Елена Усачева
Дева. Звезда в подарок
1. Река, палатка и гороскопы
«Типичная Дева (если, конечно, не вмешались какие-нибудь плотно сбитые предки) обладает стройной, худощавой фигурой, большой гибкостью, красивыми, умными и ясными глазами. В чертах лица читаются спокойствие и уравновешенность. Большинство Дев на редкость привлекательны».
Линда Гудмен
Речка журчала, перекатываясь по камням, крошечными водопадиками прыгала по крутым уступам, взбрызгивала, ахала и бежала вперед, бросаясь в притихшую тайгу солнечными бликами. Глядя на веселые перекаты, начинало казаться, что вода теплая. Ведь только в теплой воде могла отмыться эта перепачканная кашей миска. Но это все был обман. Вода оставалась ледяной, не способной снять жирный налет с эмалированных боков.
Юля вынула из кармана кусочек мыла – она с самого начала поделила свое мыло на две части: одну для себя, для умывания, а вторую для посуды, и этот маленький обмылок, завернутый в целлофановый пакет, всегда клала в мешок с миской и кружкой. Вместе с мылом она достала несколько больших жестких листьев какого-то кустарника, росшего около палатки. Травой мыть удобней. Она острая, хорошо снимает грязь. А еще лучше песком. Только потом все равно надо прополаскивать посуду с мылом. И руки еще долго остаются противно-липкими. Но травы здесь нет, песка тоже. Остаются листья.
– Чаруша! Ты уже здесь? – На Юлю сначала полетели камни, потом послышались шаги-оползни, и вот уже сверху свалилась-приехала толстая Ирка Харина. – Чем моем? – Ярко-оранжевая миска с отбитой эмалью плюхнулась в воду. Юлину тарелку подхватило набежавшей волной, качнуло и снова вынесло на камни. – О, листики!
Ирка двумя быстрыми движениями вытряхнула из своей посуды прилипшие кусочки еды, промахнула миску листьями, поболтала ее в воде. Остатки листьев зелеными ошметками вернулись на прежнее место рядом с кусочком мыла.
– А у мальчишек палатка уехала. – Харина рассматривала ложку – мыть, не мыть? Она была вылизана до блеска и в особой помывке не нуждалась. Или все-таки ополоснуть? Мыть было лень – вода студеная, и еще холоднее было смотреть, как Юля, склонившись, медленно водит в ней рукой.
– Им вчера говорили, что палатку так не ставят, – с как можно большим презрением отозвалась Юля. Листьями она уже пользоваться не стала. Скребла миску камешками с песком, от чего рукам было особенно зябко, и это рождало еще большее раздражение.
– Царицын рюкзак из-под тента стал вытаскивать, она и поехала. – Ира расстройство подруги не замечала – ее миска была кое-как вымыта, и этого, казалось, было достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.
– Надеюсь, Царицын полетел вслед за рюкзаком, – недовольно поджала губы Юля.
– Чего ты на него взъелась? Оттяжки у тента порвались, вот она и поехала. – Ирка уперла руки в бока, но тут же уронила их. «Как баба на чайнике», – вспомнились слова Юли. Подруга умела сказать резко, но очень точно.
Юля фыркнула, отвернулась и засмеялась в голос.
– Чего смешного? – растерялась Ирка. – Палыч сказал, что следующую ночь они вообще без палатки спать будут, если эту не починят. – На каждое ее слово Юля взрывалась новым приступом смеха. – Ну, что ты смеешься? Где они новые веревки возьмут?
– Дураки! – простонала Юля, успокаиваясь. – А зачем рвали, если новых нет?
– Так кто же думал, что так получится? – Харина растерянно развела руками. – Они вчера хотели место покрасивее найти. Там, и правда, с обрыва вид хороший открывается.
– Они ее красиво не закрепили, вот все и полетело, – мстительно закивала Юля. – Когда мозгов нет, новые оттяжки не помогут.
Юля резко выпрямилась, посмотрела на звенящую реку. Всю ночь этот звук катился-переливался у нее в голове и поначалу ей нравился. Но когда ворочаться с боку на бок не было уже никаких сил, когда камень (или корень?), попавший под пенку, извел окончательно, ее стал раздражать и этот звук. Как бесконечный поезд, гудит и гудит, временами налетая, временами убегая прочь. Но неизменно возвращаясь.
Ирка глянула на тонкую фигуру подруги, и ее в который раз кольнула зависть. О чем еще можно мечтать, имея такую фигуру и такое лицо? Будь у Ирки хоть десятая доля Юлиной красоты, она бы песни пела от восторга, а эта все время молчит, сторонится мальчишек, слова лишнего из нее не вытянешь.
Ирка разозлилась. Нет, взбесилась! Она шарахнула миской о берег и гневно топнула ногой:
– Сама говорила, что тебе Ткаченко нравится, а теперь ругаешься!
– У каждого в жизни бывают ошибки, – пробормотала Юля, не отводя глаз от противоположного берега.
– Ничего себе ошибки! – Ирка сделала два шага по склону, но тут же поехала вниз, окатывая подругу фонтаном камешков. – Мы из-за тебя тут ноги ломаем, я спать не могу – пенка эта чертова такая тонкая, что мне кажется, я лежу на голой земле… Каша манная поперек горла встала. Запах дыма мне везде мерещится. А рюкзак? Сама понесешь мой рюкзак, раз такая умная!
– Не шуми, – Юля всего лишь поморщилась на эту длинную обвинительную речь.
– Нет, я буду шуметь! – кипятилась Ирка. – Кто нас затащил в эту тмутаракань? А расписывала-то – Алтай, красота, птички, цветочки, компания веселая! Ничего себе веселая! Один кривой, другой косой, и ни один костер развести не может!
– Никто не знал, что так получится. – Юля упрямо сверлила взглядом реку. Она была такая легкая, такая веселая, все в ней было правильно. И камни, и перекаты, и звон струи, и даже солнце отражалось строгим красивым рисунком. И только Иркин крик тут был лишним. – Ты вместе со мной ходила на сборы. Все сама слышала.
– Я слышала? – Харина метнулась туда-сюда по берегу.
Она бы разнесла здесь все к чертовой бабушке – и эту глупую речку, и бестолковые горы, и даже солнце ее сейчас бесило. Лучше бы дождь, честное слово. Ой, мамочки, о чем она?
Ирка хлопнула себя ладонью по губам. Не надо дождь! Не надо! Еще недельку без дождя. Им дойти до этого чертова озера, а там, говорят, до людей рукой подать, через ледник перебраться – и все. Не надо дождя! Вообще ничего не надо!
– Олег Палыч обещал легкую прогулку по пересеченной местности! – не менее сердито, но уже гораздо спокойней заговорила она. – А мы уже второй день идем через какое-то болото. И если кто-нибудь опять заболеет, я больше с места не сдвинусь! На меня нагрузили все Катюхины вещи. Она выздоровеет, я на нее свой рюкзак повешу.
– Болеть плохо, – качнула головой Юля. – Тем более в походе. Ты разве не видишь, как она расстроена? Да если бы не Палыч, она так и волокла бы свой рюкзак. А ей нельзя. Больным лежать надо, а она с нами идет.
– Что ты ее защищаешь! – Ирка уперла руки в бока, и ей было плевать, как она при этом выглядит. – Ты на себя посмотри! Мы зачем в этот поход пошли?
– Может, не надо? – Даже птицы замолчали, собираясь услышать ответ на этот вопрос.
– Что? Жалеешь? – затанцевала от нетерпения на месте Ирка.
– Ничего я не жалею, – отмахнулась Юля.
– Жалеешь! – противно тянула Харина. – Разлюбила уже, да? Ах, Петечка, ах, какой хороший, ах, какой красивый, ах, как пишет! Лучше бы ты с ним в городе встретилась! А то потащилась черт знает куда!
– Он ведь, правда, другим был! – От этих слов Юля словно проснулась. – Ты же видела! И писал так… хорошо. Я на него давно внимание обратила. Он первым был, кого я там заметила. Скажешь, не красивый?
– Подумаешь, красивый! – не сдавалась Ирка. – Ходить не умеет! Чего он в первый день ногу подвернул? Тоже мне – походник! – сказала, как выстрелила, она.
– А перед кем он вперед бежал? – разозлилась Юля. – Ты первая стала считать, кто больше придорожных камней найдет! – Она засопела, чувствуя, как ее раздражение начинает разливаться по всей долине, гася солнце, убивая шум реки. – Не знаю, что с ним сталось. В чате он совсем другим был.
– В чате! – орала Харина. – Не могла в приличном месте познакомиться с парнем. На дискотеке или на улице – хоть видишь, с кем разговариваешь. А в чате все козлы! Он небось фотку Брэда Питта повесил или Орландо Блума!
– Своя у него была фотка, – снова отвернулась Юля и только сейчас заметила, что солнце, и правда, погасло, что речка больше не блестит, а журчание из веселого превратилось в настороженное. – Но мне кажется, что это был не он. Понимаешь, он так хорошо писал, так все правильно объяснял. Я поэтому его и заметила. Все чушь несли, а он… девчонке одной помог. У нее с родителями проблема была. Потом еще кое-что. Я сначала только следила – что он делает, как себя ведет…
– А потом увидела, как он организовал группу этого чертового похода, и помчалась к ним в клуб. – Ирка тоже успокаивалась, с тревогой поглядывала на небо, прислушивалась к тому, что происходит на горе. – И зачем я только дала себя уговорить!
– А он какой-то странный, – вздохнула Юля. – Вроде те же слова говорит, а приглядишься… все не то.
– Их вместе сложить надо, Ткаченко с Царицыным, тогда дело получится, а так… – Ирка утомленно сползла с обрыва, подобрала миску, пощелкала по отколотому краю. – Один хромает. Другой болтает. Оса его еще эта укусила. А вдруг Мишка ослепнет. Что тогда?
– Тогда ты будешь водить его через дорогу за руку и рассказывать, какого цвета небо.
– Всю жизнь?
– Половину. – Юля тоже подняла свою миску, вложила мыло в пакетик. – Вторую половину он будет спать. С тобой.
– Чаруша! Хватит уже! – вспыхнула Ирка и опять начала карабкаться наверх. Навстречу ей обвалом полетели камни, она замахала руками и остановилась.
– Ну, чего вы? – мчался сверху Мишка Царицын. – Дождь собирается, а у вас еще вещи не собраны! Палыч сказал, уходим. Будем тучу обгонять!
Мишка был долговязым чернявым парнем, с узким остроносым лицом. Когда он клонил голову вбок и чуть вниз, то начинал походить на галчонка, высматривающего в земле червячка. Сейчас это сходство было не очень заметно, потому что половина лица у Мишки опухла, около левого глаза краснело воспаление, из-за чего еще недавно веселый темный глаз полузакрылся, заставляя своего хозяина разворачивать голову влево, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Неприятная встреча с осой, случившаяся вчера днем, нисколько не смущала Царицына. Что с укусом, что без него, он все так же носился по тайге, поддевал девчонок, не давал жить Ирке Хариной и влипал в бесконечные истории.
– Толстая, шевелись! – подгонял он Ирку сзади. – Без нас весь дождь пройдет.
– Отвали! – кинула Харина в Мишку камешек, но Царицын увернулся, забежал вперед, чтобы, в свою очередь, осыпать противницу порцией песка и камней и снова скатиться вниз.
– Не стой на месте! Горы развалишь, – крутился Мишка.
Подруги поднялись наверх. Шум воды отступил, первые же деревья смягчили шипящую реку, превратив ее голос в постоянный навязчивый гул улицы за окном.
Небольшая площадка, где уместились три палатки на десять человек, притулилась около обрыва. Две палатки были собраны, и только одна, небольшая двухместная с потертым зеленым тентом, обвисла над пропастью, раздумывая, свалиться ей прямо сейчас или подождать, когда кто-нибудь отважится к ней подойти близко. Около палатки толпился народ, звучали противоречивые советы. Все сводилось к тому, что складывать палатку придется, что ее надо как-то вытянуть на ровное место. Тяжелые вещи, оставшиеся внутри и перевалившиеся через кручу, осложняли задачу.
– Будете тянуть, порвете днище.
Даже среди рослых подопечных руководитель группы Олег Павлович выделялся, обгоняя всех в росте на голову, а то и на две. Крепкий, с шапкой густых кудрявых волос и в паганелевских очках, он на всю эту суету смотрел со снисхождением. Что скажешь – дети! Что бы ни случилось сейчас с палаткой, вечером эти черти снова ухитрятся все сделать так, чтобы утром решать очередную глобальную проблему. Если не с палаткой, то с оставшимися консервами – кто их понесет и в каком количестве; если не с консервами, то с водой – для перехода набирали три пластиковые бутылки воды, чтобы пить по дороге, чтобы делать дневной чай, и опять же – кто понесет, у кого рюкзак тяжелее. Болеет Катя Ивашкина, и, кажется, кое-кто еще начинает хлюпать носом. Все это было привычно, все это было знакомо – поход не первый и, дай бог, не последний. И если удастся расшевелить эту инертную компанию, то они тронутся в путь до дождя, если нет, то вечером пара спальников мокрыми окажутся, натертые в сырых кроссовках ноги, потерянные кепки, забытые миски, сломанные перочинные ножи… Да мало ли чего! А поэтому обращать внимание на все это не стоит. Сами разберутся. Причем решение будет самое сложное, самое бестолковое, но это будет их решение. И пускай колупаются с этой палаткой, которую поставить ровно несложно. Но мальчишки ведь не ищут легких путей.
Олег Павлович многопалубным лайнером проплыл мимо ребят к своему рюкзаку. Вещи заболевшей Ивашкиной до сих пор были распределены среди ребят, но кое-кто уже возмущался, и надо было хотя бы спальник ее пристроить у себя. А рюкзак и так был тяжелый. Олег Павлович чувствовал это не потому, что его трудно было поднимать или неудобно долго нести. Рюкзак всегда с ним был одним целым. Но уже вчера появилось стеснение в груди, а это верный знак, что рюкзак перегружен, сердце начинает пошаливать, и кого-то из мальчишек надо просить помочь. А это опять крик…
Споры вокруг палатки разрастались. Хохмач и бездельник Сережка Даушкин предлагал обрубить оттяжки, все еще удерживающие ее на площадке, дать ей упасть, а потом уже собирать вещи внизу. Основательный Инвер Мустафаев советовал подпихивать палатку снизу, но была опасность, что завязки не выдержат и вся махина придавит незадачливого спасателя собой. Самым простым способом было вытянуть палатку наверх – и вещи будут спасены, и падать никому не придется. Но перспектива порванного днища, а значит, постоянных сырых ночевок, не устраивала насупленного Петро Ткаченко. Он стоял около входа в палатку, смотрел на обвисший край, словно взвешивал все плюсы и минусы сложившейся ситуации. Он был высокий, худой, с лохматыми светлыми прямыми волосами, с большим, но не портившим его лицо носом и растерянной улыбкой.
– Походники! – презрительно бросила Ирка.
Пока они ругались с Бочарниковой у речки, их палатку сложили, все вещи вытряхнули на землю. И если Чарушин рюкзак таинственным образом оказался собран, то ее спальник лежал на пенке, пакет с одеждой под сидушкой, свитер, из которого она делала на ночь подушку, распластался по земле. И как это у Бочарниковой получается так легко и быстро собирать вещи? Вроде бы вместе сидели около костра, завтракали, Юлька на секунду раньше ушла к речке мыть посуду – и вот уже у нее все готово. У, тихушница! Молчит, молчит, вроде даже не шевелится, а потом оказывается, что у нее сделано лучше всех.
Второе утро подряд Ирка давала себе слово делать все быстро, но время с ней играло злую шутку – для Юльки оно растягивалось, а для Ирки сжималось, так что ничего не получалось сделать. Совсем ничего!
– Стой! – пронесся мимо нее Мишка. Ира не успела повернуться, как раздался треск, над поляной метнулось испуганное «ах!» и наступила тишина.
– Петро! – запоздало крикнул Царицын. В ответ ему раздалось глухое шебуршание.
– Идиоты! – расталкивая всех, пробежал Палыч. – Кто там?
– Ткач. – Царицын бестолково гнул голову, пытаясь рассмотреть хоть что-то.
Случилось страшное. Палатка сорвалась. А все потому, что Ткаченко полез в нее доставать вещи.
– Мы хотели ее вытащить, но чтобы без дырок, – лепетала запоздалые объяснения бледная Оля Лебедева. – Вы же сами сказали!..
– Да что вам говорить, – отмахнулся Палыч, ногами вперед прыгая с обрыва. – Лучше бы вы вообще без палатки спали! – Шорох оползня отозвался далеким криком: – Всем быть на месте!
Царицын, уже готовый прыгнуть за другом, покачнулся, взмахнул руками, задел Инвера, за что получил тычок в спину и съехал чуть вниз.
– Чего он туда полез-то? – задыхаясь, спросил Мишка – на шум он прибежал от реки, где прикладывал холодные камни к своему пострадавшему глазу.
Никто толком не мог вспомнить, как Петька оказался в палатке и за какой ценной вещью он туда полез. Все оставались на обрыве, топтались, сбрасывая землю и камни вниз, вглядывались в качающиеся маленькие елочки – палатка укатилась далеко, и за деревьями ее не было видно. Слышалось только странное уханье, да завывал в вершинах кедрача ветер.
– Ну, чего там? – Мишка все пытался забраться на устойчивое место, коварный оползень стаскивал его обратно.
– Эх! – не выдержал низенький крепкий Инвер и прыгнул прямо на елки. Через секунду он уже исчез, и за деревьями вновь послышалось его «Эх! Эх!».
Народ в панике отшатнулся назад, чуть не сбив с ног Юлю. Пока все суетились на обрыве, она отвязала оборванные оттяжки от палатки и тента. Было их немного, порцию веревок от переднего угла утащил с собой куст, к которому была привязана палатка. От несчастного растения остался корень и одинокая ветка.
Юля погладила вывернутую землю.
Ей было жалко всех. И этот неправильно вывернутый куст, и эти зачем-то оторванные оттяжки, и глупого Петро, и Палыча, который вынужден сейчас карабкаться наверх и вместе с ребятами тащить неудобную перепачканную палатку. Жесткий негнущийся материал палатки будет вырываться из рук, ботинки и штаны окажутся испачканными… А впереди целый день ходьбы. Все это было неправильно. И главное – совершенно непонятно, что делать дальше. Надо было все обдумать, взвесить. Но эти горы, этот воздух, этот всю ночь непрекращающийся шум реки – они мешали сосредоточиться, внося в некогда стройные мысли разброд.
И что Ирка ругается? Ведь еще ничего непонятно.
Юля спрятала веревки в боковой карман рюкзака. Все-таки хороший ей достался рюкзак, небольшой, зелененький, с клапаном, похожим на пасть крокодила. В него так удачно все помещается – спальник, вещи, миски, ложки, продукты. А под клапаном есть надежный карманчик. У Юли там лежит зеркало. Конечно, на себя в походе смотреть – занятие неблагодарное. Дым от костра быстро пачкает волосы, кожа лица обветривается и начинает шелушиться, сохнут губы. Но зато глаза за два дня налились синевой неба и заискрились на солнце. И хоть от постоянного прищура в уголках глаз появились морщинки, они нисколько не портят ее. Наоборот, взгляд от них кажется веселым.
Юле нравилось смотреть на себя в зеркало, и своему отражению она неизменно улыбалась. Тогда ее худое лицо переставало быть таким угловатым. Тонкие губы и тонкий нос чуть округлялись. Нет, она определенно была хороша, особенно в профиль. И прозрачно-серые глаза, в которых сейчас была готова отразиться вся тайга с бескрайними алтайскими горами, были неплохи.
И почему ее Ирка зовет Чаруша? Есть в этом что-то от чары, чешуек и чебурашки. Ее фамилия Бочарникова. Красиво и просто. Хотя нет, лучше уж Чаруша, чем Бочка. А пусть бы и Бочка, все равно эта кличка к ней не клеится. Ну, какая она бочка? Высокая, тонкая, с изящными красивыми кистями рук, с пропорциональным телом. И грудь у нее ничего себе. Конечно, не такая, как у Ирки, Харину никто не переплюнет, но все равно красивая.
– Уф, все живы! – Ирка шумно прошла у Юли за спиной, так что она успела заранее сложить и спрятать зеркало. – Ткаченко опять свою больную ногу ушиб. Говорит, за фотиком полез. Прикинь, у них теперь вся палатка в смоле.
Ирка начала запихивать в рюкзак свои вещи. Спальник мешался со свитерами и футболками, кроссовки по отдельным пакетам разошлись один на дно, другой под клапан. Харина знала, что будет потом их искать. Что один непременно запрячется так, что его уже будет не достать и придется все выворачивать. А если дождь? А если темно? Но чего сейчас об этом думать, если до дождя далеко, а до темноты и того больше?
Над головой заворчал гром. Юля вытянула из рюкзака дождевик, положила его сверху. И зачем все-таки Ткаченко полез в палатку?
Она нашла его глазами. Петро стоял над обрывом, склонившись к пропасти, словно пытался там что-то рассмотреть. Инвер с Палычем выворачивали палатку. Палыч торопил, предупреждая о грядущем дожде.
– Не за фотиком он полез, а за вещами, – рядом с ними присела Ивашкина. – Хотел все вытащить, а потом палатку достать. Хотя могли бы и так тащить, нет там острых камней. – Темноволосая Катя болезненно прикрывала глаза и все норовила к чему-нибудь прислониться – в общей суете она участия не принимала, заметно выделяясь на фоне бестолковой спешки своим тяжелым болезненным равнодушием. Катя чувствовала неловкость оттого, что так некстати заболела, что заставила всех думать о себе плохо, что озаботила собою, что теперь ее рюкзак по частям разобран, и как она будет потом собирать вещи, неизвестно.
Юля смотрела на Петро, в который раз задавая себе вопрос: как же все это произошло?
Она его, и правда, увидела в чате. Ничего особенного. Парень как парень. Ну, симпатичный. У них в классе таких симпатичных найдется достаточно. Сфотографирован он был вполоборота со спины. Словно шел и его кто-то окликнул. Широкий шарф на шее, серая куртка с капюшоном. Выложил пару своих стихотворений. Коротеньких, в четыре строчки. Неплохие. Что-то в нем Юлю зацепило. Она долгое время не могла отделаться от этого взгляда через плечо, от шарфа, от серых глаз. Были и еще фотки. Он стоит на парапете – рубашка, джинсы, кроссовки с толстыми язычками, – смотрит вниз, в камеру наставлена только его лохматая макушка.
Она долго за ним наблюдала. А потом вдруг сообщение, что он собирается идти на Алтай в поход с клубом «Буревестник». Идея пришла мгновенно – вот он, шанс встретиться и все узнать. Ирку даже уговаривать долго не пришлось. Лето в городе – тоска. А это настоящее приключение.
Харина согласилась.
Первый же день родил вопросы. Петро оказался молчаливым и хмурым. Сидел в стороне, был отрешен от всего, вокруг него вился Мишка, назойливо садилась рядом Настя Федина. В их группе все уже некоторое время ходили в клуб, были знакомы, и только они с Иркой оказались новенькими.
– Знаете, что такое поход? – пытался экзаменовать их Палыч, когда подруги первый раз пришли на сбор.
– Ну, – задумчиво повела глазами Ирка. В ее представлении поход был схож с увеселительной прогулкой. Приехали, палатки поставили, а дальше все гуляют по окрестности, любуются видами. – Знаем, – наконец решила она сознаться.
Юля молчала. Ее познания о походах заканчивались на просмотре фильмов «Высота» и «К-9». И в том и в другом герои, обвешанные веревками, карабкались вверх по обледенелым отвесным скалам, тащили на себе друзей, срывались, погибали, перед этим успев сказать несколько проникновенных фраз. Рюкзак, спальник, пенка и походные ботинки были уже куплены, все это по нескольку раз паковалось и перепаковывалось. Второй день Юля бродила по квартире в трекинговых ботинках, проверяя свои ноги на выносливость. Нигде ничего не натирало. Все было хорошо. Несколько часов на поезде, и вот они уже были в Барнауле, оттуда в Горно-Алтайск, потом тяжелый шестичасовой переезд через Чекетаманский перевал в Чибитскую долину…
Молчаливый Петька сначала ей очень понравился. Как вдруг!
– Я ничего к себе не возьму!
Уже в поезде стало понятно, что Ивашкина заболела, поэтому первым делом стали «разбрасывать» ее рюкзак. Брали все. Кроме Ткаченко. Уперся, сел в сторонке, сложил на груди руки. Крику было много, но Петро был неприступен. Особенно наступала Федина, но именно на нее Ткаченко реагировал странно – фыркал и отворачивался. Насильно впихивать не стали. Палыч оставил крупу и тушенку около рюкзаков приятелей и ушел. Они долго шептались, Петро упрямо качал головой, и Мишка положил продукты к себе. На переходе через мелкую речку Царицын поскользнулся, ухватился за идущего впереди приятеля и плашмя рухнул в воду. Петро полетел следом, сильно ушиб колено. Пришлось останавливаться, бинтовать пострадавшую ногу, вставать на ночевку раньше времени.
И вот сейчас Ткаченко перебирает вещи, торчит на обрыве, словно что-то потерял. Палатка сложена и упакована в рюкзак Инвера. Мустафаев, как всегда, посмеивается, щуря свои большие карие глаза. Вот спокойный человек. Спокойный и такой… надежный.
Юля смутилась собственным мыслям. Не то все это было, не то. Откинула клапан рюкзака и стала в который раз проверять укладку – спальник внизу, пенка закреплена сбоку, с другой стороны бутылка воды, пакет с вещами на спальнике, папка-конверт с тетрадкой…
По пальцам пробежали неприятные мурашки.
Не может быть…
Спальник, вещи, звякнувшие миска с кружкой. Конверта с тетрадкой и книгой не было. Юля оглянулась, пытаясь вспомнить, как она укладывала рюкзак. Было это так – она подошла к нему сзади и стала по очереди все складывать. Спальник, куртка, вещи, конверт, кроссовки, шлепки… Неправильно! Куртка лежала на дне, и было это вчера. Вчера утром она клала конверт в рюкзак. А сегодня… Сегодня она конверт не видела. Утром Юля встала, достала миску с кружкой, потом упаковала спальник, вещи. Все. Конверта не было. Как же она могла о нем забыть? Последний раз она держала его в руках вчера вечером. Да, вчера… Записала события прошедшего дня, убрала дневник в прозрачную папку и?.. Кажется, она положила конверт на рюкзак, потом ее отвлекла Харина. Все.
Неприятно заколотилось сердце. Погодите, этого не может быть! Конверт просто выпал. Вот прямо сейчас взял и выпал!
Юля перекатила своего зеленого крокодила с боку на бок. Недовольно скрипнула пенка.
Конверта не было. Большого прозрачного конверта с дневником, любимой книжкой с гороскопами и… и распечаткой разговоров в чате.
