Никто не ответил. Я ещё раз прилип к окну и посветил на крыльцо – никого. Вот чёрт! Собрался уже уходить, как ручка двери задергалась, и кто-то пронзительно закричал с улицы:
– Пусти, я по записи!
Голос показался мне знакомым… Но я не мог его вспомнить.
– Что за чёрт?! – возмущённо ответил я, прильнув к двери.
– Сам сказал приходить в ноябре. Я пришёл.
– Ночью не принимаю!
Я распахнул дверь, чтобы в лицо послать этого наглого идиота, и замер. Странное ощущение: передо мной стоит человек в тёмной кофте с капюшоном, я точно смотрю на него впервые, но будто мы встречались, и не раз.
– Пусти, Шуруба, помощь нужна. – казалось, что рот гостя не шевелился.
Посетитель отодвинул меня рукой, одним сильным рывком открыл дверь и шмыгнул в комнату. Я поспешил за ним. Гость уселся за маленький обеденный стол.
Какая наглость! Ночью, еще и без приглашения! Я встал посреди комнаты и направил на его лицо фонарик. Фентанил ещё держали меня: тело штормило, глаза не фокусировались. Его острые скулы и выступающий подбородок, резко очерченные ярким светом, мешались с носом в кашу.
– Ты кто такой? Чего ты ко мне ночью припёрся? – я не мог успокоиться.
– Мне назначено. Забыл, что ли? Сам позвал. – проговорил человек, брезгливо смахивая со стола крошки.
– Не помню, чтобы на ночь кого-то приглашал. После заката я не занимаюсь работой. Нельзя. – ответил я, всё еще стоя посреди комнаты, направив фонарик прямо на лице посетителя.
– Надоел мне твой фонарь. Сейчас, подожди.
Гость встал, что-то щёлкнул позади себя. Комнату залил мягкий желтоватый свет старого торшера. Я очень удивился и убрал фонарик в халат.
– Как? Света же нет.
– Теперь есть. Знаешь, – гость сел обратно за стол, —я всегда знал, что ты закончишь вот так. Заброшенная деревня, гнилой дом, сам медленно помираешь в ужасных муках…
Как никогда мне в глаза бросились вздыбленные крашеные деревянные доски, вышарканные сотнями шагов незнакомых и благодарных мне людей. Затем я осторожно взглянул на гостя: мягкие глубокие тени, прямая линия рта и глубокопосаженные круглые глаза. Жестокое лицо, волевое, знакомое. В свете фонарика он казался бледным и уставшим, а сейчас выглядел совсем иначе. Я когда-то его знал, но не мог вспомнить.
– Не тебе судить. Это моя жизнь. – плюнул я и поковылял к двери. С усилием толкнул полотно и пальцем указал на сени: – Проваливай.
– Поставь чай, Шуруба. – произнес гость, положив ногу на ногу. Он оживился, в его интонации появился интерес. Он не собирался уходить.
– Ты глухой? Пошел вон из моего дома! – рявкнул я,
– Ты чего орешь? Шуруба, я к тебе ехал специально. Долго ехал и очень устал.
– А мне что? Если тебе надо, то жди до утра.
– Да не нужен мне твой сеанс. Вообще, я в одной кофте, а у вас уже зима вовсю. Откуда я пришёл, там вообще зимы не бывает.
– Не мои заботы. – я начал уставать от него. Хотелось лечь.
– Выпьем чай, а потом я уйду. – сказал гость и очень неприятно улыбнулся.
– Точно уйдешь?
– Обещаю, Шуруба. Я свои обещания никогда не нарушаю.
– Надо в печь подкинуть. – проворчал я, громко захлопнул дверь и направился к печи.
Открыл полудверок и закинул в топку несколько жирных кусков угля. Помыл руки в тазу. Налил в закопченный металлический чайник два ковшика воды из огромной фляги. Слегка пошатнулся, и немного воды пролилось на раскаленную чугунную плиту. Поднялся клуб пара, быстро растворившись в полумраке. Я заткнул носик свистком и взял из кармана халата сигарету. Чиркнул спичкой. Закурил. Горячий ароматный дым ворвался в нос и горло, лёгкие наконец-то задышали. Я стоял спиной к гостю, смотрел на чайник и курил, аккуратно придерживал фильтр боковыми зубами и не вытаскивая сигарету изо рта. Но будто вопреки своей воли я развернулся лицом к мужчине и не сводил с него глаз.
– Рассказывай, Шуруба. – сказал тот, вытаскивая длинными пальцами карамельку из прилипшего к столу целлофанового пакета. Ловко освободил барбариску от фантика и запихал в рот.
– Чего тебе рассказывать? Жди чай. – сказал я и почувствовал, как боль пронзила рот и шею: снова треснула губа. Промокнул кровь рукавом халата.
Угли трещали. На кровати спал кот, уютно устроившись в одеяле. Гость пристально смотрел на меня. Так пристально, что мне хотелось поскорее избавиться от него или убежать из дома.
– Неспроста тебе эта жизнь досталось, да? – начал он, повернув голову на флаг СССР, закрывающий единственное окно и всю восточную стену комнаты. – Долго я к тебе шёл, устал.
– Откуда ты пришел?