полная версия

Марк Юрьевич Вуколов
Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма»

Кризис территориально интегрированной империи

Прогнило что-то в Датском королевстве…

У. Шекспир

Прекращение экспансии для азиатской империи всегда означает кризис^: огромная армия, находящаяся на захваченных землях, по-прежнему нуждается в финансировании, но военных трофеев в прежних масштабах уже нет. Зато есть многочисленные непрекращающиеся локальные войны с горцами и кочевниками на окраинах империи, требующими значительных трат. Империя переходит к стратегической обороне, ведя исключительно оборонительные войны против совершающих набеги на границы государства варваров. Пережившая возрождение при Комнинах Византия вынуждена была сдерживать напор печенегов на севере и турок-сельджуков на востоке. Слабеющая держава пытается физически оградиться от варварской угрозы, строя на самых отдалённых рубежах – настолько отдалённых, насколько далеко продвинулась метрополия в своей экспансии, – укрепления и военные лагеря, которые требуют огромных ассигнований. В III в Китай, переживавший очередной династический цикл, связанный с падением династии Хань, и Римская империя, сотрясаемая «эпохой солдатских императоров», поместили варварский мир в клешни из римских лимитрофов и Великой Китайской стены. Для сохранения целостности полиэтнической державы правители повышают подати в «колониях» и вводят их в метрополии. Это закономерно приводит к коррозии налоговой базы и дальнейшему сокращению доходов. Именно в этот момент завершается деспотический транзит республиканских режимов: со времён Диоклетиана, первого императора Домината, когда налоги резко возрастают, превышая допустимый уровень, Римская империя превращается в типичную «восточную деспотию» – император обожествляется и укореняются подобострастный ритуал проскинезы.

Чрезмерный уровень налогов ослабляет и армию, которую невозможно не только содержать, но и пополнять рекрутами из-за повсеместного бегства земледельческого населения. Приход варваров переобложенные подданные встречали с явным чувством восторга и облегчения. Слабая армия усложняет контроль над налоговой бюрократией, которая всё чаще собирает налоги в свою пользу и всё чаще вступает в сговор с могущественными налогоплательщиками, не желающими платить столь значительные подати. Агроправители стремятся платить военным в прежнем объёме – Септимий Север напутствовал сыновьям «обогащать воинов, а на всех остальных не обращать внимания». Но доходы неумолимо сокращаются. Среди военных падает авторитет правительства, зато растёт недовольство малым жалованием. Этим пользуются честолюбивые генералы, добивающиеся расположения солдат успешными походами. Наибольшее влияние они приобретают в отдалённых регионах – пограничных с варварскими племенами, на которые можно совершать сулящие трофеи походы, но при этом мало контролируемых центральными властями. Например, «солдатский» император Каракалла был родом из Карфагена, Диоклетиан – из Далмации. Вскоре местные военачальники усиливаются настолько, что провозглашают себя правителями целых провинций, а затем становятся императорами при поддержке войск, как это было много раз в Римской империи в 235–284 гг. или в Индии, в которой во II в. до н. э. во время военного парада последнего императора из династии Маурьев сверг и убил военачальник Шунга, военный губернатор Лю Шань сверг танского императора Сюань-цзуна. Такая империя, сотрясаемая восстаниями и межэтническими коллизиями, становится легкой добычей для иностранных завоевателей – варварских племён и других аграрных государств.

Наиболее распространённый сценарий распада аграрной империи таков: в одной из отдалённых провинций происходит восстание, или деспот с основным войском направляется в очередной завоевательный поход на окраину империи^[115]. Переобложенные подданные пользуются отсутствием армии и поднимают восстание, убивая сборщиков налогов, покидая стройки оросительных каналов и засечных черт, впуская в столицу иностранных завоевателей. У государства нет средств для осуществления своих базовых функций. Бюрократический аппарат перестаёт функционировать: чиновникам перестают платить жалование, государственная почта не работает из-за разбоя на дорогах, чиновников как обладателей значительных богатств часто убивают. Резко снижается продуктивность сельского хозяйства – оросительные каналы выходят из строя. Центральное правительство теряет связь с армией, по-прежнему участвующей в военной кампании, а находящиеся на территории юрисдикции правительства войска, состоящие по большей части из таких же крестьян и возглавляемые честолюбивыми полководцами, часто присоединяются к восставшим, как войска правительственных генералов во время «восстания красных повязок», или бездействуют. Настоящая администрация явно утратила легитимность и реальную власть – и, скорее всего, будет свергнута. Лучше избежать возможных проблем с новым режимом. Итогом становится обретение провинциями империи независимости и падение правительства, а иногда и завоевание метрополии^[116].

Это вариант стремительной дезинтеграции полиэтнической державы, «смута». Особенно быстро распад империи происходит, когда ядром восстания становится территория «колонии». Именно в этом случае часто на месте прежней империи возникает новая, и метрополия сама становится «колонией». Парсуаш, слаборазвитый регион в составе Мидийской империи, восстаёт против метрополии, результатом чего становится завоевание Мидии и многих других царств Персией при Кире II. Восстание Вавилона, возглавленное ассирийским наместником Набопаласаром, завершило существование Ассирийской империи, на месте которой возникло могущественное Нововавилонское царство, также позже завоёванное Киром.

Подчас распад империи происходит постепенно, принимая форму растянутой на годы агонии. Империя постепенно утрачивает земли, выводя с их территории войска для защиты метрополии, всё более нуждающейся в ней. Всё большое значение в регионах приобретают местные военачальники, часто захватывающие власть и провозглашающие отделение от Центра, фискальные и демографические возможности которого сокращаются^[117]. В столице происходит серия переворотов, к власти приходят пользующиеся доверием низкостатусных групп популисты и военные вожди, обещающие «навести порядок». Всё это происходит на фоне глубокого экономического кризиса, сопровождающегося снижением реальных доходов и часто продовольственным кризисом. Противоречия между городом и деревней подчас достигают апогея, провоцируя гражданскую войну. Подобный сценарий распада характерен для Римской империи, Османской империи, Российской империи.

Несмотря на это, завоевания – соблазнительный путь для аграрных государств. Это не только возможность получить сверхдоходы и обеспечить себе и своей династии престиж, но и способ превратить страну в могущественную державу с развитой экономикой без перестройки отсталых институтов и демонтажа абсолютизма как главного их гаранта. На пике своего могущества в конце XVII века Османская империя обладала самой боеспособной армией в Европе^[118], имея самые отсталые социальные институты^[119]. Турецкие гильдии и цехи находились под жёстким контролем государства и платили огромные налоги, часто государство назначало цены. Вся земля в империи находилась в формальной собственности султана, чем обусловлен большой поземельный налог и постоянные переделы собственности, также законодательно закреплено разоряющее землевладельцев дробление частной собственности между наследниками. Церковь была полностью подчинена султану, одновременно являвшегося халифом, печать священных текстов – а значит любых текстов в принципе – была табуирована.

Но «зато» османам удалось избежать болезненной политической реформы, которая бы обеспечила снятие всех этих запретов и переход к тому подобию интенсивного развития, которое возможно при традиционной экономической системе. Такое развитие освободило бы государство от необходимости балансировать между Сциллой восстания, вызванного переобложением, и Харибдой иностранного завоевания, обусловленного недостаточным финансированием армии, создав предпосылки для поступательного роста городской промышленности и торговли как альтернативных источников доходов. Эта модель была реализована в античном мире, показав своё превосходство над восточной в битве под Марафоном, в Саламинском проливе, при Платеях. Эта же модель в модифицированной форме нанесла поражение турецкому деспотизму в сражении при Лепанто (1571) и под Веной (1683).

Великие завоеватели – халифы на час

Поистине страсть к завоеваниям – дело естественное и обычное.

Н. Макиавелли

Александр Македонский, Август Кесарь, Карл Великий и я сам основали громадные империи. А на какой основе состоялись эти создания наших гениальностей? На основе насилия.

Наполеон Бонапарт

Завоеватели приходят внезапно: обычно наиболее успешные в истории полководцы во время походов достигают стран, на многие тысячи километров отдалённые от их метрополии. Наполеон вслед за Александром Великим побывал в Египте и Сирии, а также в России, Александр Македонский – в Средней Азии (Бактрии, Согдиане) и Афганистане (Ариане, Гиндукуше), Индии (Гедросии), армии Чингисхана ещё при его жизни дошли до Дешт-и-Кыпчак, сразившись с войсками русских княжеств на Калке. В этих регионах, часто периферийных, окружённых другими имперскими провинциями, отвыкли от угрозы внешнего завоевания и не готовы сопротивляться, зато они крайне враждебны по отношению к центральному правительству. Могущественный завоеватель в нескольких генеральных сражениях разбивает войска сатрапов, как Александр Македонский при Гранике (334 г. до н. э.) и Наполеон – при Пирамидах (1798), и имперскую армию, подобно Чингисхану в битве на реке Ехулин (1211), составленную часто из рекрутов со всех концов многонациональной державы. Дальше не встречающий сопротивления полководец захватывает столицу. Прежний аппарат насилия, а вслед за ним и институты гражданской власти перестают существовать. Наместники переходят на сторону завоевателя или, отвернувшись от прежнего правителя, поднимают восстания, провозглашая независимость своих провинций, как сатрап Согдианы Спитомен, или выдвигая претензии на власть, как сатрап Бесс, предательски убивший Дария. Только самые преданные чиновники и личные слуги сохраняют верность утратившему реальную власть государю, который начинает «партизанскую войну» против завоевателей. Хорезмшах Джелал ад-Дин Мангуберди, получивший власть после смерти своего отца, скрывавшегося от монголов на острове Абескун, при поддержке нескольких сотен сторонников воевал против монголов 11 лет, нанеся им болезненные поражения – в битвах при Перване и на реке Инд. Повстанцы пользуются тем, что новая власть – власть пришедшего завоевателя – ещё не утвердилась и не имеет традиции. В этих условиях наступает властный вакуум, которым пользуются народы для обретения независимости. Подобный вакуум возник в Австро-Венгрии в 1918 году и в России в годы Гражданской войны. Если завоеватель планирует владеть завоёванной территорией, он вновь покоряет эти народы и восстанавливает разрушенную им же администрацию, состоящую теперь из этнических завоевателей. Главный способ удержать народы в покорности нового правителя, гораздо менее легитимного, чем предыдущий, – привлечение к управлению членов его династии или верных соратников. Государство Хорезмашахов было покорено монголами к 1230-м годам: Средней Азия, Мазендаран и Хорасан были поделены между улусами Чагатая, Джучи и Хулагу. Диадохи Александра Македонского до битвы при Ипсе совместно правили созданной им империей, короли Бонапарты и маршалы – находились во главе королевств-сателлитов, Чингизиды и «темники» – во власти монгольских улусов. Столь разные регионы, объединённые полководцем в течение нескольких десятилетий, искусственно сближаются через принадлежность их властителей к одному роду – роду харизматического лидера. Однако вскоре между ними возникают междоусобные войны, многие из таких властителей ещё при жизни завоевателя восстают против него, желая обрести полную независимость, – Джучи – против Чингисхана, Мюрат – против Наполеона.

Но завоеватели не всегда имеют целью захватить государство, против которого они начали очередную войну. Иногда им достаточно лишь важной территориальной уступки или выполнения определённого политического условия (выплаты дани, присоединения к Континентальной блокаде). Часто такой уступкой или условием становится земля одной из покорённых наций – Польша, «окончательно» разделённая между Пруссией, Австрией и Россией в 1795 году, вновь обрела независимость в результате войны IV коалиции, превратившись в «вассала» Первой империи. Княжества Германии после разгрома Австрии при Аустерлице получили формальную свободу от многовекового владычества Габсбургов, попав, однако, под контроль Наполеона, протектора зависящего от Франции Рейнского союза. Завоеватель упраздняют складывавшийся на протяжении веков порядок, преподнося своё завоевание как «освобождение» народов от имперского ига. Именно так свои завоевательные походы представлял вавилонянам и евреям Кир II, разгромивший древнюю Мидийскую империю и Нововавилонское царство, именно так действовал Наполеон, восстановивший независимость Польши и даровавший её Германии, упразднив при этом в 1806 году тысячелетний Первый Рейх. Великий завоеватель, неожиданно врываясь в чуждый для него регион, радикально меняет конфигурацию сил и своими действиями одним странам дарует «независимость», являющуюся латентной формой подчинения, другим – своё прямое владычество или власть своего коронованного родственника.

Тенденция к полной независимости всегда побеждает попытки иностранных завоевателей ассимилировать их ускоренным способом династической легитимизации. После распада империи Александра Македонского Мидийское царство, ещё в VI веке завоёванное персами, фактически возродилось в прежних границах в форме эллинистической империи Селевкидов. Птолемеевский Египет почти полностью объял все территории, входившие в состав Нового Царства, став самым могущественным и долгоживущим эллинистическим государством. Подобный сценарий ждал и Монгольскую империю, разделившуюся на улусы. Отколовшаяся от Каракорума империя Ильханидов стала реинкарнацией Сасанидской державы, империя Юань – Китая. Империи распадаются на несколько малых деспотий, копирующих авторитарные порядки метрополии и предпринимающих собственную экспансию, также достигающей предела в момент наивысшего отдаления её крайней точки от сердца державы^[120]. Монгольская империя породила последнюю великую «кочевую империю» «допорохового» периода – державу Тимуридов.

Сухопутная империя Востока – мёртворождённое образование, тщетно пытающееся разрешить два имманентных противоречия: между метрополией и «колониями» и между необходимостью постоянной экспансии и её естественными пределами. «Все империи распадаются» – такой императив выработала Клио в отношении восточных полиэтнических держав.

Глава III. Феномен европейских колониальных империй

В основании миропорядка лежит вековечный принцип объективного дуализма сухопутных и морских цивилизаций. Присущее теллурократиям стремление к расширению обусловлено жизненной необходимостью обеспечить безопасность аграрной метрополии и расширить её податную базу – священную корову «восточных деспотий». Этим объясняется характерный для неё авторитаризм, стабильность расселения и сферы приложения труда населения, примат коллективистского начала, иерархичность социальной структуры, система строгих нравственных и юридических норм. «Суша – то, что всегда прочно, устойчиво, твёрдо», – резюмирует А. Маринченко^[121]. Талассократия – антипод сухопутной цивилизации – зиждится на торговле и географических открытиях и оттого пестует индивидуализм и предприимчивость. На протяжении веков теллурократии доминировали над немногочисленными и децентрализованными морскими сообществами, спорадически вступая в противостояние с ними^[122]. Великие географические открытия ознаменовали радикальный переворот в этой тенденции, положив начало росту влияния фактора пространства на мировую историю. Выросшая на дрожжах технологической революции эпохи современного экономического роста, колониальная европейская цивилизация начала победоносное шествие по земному шару, подчиняя вековые сухопутные цивилизации Востока. Именно в этот момент утверждается глобальное европейское лидерство, сохраняющееся с оговорками до сих пор.

Перешедшие на колею интенсивного развития государства создавали собственные империи – колониальные. Колыбелью этого вида империи стала Европа – арена роста средиземноморских городов-государств. Драйвером их роста явилась присущая античному миру аномально высока роль торговли и необычайно низкая, хотя и очень значительная, – сельского хозяйства. Эллинские города не военноадминистративные наросты на теле общенациональной деревни, не место дислокации элиты, враждебной крестьянскому миру, как на деспотическом Востоке, а органическое продолжение питаемой торговлей сельской экономики. Для античности характерен непревзойдённый вплоть до Нового времени уровень урбанизации^[123].

Суть античной аномалии в отказе от детерминированного развития по пути трансформации примитивной системы даров раннего неолита в упорядоченные налоговые практики и разделения общинников на тонкую прослойку «правящих» и «управляемое» большинство. Античный мир решительно порывает с фатализмом деспотического развития. Уникальные природные условия – близость к морю, изрезанность побережья, благоприятствующая появлению автономных полисов, удалённость от сухопутных империй – обусловили сращение у финикийцев и эллинов пиратского ремесла, благородного в представлении современников занятия, с торговлей^[124]. Формируется сообщество крестьян-воинов, уникальный социальный геном которого сравним лишь со скандинавским в VIII–XI вв. Древние греки и римляне впитывают неприятие прямого налогообложения – порочного признака рабства, о чём писал ещё Аристотель. Формируются предпосылки для утверждения полисной демократии, основанной на конфедерации городовгосударств.

Финикийцы, первые торговцы античного мира, стали пионерами колониального империализма. У финикийцев политическая власть передавалась по наследству, однако власть царя была ограничена советом из свободных воинов^[125]. Промышляющие пиратством и торговлей, они распространили свои торговые связи на весь бассейн Средиземноморья, в том числе и на Египет. Финикийцы основали свои поселения в Леванте – Тир, Сидон, Библ, которые стали подобием метрополии. В Северной Африке финикийцы основали Карфаген, в Испании – Малагу, Альмерия, Кадис, в Сардинии – Кальяри и в Сицилии – Палермо. Но ядро финикийской колониальной империи располагалось в опасной близости от сухопутных империй Востока, поочередно доминировавших в ближневосточном регионе: в IX веке Финикия была завоёвана Ассирией, в VI веке – Персией, в IV – Александром Македонским. Именно это повлекло упадок Финикии^[126], торпедировав её демократическую мутацию.

Гораздо более долгую жизнь прожила греческая колониальная империя, также бывшая децентрализованным сообществом городов-государств. Появившись в IX веке как результат двух революций – демократической и демографической, она дожила до эллинистического периода. В греческие колонии переселялись разорившиеся общинники или крестьяне, которым не досталась земля в результате раздела собственности, а также ветераны и авантюристы, которых изгнали из родных полисов. В колониях они получали обрабатываемую землю и гражданство.

Подобный социальный состав будет характерен и для европейских переселенцев в Новый Свет в XVI–XIX веках, искавших в огромных слабо заселённых пространствах Северной и в меньшей степени Южной Америки те же блага, которых они лишились в результате «огораживания земель» и постоянного роста населения Но греческие колонии не были «колониями» в привычном понимании, напоминая больше британские доминионы XIX–XX веков, так как отличались фактической независимостью от метрополии. Колонии были связаны с ней торговыми скрепами и обязательствами помощи в военных кампаниях, но в остальном они были полностью суверенны. Метрополия не устанавливала в колониях своё правление, выгодный таможенный тариф, не изымала насильственно ресурсы – не делала всего того, что делали европейские колонизаторы в Южной и Северной Америках, в Африке и Океании. Вместо этого метрополия фактически основывала новый независимый полис, хотя и ассоциированный культурно и экономически. Колонии могли даже враждовать с метрополией – так в напряжённых отношениях находились Коринф и его колония Керкира. На Саламине, бывшим клерухией Афин, появился новый вид колоний. Именно клерухия – владения граждан полиса за его пределами, лишённая какой-либо самостоятельности, – стала провозвестником будущих европейских колоний Нового времени.