Мария Фомальгаут
Сумка с истиной
Книга для людей
Киваю посетителю:
– Слушаю вас.
– Ну, видите… я хотел написать книжку…
– Это хорошо.
– Для людей.
– Вот как? Хорошее дело.
– Ну вот, я стал думать, что будет интересно людям. Сначала я стал выбирать главного героя. Надо же, чтобы герой читателям понравился, верно ведь? Поскольку книжка у меня для людей будет, я главным героем сделал человека.
– Логично.
– Ну вот… посмотрел я на людей… И придумал такого среднестатистического человека… лет тридцати. Внешность ему дал самую… заурядную такую. Ну так, чтобы не сильно уродливый, но и не красавец…
– Понятно.
– Потом я спросил себя, а где будет жить человек. Надо же ему где-то жить, верно?
– Верно.
– Тогда я выдумал человеку страну. Люди же в странах живут. Ну… обычную такую страну… время от времени кризисы, ну, лет восемь человек старается, что-то делает, зарплата у него растет, он только-только на широкую ногу жить начинает, тут бац – и кризис, и фирма прогорит, и бац, все сначала начинай…
– Ну-ну…
– Что ну-ну?
– Да ничего. Продолжайте.
– Ну… войну я придумал. Не в этой стране, в другой, ну, эту страну она тоже затронет, война… Ну, терактов парочка там была, как без них в мире человеческом… Ему один раз повезло, парню этому, он на концерт собирался, а вечером у него температура под сорок, дома остался… а там в концертном зале взрыв…
– Ну-ну…
– Потом я подумал, с кем он будет жить. Ну, не бывает, чтобы человек один жил… Я ему жену придумал.
– Отлично.
– Ну, я придумал, что он два года с ней пожил, потом разошлись… рассорились… бывает так…
– Бывает.
– Ну вот. Придумал я ему… всё, как у людей… работа с девяти до шести, потом домой едет… сериалы смотрит… Но в книге же еще сюжет должен быть, верно?
– Ну, конечно же.
– Ну, вот я и придумал… очередной кризис… серьезный такой… и вот, фирма под угрозой, надо фирму спасать… и в течение суток герой должен свою фирму спасти.
– И что для этого нужно?
– А вот этого я еще не придумал… Ту понимаете, какое дело… Герой у меня… сбежал.
Мне кажется, я ослышался.
– Что ваш герой?
– Сбежал.
– Откуда… сбежал?
– Так из книжки, откуда…
– Ну, это неудивительно.
– В смысле?
– Ну… я бы на его месте тоже сбежал бы.
– Так вот… теперь… его вернуть как-то надо.
– Надо.
– Вот я к вам и пришел…. В полицию-то…
– Так вот оно что… приметы мне его сообщите, пожалуйста.
– Да какие приметы, говорю вам, ничем не примечательный, специально такого человека придумал… среднестатистического.
– Ну что вы так, хоть бы приметы какие-нибудь ему придумали… пятна там родимые, или глаза одного нет, или волосы рыжие…
– Да кто ж знал, что он сбежит-то?
– Ну ладно… постараемся найти… и то правда, какие там приметы, можно подумать, у нас в городе людей много… может, один этот и есть…
Посетитель уходит. Смотрю, как исчезает за дверью длинный хвост.
Выжидаю.
Приоткрываю дверцу хранилища.
– Можете выходить.
Он выбирается – мелкий, ростом с половину меня, горячий, они как-то устроены, что с наступлением холодов не замерзают.
Оглядывается.
– Ушел он?
– Ушел, ушел… не бойтесь.
Смотрю на человека, замечаю, у человека каркас заострился, стал просвечивать через оболочку, это плохо, тает человек, тает, не хватает ему чего-то… надо будет поискать что-нибудь такое, что человеки едят, знать бы еще, что они едят вообще…
Говорю:
– Я вам найду что-нибудь… поесть…
– Да ладно, я сам поищу…
– Какое сами, вам на улицу выходить нельзя, ищут вас… найдут, мало не покажется…
Человек бледнеет. Понимаю, думает, что с ним будет дальше, если вообще что-то будет.
– Попробую вас потом к людям отправить… в мир людей.
– А там все как… у людей?
Вздрагиваю.
– Или вы не знаете?
– Отчего же. Знаю…. Ну как у вас в книжке, так и у людей.
На этот раз вздрагивает он.
– Да ну, быть не может… там ужас что делалось.
– И у людей ужас что делается.
– А почему они не сбегут?
– Откуда?
– Ну… оттуда… где черт знает что творится…
– Куда сбегут?
– Ну… сюда хотя бы… или еще куда… мало ли миров…
– Ой, не знаю…
Думаю, зачем я его спрятал. Думаю, вот что я вообще ввязался с человеком этим…
2016 г.
Добрые дела
Я уже решил, что я буду в жизни делать.
Меня вот вчера спрашивали, вот я сегодня решил.
Я буду делать добро.
Вот сейчас начнется, набегут тетушки-бабушки, а-а-а-а, это не рабо-о-о-та-а-а-а, ну конечно, за прилавком стоять, морковку вешать, вот это работа, такая работа, что всем работам работа, а добро делать, это так, срам один…
Но я решил.
Буду делать добро.
И никакие бабушки-тетушки мне не указ.
А? Не-е, не старушек через улицу водить, нет. То есть, старушку перевести, это дело хорошее. Или там кошечку бездомную накормить. Или ребенок плачет, утешить. Только я про другое добро говорю.
Даже вспомнил, как это называется. Посол доброй воли. Который ездит по свету и всем помогает.
Лекарства там развозит в бедные страны, продукты… школы строить, больницы, грамотность населения повышать. Вот так приеду в какую-нибудь Африку…
…нет, стоп, нет такой страны – Африка. Тогда уж конкретно надо страну назвать, вон училка говорила, хочешь чего-то – говори четко, чего хочешь.
Так вот. Чад. Вроде есть такое. Чад. Или это озеро. Далеко-далеко на озере Чад изысканный бродит жираф. Нет, страна, вроде, тоже есть. И вот прилетаю я в этот Чад, и детишки какие-нибудь меня встречают… а поодаль девочка стоит. Нет, не стоит, сидит, она стоять не может. У неё этот… как его… поли… оли… осе… мели… короче, есть такая болячка. А на лечение денег у неё нет. А я дам. Или просто отвезу её в больницу, чтобы ей помогли, а потом мы через много лет встречаемся, а она своими ногами по земле идет, смеется…
Как-то так.
Мне письма писать со всего мира будут. Добрый господин, моя дочь ослепла, спасите её пожалуйста. Уважаемый, в наших краях хотят вырубить последний лес, если это случится, нам будет нечем дышать. Мой дорогой друг, наша семья осталась без дома… И я сажусь в личный самолет, и лечу куда-нибудь в Никарагуа или на Антигуа, оплачиваю лечение слепой девочки, покупаю втридорога лес, чтобы никто не смел рубить, строю целый поселок для бездомных людей.
Хотя нет. Для этого летать никуда не надо. Достаточно деньги на счет перевести. Организовать все. Хотя нет. Надо будет слетать, проверить, пока мои деньги не разворовали все. Ну и так, для себя тоже по свету поездить, тайны всякие поразгадывать, Бермудский треугольник, Шамбала… Я еще в историю войду, как величайший исследователь, я еще космические перелеты организую…
Вот это все я буду в жизни делать.
Только деньги нужны. Да. Без денег-то никуда. И знать бы еще, где их взять, бабло-то на деревьях не растет и с неба не падает, десятка, которая мне по ветру за шиворот вчера прилетела, не в счет. А вот где их взять, то есть, я знаю, это можно всю жизнь пахать, открыть свое дело, вертеться аки белка в колесе, лет через триста, глядишь, что-нибудь заработаю.
Только это не дело.
Добро-то делать мне сейчас надо, а не потом.
Разве что наследство получить. От кого. Уж явно не от бабушек-тетушек, у них кроме старого чайника и оставить мне нечего, вну-учек, это семейная рели-иквия, я хочу, чтобы ты носи-и-ил, и не втолкуешь, что никто в таких уже сто лет как не ходит… это я не про чайник, это я про костюм, если что.
А может… а может, правда у тетушек-бабушек чего-нибудь припрятано, в сундуке где-нибудь, сбережения какие-нибудь, и вот так захочу я куда-нибудь на озеро Чад, они сначала хай поднимут, а-а-аа, пропаде-о-о-о-шь, а потом тетя Таня ко мне зайдет, и вместо того, чтобы ругаться, а-а-аа, свина-а-арник в ко-о-о-мнате-е-еее, скажет тихонько: племяшик… я тут денежки собрала… ты уж поезжай… и я отпираться буду, да что ты, да как можно, а потом соглашусь…
Или нет. У тетушек-бабушек, конечно, может, чего и есть, только это чего-нибудь хватит, чтобы до Москвы добраться, не более, а уж про Чад и речи нет…
А вот. Придумал. У меня будет папа-олигарх. Вот как. Богатый-богатый. И я ему скажу – папа, а я хочу в Чад. А он скажет – да без проблем. Или нет, не так. Он мне сам первый скажет:
– Собирайся. Едешь в Париж.
– Ну, или там еще куда. А потом начнется. Никарагуа, Антигуа, Чад…
– Какой Чад… вон лучше… Агбогблоши.
Смотрю на отца. Спрашиваю:
– Это где? А-а, сейчас в интернете посмотрю…
– Не-е, – отец прищуривается, – давай уж по старинке по глобусу смотреть. Итак, это в Гане. А Гана у нас где?
– В Азии?
– Мимо, в Африке. Эх, спасатель, хоть бы географию подучил…
– Подучу. Обязательно. А вот, нашел. Западная Африка…
– Молодец. А знаешь, кому там помогать надо?
– Ну… люди там бедные.
– А еще?
– Ну… больные… на лечение им денег не хватает.
– А еще?
– М-м-м… эпидемия там чего-нибудь?
– Эх ты… грамотей. Там самая большая свалка на земле… компы старые туда свозят, перерабатывают… а ненужные детали на свалку выбрасывают. Грязь страшная… и дети там в мусоре роются, драгметаллы потом сдают… этим и живут.
– Да ну?
– Ну да. Вот там бы и помог.
– Денег им дам, чтобы в помойках не шарились.
– Примитивно мыслишь… человеку денег дашь, чтобы не работал, он и сопьется к черту.
– А фабрику по переработке мусора сделать? А рабочие места?
– Вот это лучше уже… молодец, соображаешь…
Отец получился совсем не такой, как я хотел. Я его каким-то высоким, сильным себе представлял, а он маленький, сухонький, когда смеется, морщины по всему лицу…
– Ну да ничего… главное, чтобы богатый. И даже нет, не это главное, главное – чтобы он мне другом был… понимал… не то, что эти тетушки-бабушки всякие… Смотрю, да и бабушки-тетушки все приутихли, поняли, что хозяин в доме появился…
Психолог слушает, кивает, сухо, сдержано.
Чувствую, что пора заканчивать.
– Понимаете, дело какое… чувствую себя… опустошенным… будто всю кровь из меня выпустили, не меньше. Скажите, а это может быть как-то связано с тем, что я отца себе выдумал? Ну, я слышал, если воображаемого друга себе придумать, он вроде как из человека начинает жизнь высасывать…
– Да, такое случается.
– Или… или, может… это потому, что он мне не настоящий отец?
– Как не настоящий?
– Ну как же он настоящий может быть, он же вымышленный. А где-то же и настоящий отец должен быть… мать мне про него ничего не рассказывала…
– А мать что говорит?
– А мать умерла, когда мне пять лет было. С тетушками-бабушками остался. Вы не думайте, у меня как-то даже и попереживать не получилось… ну… в пять лет не понимаешь же ничего…
Психолог кивает.
– Так вот… не знаете… с чем это может быть связано… что из меня будто всю кровь высослаи?
– Молодой человек, вам сколько лет?
Кусаю губы. Так. Началось. Сколько лет, номер полиса, группа крови…
– Шестнадцать.
– Ну вот. Вы сколько по миру мотаетесь?
– В смысле?
– Ну, вот в этом месяце сколько перелетов у вас было?
– М-м-м… до фига.
– А на неделе?
– Четыре вроде.
– Вот. Четыре авиаперелета. И еще куда-нибудь в тропики, да?
– Думаете… подцепил чего?
– Да нет. Вы хоть понимаете, что значит из зимы в лето вот так махнуть? Взвалили вы на себя много… то он фабрику организует, то больницу, то еще чего… Хоть бы подучились где сначала, на экономическом или где. Это же не просто так люди образование получают. Так что мой вам совет, кончайте вы это дело… ну, не кончайте, ну обороты сбавьте… это же только в сериалах красивых всё так хорошо, утром встал герой, сел на самолет, полетел в Бразилию, на следующий день в следующей серии встал, поплыл в Америку… и не устает, и не болеет, и ничего. А вы же живой человек все-таки… а не персонаж на экране.
Киваю.
– Много еще чего у вас будет. И обманывать будут, и обсчитывать, и жулики слетятся, как мухи на мед, и вообще… вот вам сколько лет?
– Так шестнадцать же.
– Вот ничего, что воплощать друзей своих воображаемых с восемнадцати можно? Дождетесь, штрафовать начнем… парень, ты пойми, это жизнь прожить надо, чтобы решать, кого выдумывать, кого нет… вот так монстра своего подкроватного в жизнь пустишь, и чего потом? Как в фильме этом… не помню… комедия какая-то была…
Поднимаю колючки. Распушаю хвост.
– Я своего отца обратно не развоплощу!
– И не надо. Вы только не выматывайте себя так… дело-то серьезное…
– Об этом и речи быть не может.
Мне кажется, я ослышался. Я таким своего отца не представлял, я его другим представлял. Ну не мог мой отец сказать – и речи быть не может. Это тетушки-бабушки какие-нибудь. Не отец.
– Но пап, я…
Отец повторяет. Холодно. Жестко. Не улыбается, первый раз вижу, чтобы отец не улыбался.
– И речи быть не может. Еще не хватало, чтобы от тебя рожки да ножки остались.
– Но…
– Я сказал. Все, все, и речи быть не может.
Понимаю, что и правда речи быть не может. Не умею я отца уговаривать. Не умею. Если бы он каждый раз говорил – нельзя, я бы знал, как к нему подступиться, уговорить, ну па-а-ап, ну пожа-а-алуйста, и когда с ним заговорить лучше, после завтрака, когда он новости в Интернете смотрит, или вечером в воскресенье…
А тут не знаю я, как подступиться… а подступаться надо, там все-таки люди гибнут.
Там.
В Пакистане.
Смотрю на фотку девчонки в покрывале, это она мне написала, просила помочь, у них там дом был, а теперь дома нет, разбомбили, а братику лечение нужно, а больницу тоже разбомбили…
И какой я к черту посол доброй воли, если я туда не поеду…
Сажусь в машину.
– Давайте… в аэропорт.
Водитель недоверчиво косится на меня.
– Вам же отец…
– …разрешил.
– Да?
– Да. Давайте…
Хочу добавить еще что-нибудь, не добавляю, чтобы себя не выдать. Не умею я врать. Не умею.
Подхожу к самолету, почему у меня так подгибаются колени, почему…
– Пройдемте с нами.
Оторопело смотрю на полицейских.
– А что я нарушил?
– А то сами не знаете.
– А у меня загран есть.
– Очень рады за вас. Пройдемте.
– Отца своего… вы придумали?
– Я.
– Он у вас олигарх, так?
– Ну…
– Богатый.
– Очень.
– А не скажете, чем он занимается?
– М-м-м-м…
Пол уходит из-под ног. Понимаю. Попался. Так попался, что мало не покажется. Об этом-то я и не подумал, то есть, как, то есть, совсем не подумал. Ну, богатый, и богатый, что, людей богатых, что ли, не бывает…
– Машины… продает.
– Это вы сейчас придумали.
– Ну да.
– А ведь никакими машинами он в жизни не занимался. Как вы думаете, по чьей милости война в Пакистане была?
– Он, что ли, устроил?
– А то кто же… махинациями своими… Очень удобно, весь мир кровью затопить, а потом руками сыночка исправлять все…
Холодеет спина.
– А… что делать теперь?
– Нет, вы на него посмотрите… Как в шестнадцать лет отца себе выдумывать, так это мы пожалуйста, а как за поступки свои отвечать, так мы маленькие еще…
Краснею.
– Серьезно… маленький еще…
– Ну, маленький не маленький, а исправлять все равно тебе придется… что ты думал, не шутки же…
Понимаю. Не шутки.
Думаю, как исправить.
2016 г.
Зеркальные сны
– А мне зеркала сегодня снились… а вы не знаете, к чему зеркала снятся?
Пожимаю плечами.
– Ой, не знаю я… что-то в сонниках не разбираюсь.
– Ой, а я вот тоже не разбираюсь… вот снились зеркала, а к чему, не знаю. А я во сне видела, там катастрофа какая-то случилась, уж не знаю что… и люди все умерли.
Наигранно ахаю.
– На земле все люди умерли?
– Да нет, не на земле… в городе в каком-то… или в районе… и люди умерли, а от людей одни зеркала остались. Я вот так и не поняла, как это, люди умерли, а зеркала остались…
– Да. Странно.
– И потом музей этих зеркал открыли. В память о катастрофе. И туда прийти можно… люди своих родных искали, думали, какое зеркало какой человек… Там даже цветы перед зеркалами оставляли… хлеб… сигареты…
Киваю.
– Поминали умерших.
– Ну и вот… и вроде у меня там сын тоже погиб…
– Ваш сын?
– Да в том-то и дело, что по-настоящему нет у меня никакого сына! А тут во сне так четко все было, вот знаю я, был у меня сын, и он погиб там… и вот хожу, сына своего ищу…
– Интересный сон.
– Это вроде как военные там какое-то оружие испытывали… и от этого люди в зеркала превратились.
– Невероятно.
– Я еще жаловаться хотела… ну, во сне хотела жаловаться, что сына моего угробили… а мне там люди сказали, не жалуйтесь, а то вам военные память сотрут.
– Ух ты…
– Вот… мне это приснилось все, вот чего-то я так волнуюсь…
– Ну что вы, не надо волноваться. Нервные клетки не восстанавливаются.
– И то правда.
– Выдумали тоже. Из-за снов переживать.
– Ой, знаете, я из-за всего так волнуюсь…
– А зря. Мне вообще вчера приснилось, что я в аварию попал… и ничего. Утром встал, на работу собрался, как ни в чем не бывало…
– Ну, вы молодец… я вот так не могу.
– Сможете… я вот тоже не сразу научился… маленький был, фигню какую-нибудь потеряю и реву…
– Вы извините, что я так… время у вас отнимаю…
– Да ничего, ничего…
– Да я же вижу, вы человек занятой… генерал… а я тут лезу… просто вот как это приснилось… и я вот думаю…
– Да не надо об этом думать.
– Вот я тоже так думаю… а на душе неспокойно.
– Да не надо. Успокойтесь. Все хорошо будет. Правда-правда.
Женщина уходит. Делаю пометку в блокноте – получилось.
Из холла поднимаюсь в лифте на третий этаж, где комната с зеркалами. Офицеры уже убрали двух убитых, и цветы под зеркалами убрали, цветы-то зачем, лежали бы, никого не трогали.
Иду мимо зеркал, не слышу, но чувствую их безмолвные крики. Я их знаю. По именам. Всех. Я-то знаю, кто есть кто в отличие от родственников.
– Разрешите доложить…
Оборачиваюсь.
– А чего шепотом подкрадываемся, пулю в лоб хотим?
– Никак нет.
– Вот и я так думаю. Ну чего случилось?
– Заговор.
Рушится мир.
– К-какой заговор?
– Да вот… среди них… – офицер показывает на ряды зеркал, – я тут по датчикам посмотрел… они ауры свои объединяют… вырваться хотят… в мир…
– Где узел объединения?
– Не могу знать.
– А кто может? Я вас на что держу, подкрадываться шепотом, меня пугать? Всё-то вас учить надо… вот, смотрите… пики активности сходятся…
– Четырнадцатое зеркало.
– Оно самое. Полещук Николай Сергеевич… вот он… лидер восстания…
– Это его мамаша сейчас здесь выеживалась?
– Ну…
– И… что с ним делать?
– А то сами не догадываетесь… все-то вас учить надо…
Подхожу к зеркалу.
Размахиваюсь.
Отворачиваюсь, когда осколки хотят ужалить лицо.
2016 г.
Семьсот рэ
Оксана подскакивает среди ночи. Вроде и на работе вымоталась, сил никаких нет, а подскакивает, оглядывается, так и есть, телефон…
Оксана бросается к телефону, надо бы шлепки надеть, надо бы халат, да какой халат, какие шлепки, в прошлый раз вот так вот протелилась, кукуша, там уже трубку повесили…
– Алло… да… слушаю…
Незнакомый голос.
– Новозаводская, одиннадцать.
Оксана прикидывает адрес. Вздыхает. В ужасе догадывается.
– Это… сейчас ехать?
Сейчас. Потом уже может и не быть ничего.
Оксана бросается на улицу – опять в чем есть, некогда, некогда, еле-еле успевает, срывает с вешалки битую молью шубейку, которая не пойми зачем тут висит, и кроссовки надевает, зашнуровать тоже некогда. Мчится на улицу, ловит такси, тормозит не пойми какая машинешка. Это плохо, что не пойми какая, прошлые два раза темные личности Оксану на таких машинешках в лес увозили, и…
…ладно, не о том речь.
– Куда вам?
– Э-э-э…
У Оксаны все переворачивается внутри, бог ты мой, забыла, забыла адрес, кукуша чертова…
– Так куда?
– Новозаводская… одиннадцать.
– Далеконько…
– Ну, пожа-алуйста.
Оксана выкладывает деньги, откуда они у неё взялись, бумажник-то дома был. Да неважно. Думает, как будет жить до зарплаты, тоже неважно, живут же как-то люди, вон, Людка с первого этажа, вечно пьяная…
– Скорее же…
– Дамочка, куда скорее, тут больше сорока нельзя.
– Я вас умоляю…
– На гаишников нарвемся, сами платить будете.
– Буду, – кивает Оксана, не знает, чем.
– А мы Джефри спасем? – спрашивает Женечка у мамы.
– Спасем, спасем обязательно, – говорит мама, так говорит, что непонятно, то ли слышала, что Женечка сказала, то ли не слышала, бигуди накручивает, феном фенит, кому-то по телефону названивает, да-да-да, бегу…
– А когда?
– Ой, зайчоночек, давай вечером сегодня…
Женечка не любит, когда мама её зайчоночком называет. И когда как с идиоткой с ней разговаривает, тоже не любит. Только мама этого понять не хочет.
Женечка ждет. Главное, вечера дождаться. И Джефри главное вечера дождаться. До вечера с Джефри ничего в темнице не случится, не заберет её Армагеддон. Это злой волшебник такой, Армагеддон. Он Джефри забрал и в темницу заточил.
А Женечка его не боится.
И Джефри его пусть не боится, Женечка уже Джефри весточку написала, чтобы та не боялась, Женечка её сегодня вечером из темницы освободит, выкуп за неё заплатит. Ехать до неё, правда, далеко, это через все Местности-Окрестности ехать надо, ну да ничего, Женечка своего Буцефала запряжет, это не конь, это единорог такой, и поедет. И мама поедет, и они Джефри освободят…
– Приехали.
– Господи, и полгода не прошло, – Оксана в сердцах хлопает дверью.
– Хоть бы спасибо сказали, – бормочет водитель, Оксана не слышит, мчится к одиннадцатому дому, темный дом, ни вывески никакой, ничего, неужели опять обманули, три раза обманывали…
Оксана замечает неприметную дверь, толкает, уже не сомневается, что сейчас Оксану за дверью прихлопнут обухом.
Не прихлопывают.
Маленький магазинчик, не магазинчик – магазинчишко, таких в девяностые было чуть меньше, чем до фига, потом все куда-то делись, провалились куда-то в какую-то другую реальность. Женечка такие магазинчишки обожала, прилипала носом к витрине, стояла, как приклеенная…
Оксана сама прижимается к стеклу, ищет, ищет, черт…
– Что-то конкретное выбираете? – спрашивает девушка за прилавком.
– Да… кукла у вас тут такая была… – Оксана хочет сказать Джефри, не говорит, – платье такое черное… и на голове рожки маленькие…
– Да, было что-то такое… сейчас гляну…
У Оксаны екает сердце, неужели…
– Ой, извините, вот только что буквально женщина последнюю купила.
– А куда она пошла?
– А я откуда ж знаю, я отсюда не выхожу…
Оксана бросается на улицу, оглядывает пустоту, – хочется разрыдаться в голос…
Нет.
Не сдаваться.
Ни за что.
Возвращается в магазинчишко.
– А… откуда кукол этих везут, не знаете?
– Да из Китая вроде бы… Во Владивостоке их как грязи…
Оксана кивает, срывается с места…
– Ма, а Джефри?
– Ой, зайчоночек, я забыла… ну завтра, завтра, честно тебе обещаю…
Оксана бежит к громадине аэропорта, назанимала-перезанимала, быть не может, чтобы все зря…
Один билет до Владивостока…
– А? Женечка-то? Да ну её, наказала я её сегодня… Да истерику закатила из-за куклы этой… Гос-ди, какие они мелочные все, фигня какая, кукла… ей экзамены сдавать, она из-за куклы какой-то ноет… ремня ей недодали, вот что. Да поздно уже, надо пока поперек лавки лежит… Ой, ну все, заболталась я, пока-пока, завтра вставать опять ни свет, ни заря, черт…
Оксана выключат телефон, проходит мимо дочкиной комнаты, заглядывает – опять ведь не спит, кукуша, опять играть будет допоздна, завтра как муха сонная в школу потащится, а ей еще экзамен сдавать… Отобрать у неё игрушки все, и дело с концом, вон истерику какую закатила из-за куклы этой рогатой, Оксану бы в детстве за такую истерику отлупили бы, чтобы месяц сидеть не могла…
Что-то не так.
Что-то…
– Женя?
Женя не отвечает, Жени нет.
Совсем.
– Женя?
Оксана заглядывает в кухню, в ванную, щелкает выключателями, Жени нет, Оксана зачем-то толкает входную дверь, замирает. Совсем хорошо, куда она среди ночи поперлась, дрянь такая, найдет ее Оксана, уши поотрывает, даром, что не била никогда, вот и плохо, что не била…
– Женя!
– Уважаемые пассажиры, просьба пройти…
Оксана хочет пройти, что-то торкает Оксану, она оборачивается, смотрит в провал окна, на лабиринты улиц, на мост, по которому грохочут грузовики, по краю моста идет девчушка в джинсовом комбинезончике, хочет поскорее добраться до огромного супермаркета на той стороне, там на витрине стоит Дженни, или как её там Женя называла…
– Женя!
Люди оборачиваются, удивленно смотрят на женщину, которая мчится к окну, кричит что-то, Женя, Женя, сбегает по лестнице.
Оксана торопится, работает локтями, отталкивает кого-то, необъятная тетка валится на пол, со звоном и грохотом роняет что-то хрустальное, разлетающееся мириадами искр, орет что-то, Оксана не слышит, что.
Оксана мчится в темноту ночи, наступает на шнурок, валится, до крови царапает ладони об асфальт, вспоминается детство, вот так же падала, ревела, сдирала кожу…
– Женя!
Женя не слышит, Женя идет по мосту. Тогда Женя тоже шла по мосту, в ту ночь, как вообще до магазина добралась, кукуша, это же на другом конце города…
– Женя-а-а-а-а!
Женя оборачивается – тогда Женя тоже обернулась, когда Оксана к ней бежала, и грузовичище вот этот прогрохотал по мосту, на нем еще что-то по-китайски было, и толстенный китаец на картинке шел куда-то с узелочком…
Тогда тоже было вот так. И Женя вот так же кувырком подлетела вниз, с моста, Женя-а-а-а-а-а-а-а…
– Дочка ваша?
– Пятого года.
– Дочка ваша, спрашиваю? – не унимается следователь.
– Ага… да… да…
– Евгения… а по отчеству?
– Ильинична…
– Год рождения? А, да вы сказали, пятого…
Здесь нужно залиться слезами, только слез уже не осталось, ничего не осталось, пустота какая-то…
Оксана бросается к витрине, где Женя, вот она, на витрине стоит, и ценник, семьсот рэ…
– Ну, куда ты! – мама тянет за руку, Оксана даже не думает, как мама, почему мама, мамы же нет давным-давно…
Оксана не понимает, тянет руки к витрине.
– Там же Женя! Женя!
Даже не спрашивает себя, как это Женя на прилавке оказалась в красивой коробке, разве людей в красивых коробках продают…
– Денег сейчас нет ни на какую Женю, я тебе что, станок печатный?
Оксана не понимает, как нет денег, Женя же, там же, спасать же надо, пока не купил никто…
– Ну, зайчоночек, ну давай завтра, а? Никуда она твоя Женя не убежит, пойдем уже, завтра с работы поеду, куплю.
Оксана ждет.
Оксана умеет ждать, Оксана здесь уже сколько веков Женю свою ищет, ждет, а тут мама сказала – завтра.
То есть, нет, завтра уже наступило, уже сегодня, Оксана домой из школы вернется, а мама с Женей уже ждать будет…
Оксана наскоро одевается, наскоро выбегает из школы, Кирюхин, идиотище, снежками кидает, Оксана ему снежком по морде залепливает, девчонки визжат, ай, молодца, Окся, Кирюхин догоняет, бросает еще два снежка…
Оксана торопится. Неужели, все, неужели вернут Женю, сегодня вернут, они, там, наверху, решили вернуть, не век же Оксане маяться…
Оксана распахивает дверь квартиры, оглядывается.
– А… а Женя…
Жени нет. Мама сидит, телек смотрит, там очередная Изаура с очередным доном Педро…
– Ма, а Женя?
Мама артистично кривляется, разводит руками.
– Ой, извини, зайчоночек, я забыла…
Оксана не понимает, как забыла, почему забыла, это же Женя, Женя, как можно Женю оставить…
– Это же Женя! Мы её забрать должны, Женя же!
Мама смеется.
– Я завтра специально еще раз не куплю, посмотрю, как долго ты злиться будешь…
Оксана распахивает дверь, бежит на улицу, Женю забрать, любой ценой забрать, за дверью расстилается мост, Оксана бежит по мосту, громыхает грузовичище, Оксана кувырком летит с моста…
…просыпается.
Коротко всхлипывает, и хочется плакать, и не плачется. Встает, одевается, даже не окликает никого в пустой квартире, знает, что Жени нет.
Выходит на улицу.
Оглядывает витрины, ищет одну-единственную куклу, такую в черном платье и рожки у неё на голове, рожки…
Что-то мелькает впереди, в потоке людей, что-то до черта знакомое, что-то… Так и есть, девушка идет в черном платье, и рожки у неё на голове. Оксана расталкивает толпу людей и нелюдей, догоняет девушку, хватает за руки, думает про себя, что она делает, что делает…
– Вам чего?
– Вы… вы кукла моей дочери. Вы… я вас купить должна была для дочери…
Чертовка смущенно отступает назад.
– Вы меня с кем-то путаете.
Оксана извиняется. И правда путает, уже в каждой чертовке с рожками куклу видит, вон их сколько, собираются, танцуют у костров, как на картинках Босха…
Оксана торопится. По-детски сжимает в кулаке семьсот рубле1.
Может, сегодня потратит.
Может быть…
2015 г.
