banner
banner
banner
Большая книга ужасов – 81

Елена Усачева
Большая книга ужасов – 81

Все еще 26 октября

Я вскочила от ужаса. Как животные, чувствуя приближающееся землетрясение, вскакивают и бегут, не спрашивая себя почему. Ударилась головой о третью полку, включила свет.

Поезд стоял. Стариков не было на месте, на столе валялся забытый дедов телефон. От Андреича остался только чемодан да тоненький шлейф дешевого мыла. Вышел?

Я спрыгнула с полки и выскочила в коридор.

Свет не горел. Или его специально гасят на ночь? Вроде недавно в поезде ездила, а такого не помню. Хоть какой-то тусклый ночничок вроде должны оставлять, нет?

У мальчишек было тихо. Я стояла под дверью, не решаясь войти, слушала. Есть люди, которые даже спят так, чтобы весь вагон был в курсе, а тут была тишина. Сквозь тоненькую дверь до меня не доносилось ни звука. Хоть бы кто всхрапнул, повернулся, звезданулся с полки – нет. Тихо как в могиле. Что ж, мальчишки спят, а деда здесь точно нет.

Из темного коридора было прекрасно видно, что происходит за окном. Степь, уже припорошенная снежком, лес. И ни фонарика, ни платформы. Я прижалась лицом к стеклу – может платформа все-таки есть? Зашла в купе, посмотрела с другой стороны. Поезд стоял в чистом поле.

Мне это не понравилось, но паниковать было рано. Загляну к проводнице, узнаю, что к чему. На цыпочках я прошла дальше по коридору – тихо-то как! Дверь Катькиного купе была приоткрыта, и, конечно, я заглянула.

Темно. На двух нижних полках белыми призраками скомканное белье. Людей нет, но и чемоданов нет. Я не постеснялась, вошла, заглянула под нижние полки, посмотрела на третьих – точно нет чемоданов. Значит, Катька с матерью вышли? А собирались до Москвы…

В купе проводника тикали часы, я их еще из коридора услышала. Они шли тихо-тихо, как положено механическим наручным часам, а мне этот звук показался оглушительным в тишине. «Мамины. Весь Союз объездили, где только не бывали. Ходят. И меня переживут» – вот же лезет в голову всякое среди ночи!

Я постучала – тихо. Проводники тоже люди, они тоже спят. У них вахта длится сутки, ну если туда и обратно. А тут Ирочка приперлась, ей, видите ли, любопытно, чего это мы стоим посреди чиста поля. Неудобно – жуть, но я все-таки нажала дверную ручку. Не заперто. Ручка отпружинила с оглушительным щелчком. Никто вроде не проснулся, не вскочил, не рявкнул. Тогда я вошла – темно. На нижней полке блестят форменные пуговицы. Ровно блестят, как на витрине в музее – там, где висит на манекене пустой костюм… Проводница не шевелилась. Я засекла, как учащается у меня пульс, и подошла. Спит человек, что тебе еще?

Лицо проводницы было гладким и спокойным, как положено… И все-таки я тряхнула ее за плечо. Не знаю, что меня под руку толкнуло, но оно все сделало правильно.

То ли я не рассчитала силу, то ли проводница неудобно лежала, но она съехала с полки и мешком свалилась мне под ноги.

Я, конечно, бросилась извиняться и поднимать ее – и не сразу заметила, что она не проснулась. Я успела поднять ее, посадить на полку. Голова соскользнула по стене, мигнули в темноте форменные пуговицы, и проводница завалилась на бок. Опа!

Наверное, я здорово испугалась тогда – не помню. Сразу достала телефон, осветила ее лицо. Нормальный цвет, розовый. Глаза чуть приоткрыты и в щелочки видать только белки. Пощупала пульс – есть, кажется даже нормальный.

Жива. Мне показалось другое. Другое-то другое, а это что может быть? Снотворное? Но не на дежурстве же! Во всяком случае, выпила она его не сама. Надо кого-то позвать!

Я побежала в соседний вагон, уже не слишком заботясь о тишине. За спиной отъехала дверь купе: курсанты проснулись, больше некому. Не стала ждать. Крикнула в воздух: «Проводнице плохо!» – большие мальчики, поймут – и выскочила в соседний вагон.

Хлопнула межвагонной дверью, услышала из купе, что не права и чей-то концертный храп из другого купе. Бежать до следующей проводницы – всего-то один вагон, меньше минуты, а мне показалось долго. Свет не горел. Здесь тоже. Электричество они, что ли, экономят? За спиной уже топал кто-то из курсантов.

– Ирка, подожди! – Фиалка.

Купе проводника было приоткрыто. Я сунулась и увидела те же блестящие в темноте форменные пуговицы. Нет уж, этой я спать не дам!

– Там в соседнем вагоне проводнице плохо! – Я хорошенько тряхнула ее за плечо, и ничего не произошло.

Я тряхнула сильнее. Посветила телефоном ей в лицо, похлопала по щекам. Нет, так не бывает. Когда два раза подряд натыкаешься на одну и ту же картину, кажется, что сама спишь.

Вдох, раз-два, выдох.

Когда перестаешь понимать, что творится вокруг, на помощь приходят дыхательные упражнения.

Я в соседнем вагоне, хочу позвать на помощь проводницу, потому что наша крепко спит и ни на что не реагирует.

– Проснитесь. – Я тряхнула ее за плечо, но она даже не дернулась. – В нашем вагоне проводнице плохо! – Я похлопала ее по щекам: шлепки показались оглушительными в этой тишине. Нет, она дышала, точно дышала. Но отказывалась просыпаться. Кошачьи глаза-пуговицы ехидно поблескивали в темноте. Совсем озверев, я пальцем раздвинула ей веки. Белок с красными прожилками. Глаз, как в обмороке или во сне. Здоровый человек давно бы вскочил и дал мне по шее, а эта лежала мешком. Перепроверила: пульс точно есть. Жива.

– Курсант Варшавская, что за фигня?! – В купе влетел Фиалка, сонный и ошалевший. – Я сплю себе, никого не трогаю. Вдруг слышу: бабах! Тыгыдым-тыгыдым… Думал – учебная тревога, а это ты.

– Это не я, курсант Фиалка. Это проводники.

– Полупроводники. Говори толком!

Иногда я не знаю, что стоит говорить людям, а что нет. Они не верят – вот в чем подстава. И Фиалка мне не поверит.

– Они спят. Крепко. И наша, и эта.

– Я тоже спал, пока ты не затопала по коридору. Чего вскочила-то?

– Хотела узнать, почему стоим. Видишь, платформы нет.

Фиалка прижался лицом к стеклу, хотя белоснежную припорошенную степь с полоской леса и так было видать. Он человек, он ничему не верит. Вышел в коридор, посмотрел в другое окно. Я терпеливо стояла у спящей проводницы, ожидая, пока до него дойдет. Вернулся:

– Ну, допустим. И что с того?

– Мы стоим в чистом поле. Проводницы спят и не просыпаются.

– Как это?

Я не ответила, и тогда он тряхнул проводницу за плечо. Раз, другой. Сильнее…

– Не трудись, я уже и по щекам хлестала…

– Что за фигня?!

– Вот этот вопрос я себе и задаю. Не нравится мне это все.

Фиалка вышел и побежал дальше по вагону. Я догадывалась куда и шла за ним. Мы вышли в третий вагон, топая как слоны на параде, дошли до купе проводника…

– Что-то мне уже стремно.

– Постучи.

Постучал:

– Уверена, что она там?

– Нет, – соврала я. Ну и что?

– Да что она – уснула, что ли?!

– Думаю, да. Как и наша, и та, что во втором вагоне.

– Не паникуй, курсант Варшавская… – Фиалка нажал ручку, и дверь открылась. В темноте я увидела все те же блестящие форменные пуговицы. Господи, пусть хоть эта просто нормально спит!

Я стояла в дверях и наблюдала, как Фиалка трясет проводницу за плечо. Это были очень длинные секунды. Она не просыпалась. Я сосчитала про себя до ста, наверное слишком быстро, потом умножала в уме трехзначные числа. Она не просыпалась. Фиалка уже орал ей в ухо и ворчал что-то про пьяниц. Не-а. Такой сильный запах я бы услышала первым делом.

После очередного Фиалкиного вопля: «Вставайте уже, почему стоим?!» – я все-таки решилась подойти и оголить ей шею. Пульс есть. Так крепко спать невозможно.

– И что она такое, по-твоему, приняла?

– Думаешь, сама?

– Ничего я не думаю.

– Это уже третья.

– Значит, из одной бутылки употребляли и кто-то подшутил.

– Хорошо если ты прав.

Фиалка завис. Присел на полку и уставился перед собой:

– А где твой дед-то? Я шел мимо вашего купе, не увидел его.

– Я тоже. Может, пойдем навестим машиниста? Интересно мне, почему это мы встали в неположенном месте. Только мальчишек надо разбудить.

– Не бойся, курсант Варшавская, эвакуатор нас не заберет.

– Я серьезно. Если проводники в бессознательном состоянии…

– Да пустят нас к машинисту, жди! А если и прорвемся как-нибудь, даст нам по шее тот машинист – и будет прав…

Я показала на черное окно:

– Видишь? Станции нет. Мы встали посреди пути, курсант Фиалка. Я не знаю почему, не знаю, связано ли это как-то со спящими проводницами, но догадываюсь, что будет, если и дальше так стоять…

Фиалка рассеянно уставился в окно. Неужели доходит?

– Что-то случилось, значит… Может, до следующего вагона дойдем?

– А если и там такая же картина?

Фиалка выглянул в коридор. Кто-то из пассажиров заливисто храпел. Умиротворяющие звуки: что под них может случиться плохого?

– Значит, мы останемся без чая, а проводницы – без работы.

– Напоминаю: поезд стоит.

– Значит, так и надо. Диспетчер не дурак: разведет поезда, никто никому в зад не въедет. У пассажирских строго с безопасностью: интервалы, все дела… Ужастиков насмотрелась про крушение поездов?

Все-таки нелегко с людьми.

– А ты уверен, что диспетчер вообще в курсе?

– Да должен же быть какой-то видеомониторинг, двадцать первый век на дворе.

– Точно знаешь?

– Черт… Ты сделаешь меня параноиком, курсант Варшавская. Пойдем остальных будить. И надо все-таки найти твоего деда.

* * *

Честно говоря, я была уверена, что дед вышел ненадолго и к нашему приходу уже будет на месте. Нет. В купе никого не было, я решила, что найду его позже, сейчас нам важно другое.

Курсанты вставать не хотели. Халка пришлось стаскивать с верхней полки за ноги, он отбрыкивался и ворчал о правах человека. С Витьком было проще, он мелкий: Фиалка просто поднял его и поставил на ноги. Я в это время открыла окно, и ледяной воздух тут же взбодрил курсантов.

– Какого черта?!

 

– К машинисту пойдем.

– Пойдем! – радостно согласился Халк. – Только окно закройте.

– Не получится, – ворчал Витек. – Через дверь туда не попасть. Я еще вечером дергал – любопытно же…

Они спорили, а я высунулась по пояс в окно и стояла, вцепившись в деревянную раму. С улицы пахло Падалью.

* * *

Черт, я ведь знала! Знала! Знала: что-то случится, но не могла знать, что конкретно, а значит, не могла ничего с этим поделать.

Иногда мы боимся знать. Убеждаем себя, что показалось, что ерунда, нервы. А потом, когда страшное все-таки случается, начинаем винить себя, что знали и ничего не сделали.

Дед говорит, что я с ума сошла после минувшего лета, когда нос к носу столкнулась с этим. Он шел мне на помощь несколько длинных суток, по дороге сам отбиваясь и отбивая людей от этой сущности. А мне казалось, что я совсем одна.

Когда я слышу этот запах, у меня падает планка. Даже в человеческом теле я ненавижу их. Хотя по сути мы похожи, но мне противно даже думать об этом. Они меня тоже не пощадят. Звери вроде меня для них несъедобны, но это не помешает им убить меня при случае.

Холодно. Ужасно холодно, даже мне. Впереди белеет припорошенная степь, а далеко за ней – темное пятно леса. И запах. Запах Падали. Их еще не видно – значит, они в лесу. Идут своей медленной шуршащей походкой, будто мыши бегают под осенними листьями. А мы тут стоим.

– Не высовывайся!

– Привет, дед. Спасибо, что связался со мной, я тебя потеряла.

– Не высовывайся!

Значит, занят. Я бы тоже была занята, если бы сразу услышала этот запах. Скорее всего, дед уже там, в лесу, а меня оставил сторожить поезд.

В открытое окно так и тянуло выпрыгнуть. Платформы нет, до земли – два моих роста. Это все я думала, уже перелезая через деревянную раму – хоп! Холодно. И мокро, особенно в тапочках.

Снизу поезд казался гигантским животным, прилегшим вздремнуть посреди дороги. Витек прав: кабина машиниста хоть и близко к первому вагону, но если так просто через дверь туда и не попасть, придется штурмовать окна.

– Ирка, подожди! – Курсанты ловко спрыгивали в скользкую грязь, не подвернул бы себе кто чего.

Халк приземлился на ступни и ладони и зачерпнул снега, чтобы отмыть руки. Снега было мало, он черпнул с землей, и даже в темноте было видно, что он размазывает грязь еще больше.

Запах врага щекотал ноздри, хотелось рвать и метать. Если эти не поторопятся, мы все попадемся Падали. И если поторопятся – тоже попадемся. Поезд-то стоит!

Фиалка аккуратно помогал спуститься Витьку, страхуя за руки. Они там до утра провозятся?! Я не стала ждать, побежала вперед.

Окно было приоткрыто, и я видела снизу голову машиниста. Что ж, по крайней мере он здесь.

– Эй! В смысле, здрасьте! – Ноль эмоций. Даже головы не повернул. – Я только хотела узнать: почему стоим?

Машинист сидел как манекен – казалось, он не дышит. Черт!

– Чего не подождала? – Справа, хлюпая сапогами по грязи, ко мне шли курсанты.

– Курсант Варшавская, доложите обстановку!

Кто бы мне доложил… Я дождалась, пока они подойдут, и показала им неподвижного машиниста в окне. Он уронил голову на грудь, как будто спал. Спал.

– Дрыхнет на вахте!

– На губу его!

– Простите их, мы только хотели узнать, почему стоим!

Тишина и ни шевеления. Мальчишки орали и даже свистели, а машинист не реагировал.

– А что, помощник тоже дрыхнет?

– Эй, лю-уди! Надо лезть, народ. Это какая-то нештатная ситуация.

Они дурачились и жутко бесили. Нашли время! Если бы они только знали, что происходит! Да я и сама не все знаю, но знаю, что будет, если они не уедут в ближайшее время.

– Окошко только чуть приоткрыто. Мы в шинелях не протиснемся. Пускай Ирка лезет.

– Курсант Варшавская, готова? – Они подсадили меня и буквально закинули в приоткрытое окно.

* * *

Я влетела вперед руками прямо в машиниста, соскользнула и свалилась на пол. Тут же рядом рухнул сам машинист. Его лицо с закрытыми глазами было в двадцати сантиметрах от моего. Достаточно, чтобы разглядеть в темноте.

Пожилой. Очки блестят (как это глупо на закрытых глазах) и лысина. Я сразу вспомнила Антенну, и меня накрыла банальная девчачья жалость. Вот жил человек, никого не трогал, вел в столицу многотонный состав и ничего не боялся. А теперь лежит без движения на полу… Надеюсь, что все-таки живой.

– Двести пятнадцать, что у вас случилось?! Двести пятнадцать, ответьте! – Станция взвизгнула прямо надо мной. Диспетчер.

Я вскочила и уставилась на этот ящик, как оглушенная. Рядом со станцией лицом на приборах лежал помощник машиниста. Ответить. Надо ответить. А как?

В окно влетел камешек. Черт, курсанты! Надо впустить. Я дернула вниз окно, и тут же в кабину залез Фиалка.

– Чего так долго? Ой… – Увидел машиниста с помощником. – Живы?

Хороший вопрос. Я схватила обоих за шеи:

– Есть! Есть пульс, даже нормальный.

– Что они такое с проводницами употребляли, что все лежат без задних ног?!

Я бы тоже хотела это знать. И у меня были большие сомнения насчет спиртного – ведь ничем таким не пахло! Но и других версий не было.

– Скажи лучше: со станцией обращаться умеешь? Надо диспетчеру доложить, а я не могу.

– Это мы мигом… Халк, ты там застрял?

В окно кувырком влетел Халк. Витек остался внизу, его было некому подсадить.

– Что с ними?

– Спят или в обмороке. И проводницы тоже. Ни на что не реагируют. Фигня какая-то творится, курсанты. Надо связаться с диспетчером.

– Погоди… – Халк рассматривал спящих. – Кто их напоил-то?

И этот туда же! Халк рывком поднял машиниста, усадил и стал лупить его по щекам, будто это могло помочь.

– Оставь. Он спящий на пол свалился. Думаешь, не проснулся бы? Живой-то живой, а вот…

Халк с сомнением посмотрел на машиниста и стал искать пульс поверх рукава.

– Двести пятнадцать, ответьте!

– Займись связью!

Халк вскочил, нашел, куда нажимать, и затараторил:

– Двести пятнадцать, говорит пассажир. Бригада не может вести поезд – похоже, отравление. Мы стоим.

– Двести пятнадцать, не поняла: где машинист?

– Без сознания. И помощник. И, кажется, проводники, я не понял.

– Чего не понял? Двести пятнадцать, плохие шутки! Я отстраняю вас от работы!

– Тетенька, он сам отстранился! И лежит лицом на приборах. Мы пассажиры и стоим как дураки в чистом поле…

– Двести пятнадцать, как ваша мама?

– Нормально, спасибо. А чего вдруг…

– ВЫ КАК В КАБИНУ ПОПАЛИ?!

– Так через окно. Стоим же! Меня Фиалка с Витьком подсадили…

– Какая еще фиалка?!

– Это я!

– Бригада точно не может говорить?

– Даже мычать не может.

– Слушай сюда, хулиган! Я сейчас же пришлю к вам помощь и попрошу захватить с собой огромный ремень с широкой пряжкой…

– А тросами у вас не пользуются?

– И трос захватит! Черт знает что!.. Ладно, поняла, двести пятнадцать, ждите помощь и ничего там не трогайте.

Станция щелкнула, мальчишки переглянулись и заржали.

– «Тетенька, он сам!» – передразнивал Фиалка и гоготал так, что я глупо понадеялась: вдруг разбудит машиниста?

– Фиалка – это я! – подхватил Халк. – Выросла на путях, пока мы стояли!

– А чего она про маму спрашивала?

– Чтобы убедиться, что ты точно не машинист, а кто-то левый. Потому и заорала: «Как вы попали в кабину?!». Дошло наконец.

– Что вы там угораете без меня?! – снаружи подал голос Витек.

Из леса тянуло Падалью. Я сидела на корточках под окном и потихоньку звала деда. Он больше не отвечал.

* * *

– Как долго ждать этой самой помощи?

– Ну ты спросила! Мы-то откуда знаем?

И правда. Дед молчал. Я все еще надеялась, что он слишком занят в лесу с Падалью, чтобы отвечать мне. Если так, то я должна сторожить поезд. И если не так – должна. Я думала, у нас получится уехать, если помощь придет вовремя, но, кажется, у нас больше нет времени. Я смотрела в окно. Их было еще не видно, но запах опережал их так, что нельзя было просто сидеть и ждать.

Мне казалось, что я слышу их шуршащую поступь. И еще этот холод. Настоящий, острый, пронизывающий даже зверя. Я вдруг подумала, что спящая бригада тоже дело рук Падали. Давно подозревала, что этот холод имеет какой-то усыпляющий эффект. Хоть ни в одной книжке я не видела ничего подобного, но замечала, что рядом с Падалью людей охватывает какая-то апатия. Или они мне казались апатичными на фоне взвинченной меня? Но отчего же спит бригада? И отчего тогда не уснули курсанты?

Не сейчас. Сейчас надо эвакуировать пассажиров. Достанут нас в этом поезде. Стекла побьют – и достанут.

По-прежнему 26 октября

Мальчишки еще смеялись под негодующие вопли Витька, оставленного на улице. Я сидела на полу у двери и молилась. Трудно представить более глупое занятие для такой, как я, но мне было плевать.

По лесу мышиной поступью пробиралась Падаль. Я еще не слышала шума ее шагов, я чувствовала его кожей вместе с этим противным холодком, ползущим вперед нее на километры. И запах! Запах не мог обмануть: враг уже близко. Если мы просидим еще хотя бы час в этой консервной банке, ожидая спасения, то можно уже не надеяться. У меня перед глазами стояли часы на руке спящей проводницы. Кажется, я даже слышала их бесшумный ход. Время, время. Надо срочно эвакуировать людей.

Если бы я была уверена, что помощь придет скоро, если бы я точно знала, что наш поезд исправен, просто машинист спит, если, если… Не уверена. Я не могу быть ни в чем уверена, когда бригада спит, а в лесу Падаль. Пассажиров не меньше сотни. Я не могу рисковать. И не рисковать не могу! Если вот прямо сейчас всех поднять и бегом гнать в противоположную от леса сторону, может быть, тогда мы успеем уйти. Свет мой навигатор, скажи, где я?

Навигатор сказал, но легче от этого не стало. По шпалам до следующей станции всего-то километров пять, но на этих шпалах нас сцапают только так. Надо уходить в степь. Если напрямик, до ближайшего населенного пункта десять километров. Это часа три, а то и четыре, толпой по пересеченной местности. Зато в пригороде автовокзал. Те из нас, кто доживет до утра, сядут спокойно в автобус и поедут в Москву.

– Что ты там высматриваешь? – Надо мной нависла вечно довольная физиономия Халка.

Нельзя говорить людям – это я уже усвоила. Пока можешь молчать – молчи. И не можешь молчать – молчи. Потому что не поверят. Или еще хуже – попрутся доказывать, что ты не права, прямо Падали в пасть; или мы просто битый час будем играть в верю не верю, а у нас нет этого часа. Молчу. Мне всего-то и надо – увести людей. Я не могу полагаться на помощь, которой неизвестно сколько ждать.

Я вцепилась ногтями в ладонь, прикусила язык так, что слезы выступили, и только потом сообразила, что в такой темноте Халк не оценит мои большие зрачки, могла бы и не стараться. Ладно, попробую так:

– Наушники в купе оставила. Не принесешь?

Я вложилась в интонацию как актриса Малого театра и, кажется, переборщила. Халк, наверное, подумал, что без наушников я разревусь прямо здесь или еще что-то в этом духе. Во всяком случае, метнулся как миленький:

– Хорошо-хорошо. Не переживай, я быстренько. – Он легко открыл дверь кабины, не думая, заперта она там или нет. Шел на автопилоте: нажал ручку и открыл. Наверное, даже не понял: дверь-то не заперта изнутри! Правильно: кто-то здесь побывал. Тот, кто усыпил машинистов. Витек говорил, что дергал дверь вечером и было заперто…

Халк вышел. «Быстренько»-то мне как раз и не надо – но кто ж меня спрашивает? Мне нужно остаться с Фиалкой один на один: гипнозить двоих одновременно я не фокусник. У меня меньше минуты, чтобы обработать Фиалку. Вдох, раз-два, выдох. Сам курсант дышал ровно: думает, ему нечего бояться. Подстроилась.

– Знаешь, ведь на железной дороге всякое бывает. Каждый год поезда сталкиваются, сходят с рельсов.

– Не накручивай.

– Один вагончик весит несколько тонн, а целый состав – и подумать страшно. Вчера после нас с вокзала ушло еще три поезда на Москву. Они прямо за нами. Если диспетчер не сможет нас развести…

– Отставить, курсант Варшавская!

– Я бы не полагалась на случай. Здесь опасно оставаться, надо эвакуировать людей. А всего в десяти километрах отсюда автовокзал. Сядем в автобус – и будем дома. Только надо эвакуировать людей. Вы в форме, вас послушают. Должны послушать. Я не хочу, чтобы меня расплющило составом. Никто не хочет, чтобы его расплющило составом. Надо эвакуировать людей, курсант Фиалка. Просыпайся, бери Витька и идите всех будить. Вы в форме, вас послушают. Никто спросонок не будет разглядывать, какие у вас там погоны. Мы с Халком вас догоним, только этих вытащим. – Я кивнула на машиниста с помощником, и Фиалка проснулся:

 

– Надо эвакуировать людей, курсант Варшавская. Только с этими как быть? – Он кивнул на спящих машинистов.

– На простынях утащим. Донесем до населенного пункта, сдадим в больницу. Народу в поезде немного, но будем меняться. И проводниц не забудьте.

Фиалка кивнул и сиганул в окно.

– Пока, Фиалка, и на всякий случай – прощай. Ты здорово играешь в карты.

Конечно, он мне не ответил. Почти сразу пришел Халк, и я проделала с ним то же, что и с Фиалкой. Он здорово сопротивлялся, этот Халк, я провозилась, наверное, минут десять. А когда закончила, поезд уже не спал.

Захлопали двери, затопали ноги. В открытую дверь кабины сунулся круглый мужичок с тремя волосинами на сверкающей лысине:

– Что случилось? Я врач.

Я кивнула на спящих машинистов:

– В отключке. Пульс вроде нормальный. Похоже, им что-то подсыпали, потому что проводницы такие же.

– Все? – Мужичок закатал рукава и огляделся в поисках раковины.

Смешная штука – автопилот. Раковины в кабине, понятно, не оказалось. Он пожал плечами и стал осматривать машиниста. При этом лицо у доктора было такое спокойное, будто он у себя в теплом кабинете, а не здесь, в поле, в замершем поезде.

– Я видела трех. Дальше просто не пошла.

– Уходить надо! – вскочил Халк. – Опасно стоим.

– Не командуй, курсант. – Мужичок ущипнул машиниста за ухо и рявкнул:

– ВСТАВАЙ!

– Не реагируют, – ныл Халк. – Мы пробовали.

– Не бубни, курсант. И больше не пробуй. – Мужичок шагнул в сторону, держа руки перед собой. Похоже, он опять искал раковину – помыть руки после осмотра.

Раковина так и не появилась, и доктор замер с вытянутыми руками:

– С чего вы вообще взяли, что это снотворное?

– Ну, они спят…

– В общем, да, но… – Он с сомнением оглядел нас с Халком: «…поймете ли вы, балбесы?» – читалось на его лице.

– Да что с ними?

– Зрачки, слизистые, рефлексы, пульс – все в норме. Отравление так не выглядит, ни снотворным, ни алкоголем, ни пирожком с грибочками. В другой ситуации я бы сказал, что они хорошо притворяются.

– Да ну, бред!

– Не бубни, курсант! – Доктор рассеянно раскатывал рукава рубашки. – Не бубни, хоть ты и прав. В любом случае желудки я им промывать не буду – нельзя в таком состоянии, да и смысла не вижу. Нужно добраться до ближайшей станции и вызвать «Скорую». Или за нами кто-то уже едет? С диспетчером связывались?

Халк открыл было рот, но я его опередила:

– Связывались, она сказала, что помощь будет только утром. Мы пешком раньше дойдем.

– М-да. А начальник поезда?

– Мы его не видели, но подозреваем, что он в таком же состоянии. Если и проводницы, и машинисты…

– К проводницам тоже загляну, – пообещал врач, и я мысленно выдохнула.

Люди легко верят в твою ложь, если врать о плохом. Это в хорошие новости трудно поверить.

– Надо бежать! – засуетился Халк.

– Тащите простыни. Я сбегаю за ребятами – на простынях всех вытащим. По шпалам до следующей станции не так уж далеко.

– Нельзя по шпалам!

Конечно, врач сделал вид, что меня не слышит. Что ж всех так тянет к Падали в пасть?!

Врач вышел, и я выскочила за ним.

В нашем вагоне было тихо и пусто, а в соседнем – отсюда слышно – хлопали двери, со скрипом откидывалась лестница, кто-то громко возмущался качеством перевозки и требовал вернуть деньги за билет, кто-то вопил «Где начальник поезда?!» и шумно тормошил спящую проводницу.

Врач быстро шел впереди, не обращая на меня внимания. Умный, да? Я успела подстроиться к его походке, специально споткнуться, чтобы он тоже оступился и влетел лбом прямо в титан рядом с купе проводника. Я думала, будет больше грохота: лысиной по жести. Больше не больше – а вот мы уже и в легком трансе. У меня есть пара секунд, чтобы сказать:

– Надо идти через степь – так безопаснее.

– Что?

– Осторожно, – говорю. – На этом дурацком коврике все спотыкаются.

– Вижу. Как тебя зовут?

– Ира.

– А меня – Андрей Михайлович. Дуй за простынями, Ира. А я пойду за ребятами. Будем вытаскивать пострадавших. На ОБЖ проходили?

Отвечать было необязательно: врач уже шел в соседний вагон.

За спиной у меня возился Халк, обшаривал купе в поисках простыней. Я обежала остальные. Собрала все белье, что нашла, захватила рюкзаки: свой, Фиалки и Витька – забудут же! Когда я повернула в сторону кабины, в вагон уже ворвался врач, а за ним топали трое самого решительного вида.

Проходя мимо, врач молча забрал у меня белье и прошел в кабину. Халк вынырнул из соседнего купе с ворохом простыней и рассеянно уставился вслед компании.

– Их четверо, машинистов двое. Справятся без нас. Идем глянем, что Фиалка с Витьком делают.

Халк кивнул и побежал за мной по вагону, теряя простыни.

Во втором вагоне уже потрудились Фиалка и Витек. Из пассажиров здесь почти никого не было, только бабулька с ручной тележкой замешкалась на лестнице. От нижней ступеньки до земли было прилично, и бабульке предстояло это преодолеть. Внизу ее страховали девчонки чуть постарше меня, наперебой советуя прыгать («Мы поймаем!»). Прыгать ей не хотелось. Она скинула тележку, и та тяжело шмякнулась в темноту. Смелости бабке это не прибавило. Ох не уйдем мы с ней от Падали! Стадо бежит со скоростью самого медленного бизона. А сколько еще старух в поезде? Я совершенно не подумала о них, когда решала уводить всех через степь. Когда сама здорова как зверь, не думаешь о таких вещах.

Бабульку мы с Халком опустили на землю, взяв под руки, и велели идти и не ждать остальных.

Толпа между тем у вагонов уже собралась приличная. Говорили все, но я слышала голоса только Фиалки и Витька, которые убеждали всех идти, остальных не ждать, потому что рядом с поездом находиться опасно. В толпе я разглядела несколько белых простыней со спящими как в гамаке проводницами, каждую держали двое. Не уйдем! Если бы эти еще не мешкали…

– Пропустите меня к машинисту! Я хочу знать, что происходит! – Худощавый дядька с волосами дыбом лез в кабину машиниста. Навстречу ему выплывала филейная часть Андрей Михалыча – я легко узнала его в темноте по габаритам. Руки у него были заняты, я догадывалась чем, он пятился осторожно, щупая ногами ступеньки.

Мужичок опешил от такого напора, но дорогу уступил. Шагнул назад, но не прекратил свое:

– Что происходит? Я хочу видеть машиниста! – Он орал так, что перекрикивал всех. Андрей Михалыч ловко спрыгнул со ступеньки без помощи рук, потому что держал кусок простыни-гамака. Он дернул плечом, кивнул на простыню и, наверное, сказал этому буйному что-то вроде «Смотри на здоровье» – я не расслышала, но было похоже. Буйный завопил что-то о пьяницах, но Халк утащил меня обратно в поезд:

– Бежим! Надо обойти все вагоны.

Надо. В коридоре темно. У каждого купе Халк притормаживал, несколько секунд вглядывался в темноту, да еще вопил: «Живые есть?!» Я включила подсветку на телефоне, Халк – свою, но быстрее не пошло. Мы шли, наверное, минут двадцать, а с улицы тянуло Падалью.

– Так и знал, что кого-нибудь забудут! – В одном из последних вагонов в луч подсветки попала еще одна спящая проводница. – Давай на улицу вытащим и дальше пойдем, неудобно будет с ней по вагонам. Справишься?

Я и отвечать не стала: я привыкла, что новые знакомые считают меня слабее, чем я есть. Нормально. Было бы хуже, если бы они так не считали. Молча сдернула простыню, помогла Халку погрузить спящую проводницу, и мы потащили ее на выход.

* * *

Халк осторожно спускался по ступенькам. У вагона стояло человек семь, Халк крикнул им, чтобы помогли, но никто не подошел.

– Вы не знаете, почему стоим? – Женщина с розовой кошелкой. У нее был такой безмятежный вид, что зло разбирало. Похоже, проснулась она одной из последних и не все слышала.

– Сейчас пойдем, – кивнул Халк. – Только пострадавших вытащим.

– Пострадавших от чего? Я спала, ко мне ворвались двое в форме и велели покинуть вагон. Кто-нибудь объяснит, что вообще происходит?!

Хлопнула дверь. Из соседнего вагона вышел Фиалка, увидел нас с ношей, Халка на нижней ступеньке. И засуетился:

– Сейчас… Там все проверили?

– Ага.

– Сейчас спустимся и пойдем. – Он просочился вниз мимо Халка и с земли принял его конец простыни. Когда они вдвоем поймали меня и проводницу, толпа у поезда потихоньку потянулась восвояси. Впереди поблескивали форменные пуговицы на хлястике Витька и лысине Андрей Михалыча, он с попутчиком так и тащил машиниста в простыне. Все остальные шли за ними. Они шли правильно, в степь.

– Эй, а почему туда-то? – Истеричный дядька, которому доктор показывал машиниста, встал и бросил чемодан под ноги. – Куда всех несет, по шпалам-то гораздо быстрее!

В толпе послышались одобрительные возгласы: многие были с ним согласны. Ну уж нет!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26 
Рейтинг@Mail.ru