Маркос Чикот
Убить Пифагора
Ариадна порылась в тунике, нащупала серебряную драхму и отдала ей. Женщина крепко сжала монету в кулаке и недоверчиво посмотрела на Ариадну. Та кивнула, и женщина скрылась в толпе.
* * *
Эти сандалии она и надевала, сидя на кровати. Снова посмотрела на них, потом обежала взглядом комнату, останавливаясь то на одной вещи, то на другой. Воспоминания о предыдущем дне отвлекли ее от настоящего, но теперь ее разум снова наполнился зловещими образами. Она видела, как кто-то из учеников бросился на отца с ножом – так стремительно, что Акенон не успел вмешаться.
Вот бы знать, откуда эта тревога?
Ариадна вскочила с кровати, не зная, что делать. Предчувствия настигали ее и прежде и не всегда были обоснованы… хотя таких сильных она не испытывала на разу.
Интуиция вопила в ухо, что в том же зале, где ужинали отец и Акенон, находился убийца.
Глава 29
22 апреля 510 года до н. э
Акенон опустил окровавленную голову Даарука на пол и на мгновение обвел глазами присутствующих. Пифагор сидел не шевелясь, взгляд его был прикован к телу сраженного ученика. Встревоженное лицо окаменело. Четверо кандидатов инстинктивно отступили назад, вид у них был испуганный.
Акенон встал и поспешно вышел из комнаты. Его чувства обострились до предела. Он вытащил кинжал и окинул взглядом строгий внутренний двор Пифагора.
Никого не было.
Пересек двор, вышел наружу и бросился бежать. Добравшись до ближайшего общинного здания, незаметно вошел, повернул направо и прошел по коридору мимо нескольких комнат. Он остановился возле одной из дверей и несколько секунд прислушивался, напрягшись всем телом. Это была комната слуг, которые подавали ужин. Послышался шепот, но не было слышно, о чем говорят. Акенон сделал шаг назад и одним ударом распахнул дверь.
При свете лампы он увидел двоих. Они сидели на койках, глядя на Акенона испуганно, как на Танатоса, крылатого бога смерти.
– Вставайте!
Слуги вскочили с постелей, дрожа от страха. Еще бы: огромного роста египтянин размахивал кинжалом у них перед носом.
Акенон быстро их осмотрел: двое безоружных мужчин средних лет тщедушного телосложения.
– Ступайте за мной.
Слуги растерянно переглянулись.
– Поторопитесь!
Он вышел из комнаты и повел их через общину, пока не добрался до места преступления. Ученики по-прежнему стояли неподвижно и молчали, словно из-за смерти Даарука время замерло.
Акенон подтолкнул слуг к Эвандру, исполину, вдвое крупнее, чем двое слуг вместе взятых.
– Присмотри, чтобы они не выходили из комнаты.
Эвандр озадаченно моргнул, но быстро пришел в себя. Он положил свои ручищи на плечо каждому слуге, заставляя их неподвижно сидеть в креслах.
Акенон хотел было дать Эвандру кинжал, но, секунду поколебавшись, передумал. Если слуги попытаются сбежать или напасть, Эвандр без труда их остановит благодаря своей физической силе. А кинжал они могли бы у него вырвать и получить преимущество, на которое сейчас не рассчитывали.
Он снова вышел из дома. Дойдя до улицы, остановился. Его разум был в полной боевой готовности. Он прекрасно понимал, что в последовавшие за насильственной смертью минуты никто, скорее всего, не будет ранен или убит.
Луна светила над его головой, через три дня ожидалось полнолуние. Акенон сделал несколько шагов и снова остановился. Неподвижно стоя посреди ночи, он задержал дыхание и сосредоточился на информации, которую получал из окружающего мира благодаря глазам и ушам. До самых границ общины он отчетливо различал каждый камень. Справа возвышался округлый силуэт Храма Муз, чуть в отдалении виднелся Храм Геры, а ближе к изгороди – Храм Аполлона. Ни звука, ни движения. Периметр общины также украшали статуи. Акенон изучал их взглядом, пытаясь понять, не скрывается ли кто-то в сумерках, замерев неподвижно, подобно статуе; он не был уверен, что помнит каждую. Вдруг слева от него раздалось приглушенное ржание. Он насторожился. Ржание доносилось из конюшни. Он подождал, но было тихо. Вероятно, лошадь заржала во сне.
«Это был яд. Возможно, его подготовили несколько часов назад», – размышлял Акенон.
Он огляделся в последний раз и, разочарованный, вернулся в дом Пифагора. Нужно получить улики как можно скорее.
Двое слуг все еще сидели, руки хмурого Эвандра сжимали их плечи. Увидев взволнованного египтянина с кинжалом в руке, они съежились, как будто их собирались порешить прямо на месте.
Мгновение Акенон оценивал ситуацию. Тело Даарука все еще лежало на полу. Глубокая рана на брови больше не кровоточила. Неужели преступник использовал тот же яд? Он выяснит это позже. Пифагор держал себя в руках и надеялся, что Акенон укажет ему, что делать. Орест и Гиппокреонт пытались успокоиться, но дышали по-прежнему часто. Больше других переживал Аристомах: он закрыл глаза, сжимая и разжимая дрожащие кулаки.
– Пифагор, – сказал Акенон, указывая на слуг, – не мог бы ты… просмотреть их во время допроса, чтобы узнать, правду ли они говорят?
Философ стоял перед слугами, не отвечая. Его разум, казалось, был далеко.
– Вам что-нибудь известно об убийстве, совершенном здесь сегодня вечером? – спросил Акенон.
Слуги энергично замотали головами, желая, чтобы им поверили. Акенон внимательно посмотрел на них и наконец кивнул. Слуги принялись путано оправдываться, но он остановил их, подняв руку. Ему не требовалась проницательность Пифагора: они говорили правду.
– В одной из лепешек был яд. – На самом деле он собирался проверить это позже, но все признаки указывали на верность предположения. – У кого была возможность отравить лепешку? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать. И успокойтесь, – добавил он доброжелательно, – вам ничего не угрожает. – По опыту допросов он знал, что под сильным давлением большинство людей не в состоянии вспомнить даже собственное имя.
Один из слуг поспешил ответить:
– Я взял лепешки из большой корзины на кухне. Их испекли полчаса назад, они были еще теплыми. – Он задумался. – По правилам, в кухню входят только работники, но на самом деле войти туда может кто угодно. В любом случае, – быстро добавил он, – одну из лепешек я съел перед подачей. – Он кивнул на напарника. – Мы с Эвдором пробуем все блюда, прежде чем их подадут учителям.
Пифагор вздохнул и молча покачал головой. Он приказывал слугам этого не делать.
– Ты взял лепешки, которые лежали сверху? – уточнил Акенон.
– Да, – неуверенно ответил слуга, боясь, что совершил какую-то серьезную ошибку.
Акенон изо всех сил старался вникнуть в произошедшее. Убийца не мог знать, какую лепешку собирается съесть Даарук. Впрочем, отраву могли насыпать поверх всех лепешек. Таким образом, убийца мог убедиться, что одна из них точно попадет на ужин в доме Пифагора. Все это выглядело как попытка убить любого из тех, кто сидел за столом.
«В том числе и меня», – подумал он, сглатывая слюну.
Он повернулся к лежащему на полу Дааруку. Рядом с телом валялись остатки еды, которые упали на пол вместе с ним. Если убийца – один из оставшихся в живых кандидатов, он должен был пометить отравленную лепешку, чтобы не съесть ее случайно за ужином. Быть единственным участником трапезы, который не прикоснулся к лепешкам, было бы очень подозрительно, если бы кто-то при этом умер от яда.
Акенон встал, чтобы осмотреть лепешку Даарука. Инстинктивно избегая поворачиваться спиной к великим учителям. Если найдет какие-то следы на отравленной лепешке, он будет уверен, что убийца в комнате.
Пифагор наблюдал, как Акенон присел рядом с телом Даарука, внимательно изучая остатки лепешки. Он не понимал, что задумал египтянин, и глубоко вздохнул, пытаясь рассеять туман, окутавший его мысли. Изучение мыслей Эвандра, Ореста и Гиппокреонта – просмотр последнего он так и не завершил – крайне утомило. К тому же он только что видел, как умирает еще один из его ближайших учеников.
Удар был жестоким, но он заставил себя прийти в чувство, заметив, как потрясены Орест и Аристомах.
Он их учитель, он должен служить для них примером.
Возможно, один из кандидатов убийца – хотя в это невозможно поверить, – но остальные – всего лишь невинные жертвы.
Он выпрямился и молча переглянулся с учениками.
В этот момент Акенон, сидевший рядом с Дааруком, сжал губы и решительно повернулся к нему.
– Мы должны немедленно допросить работников кухни и всех, кто мог зайти туда сегодня днем.
Пифагор кивнул. Он был благодарен Акенону за то, что тот взял руководство на себя.
– Я бы хотел, чтобы с допросами мне помогала Ариадна, – продолжал Акенон. – Кроме того, надо собрать пять групп как минимум по три человека в каждой. Одна группа отправится в конюшни и проследит за тем, чтобы никто туда не проник и не взял лошадь, чтобы попытаться бежать. Другая встанет у входа в общину и отрежет путь к Кротону. На каждой стороне общины также должна дежурить группа учеников, чтобы никто не перелез через изгородь и не бежал в лес. Скорее всего, убийцу мы не поймаем, но в общине у него может оставаться сообщник. Если это так, он испугается, что его тоже допросят, и попытается скрыться.
Мгновение Пифагор размышлял. Собрать патрули, а затем обыскать всю общину казалось правильным решением. Он принялся отдавать приказы, чтобы следовать плану Акенона. Сам Акенон и ученики также взялись за дело, призвав на помощь слуг. На мгновение комната опустела, погрузившись в траурную тишину.
Пифагор, учитель учителей, опустился в кресло.
Второй верный ученик лежал недвижно у его ног.
* * *
Община вот-вот превратится в разворошенный улей. Акенон вошел в свое здание и большими шагами прошел через внутренний двор, все еще окутанный ночной тишиной.
«Это для меня вопрос чести, – думал он. – Кем бы ты ни был, клянусь, я поймаю тебя».
Он вошел к себе в спальню и снял с шеи ключ, висевший на шнурке, повернул его в замке и поднял тяжелую крышку деревянного ларя. Сабля лежала сверху. Акенон отправился на ужин, вооруженный только кинжалом, чтобы никого не смутить. Кроме того, в тесном помещении кинжал был куда более действенным оружием. Он достал саблю и положил ее на пол. Потом порылся в вещах и извлек кожаный мешочек. Развязал стягивающий его кожаный шнурок и достал небольшой кошель, в котором лежал десяток крошечных свертков. В завершение он достал металлическую трубку размером с палец, которую использовал в качестве пипетки.
На улицу он вышел с саблей на поясе. Со всех сторон виднелись факелы.
«Отлично. Периметр оцеплен», – отметил Акенон.
Несколько групп по три или четыре человека обходили общину, перемещаясь от одного здания к другому. Тех, кого следовало допросить, они будили, вытаскивали из кроватей и вели в школу. Там их помещали в просторные аудитории, где они находились под присмотром.
Акенону вспомнилась облава, которую он некогда проводил во дворце фараона Амоса Второго. Тогда этот маневр оказался успешным. Будет ли так и на сей раз? Несколько мгновений он наблюдал за тревожными огоньками, перемещавшимися по общине. В ушах зазвучали гневные крики той давней облавы. Это делало теперешнюю тишину еще более тревожной.
Он сосредоточился на ближайшей цели и поспешил к дому Пифагора.
Философ оставался один в комнате, где только что было совершено преступление. Он сидел за столом, и лицо его было непроницаемо. Акенон опустился на колени рядом с Дааруком. Кровь подсохла. Глаза были приоткрыты, и Акенон всматривался в их пустой взгляд.
«Что ты пытался мне сказать?» – думал он.
Он вспомнил, как встретился с учениками впервые. Даарук сообщил ему, что готов помочь, что на него можно рассчитывать.
Как жаль, что он не успел сказать, кого подозревает. Возможно, Даарук знал, кто убийца, и это привело его к смерти.
Искаженное агонией темнокожее лицо иноземного ученика смягчилось. Теперь выражение его было скорее удивленным, чем болезненным.
«Прости, Даарук», – подумал Акенон, закрывая умершему глаза.
Он открыл суму, достал чашу и растворил в воде немного темного порошка. Наполнил пипетку раствором и уронил несколько капель на щеку Даарука, мокрую от слюны и остатков желтоватой пены. Препарат покраснел, как только коснулся кожи.
«Мандрагора», – заключил Акенон.
Рядом с Дааруком лежала недоеденная лепешка, другой кусок оставался на столе. Акенон следил во время ужина и знал, что это единственная пища, которую вкусил Даарук. Еще он пил воду, но это случилось за несколько минут до того, как он был отравлен. Акенон поднял остатки лепешки и добавил несколько капель вещества, выявляющего яд мандрагоры.
Цвет не изменился.
Значит, яд был только в одной точке лепешки.
Щепотки экстракта корня белой мандрагоры более чем достаточно, чтобы убить человека.
Он взял со стола оставшиеся лепешки и раскрошил их. Снова наполнил пипетку и капнул препарат. Никакой реакции не последовало.
«Почему не отравили другие лепешки?» – удивился он.
В этот момент позади раздался приглушенный вскрик, и он обернулся. Ариадна стояла на пороге комнаты, зажав руками рот. Акенон ускорил шаги, но она обогнала его, подбежала к Пифагору и обняла.
– Отец! – Она отстранилась, с тревогой глядя ему в лицо. – Ты в порядке?
Пифагор молча посмотрел на нее и кивнул. Ариадна снова обняла его.
– Тебе лучше выйти, – сказал Пифагор в следующую минуту.
Ариадна посмотрела на труп. Кровь на лице Даарука делала сцену еще более жуткой. В сознании Ариадны роилось множество вопросов, но ей тоже хотелось уйти, и она покинула комнату вслед за Акеноном.
Прежде чем выйти, он повернулся к Пифагору.
– Полагаю, труп можно убрать. – Он кивнул на Даарука. – Его отравили белой мандрагорой, тем же ядом, которым убили Клеоменида. Я проверил: он был только на лепешке Даарука.
Пифагор чуть заметно покачал головой и уставился на мертвого ученика. Акенон подумал, что он впервые выглядит на свой возраст.
Выйдя на улицу, он рассказал Ариадне о случившемся. Пока они разговаривали, к ним подходили люди, требуя каких-нибудь указаний. Ариадна силилась прийти в себя от потрясения, вызванного видом мертвеца. Ей показалось, что окровавленное тело – ее отец.
– Мы должны многих допросить, – сказал Акенон, когда отошла последняя группа. – Боюсь, это будет очень долгая ночь.
Они зашагали в сторону школы. В воздухе плыли далекие отзвуки встревоженных разговоров. Внезапно мучительный, долгий крик потряс тишину общины.
Ариадна испуганно обернулась к Акенону.
– Это в доме отца!
Она развернулась и бросилась бежать.
Акенон достал саблю и бросился вслед за ней.
Глава 30
23 апреля 510 года до н. э
Член Совета Килон легко и уверенно шагал по оживленным улицам Кротона. Край его длинного фиолетового плаща был перекинут через левую руку, правая оставалась свободна. Утреннее солнце било ему в лицо. Он прищурил веки, наслаждаясь ощущением тепла на коже.
«Погода улучшается, как и мое положение в Совете», – думал он.
Он знал, что скоро к нему кто-нибудь присоединится, чтобы сопровождать его на утреннее собрание. С тех пор как он приобрел политический вес, вокруг него вились подхалимы и льстецы, спеша воспользоваться знакомством, чтобы получить выгоду от его усилившегося влияния.
– Килон, доброе утро.
«А вот и первый», – отметил Килон.
Он самодовольно улыбнулся и остановился, дожидаясь сутулого Кало, богатого купца лет шестидесяти, располагавшего самой отлаженной сетью осведомителей во всем Кротоне. Человек он был скользкий и ненадежный, но при этом желанный союзник. Один из бессовестных подлецов, в которых так нуждался он сам и к которым никогда бы не приблизился Пифагор.
– Я принес тебе отличную новость, которая еще не дошла до твоих ушей.
– Верю, Кало, не сомневаюсь, что так оно и есть.
Довольный Кало потирал руки. Килон был рад видеть его в столь добром расположении духа. Пифагорейский Совет Трехсот не раз выступал против Кало, поскольку тот не брезговал разбоем и грабежом, чтобы уничтожить своих конкурентов. Если Кало доволен, значит, дела у пифагорейцев хуже некуда.
– Сегодня ночью был убит еще один человек из пифагорейской общины, – выпалил хитроумный купец.
– Кто?! – Килон в нетерпении замер. – Неужто сам Пифагор?
– Один из доверенных людей Пифагора: Даарук.
«Чужеземец», – с презрением отметил Килон.
Этот наглец Пифагор отвергал кротонскую аристократию, зато принимал в свое сообщество чужестранцев, женщин и даже рабов. Его возмущению не было предела: ходили разговоры о том, что со временем Даарук может возглавить братство и, следовательно, через Совет Трехсот управлять всем Кротоном.
«Впрочем, сейчас это уже неважно, – отметил Килон. – Главное – он мертв, а значит, Пифагор только что потерял еще одного из своих столпов. Жаль, что у Даарука нет родственников среди кротонской знати. Было бы куда лучше, если бы умер Гиппокреонт, у которого братья в Совете».
Во всяком случае, жаловаться было не на что. Новое убийство в общине было ему весьма на руку, особенно теперь, когда Пифагор взял на себя обязанности стражей закона. Это был удар и по самому Пифагору, и по египтянину Акенону, прославленному сыщику, с помощью которого дерзкий философ намеревался поймать убийцу Клеоменида.
Он положил правую руку на плечо Кало, и тот зашагал с ним рядом.
– Расскажи-ка мне все подробности, – сказал он, и его зубы блеснули в зловещей улыбке.
Кало рассказывал о случившемся, Килон внимательно слушал, прикрыв глаза. Речь, с которой он собирался выступить в то утро перед Советом, потрясет всех собравшихся.
«Тремстам явно не поздоровится», – загадал он.
Глава 31
23 апреля 510 года до н. э
Воспоминания о прошлой ночи помогали Ариадне держаться в седле.
Акенон ехал рядом и время от времени поглядывал на нее с беспокойством. Осел, на котором ехала Ариадна, брел сам по себе, не получая от нее указаний. Ариадна не могла выбросить из головы две сцены, которые по-прежнему поражали ее воображение. Первой был образ великого учителя Даарука, распростертого на полу с окровавленным лицом и текущей изо рта пеной.
Только по чистой случайности на его месте не оказался ее отец.
Вторую мучившую ее картину она увидела после того, как вернулась, предупрежденная ужасным криком. Рядом с телом Даарука лежал еще один человек. Его лицо было прижато к груди отравленного учителя. У лежащего были очень короткие волосы, что свидетельствовало о том, что он раб. И темная кожа – темнее, чем у Даарука. Он поднял голову, и она увидела лицо, искаженное болью и залитое слезами. Его глаза встретились с глазами Ариадны, и он произнес несколько слов на неизвестном языке. Затем воздел руки к небу и снова испустил жуткий крик.
* * *
Раба звали Атма. Родители Даарука купили Атму, когда тому было всего три года, чтобы он служил их сыну. Тем не менее они относились к нему почти как к члену семьи, так что Атма всегда знал, что у него есть родители и брат, хотя и не забывал при этом, что он от них отличается. Он был младше Даарука на пять лет, ему исполнилось шесть, когда из Шравасти, столицы Косалы, одиннадцатилетний Даарук переехал с семьей в Кротон. Его роль заключалась в том, чтобы прислуживать Дааруку и развлекать его, пока тот не присоединился к пифагорейской общине. Тогда он перешел на службу к его матери, однако ежедневно навещал Даарука, доказывая тем самым, что его преданность превосходит отношения между хозяином и рабом.
Пять лет назад в их краях разразилась эпидемия лихорадки, которая выкашивала больных и пожилых людей, среди которых были родители Даарука. Оба умерли с разницей в неделю. С этого момента у Атмы и Даарука не было другой семьи, и их отношения стали еще ближе. К счастью, Атма сумел пройти испытания, необходимые для поступления в общину, и стал акусматиком. Этот статус продолжался обычно три года, а затем ученика повышали до степени математика, но Атма был акусматиком уже пять лет и не рвался повышать свой статус. Его единственной целью было находиться рядом с Дааруком.
Правила общежития в братстве отличались от тех, что царили за его пределами. В общине не было других статусов, кроме степеней, достигнутых здесь. Рабы оставались таковыми вне общины, внутри же ее они были равноправны с остальными. В качестве ученика Атма вел ту же жизнь, что и прочие ее обитатели; однако его главной задачей оставалось служение Дааруку. Поскольку последний не хотел использовать его в качестве личного слуги, он давал ему поручения, необходимые для общины. Так, Атма с давних пор занимался мелким ремонтом, в том числе приобретал на рынке необходимые материалы. За несколько часов до убийства он до темноты расхаживал по лавкам в Кротоне. Вернулся за полчаса до смерти Даарука; иначе говоря, был одним из немногих членов общины, на кого не падали подозрения.
Вернувшись из Кротона, Атма первым делом разгрузил мула. Затем попрощался со слугой, сопровождавшим его в поездке, и отправился в спальню, которую делил с тремя другими учениками. В спальне никого не оказалось, и он решил, что ученики, должно быть, только что поужинали. Прежде чем покинуть Кротон, он перекусил, поездка была утомительной, и он решил прилечь. Даже пропустил чтение, которое устраивалось после ужина.
Однако стоило Атме улечься, послышался шум. Он выглянул во внутренний двор и увидел, как египтянин поспешно вышел на улицу. Перед ним семенили двое слуг, которых он подталкивал на ходу. Атме показалось, что это Евдор и Кабирид, хотя уверен он не был. Он перевел взгляд на египтянина и заметил в руках у него металлический отблеск.
«Да что он там вытворяет?» – изумился раб.
Некоторое время он расхаживал по своей маленькой спальне. За считаные дни, проведенные в общине, египтянин несколько раз обедал с Пифагором, а иногда и с его хозяином Дааруком.
«Они и теперь, наверное, вместе», – встревожился раб.
Он постарался успокоиться. Сел на лежанку и некоторое время следил за дыханием и сердцебиением, как его научили в общине. Когда он открыл глаза, ему показалось, что во дворе разливается оранжевое сияние. Он вышел из спальни. Группа мужчин быстро шагала куда-то с факелами в руках. У дверей одной из комнат стояла еще одна группа.
Атма приблизился.
– Что происходит? – Будучи акусматиком, он имел право лишь отвечать на заданные ему вопросы, но в этот миг все правила вылетели у него из головы. Мужчины повернулись к нему. Узнав его, одни нахмурились, другие опустили глаза, ничего не ответив. Подойдя ближе, Атма услышал слово «погиб». На мгновение он замер в нерешительности, чувствуя, что тревога возрастает, и бросился на поиски Даарука.
Снаружи толпились люди с факелами. На мгновение испуганному Атме показалось, что они собираются сжечь общину. Он посмотрел направо. В пятидесяти метрах от него, возле дома Пифагора египтянин разговаривал с Ариадной. Он двинулся в их направлении. Но они повернулись и ушли, не заметив спешившего к ним Атму.
Он подошел к дому, пересек двор и вошел в обеденный зал. Жилы на его шее вздулись так сильно, что он боялся задохнуться. Помещение показалось ему пустым, но в следующий миг он увидел понурого Пифагора, сидевшего за столом. Атма замер. Он никогда не видел проявлений слабости в этом могучем человеке. Пифагор посмотрел на него, и Атма почувствовал озноб – в золотистых глазах учителя мелькнул ужас.
И тогда он увидел хозяина.
На полу лежало тело Даарука. Кровь и слюна покрывали любимое лицо.
Что-то сломалось внутри Атмы, он рухнул на Даарука, не осознавая, что вопит во весь голос.
* * *
Ариадна так глубоко погрузилась в воспоминания, что на мгновение потеряла равновесие. Пришлось опереться обеими руками на ослиный круп, чтобы не грохнуться на землю. Резкое движение привело ее в чувство, и ей показалось, что она проснулась. Тут она заметила, что Акенон едет рядом. Похоже, она уже давно вела себя как лунатик.
Она выпрямилась в седле и стиснула зубы. Да, было время, когда она была слаба, но время это осталось позади. Она гордилась тем, что все пережила, что стала самой собой. Она бросила на Акенона вызывающий взгляд, требуя без слов, чтобы он не воспринимал ее как хрупкую женщину из-за случайного момента слабости. Заметив на ее лице вызов, Акенон нахмурился, но тут же улыбнулся. Улыбка была добрая, понимающая, она означала одобрение, а вовсе не снисхождение. Ариадна почувствовала теплый поток внутри себя и отвернулась, чтобы это чувство не отразилось у нее на лице. Вонзила пятки в ослиные бока, чтобы животное шагало быстрее.
Акенон пристально смотрел на Ариадну. Не улыбнулась ли она, прежде чем отвернуться? Он не был уверен. Теперь он видел только ее спину и длинные волнистые волосы, забранные черной лентой, повязанной вокруг головы.
Дорога сужалась, и Акенону приходилась держаться позади Ариадны. Через некоторое время она выпрямилась в седле, всматриваясь в невидимую впереди точку.
Они приближались к месту назначения.
* * *
До предыдущей ночи Акенон видел Атму всего пару раз. Несмотря на это, крики раба и искаженное болью лицо тронули его сердце. Было очевидно, что Даарук значил для Атмы гораздо больше, чем обычный хозяин для раба.
Акенон вздрогнул, погружаясь в воспоминания.
У него по-прежнему не было улик или зацепок, но причина смерти Даарука была ясна, поэтому через час после его гибели тело подняли с пола и перенесли на стол, стоявший в зале Пифагора. Философ и Атма начали бдение над телом, а Акенон отправился осматривать комнату усопшего. Ариадна не могла войти в жилище, отведенное для мужчин, поэтому отправилась в школу допросить поварих.
Спальня Даарука была на удивление строгой. Акенона не покидало странное впечатление, что она слишком опрятна: словно кто-то заранее тщательно привел ее в порядок. Она походила на комнату человека, который приехал несколько дней назад и собирается вскоре уехать. Акенон спросил себя, выглядят ли так же комнаты остальных кандидатов.
Для осмотра спальни потребовалась всего минута. Акенон не нашел ничего примечательного. Он с удивлением обнаружил, что у Атмы вещей гораздо больше, чем у Даарука. Из своей спальни Атма принес запертый на ключ ящик из дерева и слоновой кости, достал из него какие-то мази и несколько длинных и узких полотен холста. На них изображались странные символы, значения которых Акенон не знал. Тихонько напевая гипнотически монотонную песенку на незнакомом языке, Атма обернул ими грудь и голову Даарука.
Пифагора смутило, что Атма совершает погребальные обряды, чуждые пифагорейскому учению, но свое недовольство он держал при себе. По-видимому, мать Даарука передала Атме знания о культуре родной страны. Пифагор и прежде не мешал Атме следовать этой культуре. В то время философ не предполагал, что однажды расхождения станут очевидны и Атма будет непреклонен.
Акенон вспомнил бесполезные допросы, которыми он занимался всю долгую ночь, и дежурства, установленные им вдоль стен поселения. Поскольку опыт у новоиспеченных сторожей отсутствовал, ему приходилось всю ночь ходить взад и вперед, следя за тем, чтобы все входы в общину оставались перекрыты. На рассвете улик по-прежнему не было. Зная по опыту, что время играет против него, Акенон отказался от отдыха и с новыми силами взялся за дело. Большую часть дня он допрашивал свидетелей и обходил сторожевые патрули. За двое суток не спал ни минуты. Опускалась новая ночь, а он едва разлеплял тяжелые, как свинец, веки, пытаясь разглядеть что-то из-за едущей впереди Ариадны.
Дочь Пифагора обернулась к нему.
– Приехали.
Мул Акенона затопал по крутому склону. Когда он поднялся наверх, дорога расширилась, и Акенон поравнялся с Ариадной. Она остановилась и смотрела куда-то вперед широко раскрытыми глазами.
Он проследил направление ее взгляда. Позади холма бежала бурная река. На ближайшем берегу лежало то, что они искали.
Поглядев вперед, Акенон задержал дыхание.