Мария Зайцева
Шпион для дочери
1
– Не, таких не видел, – бармен отводит взгляд от фотки в телефоне, делая равнодушную рожу. Не особо удачно. Верней, ему кажется, что все круто, но это только кажется.
Я улыбаюсь, смущенно и виновато, как и положено задроту, каким сейчас выгляжу, оглядываюсь по сторонам, проверяя, смотрит ли кто в нашу сторону.
Но народ, набившийся в полуподвальное помещение ночного клуба, занят исключительно своими делами. Потому я отхожу в угол, где бармен увлеченно трет стаканы, делая вид, что вообще меня не замечает, перегораживаю посторонним обзор… И легонько прихватываю парня за горло. Так, совсем чуть-чуть. Он же должен еще говорить!
Бармен хрипит, глаза закатываются, и я, матерясь про себя, быстро привожу его в чувство. Переборщил! Плохо, халтура сплошная!
– Тихо, тихо, – бормочу, аккуратно прислоняя ставшего неожиданно тяжелым парня к стене и вынимая у него из ослабевших пальцев стакан, – ну что ты… Держись на ногах, я сказал!
Бармен не то, чтоб слушается, но, почуяв под задницей твердую поверхность подстолья, замедляется в падении. Смотрит на меня невероятно испуганными и одновременно изумленными глазами, словно не веря в происходящее. Ну да, парень, я не произвожу впечатления. Верней, произвожу, но не то.
– Еще раз, – провожу пальцем по экрану, врубая изображение, – давай, соберись. Видел ее? Когда?
– Не-е-е-е…
– Не надо меня обманывать… – я чуть-чуть сжимаю пальцы на гортани, прекрасно понимая, насколько это больно сейчас для парня. Слабое место у мужиков – адамово яблоко… – Не надо. Я же вижу, что ты узнал… Скажешь сейчас, сможешь потом разговаривать. Через полминуты – уже не сможешь… Потом. И никогда.
Наглядно показываю, что не шучу, и бармен опять закатывает глаза. Да что за черт! Чего они все такие слабые-то? Словно и не мужики, а одни бабы вокруг! Как бы штаны еще не обмочил от страха!
Прикидываю, стоит ли еще давить, или дать парню время на подышать и прийти в себя, как тот вдруг начинает говорить:
– Полчаса назад, Шаман привел…
– Шаман?
– Да, хозяин этого… – он обводит взглядом обстановку.
Понятно, божок местного разлива.
– Дальше, – стимулирую стремление к разговору легким нажатием на гортань.
– И все-о-о-о… Увел… Вниз… Больше ее не виде-е-е-ел… Пус-с-сти-и-и-и…
Отпускаю, пару секунд наблюдаю, как парень хрипит, пытаясь отдышаться, затем уточняю:
– Эта дверь? – киваю на вход в так называемые «номера», который, как и в большинстве таких помоечных забегаловок, скрыт тяжелой пыльной шторой.
– Да… Там вторая справа…
Бармен все еще пытается откашляться, когда я разворачиваюсь в нужную мне сторону, не забыв предупредить:
– Никому не говори, ладно? А то я вернусь.
Бармен согласно булькает, и уже через секунду я наблюдаю, как он, скинув с себя длинный фартук, сваливает через беснующуюся толпу точнехонько в сторону выхода. Не совсем дурак, значит, инстинкт самосохранения работает на полную. Может, еще не все потеряно.
За плотной портьерой, которая очень даже неплохо глушит звуки, полумрак. И длинный коридор с дверями по обе стороны. Прямо из ужастика кадр.
Решаю поверить трусливому бармену и толкаю вторую дверь. Она оказывается незапертой, распахивается с полпинка буквально, открывая классическую картину маслом.
Красная Шапочка и Серые волки. Ну, или Царевна и семь богатырей. Плохих, очень плохих богатырей.
Хотя, пожалуй, волки тут будут ближе по масти.
Все какие-то буро-серые, заросшие по самые брови щетинистыми бородами.
Сидят, в карты играют.
На интерес, наверно. Или на главный приз.
Главный приз тоже присутствует.
Мелкая темноволосая девка, забившаяся в угол и скользнувшая по мне затравленным взглядом. Сначала затравленным, а затем с узнаванием… Ну и, наконец, даже с радостью. Для разнообразия.
Ну привет, Шапка ты красная, доставучая.
Твой Охотник пришел все же на выручку.
Вот только рано радуешься.
Быть твоей заднице битой за самоволку и сделанные мне нервы.
Отвечаю ей многообещающим взглядом. Прочитай в нем всю последовательность наказания, зараза ты бешеная. Оно все будет, обязательно.
Но чуть позже.
А пока что волки внимания требуют.
Волки, кстати, настолько офонарели от моего неожиданного появления, что даже не сразу реагируют. Я успеваю оценить обстановку, отправить подопечной злобно-мстительный взгляд и нацепить привычную маску клинического высоколобого идиота.
Кое-кто уверял, что мне это прям идет.
Сразу получается такой длинный, унылый очкарик с беззащитным взглядом из-под очков. Или, если без очков, то еще беззащитнее. Будто эти очки мне только что разбили. Хулиганы, ага.
Стеснительно и немного испуганно улыбаюсь в ответ на грозные взгляды играющих:
– Ой, простите… Я, кажется… Дверь перепутал… Думал, это туалет…
– Пошел вон отсюда, идиот! – рычит один из волков, чуть попузатее и покруглее остальных. Хозяин этой богадельни, наверно. Местный божок. Как его там назвал бармен? Шамиль? Шаман? Не важно.
– Ой… Да, – отыгрываю по полной, стараюсь прям… Подмостки театральные по мне плачут. Горькими, очень горькими слезами… – Простите… Я просто… Понимаете…
Под предлогом собственной тупости захожу в комнату, заламываю руки, словно стесняюсь и не понимаю, куда попал и что происходит.
В целом, выгляжу настолько идиотом, что волки расслабляются и даже усмехаются. Ну правильно, ничто так не радует самца, как унижение другого самца. Пусть он тебе и не соперник, но все равно…
Шамиль (или Шаман?) рычит и выходит вперед, чтоб, на правах хозяина, выпроводить меня прочь пинком под зад.
– Пошел отсюда, щенок…
Больше он ничего не успевает сказать, потому что подходит ко мне на нужное расстояние, и тут же, неожиданно споткнувшись, падает. Да так неудачно, прямо затылком об угол стола!
Грохот падающего тела на пару мгновений вызывает немую сцену.
Волки смотрят на неподвижно лежащего Шамана, потом, как по команде, переводят взгляды на меня, растерянно заламывающего руки над их божком.
– Ой… А чего это?.. – Я наклоняюсь, присаживаюсь на корточки, стараясь привести упавшего в чувство, – споткнулся, что ли…
Оставшиеся три волка приходят в себя, отодвигают стулья и подскакивают ко мне. Опять же, очень удачно. На нужное расстояние.
Наклоняются, и мне, из положения полусидя, хватает трех ударов. На троих.
Отличный снайперский счет, я полагаю. Жаль, никто не заценит.
Ну, кроме засранки, ради которой это все, собственно, и затевалось.
Волки валятся один на другого, дополнительно травмируясь, но тут я уже не причем. Это уж как карма их понесла.
Я резко поднимаюсь и нахожу взглядом Красную, чтоб ее, Шапку.
На пару секунд зависаю на восторженном выражении в огромных, на пол-лица, глазищах, и это, прямо скажем, ласкает… Да любому парню приятно, когда на него так пялятся! Любому! И я не исключение.
Но этот восторг, естественно, не спасет чью-то тощую жопку от качественного ремня.
Хмурюсь, сжимаю губы и повелительно киваю ей на дверь.
Ожидая подставы, даже в такой ситуации.
Потому что засранка на то и засранка, чтоб мотать мне нервы бесконечно.
Но девчонка вскакивает так шустро, что я прямо удивляюсь. И быстренько, стараясь не смотреть на лежащих вповалку волков, топает ко мне.
Ну вот и ладненько.
Вот и хорошо. Теперь бы выйти отсюда.
Я придерживаю дверь, аккуратно выглядывая в коридор и прикидывая, как легче выходить: через кухню, или через общий зал, полный беснующихся придурков.
И отслеживаю краем глаза, как Шапка тормозит у одного из волков и с чувством бьет его под ребра тяжелым ботинком.
Затем ловит мой внимательный взгляд и независимо вздергивает носик.
Ну-ну… Папина дочка, чтоб тебя… Полностью папина. Мстительная и злющая.
Понятно, что тебе тут несладко пришлось. Но сама виновата. Надо слушаться и не бегать.
Так что перенесенные тобой страдания нисколько не спасут от наказания.
Ремнем по заднице, да-да…
Естественно, нифига так не будет, не имею я таких полномочий…
Но помечать-то, помечтать?
2
В машине Шапка с интересом оглядывается, хмыкает. Ну да, не привыкла жопка принцесья к таким интерьерам. Но мне сейчас откровенно плевать, к чему она там привыкла. С другой стороны, за месяц свободного выгула наверняка и не такое приходилось видеть. Так что, мои догадки могут быть и неверными.
Мне, с моим офигенным детством и не менее офигенной юностью, не понять этих мажорских выбрыков. Захотелось ей, видите ли, побегать вдали от папочкиной резервации. Почувствовать воздух свободы и независимости. Побеситься с жиру.
На мой характер, я бы ее так и оставил веселиться. Не, ну а чего? Если есть в голове что-то, стержень хоть какой-то внутри, то выплывет, не потонет.
Как сеструха моя смогла. Одна, без поддержки чьей-либо.
А если нет, то и пофиг на нее.
Хотя, Машка, конечно, тоже устроила цыганочку с выходом конкретную. Еле выплыла. До сих пор тошно, как вспомню. И вина давит страшная. Потому что сестра влезла в дерьмо из-за меня, урода. И уже за одно это ей можно простить все, что угодно.
В отличие от самого себя. Себя я не прощу никогда.
Но тут ничего не поделаешь. Все уже случилось, и, кстати, все разрешилось очень даже хорошо и правильно. Насколько это возможно, конечно.
Машка замужем и счастлива. Муж ее – нормальный мужик, вытащивший ее из того дикого замута, куда она угодила по моей милости. Хоть он, конечно, на редкость борзый и дерзкий чувак, но Машку любит и за нее порвет любого, и уже одно это вызывает уважение.
А я получил по заслугам.
Два года веселья в жопе мира были долгими. И, казалось, что так я там и останусь навсегда, вмерзну в вечную гребанную мерзлоту.
Но неожиданно случилось чудо.
Правда, конкретно сейчас, искоса разглядывая Шапку-засранку, с независимой физиономией откинувшую спинку древнего кресла в «восьмерке» назад и уткнувшуюся в грязное окно, я уверен, что это – нифига не чудо.
А еще одно наказание.
Следующий круг ада.
Как там у Данте? С каждым кругом, который ниже, грешники мучаются больше?
Ну вот. Я на следующий круг и спустился, похоже.
Лучше бы в вечной мерзлоте сидел. Нервы целее, организм моложе. Песня есть такая, про тресковое филе. Вот как раз про меня была бы…
Но, походу, нагрешил я сильнее, чем мог подумать, а потому – вперед, шкет, вернее, вниз.
Строго вниз.
Ловлю себя на том, что залип взглядом на худые, обтянутые тонкими джинсиками коленки, смаргиваю удивленно и, злясь на такую тупость и минутную слабость, завожу отчаянно тарахтящий антиквариат. Он, что характерно, не заводится. Вхолостую срабатывает, гад. Как раз, когда так нужно отсюда смотать скорее!
– Где ты этот раритет отрыл? – все же раскрывает рот неугомонная Шапка, пару раз умудрившись чихнуть от ядовитых выхлопов семьдесят восьмого, часть из которых попала в совершенно не герметичный салон, – она же сейчас развалится!
– Не развалится, – коротко отвечаю я, вырубаю зажигание, пережидаю, опять включаю. Давай, рухлядь ты тольяттинская! Давай!
«Восьмерка» неожиданно заводится и довольно бодро скачет вперед, еле успеваю удержать руль. Ничего себе! Это ладно, что я на севере к «механике» привык! А то фиг бы справился. И уехали бы мы с долбанной Шапкой к ближайшему углу.
А нам задерживаться-то нежелательно в этом городишке.
Того и гляди, очнутся Шерхан… Черт… Шаман, да, Шаман! С компанией, да побегут искать обидчиков.
Ну, или хозяин «восьмеры» выйдет из запоя и вспомнит, что у него имеется транспортное средство.
По закону подлости, все может случиться одновременно, а потому лучше я в этот момент где-нибудь подальше буду. Километров так на тысячу.
Сдам это худое недоразумение папашке и свалю, наконец, на заслуженный отдых.
Мне его потому что обещали!
Конечно, обещаниям генерала верить – себя не уважать, но должно же у этого скота хоть что-то человеческое быть?
– Зачем ты вообще за мной вернулся? – фырчит Шапка, – я же тебе ясно сказала, чтоб отвалил.
– А ты не рада, смотрю? – я спокоен. Спокоен. Спокоен, черт! – Надо было оставить тебя с ними? Я помешал, может, твоим развлечениям?
Говорю, как обычно, монотонно и равнодушно, прекрасно зная, как это ее выводит из себя. А мне в последние дни нравится ее выводить. Хоть какое-то развлечение в окружающем дерьме.
– Да пошел ты! – ожидаемо шипит Шапка, раздуваясь, словно кошка, от гнева. Умора, да и только. – Сама бы справилась!
– Я и смотрю, как ты офигенно справлялась. Молодец. Наверно, надо вернуться? Назад?
Легко доворачиваю руль, обозначая намерение вернуться, но она тут же садится и хватается своей лапкой за мои пальцы, спокойно лежащие на древней оплетке.
– Не надо!
Я смотрю на тонкие пальчики, цепко держащие меня, и ощущаю, насколько они холодные.
И насколько моя кожа под ними раскаляется. Неожиданно и даже… Черт, неправильно!
– Руки убрала от меня, – цежу все так же спокойно, дожидаюсь, когда она боязливо уберет пальцы, продолжаю, не сдерживая наставительных, менторских нот, – не смей хвататься за руки водителя во время вождения. И вообще. Закрой рот уже. А то передумаю и высажу прямо тут. Делай, что хочешь потом.
Она прячет свои ледяные пальчики в рукава безразмерного свитера, полностью скрывающего ее худую фигурку, отворачивается, уныло шмыгает носом. Верит мне.
Я, по идее, должен бы испытывать удовлетворение от того, что довел ее до послушания, но почему-то не испытываю.
Только раздражение дополнительное и досаду.
Понятное дело, что мои угрозы пустые, и я ее никогда не высажу. И не оставлю. Вот только она не в курсе, естественно.
Мы едем молча в ночной темноте, а я все кошусь на свою руку, на то место, что трогали ее пальчики.
Ледяные совсем. Ей холодно, должно быть….
