С выпускниками академии мне удалось поговорить лишь на третий день. Уверена, в академии Верховский уже со мной попрощался. Ребята, Элен Смит и Льюис Паркер, сказали, что скорее всего артефакт находится во времени раньше, а здесь им может оказаться все что угодно. Начать предложили со столицы. И так я попала в Москву.
Задача стояла не из простых, я и понятия не имела, что ищу, ни малейшего. Единственное, я надеялась, что внутренняя сила потянет меня к этому объекту, так бывает, у избранных, нужно только верить.
Дневник подростка с топором день пятый.
Некоторые дни получаются пропущенными в связи со сложностями, которые мешают мне писать. В Москву я отправилась лишь ради того, чтобы набить себе карманы новыми деньгами (у банков 21-го столетия отвратительная система защиты, мне даже убивать никого не пришлось, это сыграет на руку ни одному поколению академических, которые будут там останавливаться, можно даже работу не искать…), потому что оказалось, что объект моих поисков на другом материке попивает бразильский кофе, привезенный на собственном грузовике. Экспедиция затянется.
Дневник… день шестой.
Я навела справки, немного покопавшись в истории и изрядно напрягая мозги. Оказывается, искать нужно не того, кто, казалось бы, истинная проблема (мужчина, писатель, который в следующем году издаст книгу, в которой раскрывает все тайны вселенной и проблем человечества), а его сына-вундеркинда, одного из немногих, кто сможет спастись в Роковые тридцатые (не иначе, все еще впереди), именно он подал отцу идею написать книгу, начать думать и пойти в политику. Жили они в Вашингтоне, не удивительно, правда? Осталось найти корень, не убью же я ребенка. Скорее всего, артефакт, как правило, это что-то неиспользуемое, а значит, старое, не нужное, и вещь. Что могло пробудить в ребенке высший разум приблизительно в 18-19-ом году?
Это все не так страшно, как встречный вопрос – зачем я назначила анонимную встречу с автором книги?
Дневник полного идиота, день десятый и последний.
Я изменила ход истории, Верховский меня убьет. Никто никогда за все времена существования академии этого не делал, это непозволительно и незаурядно настолько, что мне точно назначат смертную казнь в тот же день, как я вернусь.
В академии мертвецкая тишина. В субботнюю ночь обычно открывали все окна в коридорах, чтобы наутро со свежей головой можно было отдохнуть и проветрить комнаты, но сейчас все было закрыто. Бледное лицо Верховского сияло под светом луны. Он не был зол, но его лицо с тревожным намеком выражало каплю смирения. Он смотрел на Серафиму с другого конца коридора.
На руках Розалиции не было перчаток, лишь красная лента находилась между пальцев. Серафима долго смотрела в ее бледное лицо, не пытаясь найти в них каплю жизни. Потом упала на колени и зарыдала. Ее маленький мирок – мастерская директора с ней самой уютным морозным вечером – перевернулся, нет больше в мире любви и спокойствия. Он станет холоднее смерти, холоднее самой суровой вечной зимы. В голове звучала лишь одна фраза: «Забери мое тепло».
– Она подстрелила его для тебя, – на колени Серафимы упала черная шкура волка. – Считай, что это было самоубийство.
– Она не могла!
Верховский грозно посмотрел на девочку.
– Ради тебя могла, – и удалился.
Вот тогда Серафима поняла, что теперь даже никакая шкура не согреет ее, единственный пламенный цветок, заставлявший быть ее той самой увял, оставив после себя лишь уникальность, непонятную грубому миру и шкуру черного волка.