь русского влияния заставляла отцов францисканцев закладывать новые и новые миссии вокруг залива Сан-Франциско. Но Сысой Слободчиков без рупора мог переговариваться с испанскими монахами из своего бревенчатого убежища у Золотых Ворот. Вряд ли это обстоятельство нравилось его преподобию Мариано Пейерасу, президенту монастырей ордена св. Франциска.
Полинезиец Каду сопровождал в те годы А. Шамиссо, исследовавшего Алеутские острова. Алеутский тойон разводил хлебное дерево и сладкий картофель на Гаваях. Якут Бурцев строил и чинил корабли в Новоархангельске. Креол Устюгов составлял карты севера Аляски.
Какая смесь одежд и лиц,
Племен, наречий, состояний!
В Новом Свете звучит громовое слово Державина, как прозвучит скоро голос Пушкина, которого Аляска знала, как знала и творения Гоголя и других русских гениев. Росли библиотеки на Кадьяке и в Новоархангельске. Баранов мог читать в «Вестнике Европы» перевод Николая Полевого о путешествиях Александра Макензи, ибо лучшие русские журналы привозились ежегодно в Русскую Америку.
Одним из последних подвигов Александра Баранова было исследование севера Американского материка. Баранов послал туда Петра Корсаковского, бесстрашного человека, который был способен пройти огромное пространство от Кенайского залива до реки Нушагак, в устье которой находили янтарь и Мамонтову кость. Креол Устюгов принес из этого похода первую карту реки и поморья. Отряд Корсаковского заложил крепость Александра на Нушагаке: начальником ее был Федор Колмаков, верный креол, старый соратник Баранова. Люди Корсаковского достигли также берегов великой реки Нового Света – Юкона, известного тогда под названием Квихпака. Но бедствия, которые уже нельзя было преодолеть, заставили отважных людей возвратиться обратно. Видно, велики были эти несчастья, которые не дали возможности Корсаковскому начать первые исследования Юкона, ибо в том же году гость Ситки лейтенант Рокфелл сказал: «Можно смело утверждать, что только одни русские в состоянии переносить подобного рода жизнь...»
Года через два конгресс Соединенных Штатов так отзывался о людях русской Аляски:
«Народ, который в состоянии предпринимать такие путешествия, часто по едва проходимым горам и по ледовитым морям, во время таких бурь и снежных вихрей... конечно, знает всю важность и цену торговли, для которой он пускается в отдаленные странствия...»
11 января 1818 года прибывший в Новоархангельск капитан Гагемейстер решился объявить Баранову о том, что его смещают за старостью лет и по ряду высоких петербургских соображений. Железное сердце Писсарро Российского выдержало этот удар. Он сдал управление Русской Америкой своему зятю – лейтенанту С. И. Яновскому. Недруги Баранова радовались. Но высокая честность старика поразила даже его врагов. Завистники утверждали, что Баранов наживался на аляскинских бобрах. Но при сдаче дел выяснилось, что оборот колонии достигал не 4800000 рублей, как предполагалось, а 7 миллионов. На себя Баранов не истратил ни медной полушки. Баранов был нищим. Он не знал даже, куда он пойдет из дома главного правителя Русской Америки. В далекой России, на берегах синего озера Лаче, много лет назад была оставлена его первая семья, о которой грозный властитель Русской Америки не имел никаких вестей уже много лет. Он решил ехать умирать в снегах отчизны. Баранова провожали друзья и соратники. В толпе провожающих был виден индейский тойон Котлеян, с которым когда-то бился северный Писсарро. В пути, когда корабль проходил мимо Гавайских островов, Баранов с палубы «Кутузова» видел тропические рощи, которые так манили его к себе. Тамеамеа Великий, венценосный друг Баранова, пережил его лишь на двадцать дней.
