Мария Викторовна Третяк
В поезде
Громыхало и свистело под железными колёсами железное полотно, пролетали мимо дома, улицы, и уходили в неизвестное ветхие, никому не известные деревушки. Лимонов не смотрел на мелькающие сбоку от него картины: эти нескончаемые «русские вёрсты», как он их с насмешкой окрестил, вызывали у него отвращение – так много их уже объехал. И знал он, что скоро граница, скоро «эти вёрсты» превратятся в «мили», но по «милям» никогда ему не поездить.
От стекла, усыпанного грязными дождевыми пятнами (вот уже полчаса, как кончился дождь), повеяло холодом, и Аркадий Петрович, прислонившийся к оконной раме, поморщился. «…Немытая Россия…», – мелькнуло у него в голове. При этой мысли Лимонов сморщился ещё больше, даже так, что капельки кислого сока, в виде пота, выступили на лбу, между глубокими морщинами. Действительно, было достаточно жарко. Но, к счастью, вагон негромко взвизгнул, качнулся и остановился у самых вокзальных ворот какой-то станции с весьма красноречивым названием.
Лимонов вышел из поезда в надежде досыта надышаться воздухом и вернуться обратно к себе на койку «свежим фруктом».
Только Аркадий Петрович ступил ботинком на асфальт, как сразу втянул в свою грудную клетку едва ли не весь воздух, который находился под пологим навесом полустанка. Прыжком бывалого гимнаста Лимонов очутился перед застеклённым рекламным стендом. На нём красовалась афиша какого-то нового зарубежного фильма, которая сразу же заинтересовала Аркадия Петровича. Был изображён пожар, летали самолеты, инопланетные корабли – словом, всё во вкусе нашего времени.
«Ну наконец-то, – подумал Лимонов, – хоть одна приятная новость за все четыре дня, что я качусь по этим болотам». (Сказать к чести Аркадия Петровича, места там действительно были достаточно сырыми).
