Мария Фомальгаут
Шедевремя
Трещины в книгах
– …работа непыльная… – говорит тот, со знаком всевидящего ока, мысленно называю его Окунем, потому что с оком, он так и не назвал мне свое имя, мне, похоже, не положено знать его имя, да и есть ли оно у него…
Настораживаюсь – когда говорят, что работа непыльная, значит, такая каторга предстоит, что мало не покажется…
Пойдем.
И все, и больше ничего, и ведет меня по книге – присматриваюсь, книга как книга, сражаются два города, рушатся стены, пылают дома, падают люди с простреленными головами, земля жадно пьет свежую горячую кровь, небо заволакивает дымом. Книга, каких много, даже ничем не выдающаяся, такую прочитаешь и забудешь на следующий день, о чем вообще читал. И что мне прикажете, книжку эту переписывать, чтобы величайший шедевр был, чтобы читатель раз двадцать почувствовал, что его самого убивают, или прочитал и кинулся с воодушевлением в бой с враждебными городами…
…он останавливается, выжидающе смотрит на меня:
– Ты что? Не заметил ничего?
Хочу спросить, а что я, собственно, должен был заметить, – не спрашиваю, а то еще выставят в два счета, раз не вижу ничего у себя под носом…
– Э… да… вроде что-то было…
– Что – что-то?
– Э… ну… – понимаю, что притворяться нет сил, – не знаю.
– Вот так-то… хорош врать-то, заметил он, никто не замечает, а он заметил… Ну-ка, давай еще раз…
Снова проходим тридцать восьмую чстраницу, отчаянно пытаюсь почувствовать хоть что-нибудь, ничего, хотя… вот, было, было что-то, понять бы еще, что именно – нет, не понимаю, но было…
– Было… что-то…
– Вот хорошо, хоть заметил… Ну и что там было?
Снова отступаю назад, снова пытаюсь почувствовать что-то, нет, ничего нет…
– Нет… ничего нет.
– Точно?
– Гхм… – прохожу еще раз, нет, что-то есть, в тот момент, когда два бойца из враждующих армий сталкиваются друг с другом и закалывают друг друга винтовками… что-то…
Под ноги себе посмотри!
Смотрю себе под ноги на землю, усеянную кровью, пеплом и обломками, ничего не замечаю, понимаю, что смотреть надо на страницу, еле-еле вижу крохотную не то трещину, не то не пойми что, толкаю носком ботинка, чуть не проваливаюсь…
– …ай, молодца, нашел…
Догадываюсь:
– Туда… заглядывать?
– И-и-и, даже не вздумай, жить надоело?
Холодок по спине, смотрю на крохотную щель в странице, что там может быть страшнее того, что происходит вокруг, а ведь может же…
– Ну вот, если такое найдешь в книге, сразу жги… то есть, что я говорю, сразу, не сразу, а как только выберешься отсюда, сразу в топку… понял?
Киваю, не спрашиваю, почему в топку, здесь не принято задавать вопросы, здесь принято выполнять приказы, и все…
Выходим из книги, тот, со знаком всевидящего бросает книгу в пламя очага, вспыхивают страницы, извиваются в агонии, чернеют пеплом.
– Вот так… понял? Смотри у меня, смотри в оба, чтобы ни одну щелочку не пропустил…
Киваю, в очередной раз задумываюсь, что я, собственно, должен искать…
…ничего нет…
…или нет, все-таки есть…
Есть книги, в которых видно сразу, вот так пройдешь по странице, почувствуешь, вот оно, притаилось. Есть книги, в которых по сто раз ходишь на одной страничке туда-сюда, топчешься, и вроде ничего нет, а какое-то чутье подсказывает – есть, вот тут, когда боец долго скитается по коридорам и залам почти разрушенного святилища, где затаился враг, и наконец сворачивает за угол, где враг может снять его одним выстрелом, – но вместо того, чтобы затаиться по углам и пытаться подстрелить друг друга, они…
…почему они убивают друг друга только когда оказываются лицом к лицу, почему они идут друг к другу навстречу, почему в следующий момент что-то неуловимо переменилось в коридорах и залах, они выглядят так, как будто…
…не успеваю додумать, наступаю на трещину, еще успеваю услышать голос Со-Знаком-Всевидящего – на трещины, смотри, не наступай – падаю, проваливаюсь куда-то в никуда, чер-рр – рт…
…оглядываюсь, силой выволакиваю себя из небытия, – выбраться, выбраться отсюда любой ценой, скорее, скорее, бегом, пока не случилось что-то ужасное, еще не знаю, что, но ужасное, зря, что ли, так тщательно вычищают хранилище от книг, в которых появились трещины…
Не сразу понимаю, что я вижу, что за чертовщина здесь вообще происходит, почему эти двое, которые провалились в трещину, даже не пытаются выб… стоп, они не провалились, они как будто специально спускаются сюда, бросают винтовки, чтобы… чтобы…
…вот черт…
…все еще пытаюсь сказать себе, что я ошибся, нет, никакой ошибки, те двое подбирают с пола обломки чего-то, видимо, отпавшего со стены, крепят на стену, выкладывают причудливый рисунок из обломков, что-то мозаичное, в чем проступают очертания бегущей лани и осеннего леса, изгиб месяца…
Одергиваю себя, спрашиваю, сколько прошло времени, час, два, год, век, тысяча лет – один из бойцов собирает из обломков удивительное по своей красоте здание, второй одергивает его, стой, здесь совсем другое было – первый мотает головой, ну и что, что другое, что здесь было, многоэтажка какая-то обшарпанная, почему я не могу здесь сделать что-то по-настоящему шикарное, все равно здесь никто не живет…
Вздрагиваю, осененный внезапной догадкой:
– Так это… это вы сделали трещину?
Мне кажется, они сейчас испугаются, потому что раньше не видели или не замечали меня – нет, не пугаются, обреченно смотрят на меня, один из них коротко кивает.
– А… а как?
– А так.
– Нет, правда?
Второй фыркает:
– А нам не положено с читателями разговаривать.
– Ну, разговариваете же.
– А не положено.
– А почему рассказать не хотите?
– А не твое дело… твое дело книжки жечь… – чувствую в его голосе презрение, отвращение какое-то.
– Не понимаю… вы же должны прятаться от меня, бояться, что я вас увижу… или убить меня, потому что я вас увидел… – говорю, тут же одергиваю себя, какого черта я им идеи подкидываю…
– Убить мы тебя не можем, где это видано, чтобы герои своего читателя мочили…
– Ну, не убить, ну, хотя бы прятаться от меня, хотя бы…
…если трещина уже есть, её не убрать, так и будем проваливаться…
– И много у вас трещин по книжке?
– Порядочно…
Оглядываю не то возрожденный, не то вновь порожденный город.
– А покажете?
– Ну, пойдем, поглядишь…
Понимаю, что им самим не терпится показать кому-то свои творения перед тем, как они бесследно исчезнут…
– …когда жечь будешь, предупредишь, – кивает мне Ёль.
Киваю в ответ:
– Предупрежу.
…отмечаю про себя, что никогда…
– …ты мне сказки не рассказывай! – Окунь брызжет слюной, рвет и мечет, вращает всевидящими очами, – я тебя работу работать нанял или безделье бездельничать?
– Работу работать…
– А какого черта не делаешь ни черта?
– Так я делаю…
– Делает он… за месяц ни одной книжки не сжег, это называется – делает?
– Так нечего жечь… нормальные все…
– Совсем нюх потерял?
– Нет, правда…
– А ну-ка, давай проверим…
Холодок по спине. Торопливо хлопочу, выискиваю по полкам подходящие книги…
– Не-е, ишь, шустрый какой, ясное дело, ты мне нормальные книжки подсунешь… умник хренов… а дай-ка я…
Озноб пробирает сильнее, понимаю, что не смогу спасти «Битву за город», вернее, то, что прячется в глубоких трещинах «Битвы за город», в трещинах, куда прячутся люди, чтобы выложить мозаичные фрески на стенах или построить из обломков причудливые ротонды…
Еще надеюсь проскочить вперед него, сам не знаю, зачем, прикрыть, затоптать трещины, – поздно, он уже идет по страницам, приглядывается, с торжествующим возгласом – ну вот, я же говорил – бросается к трещине, а ведь раньше её здесь не было, да и вообще кому бы пришло в голову делать трещину на странице, где боец движется по вересковой пустоши, что он там будет делать…
Что-то не так с этой трещиной, что-то мне не нравится, хочу крикнуть, предупредить Окуня сам не знаю, о чем, – поздно, трещина буквально бросается ему под ноги, расступается широко-широко, заглатывает Окуня, еще успеваю услышать затихающий крик, – трещина стремительно смыкается.
Смотрю на бойцов, которые собираются спуститься в очередную расщелину, хочу спросить, где дно у той трещины, не спрашиваю, понимаю – нигде…
Кто убил хронофага
…что за черт…
Какого черта здесь вообще творится…
Смотрю на себя, стоящего посреди богато обставленной комнаты, быть не может, чтобы я в таких хоромах жил, точно не мои, это комната хронофага, как я вообще к хронофагу попал, ничего себе, я, и к хронофагу со своими жалкими пятьюдесятью четырьмя… Оглядываюсь, что здесь было, почему пол залит как будто бы расплавленным серебром, откуда здесь серебро, а это не серебро, это…
Вздрагиваю, все так и переворачивается перед глазами, понимаю, что первый раз вижу кровь хронофага, я раньше и не думал, что у хронофага может быть какая-то кровь, а ведь может быть…
Как во сне смотрю на хронофага, вернее, на то, что было хронофагом, еще надеюсь на что-то, может, просто ранен, да как он может быть ранен, чтобы хронофаг…
– Вам… вам помочь? – сам пугаюсь своего голоса, – с вами… все хорошо?
Он не откликается, толкаю огромный циферблат с перепончатыми крыльями, он безвольно падает на ковер, замирает, как-то механически выпрямляется крыло, смотрю на неподвижные когтистые лапы, понимаю – мертв…
– …ну а как не вы, кто еще-то? – следователь недоуменно смотрит на меня.
Вскидываюсь:
– Ну а вы сами подумайте, как я мог своего благодетеля угробить? Я знаете сколько искал хоть кого-нибудь, кто мои пятьдесят четыре года возьмет? Им же всем восемьдесят подавай а то и все девяносто…
– Ну, вы их тоже поймите, что хронофагу ваши пятьдесят четыре, что он там из них сделает, что успеет…
– Ну а таким как я что делать, нам же тоже нужно кому-то жизнь отдать? Так вы хоть понимаете, сколько я его искал?
– Искали… затем, чтобы убить?
– Вы сами подумайте, зачем мне убивать хронофага?
– Ну… может, хотели завладеть его хоромами… – следователь говорит, чувствую, сам не верит в то, что говорит, кому нужны хоромы хронофага, когда выпал бесценный случай отдать ему свое время…
Хватаюсь за соломинку:
– Может… несчастный случай?
И это вы называете несчастным случаем? – следователь показывает на массивный канделябр, которым кто-то (не я, не я!) разбил стекло хронофага, вдребезги…
– Не я…
– …кроме вас и господина в комнате никого не было, вы сами сказали, дверь изнутри на задвижку была закрыта, так кто если не вы?
– Я что, по-вашему, с ума сошел, что ли?
В отчаянии спрашиваю так, и понимаю, что и правда сошел с ума, что я помню, ничего не помню, события рокового вечера как будто стерлись начисто, будто и не было ничего…
– Пройдемте с нами, – кивает следователь. Щелкают наручники на моих запястьях, это уже хорошо, хоть не застрелили на месте, странно, кстати, что не застрелили, что еще могут сделать с безумцем, который убил хронофага…
– Я… честное слово, не знаю, что на меня нашло…
– Вот и разберемся, что на вас нашло… пойдемте…
– …а ты откуда?
Вздрагиваю, еще не верю, что обратились ко мне, нет, никакой ошибки, хронофаг с позолоченным циферблатом оценивающе смотрит на меня.
– Я… да…
– …тебя за что сюда? – он осторожно приближается к решетке, рассматривает меня, как диковинного зверя.
Понимаю, что нужно что-то соврать, ничего не врется, правда прорывается сама собой, потому что невозможно врать хронофагу, хотел бы я посмотреть на того психа, который будет врать хронофагу, и я говорю все как есть, я не убивал, не убивал, посмотрел бы я на того психа, который бы убил хронофага, это не я, со мной что-то случилось, наваждение какое-то, понять бы еще, что за черт…
– …ну задвижку-то ты закрыл, больше некому… – задумывается хронофаг, стрелки беспокойно мечутся туда-сюда, – но вот за кем ты закрыл задвижку, кто заставил тебя это сделать… Ты что-нибудь знаешь про убитого? У него были недоброжелатели? Конкуренты?
Так он же… так я же… – пытаюсь объяснить, что он хронофаг, а я всего лишь хронодар, где это видано, чтобы хронодары вмешивались в дела хронофагов и вообще что-то понимали в их делах, что они там делают с отобранным у нас временем… слушаю сам себя, удивляюсь сам себе, как это проскользнуло вообще – с отобранным…
– Очень интересно… если бы мы могли сходить на место преступления…
– …да кто ж меня выпустит…
– …я выпущу.
– Вы?
– Я, – хронофаг смотрит на меня с вызовом, окликает стражников в конце коридора, – эй, там! Хронодара мне этого отпустите! А я сказал, отпустите! А потому что нужен он мне, вот почему, мне его время понравилось!
– Но, позвольте… – пытается возразить кто-то там, в конце коридора.
– …вы еще с хронофагом спорить будете? Дождетесь, что вообще один останетесь, ни один хронофаг на вас не посмотрит, будете всю жизнь со своим времнем ни для кого! Быстро открывайте!
Щелкает замок, еще не верю, что меня выпустили вот так просто, – хронофаг оглядывает меня с интересом, они всегда оглядывают нас с интересом, ну еще бы, два уха, две руки, две ноги, два циферблата на лице – без стрелок…
– …отличное у тебя время… – говорит он.
– А-а-а… с-спасибо… – вспоминаю какие-то методички, как надо отвечать на похвалу хронофагов, ничего не вспоминается, почему-то добавляю, – да всего-то пятьдесят четыре года…
– …зато какие пятьдесят четыре года! Эти-то твои шикарные полвека выпали на такое время, за которое можно столько всего провернуть… а в каком месте… Мне с вами чертовски повезло…
Еще пытаюсь напомнить хотя бы для приличия:
– А… убийство…
– Ну вот, твое время возьму, там и с убийством разберусь… – хронофаг выводит меня на чуть подснеженную улицу, усаживает в хрономобиль, в жизни не видел такого шикарного хрономобиля, а этот хронофаг важная птица, похоже, если не сказать больше…
Хрономобиль трогается с места, хронофаг смотрит на меня – жадно, хищно, вижу, что он готов высосать мое время здесь и сейчас, дочиста – машина замирает, хронофаг буквально вонзается в мою жизнь…
…вонзается…
…вонза…
…что-то накатывает, будто пелена какая-то сваливается с глаз, какого черта тут творится в самом-то деле, что происходит, что это за тварь впивается… нет, не в меня, в мою… душу? Нет, не в душу, черт пойми, куда, что он из меня вытягивает… ну ничего себе…
Нашариваю в салоне что-то массивное, тяжелое, даже не разбираю, что именно, что есть силы бью по стеклу циферблата, ещ-ще, ещ-ще, с хрустом разбегаются трещины, с лязгом и звоном разлетаются шестеренки, н-н-на, получай, ещ-ще, ещ-ще, еще ты время мое жрать будешь, дрянь ты эдакая, еще ты жизнь мою жрать будешь, тварь, н-на…
…прихожу в себя, оглядываюсь, где я вообще, где хронофаг, почему он лежит на сиденьях, почему его крылья неподвижны, почему его циферблат…
…вот черт… авария, что ли… да какая авария, машина-то целехонькая, так что при чем тут авария, при чем тут все, что за хрень у меня в руках, откуда этот массивный сервировчный столик, неужели я…
…неужели…
…уже не рассуждаю, распахиваю машину, бегу прочь, понимаю, что если меня заметят, то растерзают в два счета, да я сам готов растерзать себя в два счета, что на меня вообще нашло…
– ..эй!
…прячусь куда-то никуда где-то нигде, только бы не нашли, только бы не раскрыли, хотя с другой стороны я уже сам готов себя найти и раскрыть после того, что я сделал…
– …эй!
Затаиваюсь за мусорными баками в непонятно каком квартале, которого даже нет на картах, в жизни бы не подумал, что под конец дня окажусь здесь.
– Эй! – окликает он меня в третий раз, тусклый хронофаг с проржавленным корпусом и надорванным крылом, мне меньше всего хочется показываться такому хронофагу, хоят умные люди говорят, будешь сильно выбирать, вообще без хронофага останешься, и вообще я не в той ситуации, чтобы носом ворочать…
Он смотрит на меня, придирчиво, оценивающе, почему мне не нравится его оценивающий взгляд…
– …дай мне время, – даже не просит, а требует он.
Что-то мне не нравится, что-то заставляет меня отступить в темноту проулка…
– Ты чего о себе возомнил вообще, думаешь, на твои пятьдесят четыре кто-то позарится? Ты не думай, у меня столько планов хороших…
Понимаю, что у него и правда может быть множество хороших планов, главное, дать ему время, не те жалкие дни, которые у него сейчас, а настоящее время, хотя бы несколько десятков лет, а лучше сотни, вот тогда он развернется. Вспоминаю мудрых людей, которые учили не списывать со счетов вот такие потрепанные хронофаги, они еще себя покажут, ну и что, что в миллионе случаев ничего не получается, а вдруг это тот самый миллион первый случай…
– Да я, собственно… понимаете…
– …понимаю, стесняешься, что мало… ну ничего, у тебя хорошие года…
И почему мне снова неприятны его оценивающие взгляды и это снисходительное – ну, ничего… Почему все так и переворачивается внутри, откуда нахлынули эти гневные мысли – а ну пошел отсюда, а ну не смей трогать мое время, это мое время, моя жизнь, это я буду делать что-то важное, интересное что-то, что вы там делаете, космические проекты какие-то, даже вспоминаю что-то, чего как будто никогда и не знал – двигатель внутреннего горения…
– Я… понимаете… – чувствую, что нужно признаться во всем, здесь, сейчас, другого выхода нет, – понимаете, я хронофагов убиваю…
Хронофаг смеется – дребезжаще, звеняще, даже не думал, что хронофаги так умеют смеяться.
– Ну, ты даешь… Ах, как мне нравится, когда хронодары шутить начинают, иногда кажется, у них даже какие-то зачатки разума есть… Но ты не пытайся показать разум, тебе не идет…
– Но это… это правда… понимаете, я… да вы в новостях посмотрите, розыски сто седьмого…
– Гхм, дай-ка гляну… ого, ничего себе… и чего тебе в голову взбрело хронов убивать, тебе это не идет совершенно…
– Да я сам не знаю, что на меня нашло… наваждение какое-то… я сам не понимаю, почему чувствую себя так, будто не хочу отдавать свое время, свою жизнь, будто… будто я сам хочу прожить свою жизнь…
– Ты нормальный вообще, нет?
– Да вот то-то и оно, что похоже…
– Да-а, ничего себе дела творятся… знаешь, я что-то слышал об этом… пойдем… поговорим…
Иду за ним по лабиринтам города, ставшего таким незнакомым, кто я, что я здесь делаю, что это за город вокруг меня, что это за крылатая тварь летит впереди меня, тикает, щелкает, с лязгом и скрежетом тащится по мостовой проржавленная цепочка, что-то нехорошее таится в этойц твари, да что что-то, ясное дело, он хочет забрать мое время, а какого черта, собственно, почему я сам не могу распорядиться своим временем, почему…
– …давай здесь поговорим…
Даже удивляюсь, что он приводит меня в свои хоромы, – роскошные, но такие же побитые временем, как он сам, и все-таки здесь достаточно уютно, мне даже приятно, что мое время будет жить здесь… стоп… мое время… мое, мое время, я не собираюсь… да что это я…
Думаю, что он сию минуту отнимет мое время – нет, не отнимает, постукивает коготками по столику, помахивает цепочкой-хвостом…
…знаешь, что мне кажется… У меня тоже что-то подобное было, но у меня-то понятно, я разумное существо, а вот ты… Как бы тебе объяснить, ты и не поймешь, да тебе и не надо понимать, твое дело время отдавать… Понимаешь, есть мнение, что наш мир не единственный… – тикают, тикают шестеренки, – что есть другие миры, миры, например, где нет жизни, или жизнь есть, но не такая, как тут… Как это смешно выглядит, наверное, со стороны, я сижу, объясняю что-то хронодару… Ну а есть миры, где нет хронофагов, и хронодары сами по себе, сами со своим временем, неприкаянные… вот ты почувствовал мысли кого-то оттуда… или кто-то через тебя посмотрел в наш мир…
Хронофаг задумывается, думаю, можно ли его спросить о чем-то или это будет дурным тоном:
– А… а как от этого… избавиться?
– Надо думать… а чтобы думать, надо время… – многозначительно смотрит на меня, – ну… ты понимаешь…
Я понимаю, к чему он клонит, я опускаю к нему голову, чтобы хронофаг забрал мое время, хронофаг хочет вонзиться в мою жизнь – снова как будто молния пронзает разум, что я делаю, что делаю, какого черта эта тварь хочет высосать мою жизнь…
…хронофаг смотрит на меня, понимает, что на меня снова накатывает вот это вот состояние, руки уже сами шарят по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы пристукнуть ненавистный циферблат…
– …остановись… держи себя в руках… ты сможешь… я верю… ты сможешь… ты… ты можешь связаться с теми, в том мире… покажи им… покажи, что они умрут сами по себе, без хронофагов, они даже дом себе построить не смогут, не то что машину или самолет до луны…
Врешь ты все, врешь, хочется орать мне, лезут в голову какие-то нелепости, безумие какое-то, какой-то мир, в котором какие там хронофаги, никаких хронофагов и близко нет, все сами, и не только машину, но и…
Не домысливаю, чувствую, как хронофаг вонзается в мое время…
Послесловие
…разумеется, уважаемые читатели ждут счастливого конца этой истории – что несчастный обезумевший хронодар избавится от своего чудовищного наваждения, с радостью отдаст свое время хронофагу, избравшему его. К сожалению, мы пишем не красивую сказку, а реальный случай, поэтому должны показать все, как есть – хронодар уничтожил еще несколько хронофагов, и в конце концов был застрелен полицией. Есть мнение, что в последние секунды жизни он все-таки прозрел, потому что без конца повторял, хрипя простреленным горлом – это не другой мир, это не в другом мире – впрочем, его последние слова доподлинно неизвестны…
