Мария Орунья
Пристанище

Подойдя к телу вплотную, Валентина отказалась от гипотезы о суициде – тело лежало так картинно, что не оставалось сомнений: уложили его намеренно. Валентина и Ривейро присели на корточки.

– Чувствуешь? – спросила она, глядя на сержанта.

– Да, запах не сильный, но отчетливый. Что-то знакомое, вот только определить не могу.

Валентина кивнула и уверенно произнесла:

– Ваниль. Думаю, наша принцесса пахнет ванилью. Невероятно. Ее еще и надушили.

– Твою ж мать.

– Да уж.

Валентина изучала лицо женщины – такое умиротворенное. Вблизи черты напоминали скорее нордические, нежели испанские.

– Что же с тобой случилось, принцесса? Откуда ты такая взялась? – пробормотала Валентина и принялась осматривать одежду.

Неглубокий вырез платья, переплетенный тесьмой цвета старого золота, прикрывала прозрачная шелковая кисея. Простые прямые рукава плотно облегали руки до запястий. Изящная вышивка на манжетах не оставляла сомнений: будь эта женщина (тридцати – тридцати пяти лет на вид, не более) из далеких времен, к простолюдинам она явно не принадлежала бы. Накидка без рукавов, что-то вроде жилета, из тонкой светло-коричневой кожи доставала почти до щиколоток, на ногах темно-коричневые сандалии, с виду ручной работы.

– На испанку не похожа, – задумчиво произнес Ривейро.

– Не похожа, – согласилась лейтенант, – я бы сказала, она из Скандинавии. Одежда и правда выглядит старинной, хотя вроде как не заношенная. Что думаешь?

– Неудивительно, что Маса так впечатлился. Взгляни на обувь, эти сандалии точно носили, они даже приняли форму ее ноги.

– Только не говори, что и ты считаешь ее пришельцем из прошлого. Не позволяй этим декорациям сбить себя с толку, сержант. Машины времени не существует.

– Знаю, лейтенант, просто раньше мы никогда с подобным не сталкивались.

– Тут ты прав. Психи становятся все изощреннее. Может, у нас как раз один из таких, с богатой фантазией? Насмотрелся фильмов про принцесс и драконов и поехал головой на этой почве?

Ривейро грустно улыбнулся.

– Может.

– Обрати внимание, на ногтях нет лака, но они очень ухоженные. Ни бус, ни колец нет… Уши тоже не проколоты, никаких серег, так что навскидку я скажу, что она точно не похожа на типичную жительницу большого города. Татуировки или отметины?

Ривейро покачал головой.

– Об этом я вам отчитаюсь через несколько часов, – вмешалась Клара Мухика. – Пока я лишь заглянула к ней под юбку и не обнаружила никаких ссадин, синяков или прочих следов насилия.

– То есть…

– То есть вряд ли ее изнасиловали.

– Ладно. – Валентина облегченно вздохнула, будто ее утешила мысль, что женщину не подвергли насилию, перед тем как убить. – А что с бельем? Оно какое – современное или тоже старинное?

– Ты не первая об этом подумала. Но белья на ней нет.

– Вот как? – Валентина поразмыслила и покосилась на Ривейро. – А она выбрита?

– Тоже нет.

– Если бы не одна деталь, – проговорила лейтенант, – я и сама уже начала бы думать, что где-то среди этих руин запрятан туннель времени.

– Какая деталь? – чуть ли не хором спросили Ривейро и Мухика.

– Брови. Вернее, их форма. Вам они не кажутся слишком?.. Ну не знаю, похоже на депиляцию в салоне красоты. Они у нее современные.

– А ты права, – согласилась судмедэксперт. – Но в целом лицо выглядит очень естественно, она даже не накрашена.

– Как знать, может, пятьсот лет тому назад уже практиковали депиляцию воском, – заметил Ривейро. – Но на гламурную тусовщицу она и правда не похожа, если ты об этом.

– Я рассматриваю все возможности, Ривейро, и пока уверена только в одном: эта женщина не прибыла к нам из Средних веков. В любом случае после судмедэкспертизы у нас появятся более надежные данные. Мухика, а под ногтями у нее что-нибудь нашли?

– Ничего, они в идеальном состоянии. Словно она только-только из салона и сразу сюда.

– И пахнет ванилью, – добавил Ривейро.

– Да, и это тоже. И монета, которую она держала в руке. Монету забрал Лоренсо Сальвадор. Вон он у автобуса, спросите его.

– Спросим, – кивнула Валентина, – спасибо, Клара. Позвони, как будут результаты, здесь от нас толку мало, займемся опросом местных жителей.

– Хорошо, но дай мне время, ты же меня знаешь, я люблю работать спокойно. Не хочу, чтобы уже через час мой телефон разрывался от звонков.

– Да, конечно, не волнуйся. Выждем час с четвертью, – улыбнулась Валентина.

Она встала, подала Ривейро знак следовать за ней.

Внезапно послышались крики:

– Я имею полное право! Вы что, не понимаете?

Лейтенант и сержант развернулись на вопли – кричал мужчина.

– У вас, разумеется, нет детей, сразу заметно! Надели форму и возомнили себя всесильными. Да отпустите меня, мать вашу!

– Как только вы успокоитесь. И попридержите язык, а то я могу вас прямиком отсюда увезти в участок, глазом моргнуть не успеете.

Младший лейтенант Сабадель держал за плечи худого светловолосого мужчину средних лет, одетого в пижаму и халат, на ногах тапочки. Лицо Сабаделя было бы безучастным, не выражай оно легкую досаду. Он прищелкнул языком. Мужчина в пижаме перестал сопротивляться, и Сабадель, на помощь к которому уже спешил высокий крепкий полицейский, ослабил хватку и отпустил крикуна, который продолжал бормотать “сраные легавые”.

Валентина подошла к ним. В криминалистическом комбинезоне она напоминала гостью из будущего. В присутствии постороннего она обратилась к Сабаделю формально:

– Объясните, что тут происходит, младший лейтенант.

– Как это – что тут происходит? Это вы мне объясните, что тут происходит! – снова заорал человек. – Вы знаете, кто я такой? А? Знаете кто?

– Кто-нибудь, срочно вызовите врача, – Сабадель притворился взволнованным, – сеньор не знает, кто он такой.

– Сабадель! – осадила его Валентина. – Давайте сначала все успокоимся. Я лейтенант Валентина Редондо. Представьтесь и вы, пожалуйста.

– Я Мануэль Серденьо, председатель сообщества жильцов нашего дома. – Человек указал на дом. Голос он понизил. – Тут живут маленькие дети, вы в курсе? У меня у самого двое. А нам никто ничего толком не объясняет, говорят, нашли мертвую девушку – ее видела соседка из квартиры 2A. Хоть вы и пытаетесь тут все прикрыть, мы знаем, что на моте что-то произошло. А тут еще нам заявили, чтобы не подходили к окнам. Да это форменное нарушение конституционных прав! Ваш долг уведомить нас о случившемся, мы за это вообще-то налоги платим. А вы обращаетесь с нами, будто мы преступники.

– Уважаемый сеньор, наш долг – обеспечивать безопасность и порядок. На моте сейчас ведется расследование, и от местных жителей требуется одно – спокойствие. Уверена, что вы как председатель поспособствуете этому. Разумеется, как только нам разрешат поделиться информацией, мы первым делом свяжемся лично с вами как с представителем жильцов. А пока вы можете оказать услугу следствию. Скажите, видели вы или слышали что-нибудь необычное этой ночью?

Мануэль Серденьо, казалось, немного расслабился. Слова Валентины, что должность председателя сообщества жильцов дает ему какие-то привилегии в глазах полиции, были, разумеется, лишь словами, но они возымели действие.

– Я, ну… Нет, ничего необычного не слышал и не видел, пока вас не углядел в окно кухни… В будние дни я встаю рано, и…

– Понятно. А ваша квартира?

– Что? Вы хотите осмотреть мою квартиру?

– Нет. Но если вы не возражаете, я хотела бы узнать, из какой вы квартиры, чтобы опросить остальных жильцов.

– Конечно, конечно, я понял. Первый корпус, квартира 1B.

– Спасибо. А сейчас, с вашего позволения, нам нужно продолжить работу, так что прошу вас вернуться к себе. Мы свяжемся с вами, если у нас возникнут еще вопросы, и тогда предоставим всю информацию… совершенно конфиденциально, разумеется.

– Я все понял. Но вы действительно свяжетесь со мной?

– Сразу же, не волнуйтесь.

Человек немного поколебался, но потом двинулся прочь. Когда он отошел на приличное расстояние, Валентина повернулась к Сабаделю.

– И что, это так сложно? – яростно, но тихо спросила она.

Сабадель отвел взгляд. Лейтенант Редондо никогда не повышала голоса, разговаривая со своими подчиненными при свидетелях, но непрофессионального поведения на месте преступления она не выносила.

– Может, ты заметил, что бедняга ушел ни с чем, но успокоенный. И, ради всего святого, не заставляй меня больше тратить время на такие глупости! Мы не на детской площадке.

– Лейтенант, он просто налетел на меня и сразу начал орать, что мне еще оставалось делать?

– Ох, даже не представляю. А я сейчас что делала? – Валентина Редондо с трудом сдерживала гнев. – Обсудим в отделении.

Даже не взглянув на Сабаделя, лейтенант направилась к Лоренсо Сальвадору, начальнику криминалистов. Сержант Ривейро молча последовал за ней. По пути им встретились кинологи с двумя немецкими овчарками, собакам предстояло обследовать территорию. Если убийца оставил хоть какие-нибудь следы, вряд ли их пропустят полицейские собаки.

– Доброе утро, лейтенант Редондо, – радушно поприветствовал Лоренсо Сальвадор.

Начальник криминалистов был невысоким человеком с тщательно уложенными волосами, в которых серебрилась седина. Он производил впечатление человека, который с достоинством принимает свой возраст. В свои пятьдесят, несмотря на наметившийся животик, выглядел он очень моложаво – возможно, потому, что в любой ситуации сохранял превосходное расположение духа.

Он улыбнулся Валентине:

– Ни свет ни заря, а у вас уже страсти кипят.

– Очень смешно, Сальвадор.

– В какой-то момент я даже испугался, что этот тип сейчас снимет тапок, а в нем оружие массового поражения. – Но, увидев, что Валентине не до шуток, Сальвадор перешел к делу: – Ладно, Редондо, как тебе наша ренессансная дева?

– Кто?

– Труп на моте, лейтенант.

– А. Но почему ренессансная?

– Из-за монеты. Ты разве не про монету хотела спросить?

– Угадал.

– Вот, любуйся. – Он протянул Валентине пластиковый пакет с монетой внутри.

Монета была тонкая, тусклая и истертая, на первый взгляд выглядела так, будто ее вылепили из пластилина. Изображения и буквы от времени смазались, хотя можно было различить льва в короне на обратной стороне монеты и башню – или замок – на лицевой.

– Похоже на медь, – сказал криминалист, – с виду настоящая. И если мои подслеповатые глаза не подводят, тут указан 1563 год.

– То есть шестнадцатый век.

– Именно. Поэтому и Ренессанс.

– Ренессанс, значит? Но пока мне все талдычили про Средневековье.

– Ну да, одета она на средневековый манер, но, если не ошибаюсь, Средневековье закончилось где-то веке в пятнадцатом, нет? А потом Ренессанс, барокко и… Ладно, без понятия, что там дальше – промышленная революция? – Он пожал плечами. – В общем, на этот раз ты найдешь, чем занять своего спеца по культуре. – И с выражением полнейшей невинности Сальвадор посмотрел в сторону Сабаделя.

Проследив за его взглядом, Валентина вздохнула:

– Получается, у нас неопознанная женщина, одетая, по всеобщему мнению, как в эпоху Средневековья, но в руках у нее монета эпохи Ренессанса. Кроме того, вероятно, умерла она не здесь, а тело перенесли на моту. То есть места преступления у нас тоже нет. Потрясающе.

– Судья с секретарем прибыли, – вмешался Ривейро.

– Отлично, – ответила Валентина. – Чем быстрее увезут тело, тем лучше.

Она проследила, как паркуется судья Хорхе Талавера. Валентина очень ценила упорство судьи и его умение разобраться в самой щекотливой ситуации. Он был асом судебных протоколов и всевозможных бюрократических процедур. Характером Талавера обладал легким, нравом веселым, но с Валентиной они так и не сблизились. Валентина была перфекционисткой, помешанной на работе, а Талавера – жизнелюбом, который, несмотря на весь свой профессионализм, не принимал близко к сердцу проходившие через его руки дела. К тому же в жизни Талаверы, помимо работы, имелась и семья – жена и две дочери-подростка, которых он самозабвенно баловал и с которыми столь же самозабвенно ругался.

Талавера ценил настойчивость Валентины Редондо, ее личную вовлеченность в расследования, но вот ее перфекционизм находил чрезмерным и даже слегка нездоровым. А еще его смущал ее взгляд. Зеленый глаз Валентины смотрел тепло, а другой глаз, бездонно-черный, будто гипнотизировал. Талавере, хоть они с Валентиной и были знакомы уже несколько лет, виделось в этом разноцветном взгляде нечто смутно-враждебное.

Выйдя из машины, Талавера поприветствовал Валентину сдержанным кивком. Лейтенант смотрела, как судья с секретарем идут по проходу навстречу Кларе Мухике – Клара и судья были близкими друзьями. Валентина не присоединилась к ним, ожидая, когда сможет побеседовать с судьей. Необходимо уведомить все полицейские участки и управления и выяснить, не заявлял ли кто-нибудь об исчезновении этой загадочной женщины с моты, не числится ли она где-то в списках пропавших.

В ход ее размышлений ворвался голос сержанта Ривейро:

– Тебя что-то беспокоит, Редондо?

Она улыбнулась:

– Кроме очевидного?

– Да, кроме. Я же вижу, ты нервничаешь.

Она кивнула.

– Помнишь, мы обсуждали методы уголовного расследования, когда я только прошла курс профайлинга в Мадриде? – спросила лейтенант.

– Ты сейчас о психологическом профиле преступника, верно?

– Именно. Так вот, меня тревожит то, что убийца явно обладает познаниями в области паталогоанатомии.

– Ты права. Он все проделал крайне аккуратно. Останься здесь хоть какие-то следы и отпечатки, он наверняка от них избавился.

– По всей видимости, да. Остается лишь надеяться, что он не так скрупулезен, не такой педант, каким себя считает, и криминалисты что-нибудь да обнаружат. Но, боюсь, это слабые надежды. И вот еще что сразу бросается в глаза: убийца хотел, чтобы мы нашли ту одну-единственную подсказку, которая у нас сейчас и есть.

– Монета?

– Монета. Что он хочет нам этим сказать? Он ведь все равно что подпись оставил, понимаешь? Догадываешься, что это значит?

– Вроде бы… Пожалуй, да, – задумчиво произнес Ривейро, пытаясь припомнить рассказы Валентины про опыт, полученный на курсе профайлинга. Такие же методики расследования применялись в английском Скотланд-Ярде и во французской Сюрте. Сержант заговорил, прикрыв глаза, словно так его память работала лучше: – Когда убийца оставляет подпись, это означает, что он методичен; он знает, что его будут искать, но не сомневается в своей безнаказанности, так? Он считает себя умнее нас… Честно говоря, Редондо, не знаю, какая психологическая хрень подтолкнула его оставить свою подпись. Он что, желает поиграть в кошки-мышки?

– Возможно. Или же он сделал это по какой-то причине, которая пока нам неясна. Но я уверена, что так он заявляет о своих намерениях.

– В каком смысле? Ты о чем?

– Он сделает это снова, Ривейро. – Лейтенант вздохнула, глядя в центр моты, где стоял судья Талавера. Потом перевела взгляд на сержанта и жестко повторила: – Он сделает это снова.

Нёрдлинген, Бавария
Пять лет назад

Стоял октябрь, промозглый немецкий холод пронизывал до костей. Однако Паоло Иовис решительно шел вперед. Иовис родился и вырос в итальянском Сорренто. Со смотровой площадки возле их дома, что стоял прямо над глубоким ущельем, он мог любоваться видом на Неаполитанский залив, хотя в самом Неаполе бывал в те времена нечасто.

Однако детские воспоминания о летних каникулах не сохранили привкуса Сорренто или одной из многочисленных деревушек амальфитанского побережья – прекраснейшие Амальфи и Позитано были для него всего лишь местом отдыха капризных туристов. Каникулы Паоло проводил по ту сторону Тирренского моря, всего час на пароме, и каждый июнь он, абсолютно счастливый, пересекал море и оказывался на острове Капри. Там, в окружении дедушки с бабушкой и двоюродных братьев и сестер, он наслаждался тем, что станет потом его чудесными летними воспоминаниями: темные ночи окунаются в звездную пыль, а небо такое ясное и близкое, что, кажется, его можно коснуться рукой.

Мать Паоло могла дать ему только такие каникулы – с тех пор как овдовела, ей приходилось работать горничной в двух отелях Сорренто, и летом у нее совсем не оставалось времени на сына. Ее малыш Паоло заслуживал веселое и беззаботное лето, полное игр и фантазий. Жизнь успеет позаботиться о том, чтобы омрачить его дни, – так же, как омрачила ее. Рак поджелудочной железы забрал у нее мужа, оставив ее в одиночку растить четырехлетнего сына, и теперь все, что она могла ему дать, чтобы не заразить своей меланхолией, – отправить его проводить лето на острове.

Карло, дедушка Паоло, с ранних лет был моряком. Он жил в огромном старом доме, выкрашенном в белый цвет. Дом принадлежал его жене Софии – им по очереди владели уже несколько поколений семьи – и располагался у самого моря, на полпути между Марина-Гранде и историческим центром Капри. Чтобы добраться в город без фуникулера, приходилось двадцать минут подниматься в гору, так что люди наведывались туда редко, но Капри тоже наводнили туристы, заполнили магазины и элегантные отели.

* * *

Иногда по утрам, когда дедушка отправлялся рыбачить, Паоло составлял ему компанию. Какое наслаждение скользить по теплым водам Тирренского моря, любуясь величественными скалами и обрывами и заплывая в какую-нибудь из десятков пещер острова. Туристы ограничивались Голубым гротом и часами торчали на баркасах на самом солнцепеке, чтобы провести там всего-навсего несколько минут, но Паоло знал, что настоящие сокровища скрываются в стороне от известных маршрутов.

– Дедуль, ну давай! Давай сплаваем туда, я там еще не был! – кричал Паоло, сидя на носу лодки и указывая на расщелину в одной из скал.

– Туда? – спрашивал Карло. – Паоло, это же никакой не грот, это просто щель в камне, и все. Скоро начнется прилив. Это небезопасно.

– А вдруг там внутри большая пещера? А, дедуль? Представляешь? И сокровища! Это же настоящее убежище корсаров, туда можно залезть только во время отлива.

– Ох, парень… ну ты и фантазер! – противился Карло, в душе восхищаясь восторженной наивностью внука. – Лучше займись футболом, как Марадона, и брось эти фантазии – тебе уже целых десять лет.

Паоло смеялся и качал головой, потому что уже тогда знал, что его призвание не игры в мяч, а наука: исследовать, добираться до сути вещей. Может, именно скалы Амальфитаны пробудили в нем жажду узнать, что за истории кроются за каждым из этих камней. Или, может, тому виной морские прогулки с дедушкой Карло, во время которых он все больше влюблялся не только в Капри, но и в его гроты и тайны. Паоло Иовис довольно рано принял решение стать геологом: когда вырастет, он превратится в одного из самых бесстрашных и известных итальянских путешественников.

И вот теперь, спустя много лет, Паоло находился в удивительном немецком городе Нёрдлинген в составе экспедиции из четырех человек. Группа была разношерстной. Марку Льянесу, самому старшему, минуло сорок, это был каталонец с вечно невозмутимым выражением лица и уже основательным животом. Остальные – это Хельдер Нунес, португальский эксперт по подводной археологии и археометрии, низенький, жилистый и вертлявый, чуть за тридцать; сам Паоло Иовис – итальянец, геолог, а также известный научный фотограф, страсть к фотографии у него естественным образом выросла из основной раб^[6] оты. Паоло казался самым молодым – может, за счет никогда не сходившего красивого загара. Он был неутомимым странником, после ранней смерти матери ему не хотелось подолгу оставаться в квартире, полной воспоминаний и ностальгии. И, наконец, весьма упитанный Артуро Дюбах, археолог из Швейцарии, испанец по матери, специалист в области археометрии.

Между собой они обычно общались на испанском, потому что благодаря многочисленным поездкам по Южной Америке он стал для них чем-то вроде лингва франка, хотя все четверо также владели английским.

Ни один из них не был женат – возможно, потому, что образ жизни путешественника не особо способствует стабильным романтическим отношениям. Марк был в разводе. Про Хельдера было лишь известно, что он гей, а Марк для него – идеал. За Паоло закрепилось амплуа неотразимого итальянца и плейбоя. И лишь швейцарец Артуро в этом отношении был человеком пристроенным – в Женеве у него была подруга.

Общее увлечение спелеологией часто сводило четырех друзей вместе, но в Нёрдлинген их привела работа над научным проектом. Там они с ней и познакомились. Ее трудно было не заметить.

Ванда Карсавина.

Современная, свободная, раскрепощенная, любознательная, полиглотка. В компании таких женщин, как Ванда, любой день превращался в незабываемый. Эта высокая светловолосая полька была очень красива какой-то суровой нордической красотой, мягкие линии ее тела буквально зачаровывали, а в небесно-голубых глазах светился ум. Со следующего семестра она начинала читать курс археологии и средневековой истории в университете Фрайбурга, а в те дни как раз заканчивала работу в Stadtmauermuseum – Музее городской стены. Больше всего в Нёрдлингене ее впечатлял кратер вулкана, на котором стоял город. Кратер напоминал рану, оставленную миллионы лет назад упавшим на землю метеоритом.

Марк по привычке – или в силу возраста – взял на себя роль лидера их маленькой группы, когда они гуляли по городу, хотя на самом деле он просто следовал за Вандой, которая была их гидом по Нёрдлингену. Хельдер и Артуро внимательно слушали и делали заметки. Паоло следил за рассказом и фотографировал – его интересовала не идиллическая атмосфера или средневековый характер этого места, а материал, из которого были построены здания. За этим они туда и приехали.

– Значит, метеорит упал… сколько – тринадцать миллионов лет назад? – спросил Марк.

– Скорее, пятнадцать, – ответила Ванда, – но уцелели лишь крохотные осколки.

– Могу себе представить… А планировка города? Ведь он почти идеально круглой формы, как если бы городскую стену возводили ровно по периметру кратера, да и время тут словно остановилось.

Ванда Карсавина улыбнулась.

– Ну, видимо, кратер с периметром в двадцать пять километров показался первопоселенцам вполне подходящим, чтобы осесть. В Нёрдлингене и правда будто попадаешь в Средневековье. Здесь всего двадцать тысяч жителей, и чуть не все они участвуют в средневековом празднике, что проходит в сентябре. Если честно, ради этого я сюда и приехала.

– Ради праздника?

– Нет, – засмеялась она, – чтобы изучать период с двенадцатого по пятнадцатый век. От старого города сохранилось одиннадцать башен, тюрьма и даже пять ворот в стене.

– Ого! – восхитился Марк. – Значит, вас интересует позднее Средневековье. А мы здесь, по правде говоря, по причине, далекой от пятнадцатого века, сеньорита.

– Я знаю, – кивнула Ванда, – вы занимаетесь геологией и археологией, правильно?

– Правильно, – с улыбкой подтвердил Марк. – Нёрдлинген, должно быть, единственное в мире место, где здания построены из алмазов.

– Не совсем так. Это микровкрапления алмазов, – уточнила она.

Дело в том, что на месте падения метеорита образовались горы, порода которых содержала графит. Порода использовалась для строительства стены и городских зданий. Марк с коллегами очутились тут благодаря проекту “Даймонд”, который спонсировал в том числе и авторитетный научно-популярный журнал Science, где публиковался Марк. Им предстояло изучить не только особенности местной геологии, но и зависимость архитектуры и образа жизни “человека разумного” от условий конкретной среды.

Когда Ванда Карсавина закончила экскурсию, они все вместе отправились в заведение, в угоду туристам пародировавшее типичную средневековую таверну. Они миновали церковь Святого Георгия, откуда доносился крик, каждые полчаса неизменно и отчетливо разлетающийся над городом: So G’sell, so! So G’sell, soooo!..^[7]

– Что он говорит? – спросил Паоло у Ванды.

– Кто? – удивилась она.

– Этот голос, из башни. Он постоянно кричит.

– А, это. Я уже его и замечать перестала – привыкла. Что-то вроде “Все в порядке, друг, все в порядке”. Эти слова эхом разносятся над городом с десяти утра и до полуночи, еще одна сохранившаяся местная средневековая традиция, будто стражник до сих пор охраняет границы, – весело объяснила она. Было видно, что ей нравится здесь жить.

Когда в таверне мужчины заказали по второму пиву, а Ванда как раз собралась уходить, что-то в разговоре вдруг заставило девушку застыть на месте.

– Вы используете спелеологию как метод эмпирического исследования? Правда? И со средневековыми объектами тоже? – изумленно спросила она.

– Ну да! – откликнулся Артуро. – А вы думали, мы только в древних камнях ковыряемся? Вовсе нет! Человек возвращался жить в пещеры и во времена Римской империи, и в Средневековье – конечно, временно.

– Да, понимаю, – несколько холодно ответила Ванда, словно он усомнился в ее образованности. – Но я имею в виду раскопки в пещерах, которые дали что-то значительное, а не только черепки посуды или парочку средневековых скелетов.

– Совсем уж значительных открытий в пещерах сделано не было, – признался Марк, – но есть крайне интересные случаи. Например, пещера Ройстон в Великобритании, вы о ней слышали?

– Нет, – покачала головой молодая женщина.

– Так вот, на стенах этой пещеры сохранились невероятная резьба и надписи, которым может быть около восьмисот лет.

– Работа тамплиеров?

– Вполне вероятно, – кивнул Марк. – Немало интересных памятников есть, например, в Кантабрии.

– В Кантабрии? Это где – в Испании?

– Да, на севере Испании. Там в пещерах Ла-Гарма обнаружили керамику раннего Средневековья, очень искусная работа, а ведь еще есть потрясающие находки в тамошних карстовых массивах.

– Вот поэтому, – перебил его Артуро, раздуваясь от гордости, словно сам родился в кантабрийской пещере, – а еще потому, что там уйма пещер, интересных для геологов и археологов, мы решили предложить провести в Кантабрии следующий Международный конгресс спелеологов.

– Международный конгресс спелеологов! Правда? Даже не знала, что такие проводятся… Это научный конгресс?

– Разумеется! Съезд историков, биологов, геологов… ученые первого ряда, сеньорита!

– Словом, дорогая коллега, – вмешался Паоло, – внутренности Земли содержат ответы на многие вопросы и хранят столько тайн, что вы и представить не в силах. Поэтому нам нужно найти способ совершить одно крайне важное путешествие.

– Важное путешествие? Куда? – с жадным любопытством спросила Ванда.

– К центру Земли, сеньорита, – улыбнулся Паоло, – куда же еще. В самый центр Земли.