Мария Зайцева
К черту 8 марта!
Именно этот взгляд приводит Машку в чувство.
Он не узнает ее. Ну конечно! Она в маске, шапочке, и вообще… Наверно, прав заотдела, выглядит она старше гораздо…
Машке почему-то становится стыдно за свой внешний вид, за волосы, скрученные в гульку и убранные под шапочку, за круги под глазами, несвежую кожу лица, сухие от постоянного использования перчаток руки, след на переносице от маски…
И следом за стыдом приходит облегчение: ну и хорошо, что не узнал! И правильно!
Сейчас она примет его бойца, окажет помощь, даст рекомендацию… И, кстати, почему не на скорой? Совсем с ума сошли…
– Проходите в кабинет, – сухо кивает она, не позволяя уже раскрывшему рот Светлову что-то сказать.
Разворачивается и уходит, ощущая спиной удивленный тяжелый взгляд…
Он не узнал, но это не мешает пялиться… Да уж, Сашка явно не вспоминал ее все эти годы… И хорошо. Она, собственно, тоже монашкой не жила…
Теперь разобраться с его бойцом, отпустить…
И навсегда забыть про Светлова.
Это же возможно? Забыть, зная, что он… Такой вот… Здесь, в одном городе с ней?
Машинально выполняя свою работу, Машка думает о том, что Светлов, наверно, женат. И даже наверняка. Такой мужик не будет тосковать в одиночестве…
И что не стоит про него думать. Все решила же… Но почему-то думается… Глупость такая… Но просто он… Он такой… А она… Такая… Дура…
Просто дура, боже…
Боец, у которого оказывается только сотрясение, а колото-резанная – всего лишь небольшой порез, и непонятно, зачем надо было так орать, поднимая на уши весь травмпункт, уже давно ушел, ушли его шумные сослуживцы и их громкий командир…
И Машка стоит у окна, смотрит на темный парк, как и много лет назад, залитый лунным светом… И почему-то глаза на мокром месте. Так странно, так глупо… Глупое Восьмое марта… К черту его!
И не замечает, что позади открывается дверь…
Глава 4
– Привет, Малинка, – голос Светлова звучит теперь по-другому, совсем не так, как до этого, в коридоре. Неуверенно, более проникновенно, что ли… Но все равно Машка вздрагивает и пугается чуть-чуть.
И смотрит в отражение оконного стекла на здоровенную фигуру в камуфляже, намертво закупорившую выход из кабинета.
Машка почему-то настолько теряется и волнуется, что пару секунд всерьез раздумывает над идеей десантироваться отсюда при помощи окна.
Но Светлов не делает больше никаких движений, просто стоит, просто смотрит…
И Машка, собрав все мужество, поворачивается, успевая надеть на лицо выражение удивления и легкого интереса.
– Привет, Саш, – она не пытается притворяться, что не узнала его, это уж как-то совсем по-детски выглядело бы. – Как узнал?
– По запаху, – усмехается он, странно очень, одновременно хищно и печально, – малиной пахнешь.
Где он умудрился унюхать малину, учитывая смешение на медицинской форме больничных запахов и полноценного восьмимартовского рабочего дня, остается загадкой. И Машка не собирается ее разгадывать. Пожимает плечами, малина, так малина…
– Как дела у тебя, Саш? – спокойно интересуется она, стремясь сохранить вежливо-нейтральный тон.
Они просто бывшие одноклассники… И один раз любовники. Это не обязывает ее кидаться ему на шею и вообще вести себя… как-либо по-другому.
– Неплохо, – задумчиво скользит он взглядом по ее фигуре, от рабочих тапочек до шапочки, и Машке невольно хочется поправить одежду, потому что внезапно ощущает себя… Ну, слегка неодетой, скажем так. Может, пуговицы где расстегнуты? – А ты? Давно в городе?
– Уже год, – отвечает Машка, не задавая глупых вопросов о том, откуда он знает, что ее не было в городе. Судя по форме, возможности найти нужного человека у него есть… Но вот зачем искал, интересно? – А ты?
Она интересуется наугад, просто зеркаля его. И неожиданно угадывает.
– Я три месяца назад приехал, – Сашка, наконец, отлипает от косяка, шагает внутрь помещения и закрывает за собой дверь.
Машка в легкой панике смотрит на единственный путь отступления, неожиданно ощущая себя очень шатко и неуверенно.
Не то, чтоб она боялась Сашку, чего его бояться, но вот как-то все… Странно… И как вести себя, непонятно. Не готова она сейчас к этому всему! Просто не готова! После полного рабочего дня, да еще и дежурство продолжается же, запросто в любой момент тут может стать горячо… И общаться со своим внезапно вылезшим прошлым… Блин, гребанное Восьмое! Хоть в анабиоз впадай в этот день, чтоб минимизировать проблемы!
– Откуда? – машинально задает она вопрос, наблюдая, как Сашка приближается, и нервничая по этому поводу. Зачем он идет? Что хочет?
– Из командировки, – коротко отвечает он, чуть притормаживает в шаге от нее, словно решает, надо ли ближе или нет. И, в итоге, сокращает расстояние…
Машка невольно задирает подбородок, чтоб смотреть ему в лицо.
Сашка высокий, просто очень высокий, не меньше метра девяноста, а то и двух, и плечи широченные, едва в проем двери поместился… И сейчас он закрывает ее полностью, весь мир собой заслоняет.
Стоит и смотрит, и ноздри чуть подрагивают. Словно реально принюхивается, чувствует запах… малины?
Машка понимает, что надо что-то говорить, наверно… Но слова не идут. И взгляда оторвать от его лица невозможно. Он так близко, что видно каждую морщинку у глаз, странные, светлые они, эти морщины, словно щурился много на солнце… В командировке был… Где много солнца даже три месяца назад, зимой… И небритость, небольшая, но конец дня, а он, наверно, брился утром… И губы обветренные, жесткие даже на вид. И хочется провести по ним пальцем, проверить, насколько они твердые…
– Малинка, – шепчет он, так тихо получается, интимно даже, что сразу в голове флешбеки их единственной ночи, когда так же шептал, уговаривал, ласкал…
Машка с легкой оторопью ощущает, как внутри все поднимается, словно тело само по себе откликается на немой призыв… Это странно, незнакомо даже. И не было никогда такого… Верней, было… В их с Сашкой двадцать…
– Малинка… – хриплый голос царапает по сердцу, и Машка закусывает губу, сдерживаясь и лихорадочно пытаясь придумать, что сказать, что сделать… Чтоб побороть в себе очень даже неприличное желание подтянуться положить руки на эти широченные плечи и попробовать на вкус твердые губы. Попробовать сделать их мягче…
А затем Сашка поднимает руку и стягивает с ее головы шапочку. Машка на миг зажмуривается, потому что пальцы, твердые, шершавые, мимоходом, легко касаются щеки… И это воспринимается лаской. Острой, на грани возможного.
Сашка что-то еще делает с ее головой, и через мгновение Машка ощущает, как освобождаются волосы из пучка, рассыпаются по плечам… И как Сашкины пальцы неожиданно нежно для таких жестких, царапучих, зарываются в ее уставшую за день работы гриву, мягко массируют кожу головы. И это так божественно, что она не может больше сдерживаться, тихо стонет, податливо склоняясь так, чтоб Сашке было удобней.
И не сопротивляется, когда он тянет ее ближе к себе. В его руках неожиданно хорошо. Это как долго бродить где-то, в чужом краю, а затем вернуться домой… И запустить босые ступни в пушистый ковер у кровати…
– Малинка… – шепчет он, обжигая горячим дыханием губы, и это безмолвное требование, приказ, которому Машка подчиняется. Раскрывает рот и с восторгом ощущает, как он прикасается. Нежно-нежно, осторожно, словно пробуя.
И губы у него твердые, да… Такие настойчивые… Пожалуй, настойчивей, чем она запомнила… И в то же время – более умелые… Научился за эти годы…
Мысль эта не вызывает негатива, в конце концов, Машка тоже не монашкой жила… Но все прошлое сейчас почему-то воспринимается далеким-далеким и совершенно ненужным… Словно сон был. А настоящее, реальное – вот оно. Сейчас.
Сашка усиливает напор, целует все грубее, жестче, его большие ладони обхватывают ее за талию, чуть приподнимают, чтоб удобней было целовать, Машка ощущает, что ноги не касаются пола, что она просто висит в его руках, и это почему-то вызывает дикий восторг, руки сами тянутся обнять его за шею, легко царапая короткими ногтями по затылку, Сашка сдержанно рычит ей в губы, но не прекращает целовать, наоборот, только распаляется все сильнее.
И это просто упоительное ощущение, Машка теряет полностью связь с реальностью, и нет в мире больше ничего, кроме этого большого, грубого мужчины, опять, в который раз, сделавшего проклятый праздник Восьмого марта незабываемым…
– Мария Дмитриевна, там опять… Ой… – Леночка залетает в кабинет, тормозит на полном ходу, – простите…
И выбегает за дверь.
А Сашка, прекратив целовать Машку, но не прекратив держать на весу, только усмехается и зарывается носом в ее волосы:
– Черт… Малинка… Офигеть…
Машка не отвечает, хотя с его определением ситуации полностью согласна. И даже, может, и грубее можно сказать… Но не нужно.
Она держится за его шею, вися послушной тряпочкой в тяжелых, властных руках, и ощущает себя невероятно счастливой и защищенной.
И не хочется его отпускать. Он ведь… Он может выйти сейчас за порог и не вернуться… И окажется, что его и не было, а все, что произошло, просто ее сон, результат временного помрачения рассудка…
И Сашка, похоже, чувствует то же самое, потому что отпускать ее вообще не торопится, сжимает, водит носом по шее, покрывая чувствительную кожу мелкими, царапучими поцелуями… И это так морозно-сладко, что Машка только ежится счастливо…
– Мария Дмитриевна, – пищит из-за двери деликатная Леночка, – там вы срочно нужны…
Машка выдыхает, смотрит на Сашку:
– Мне надо идти.
– Когда заканчиваешь? – хрипло интересуется он, не торопясь отпускать.
– Утром, в восемь.
– Хорошо… Я тебя встречу.
Это сказано таким командным, безапелляционным тоном, что от любого другого и в любой другой ситуации Машка бы обязательно взбрыкнула. Но сейчас она только выдыхает и кивает.
– Номер телефона твой.
Сашка отпускает ее, напоследок скользнув губами по шее. Машка вздрагивает, скрывая прыгающие по коже мурашки, тянется за телефоном, смотрит вопросительно, и Сашка диктует ей цифры.
Машка делает дозвон, смотрит, как он принимает, сохраняет. И опять смотрит на нее. Темным, горячим взглядом.
– Даже не надейся, что в третий раз у тебя это получится, – коротко и с легкой угрозой говорит он.
– Что? – удивленно поднимает она брови, слегка кокетничая, потому что всем все понятно, естественно.
