Мария Орунья
Пристанище
Алану, который, сам того не зная, указал мне новые пути. И всем Джонатанам Ливингстонам в мире.
MARÍA ORUÑA
UN LUGAR A DONDE IR
© 2017, Editorial Planeta, S. A. U.
Книга издана при содействии Editorial Planeta S. A. U.
© Марина Кетлерова, перевод, 2023
© “Фантом Пресс”, издание, 2024
Путешественник из Пещеры ласточек
Размышление первое
Наш мир – лишь оболочка. Хрупкая скорлупа, покрывающая огромную каменную утробу – разгадку бытия. Влажные и горячие недра Земли подобны неизведанной планете, под поверхностью которой полые каменные вены дорог ведут к истоку, к истине.
Мне всегда казалось, что смотреть вверх, на видимое, – слишком банально. Да и фантазии чересчур заурядны: звезды и планеты, инопланетяне, метеоры и черные дыры… Только слепец может не понимать, что правда о нашем прошлом и настоящем таится под земной корой, внутри.
Моя принцесса рискнула это осознать. Глядя на нее, на долю секунды я замираю, увлекшись ее красотой, длинными и волнистыми светлыми волосами, мягкими, словно морские дюны. Само ее присутствие пьянит и наполняет меня благоговением, хотя в конечном счете именно ее ум и любопытство – а также мое безрассудство – послужили причиной ее смерти. Закрыв ей глаза, я ласкаю взглядом это нежное тело. Мне так жаль, принцесса. Этого нельзя было допустить. Но я не могу остановиться прямо сейчас, пока еще не могу; пусть это не меньшая пытка, пусть мою душу изъест тоска, довести до конца начатое придется. Так я воздам тебе последнюю почесть, любовь моя. Я не бросаю тебя, я торжественно склоняюсь пред тобой в лучах этой совершенной зари, и три круга расходятся по воде, когда я бросаю камень в глинистую лужу. Утром тебя найдут, и ты покажешься всем волшебным сном, изящным белым тюльпаном, словно созданным для места, куда ты так мечтала попасть. До встречи, принцесса.
1
– Но почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему так трудно быть таким же, как все? – Просто мне интересно, что я могу в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.[1]
Ричард Бах. “Чайка по имени Джонатан Ливингстон”
Оливер Гордон прекрасно сознавал, что жизнь его изменилась кардинально и бесповоротно, и новая версия себя ему очень нравилась. Он испытывал гордость: многие жаждут искры, мечтают пережить нечто яркое и необычное, но большинство предпочитает завидовать другим и любоваться огнем издали – лишь потому, что так благоразумнее. Он же решился пойти на риск и в результате сделался сильнее.
Февраль 2014 года. Утро понедельника, без четверти восемь. Оливер варил кофе, насвистывая в такт звучащей из колонок музыке. “Сердце-костер”[2], композиция Джеймса Бланта, словно вторила его мыслям: наконец-то настал его момент. Он чувствовал себя на своем месте и в свое время, полностью отвечающим за собственную жизнь. Ощущая эту новую, неизвестную ему доселе свободу, он осознавал, что еще совсем недавно был свободен лишь отчасти, потому что позволял течению нести его куда придется.
Уже больше полугода Оливер жил в Суансесе – приморском городке в Кантабрии, затерявшемся среди утесов, лугов и пляжей. Родился он в Лондоне, но в равной мере принадлежал и Англии, и Шотландии. В свои тридцать шесть Оливер рискнул отказаться от привычной жизни и пуститься на поиски чего-то иного. Он оставил Британию и перебрался в Испанию, на виллу “Марина” – унаследованный от матери особняк вблизи Ракушечного пляжа.
Он поселился в уединенном коттедже из камня и дерева, изначально предназначавшемся для прислуги. Небольшой дом в два этажа, хоть снаружи этого и не было заметно из-за перепада рельефа, был выстроен в странном стиле – соединение традиционного кантабрийского с канадским.
– Шеф, у тебя сейчас бекон воспламенится.
– Что-что? О-о-о! – Оливер убрал сковородку с плиты и обернулся к Валентине, которая с улыбкой смотрела на него.
Она уже успела принять душ и одеться, от нее пахло свежестью.
– Ладно ты взялся меня пичкать британскими завтраками и я уже в штаны не влезаю, но хотя бы кухню не спали, – сказала она.
Обняв Оливера сзади, Валентина приподнялась на цыпочках и чмокнула его в макушку.
– Постараюсь. – Оливер развернулся и поцеловал ее в губы. – Но предупреждаю, сеньорита, если продолжите отвлекать шефа от работы, наказание последует суровое.
– А я предупреждаю, что перед вами лейтенант гражданской гвардии, к тому же вооруженный.
– Вот и славно, миледи, значит, скучно нам точно не будет. Кстати, ты только не психуй…
– “Не психуй”? Ого, кто-то явно адаптируется!
Прежде Оливер говорил исключительно на безупречно литературном испанском.
– Ага, накопал в словаре синонимов к слову “взбеситься”, планирую заглядывать туда каждый раз перед выступлениями Сабаделя.
– Да ты придираешься. Он вообще-то здорово сыграл Нерона в прошлый раз.
Речь шла о младшем лейтенанте из следственной группы Валентины, невысоком плотном человеке, склонном к крепкому словцу и все свободное время посвящавшем театру. Валентина и Сабадель пребывали в контрах – Сабаделю явно не нравилось, что в боссах у него женщина, да еще и моложе него.
– Так, выкладывай. – Валентина подозрительно посмотрела на Оливера. – С чего это я должна психануть?
Тот кивнул на кухонный стол, заваленный книгами и компакт-дисками. Комната была обставлена в духе колониального минимализма, так что небольшой беспорядок даже придавал ей некоторое очарование. Валентина тяжело вздохнула, глядя на хаос на столе. Оливер тем временем вернулся к плите и сказал:
– Передай своему приятелю ОКРу, что для наших тарелок и чашек место еще найдется.
– Моему ОКРу, – пробормотала Валентина и громче добавила: – Да из всех обсессивно-компульсивных расстройств, умник, мое – одно из самых безобидных!
– Как скажешь…
– Я просто люблю чистоту и порядок. – И она принялась быстро составлять книги в идеально ровные стопки.
Оливер покосился на нее и закатил глаза, хотя к этой ее привычке уже успел привыкнуть. Он снова занялся завтраком, то и дело поглядывая в окно на деревянную террасу, обращенную к морю. Из дома было видно, как волны разбиваются об острые скалы Кроличьего острова.
Какое-то время оба молчали, потом Оливер снова повернулся к Валентине, которая уже заканчивала наводить на столе порядок. Он залюбовался ее сдержанной красотой, в который уже раз восхитился проницательным и каким-то кошачьим взглядом этих удивительных разноцветных глаз: один манил изумрудной прозеленью, другой, матово-черный, был точно уголь, внутри которого мерцают искры. Ее одержимость порядком и контролем началась в тот самый день, когда один из ее зеленых глаз почернел и сделался непроницаемым. С того дня – вернее, с той ночи – минуло много лет, но этот шрам так и остался во взгляде лейтенанта.
Оливер наслаждался новой жизнью. Вилла “Марина” превзошла все его ожидания. Девять спален, и особняк удалось переоборудовать в небольшой очаровательный отель. Благодаря связям с Университетским колледжем Лондона, где Оливер раньше преподавал испанскую филологию, он надеялся привлечь в отель иностранных студентов, желающих отточить свой испанский. Но вот чего он никак не ожидал, так это того, что во время ремонтных работ строители обнаружат в доме детский скелет, а именно это и произошло полгода назад.
Тогда-то Оливер и познакомился с Валентиной, лейтенантом гражданской гвардии, и узнал удивительные подробности из истории собственной семьи. Как ни странно, в какой-то степени это и помогло ему освоиться на новом месте. Когда же расследование закончилось, пришли рекомендации из британского университета, и Оливер начал сотрудничать с отделом международных отношений Кантабрийского университета в Сантандере и теперь дважды в неделю преподавал магистрантам на филологическом факультете.
– К столу, завтрак готов. – Оливер снял кофейник с плиты.
Валентина посмотрела в окно. Рассвело уже какое-то время назад, но было так пасмурно, будто солнце еще и не вставало, да и если судить по запотевшим оконным стеклам, день обещал быть холодным. Февраль выдался довольно мягким, нескончаемые январские дожди остались позади, но влажный морской воздух, туманом висевший над берегом до самого полудня, казался ледяным.
Джеймса Бланта сменили аккорды акустической версии трека “Ты слышишь дождь?”[3] Джорджа Эзры. Музыканту всего двадцать лет, но голос у него был мощный, по-взрослому глубокий. Он пел о ком-то, кто возвращается домой, исполненный жаждой мести – или справедливости. И о том, что порой трудно прогнать внутренних демонов, ибо они всегда возвращаются на единственный известный им путь – путь домой.
Валентина успела лишь сделать глоток кофе, и тут ее телефон завибрировал.
– Карусо? – удивилась она, увидев имя на экране.
Капитан Маркос Карусо не стал бы звонить в такую рань без серьезной причины.
– Редондо, извини, что так рано. Не разбудил?
– Нет, капитан, я уже собиралась ехать в отделение.
– Отлично, у меня как раз для тебя новое дело. Крайне конфиденциальное, так что осторожность в первую очередь.
– Капитан, при мне сроду никаких утечек не бывало, я…
– Мать твою, Редондо, да я не говорю, что вы там направо и налево выдаете информацию журналюгам, просто еще и года не прошло после той истории на вилле “Марина”, и я не хочу, чтобы кто-то думал, будто у нас тут убийства – самое обычное дело. Иначе местные власти и комитет по туризму меня со свету сживут. Так что расследование нужно провести быстро и по-тихому.
Валентина вздохнула. Она прекрасно знала, что участие самого капитана в расследовании ограничится звонками с требованиями поторопиться да красочным отчетом, который понравится как политикам, так и журналистам. Маркос Карусо, смуглый темноволосый красавец с итальянскими корнями, был в прекрасной форме в свои пятьдесят. Как начальник он вполне устраивал – давал ей свободу действий, доверял ее решениям. Однако Карусо не забывал и о вышестоящем начальстве, так что гибкость его не была безграничной, к тому же у него имелась слабость – он любил быть в центре внимания.
– Капитан, я…
– Да понял я, Редондо, не оправдывайся. Я и так в курсе, что ты образец эффективности, но это дело довольно необычное, есть все шансы попасть на первые полосы не только местных газет. Не проявишь должную осмотрительность – угодим еще и в иностранные. От звонков отбоя не будет… в общем, сама понимаешь.
– Все понятно, но что случилось?
– Что случилось, лейтенант? А случилось то, что не видать нам выходных на Пасху, если не найдем, кто прикончил девушку в районе Гандары, это там, где… Так, дай глянуть… В Инохедо, возле Суансеса.
– В Инохедо? Убийство? И убита женщина?
– Ну, скажем, не совсем женщина… хотя, может, и так. Дело в том, что она одета как принцесса, а нашли ее в руинах средневекового замка. Короче, извращенцы. Нам тут звонил капрал Маса из отделения в Суансесе, так он вообще решил, что они обнаружили королеву Изабеллу. Просто зашибись. Мы направили туда гражданский патруль, так и они говорят, что лежит прямо Спящая красавица. Не знаю, что там они на завтрак съели, Редондо, но у тебя-то ребята толковее.[4]
Принцесса? Средневековые руины в Инохедо? Капрал Маса? В прошлом году им довелось поработать вместе, и этот парень произвел на нее впечатление вполне профессионального человека. Так с какой стати ему столь странно подшучивать над управлением Сантандера? Да еще патрульные подтверждают.
– Хорошо, капитан, немедленно этим займусь. Прямо сейчас позвоню Ривейро и остальным.
– Да, конечно. Рассчитываю на тебя. И держи меня в курсе. Только посматривай на дисплей, ладно? Не забывай про дисплей, лейтенант. Все понятно?
– Все понятно, капитан, – вздохнула Валентина.
“Дисплеем” Маркос Карусо называл мобильный телефон.
Валентина попрощалась с начальством, но телефон тут же зазвонил снова. На “дисплее” высветился номер Хакобо Ривейро, ее заместителя. Валентина ценила Ривейро за опыт и выдержку и считала самым ценным сотрудником не только в своей группе, но и во всем отделе.
– Лейтенант, добрый день.
– Привет, Ривейро, как раз собиралась тебе звонить. Только что переговорила с Карусо.
– Значит, ты уже в курсе.
– Ты о теле в Инохедо? Да. Тебе, значит, тоже сообщили. Кто?
– Капрал Маса. Позвонил пару минут назад, в полном шоке от увиденного.
– Расскажи-ка подробнее, а то Карусо не стал вдаваться в детали, он больше озабочен, как ему с журналистами совладать.
– Как обычно, в своем стиле. Короче, докладываю: в Инохедо, возле Масеры-де-Кастийо, обнаружили труп женщины.
– Возле Масеры-де-Кастийо? Это гора, правильно? – припомнила Валентина. Необычное плато фигурировало и в предыдущем деле.
– Да, та самая. А место – Мота-де-Треспаласиос. Знаешь такое?
– Мота-де-Треспаласиос? Нет, впервые слышу.
– Так я и думал. Если честно, я тоже. Так вот, я выезжаю туда через пять минут. На шоссе нас будет ждать кто-нибудь из штаба Суансеса.
Валентина кивнула:
– Хорошо, но… что, по мнению Масы, там случилось? Убийство с ограблением, изнасилование? На теле есть следы борьбы? Что конкретно он тебе сказал?
– Ну… – Сержант долго мялся, явно подбирая слова, Валентина терпеливо ждала. Наконец Ривейро выговорил: – Со слов Масы, там что-то вроде тела средневековой принцессы.
– Что? Так… ладно, Карусо рассказал мне об этом, но… ты серьезно – средневековая принцесса? – Валентина насмешливо вздернула бровь.
– Да вроде того. Женщина одета под стать замку, которому много веков. Капрал говорит, похожа на Гвиневру, жену короля Артура.
– Гвиневра, жена короля Артура, – чуть ли не чеканя слоги, повторила Валентина. Немного помолчав, она с подозрением уточнила: – Но ты, если я правильно понимаю, имеешь в виду, что это не наряженная женщина и не средневековая мумия, а свежий труп, который прибыл прямиком из седого прошлого?
– Все так.
– И говоришь, ее нашли в руинах чего-то вроде замка, верно?
– В том-то и дело. Мота-де-Треспаласиос – это такая округлая средневековая постройка, совершенно нетипичная для наших краев. От этой моты мало что сохранилось, только выступающее над землей подобие круглого фундамента с ямой. Маса мне попытался объяснить, но, если честно, я не особо понял. Я вообще знать не знал о существовании подобной штуки в окрестностях.
– Я тоже, – призналась Валентина. – Погоди, а как обнаружили тело?
Она посмотрела на Оливера, тот продолжал завтракать, но явно ловил каждое слово.
– Какой-то пожилой мужчина выгуливал рано утром собаку, наткнулся на это сокровище и позвонил в штаб Суансеса. Женщину видно издалека, лежит прямо по центру руин, словно уснула.
– Черт. А это может быть ритуальное убийство?
– Без понятия. Думаю, скоро выясним. Криминалистов уже оповестили, судья и судмедэксперт в пути, территорию оцепили – там вокруг сплошь жилые дома.
Валентина встала. Немного помолчав, она отпила кофе и продолжила:
– Ривейро, плохи наши дела, если капрал не в состоянии отличить средневековую принцессу от ряженого трупа. Но ты все же предупреди ребят, пусть все едут туда, осмотрим место и дождемся результатов экспертизы.
Она имела в виду не только криминалистов, но и свою следственную группу, в которую, кроме сержанта Ривейро, входили младший лейтенант Сантьяго Сабадель, капрал Роберто Камарго и два молодых агента – Марта Торрес и Альберто Субисаррета.
– Сабадель уже в курсе, он едет со мной, – сообщил Ривейро. – Остальным нужно сегодня закрыть дело из Льерганеса.
– Ой, точно, отчеты… – Из-за этой жертвы из Средневековья Валентина забыла о бюрократических ритуалах, связанных с предыдущим, уже раскрытым делом. – Да, пускай заканчивают, но в известность их поставь. После устроим совещание.
– Отлично. Тогда я выдвигаюсь?
– Да, Ривейро, поезжай. Минут через пять я тоже выеду.
– Хорошо. Кстати, а ты тут или в Суансесе? – осторожно спросил капрал, хотя с Валентиной они общались вполне доверительно.
– В Суансесе, так что доберусь быстро.
– Тогда до скорого, лейтенант.
Валентина дала отбой и повернулась к Оливеру. Тот ждал, глядя на нее с улыбкой. Он уже привык краем уха слушать разговоры Валентины с подчиненными и между делом узнавать подробности преступлений, связанных с наркотиками, насилием или проституцией. Детали нового расследования звучали совершенно непохоже на все эти криминальные истории.
– Я тут перемежаю обязанности метрдотеля с унылой рутиной учителя английского языка, а твой день начинается с убийства придворной дамы короля Артура. Это несправедливо, – шутливо проворчал он и придвинул поближе к Валентине тарелку с беконом и яичницей-болтуньей.
Валентина рассеянно улыбнулась. “Средневековая принцесса” и вправду вызывала интерес. Но явилась ли она из прошлого или вполне себе женщина из двадцать первого века? В любом случае главным сейчас было то, что “принцесса” найдена мертвой.
2
Да благословенны будут те, кто умер с добрым сердцем и покаявшись. Пусть последние лучи уходящего солнца успокоят их боль и печаль. Аминь.
Кантабрийская молитва об умерших[5]
Этот отрезок пути тонул в густом тумане, влажном и мерцающем. Валентина медленно, сдерживая нетерпение, вела машину, вглядываясь в пейзаж, едва видимый за туманной завесой. Белая пелена, напоминавшая свадебную вуаль, будто затянула машину.
Чем ближе к месту назначения, тем сильнее тревожила Валентину странная тишина вокруг. Она напряженно вглядывалась вперед, ей казалось, что в тумане скрывается нечто неведомое, хотя она прекрасно знала эти места. По этому шоссе Валентина ездила ежедневно. Обычно она наслаждалась каждым изгибом дороги, каждым поворотом, открывавшим милые домики, пасторальные луга, синий проблеск моря. Почему же места, прежде казавшиеся идиллическими, сделались вдруг чужими, неуютными?
Прибавив газу, Валентина Редондо увидела в прорехе тумана, на повороте серпантина, машину. Ривейро с Сабаделем. Минут через пять, в сопровождении дожидавшейся на обочине патрульной машины, автомобили въехали в Гандару. Это был небольшой поселок, сплошь состоявший из многоквартирных трехэтажных домов. Припарковавшись, Редондо с помощниками направились к месту, которое охраняли патрульные.
Зрелище впечатляло. От моты, строения некогда круглого, остались лишь руины. В центре сохранилось приподнятое над землей основание, окруженное рвом метра два в глубину, с наружной стороны рва – еще одно кольцо, насыпь с центральным возвышением, и следующий ров, той же глубины, что и первый. Рядом с этой круговой конструкцией, буквально дышавшей древностью, современные дома выглядели почти неуместно.
Средневековые руины, густо заросшие травой, были обнесены невысокой деревянной изгородью, в диаметре все сооружение достигало приблизительно восьмидесяти метров.
В самом центре возвышения лежала женщина, которую действительно можно было принять за принцессу. Поза спокойная – руки сложены на животе, словно спит, и даже издали было видно, что она очень красива: гладкая кожа, античные черты, в которых мягкость и нежность соединялись с решительностью, золото распущенных волос растекалось вокруг головы. И только пухлые губы, бледные, безжизненные, выдавали, что женщина вряд ли просто спит.
Валентина мысленно согласилась, что “принцесса” действительно напоминает средневековую даму: одета во что-то наподобие белой льняной туники, доходящей до пят, на талии одеяние стянуто поясом цвета темного золота, концы пояса словно стекают вдоль бедер.
Вокруг суетились криминалисты в белых комбинезонах, фотографировали тело в свете мощного прожектора, записывали, зарисовывали, обследовали все вокруг. Двое агентов торопливо устанавливали вертикальные щиты, чтобы огородить место преступления и скрыть жертву от любопытных взглядов прохожих, которые вот-вот появятся.
Клочья тумана, разодранного когтями встающего солнца, придавали картине зловещую кинематографичность – казалось, после столкновения пространственно-временных пластов в мир, где обитает принцесса, приземлились астронавты.
Валентина узнала Клару Мухику, та, тоже заметив ее, направилась к ней, стараясь ничего не задеть и не мешать криминалистам. Лейтенант двинулась ей навстречу по специально оставленному узкому проходу между кольцами моты. Клара, маленькая хрупкая женщина лет пятидесяти, с золотисто-пшеничными волосами, была подругой Валентины с тех самых пор, когда та шесть лет назад перебралась в Сантандер из родной Галисии.
– Неплохое начало дня, да? – сказала Клара вместо приветствия.
– Что и говорить – картина странная. Бедная – лежит там, будто Белоснежка… Мы точно в сказке братьев Гримм. Ты успела осмотреть тело? Тебя пропустили? – Валентина кивком головы указала на хлопочущих криминалистов.
– Да, пропустили. Милые ребята. Стоило пригрозить, что буду ждать их в зале для аутопсии, так сразу оставили меня в покое. – И она подмигнула Валентине.
– Личность, как я понимаю, установить не удалось.
– Правильно понимаешь. При ней никаких документов, вот ни одной, даже самой завалящей, бумажонки. И ни кошелька, ни сумки. По крайней мере, в радиусе ста метров пока ничего не нашли.
– Так, успокой меня, пока мы тут все не рехнулись. Может, хоть какая-нибудь бирка на одежде? А то кое-кто уверен, что это средневековая принцесса. Или ты и сама так считаешь? – саркастично вопросила Валентина.
– Звучит безумно, но бирок нет, лейтенант.
– Уверена?
– Пока ничего. Платье старинное, похоже, ручной работы, кожаная жилетка – к слову, тоже довольно древняя – изнутри аккуратно заштопана. Но я и сама лишь десять минут как приехала, так что толком изучить не успела.
Валентина несколько секунд молча раздумывала над информацией. Она полностью доверяла профессионализму Клары, с которой особенно сблизилась после той жутковатой истории с найденным на вилле “Марина” скелетом младенца. Для них обеих то расследование стало личным и профессиональным вызовом, к тому же в их жизни появился Оливер Гордон. В его лице судмедэксперт обрела нового родственника, а Валентина – любовь. Пути этих женщин едва ли могли пересечься с Оливером при иных обстоятельствах.
* * *
Клара с радостью наблюдала за развитием отношений Валентины и Оливера. После событий вокруг дела на вилле “Марина”, в том числе смерти ее матери, она несколько смягчила свойственный ей резковатый сарказм. И вот теперь, спустя долгие годы практики, ей вдруг стало сложно бесстрастно относиться к случаям, с которыми ее сводила работа.
– Хорошо, и что ты думаешь? Когда наступила смерть? – спросила Валентина.
Клара колебалась. Она не любила делиться неподтвержденными догадками, но понимала, что следователи торопятся получить хоть какие-то сведения, любая информация может оказаться ключевой.
– Смогу сообщить что-то конкретнее, когда внимательно осмотрю тело, но, учитывая температуру тела, которое, несмотря на холод, еще теплое, я бы сказала, что умерла она не больше шести часов назад. Однако окоченение уже наступило. Это очень странно.
– Почему?
– Потому что rigor mortis, то есть трупное окоченение, начинается от трех до шести часов после смерти, а это тело уже целиком окоченело. Его состояние не соответствует температуре.
– Не соответствует?
– Нет. С момента смерти температура тела опускается на один градус в час. Если предположить, что у этой женщины при жизни была средняя температура тела, то есть где-то тридцать шесть с половиной на кожных покровах и тридцать семь градусов на слизистой, то к настоящему времени, с учетом окружающего холода, она должна быть мертва не более шести часов, поскольку температура ее тела сейчас тридцать один градус.
– А, поняла. Трупное окоченение должно было лишь начаться, а она уже совсем окоченела, так?
– Именно.
Валентина вздохнула и поймала насмешливый взгляд подруги.
– Спокойно, лейтенант, всему можно найти логичное и научно обоснованное объяснение.
– Ладно, просвети меня. С чем это может быть связано? И… от чего она умерла?
– Для медицинского заключения пока рано, но причиной может быть яд. Расширенные зрачки и слегка пожелтевшая кожа – признаки интоксикации, к тому же следов насильственной смерти не обнаружено, на теле нет ран, покраснений или гематом – правда, ее пока не раздевали. И еще одна деталь наводит меня на мысль о яде и заодно может внести ясность относительно разницы в степени окоченения тела и его температуры. Дело в том, что тела умерших от яда быстрее достигают окоченения, а если тело подверглось гипертермии вследствие интоксикации, то полагаться на температуру не стоит, так как смерть в этом случае наступила бы за несколько часов до предполагаемого времени… Но предоставить тебе более достоверные данные пока не могу, это лишь догадки.
– Гипертермия?
– Да. Когда организм реагирует на токсичное вещество, температура может сильно повыситься, вплоть до сорока двух – сорока трех градусов.
– Ого, ничего себе…
– Еще какое ого. И если такая температура продержится более пяти минут, почти неизбежно наступит смерть. Как только я осмотрю тело в Институте судебной медицины, сразу получишь более конкретную информацию. – Клара подняла руку, останавливая Валентину, порывавшуюся что-то сказать: – Да, да, мы немедленно приступим к работе, никто со вскрытием тянуть не станет, и я передам тебе все данные как можно скорее. Договорились, лейтенант?
Валентина облегченно вздохнула: медицинские разъяснения Клары Мухики развеяли глупые домыслы, ничего тут нет сверхъестественного.
– Хорошо. То есть мы хотя бы понимаем, что это не средневековая мумия, а свежий труп.
– Так и есть, – подтвердила судмедэксперт. – Как-то мне не верится, что на момент смерти ей было пятьсот лет, – съязвила она.
Валентина с улыбкой кивнула, а Клара Мухика, не попрощавшись, развернулась и направилась к телу женщины. Валентина же подошла к своим коллегам из отдела расследований, но Клара вдруг окликнула ее:
– Лейтенант!
– Сеньора Мухика? – официально отозвалась Валентина.
– Я забыла важную деталь.
– Какую?
– Монету.
– Монету?
– Да, у женщины в руке была монета…
Валентина ждала подробностей. Клара, всем видом давая понять, как ей не терпится вернуться к работе, торопливо объяснила:
– Явно древняя монета, на ней изображено что-то вроде льва в короне, выбит год, тысяча пятьсот какой-то там. Монета у криминалистов, расспроси их. Я пока не эксперт в нумизматике.
– А можно еще один вопрос?
– Давай, – устало вздохнула Клара.
– Как думаешь, это мог быть суицид?
Клара такую версию не рассматривала, так что немного помедлила с ответом.
– Не исключено. Может, смерть вообще наступила по естественным причинам, а тело просто оставили здесь. Но оба варианта кажутся мне маловероятными. Если жертва отравила себя сама, посмертные физические изменения неизбежны, особенно в случае с сильными ядами. Рвота, диарея, мышечные спазмы. При естественной смерти такое тоже не редкость. Словом, имей мы дело с естественной смертью или суицидом, тело не выглядело бы таким расслабленным. Похоже, его специально так разместили, чтобы произвести торжественное впечатление. Посмотри, как одна рука лежит на другой, словно молодая женщина отдыхает, как рассыпаны волосы, обрати внимание на положение головы… Кто-то очень тщательно подготовил сцену.
– В этом есть логика, – согласилась Валентина. – То есть получается, что убили ее в другом месте, а тело перенесли сюда. Еще вот что…
– Ты сказала, вопрос один, – прервала Клара.
– Это самый последний. Я видела, что криминалисты прочесывают все доступы сюда, – она кивнула на возвышающуюся Моту-де-Треспаласиос, где агенты орудовали кисточками, словно очерчивали невидимых улиток. – Не знаешь, удалось им что-нибудь обнаружить? Может, следы ног? Если да, то сколько? Один, два человека? Какие-нибудь зацепки?
– Без понятия. Сильнее всего трава примята у центрального прохода, но это ни о чем не говорит. Да и пробраться сюда может кто угодно, так что, вероятно, отпечатков и следов найдется уйма. В общем, из отчетов увидим, криминалистам тут еще работать и работать, территория большая. Если хочешь сама взглянуть на нашу деву, надень защитный комбинезон и ступай по проходу, там уже натоптали.
Валентина одними губами прошептала “спасибо”, получила в ответ мягкую улыбку и подошла к своей группе.
– Сержант, – сказала она Ривейро, – я надену комбинезон, хочу подойти к телу, ты со мной?
– Да, лейтенант.
Сабадель сделал вид, будто не услышал предложения Валентины, но про себя порадовался, что она не заставляет его приближаться к трупу. Лейтенант Редондо знала слабости и достоинства каждого члена команды, он эксперт в области искусства и археологии, а вовсе не криминологии, потому при расследованиях обычно занимается культурным аспектом. Сабадель не выносил близости и зловония смерти. Однако, желая внести свою лепту, он вмешался:
– Лейтенант, история моты довольно интересна.
– Ты знаешь это место, Сабадель?
– Ну… если честно, нет… Но я знаю, что мота – пример земляного военного сооружения концентрической формы, обычно оно было оснащено деревянными башнями, но они, разумеется, не сохранились. В общем, это крайне оригинальный тип средневекового фортификационного сооружения, на Пиренейском полуострове такое редкость.
Все, что сообщил младший лейтенант, Валентина уже успела прочитать на информационном плакате. Сабадель знает не больше нее самой.
– Ладно. Когда вернемся в отделение, изучишь все материалы о моте и подобных сооружениях в наших краях, вдруг это важно. А пока мы с Ривейро будем заняты осмотром тела, проследи, чтобы никто из посторонних сюда не проник, я не хочу, чтобы тут собрались зеваки и фотографировали. Пусть держатся не ближе двухсот метров. Возьми на себя руководство патрульными.
– Сделаю.
– Ах да, и распорядись, чтобы поставили щит повыше или натянули экран вон с той стороны, там с балконов прекрасно все просматривается. Пустите в ход все, что найдется, у меня в машине есть пара термоодеял. И скажите жителям не высовываться из окон и не выходить на балконы, а самое главное – ничего не фотографировать. Агенты из штаба Суансеса тебе помогут, капитан Карусо настоятельно попросил меня, чтобы ничего не просочилось в прессу. Кроме того, нужно будет опросить жильцов всех домов. Чуть дальше есть еще и частные дома, надо и там всех обойти.
– Понятно, лейтенант, – скорбно вздохнул Сабадель.
Валентина и Ривейро облачились в защитные комбинезоны и медленно направились к центру идеальной мишени, которую представляла собой мота, все глубже погружаясь в колодец времени.
Чем ближе они подходили к трупу, тем сильнее Валентину тревожила странная атмосфера, она никак не могла отогнать навязчивое чувство – своего рода тревожное любопытство, вызванное столкновением с чем-то совершенно чуждым. За время работы она повидала немало трупов в самых разных ситуациях, но никогда не встречала ничего подобного. Если бы не бледность лежавшей перед ней мертвой женщины, она бы приняла все это за театральную постановку. Казалось, они стоят на величественной сцене античного театра – как, например, в Мериде, куда их с братом в детстве водили родители.
