Мария Фомальгаут
Часы, намазанные на хлеб
Несозданный город
Ближе к вечеру город снова расправляет свои щупальца. Город. У города нет названия, нет имени, никто не дал ему такового при создании, потому никто его не создавал.
Город просыпается ближе к заходу солнца, выпускает длинные улицы, насколько хватает глаз. Ждет одиноких путников, заплутавших, сбившихся с пути, не доехавших до дома. Три девчонки останавливаются перед городом, а давайте в город махнём, да ну, страшно, да чего страшно, брешут всё, ничего там страшного нет. Мужчина едет по дороге, бак почти пустой, – сворачивает в сторону города, надеется добраться до ближайшей бензоколонки, и сразу же вернуться.
Одинокий путник спускается с холма. Сегодня он далековато ушёл от дома в маленьком городке, он не видит свет окон своего дома, – два окна внизу, где холл, два сверху, где спальня отца и его комната, одно в мансарде, где живет сестренка.
Он не видит окон своего дома.
Даже если он заберется на самый высокий холм или самое высокое дерево – он не увидит огней дома.
Путник обходит город стороной. Уже темнеет, и в тесу оставаться небезопасно, но путник предпочитает заночевать в чаще леса, нежели идти в город. Он обходит город стороной, уже готовится уйти совсем – когда…
…нет, показалось.
Нет, не показалось, не померещилось – он слышит там, за углом, голос покойной матери.
Он спешит. Бежит в переулок, в другой, в третий, ищет мать – не находит. Он уже готов повернуть назад, когда видит, как в толпе безликих прохожих мелькает белая собачка, точно такая же была у него в детстве. Он спешит за собачкой, Чапа-Чапа-Чапа, на-на-на, но через минуту уже не может сказать, была это собачонка или отблески реклам.
Девушка спешит по лабиринтам города, ищет выход. Она уже знает – этот город бесконечный, и выхода нет, но всё-таки отчаянно жаждет выбраться.
Он поворачивает назад – и понимает, что не помнит, где это – назад, он сворачивает в переулок, понимает, что это не тот переулок, и улица не та, и город… а вот город тот самый, бесконечный, запутанный сам в себе…
Тянется серой полосой поток машин.
Город наводит новые мосты и разводит старые мосты, – люди ничего не замечают, сворачивают в новые лабиринты. Девушка спешит, перебегает дорогу, она опаздывает, ей надо успеть, она не помнит, куда – но надо успеть. В изнеможении прислоняется к стене дома, прикрывает глаза. Приходят воспоминания – случайные, отрывистые, почти забытые, маленький городок, крохотный дом в два этажа, стайка сестер, горячий шоколад по утрам в воскресенье, ванильные пончики…
…гудок автомобиля подбрасывает девушку, она спешит, торопится, боится опоздать…
Город окончательно просыпается, разбуженный гудками. Путает улицы и переходы, путается сам в себе, сводит и разводит людей.
Путник спешит, – он еще не верит себе, что заблудился, бесповоротно, безнадежно. Он уговаривает себя не паниковать, ищет выход – методично, аккуратно, хотя уже понимает, что в этом лабиринте не работают никакие правила. Чтобы придать себе сил, он вспоминает дом, какие-то моменты, самые живые, самые приятные, из юности. Воскресное утро, какой-то праздник, он с родителями и сестренкой едет в соседний городок, за тридевять земель, на свадьбу к каким-то родственникам, седьмая вода на киселе. Молодых осыпают цветами, жарится мясо, дымятся угощения, юная девушка сидит в конце стола, пьет горячий шоколад, отводит взгляд, если на неё посмотреть, а если не смотреть, сама глядит украдкой…
Он вспоминает. Сжимает кулаки, вспоминает с тихим отчаянием. Как потом спрашивал у отца недели через две, а кто была та девушка, отец пожимает плечами, ты про кого говоришь, я там и не знаю половину…
Полночь рассыпается боем часов.
Город волнуется, город торопится – до рассвета осталось не так уж и много, летние ночи короткие, а надо так много успеть. Путает мосты, улицы, перекрестки, гонит, гонит людей по кругу, подгоняет непонятной тревогой…
Какая-то женщина видит выход из города – в каких-то двух шагах, спешит туда, краем глаза видит в витрине сумочку, давно мечтала себе сумку приличную взять, спешит туда, – захлопывается дверь магазина маленьким капканом.
Девушка спотыкается, ломает каблук – некогда остановиться, надо спешить, непонятно куда, но надо спешить. Старается вспомнить хоть что-нибудь, чтобы не было так страшно – прошлое ушло, остались отдельные воспоминания, самые сильные, – воскресный день, чья-то свадьба, безусый юноша в конце праздничного стола…
Небо чуть светлеет.
Город спешит.
Девушка чуть не попадает под машину, испуганно сворачивает на соседнюю улицу, бульвар имени годовщины чего-то там…
Он с трудом сохраняет самообладание, с трудом заставляет себя идти по городу, именно идти, а не бежать сломя голову. Впереди маячит бульвар, он мельком читает название, – бульвар годовщины чего-то там…
Что-то мелькает между домами, путник оборачивается, не верит себе – бескрайнее поле, там, за домами, выход, выход, выход-выход-выход…
Человек бежит – из последних сил, которые еще остались после безумной ночи.
Город злится, город сдвигает дома, город путает улицы…
Человек бежит…
Город сдвигает стены…
…человек проскакивает в узкий проход между стенами, падает в траву.
Светает.
Еще не рассвет, еще так, светает слабёхонько-слабёхонько.
Девушка замирает на площади под фонарями. Зачем-то она спешила сюда, вспомнить бы ещё, зачем…
Город молчит, не подсказывает.
Город не умеет говорить.
Путник спешит к родному городку, уже видит свой дом на окраине, свет в окне мансарды, сестренка не спит, волнуется. Он поднимается на крыльцо, оглядывается назад, старается унять непонятную тревогу, так и кажется, что что-то потерял, да не что-то, а вот, нож, подарок отца, ох, огорчится отец… хотя нет, тут не в ноже дело, а…
…чёрт его пойми, в чем.
Он открывает дверь резным ключом, исчезает в доме.
Девушка спешит по улице, обгоняет саму себя, ищет что-то, сама не знает, что…
Город скрежещет невидимыми зубами, упустил, упустил, чёрр-р-т, упустил.
Ничего…
Может, следующей ночью повезёт.
Город сворачивает щупальца, засыпает…
Восемь предысторий
Первый рассказчик.
Кто-то трогает меня за плечо. Ускоряю шаг.
Он хочет что-то сказать. Он. Не вижу его лица в полумраке под гаснущим фонарем. Сжимаю зубы, ну щас начнется, молодой человек, а на проезд не дадите…
Пожалуйста… прочитайте мою книгу.
– Что?
– Прочитайте мою книгу. Пожалуйста.
Настораживаюсь. Какой-то новый способ отнимать деньги, новый и изощрённый.
Спрашиваю:
– Почем?
– Что вы, что вы, – он машет руками, – я ничего с вас не возьму… просто… прочитайте… пожалуйста…
Беру из его рук тонкую книжицу, зачем-то говорю:
– Спасибо.
– Нет-нет, вы при мне прочитайте… это очень важно… чтобы прочитали…
Вспоминаю какие-то заговоренные книги и проклятия. Спрашиваю:
– А… в чем дело-то? Нетленку написали?
– Да нет… просто… понимаете… говорят, каждая книга должна найти своего читателя… так может, вы он и есть?
Фыркаю:
– И многих вы так опросили?
– Человек двести.
Присвистываю:
– Двес-ти?
Накрапывает дождь, смотрю на книгу у себя в руках.
– Хорошо… пойдемте куда-нибудь под крышу…
Раскрываю книгу…
…нет-нет, это еще не история.
Это только предыстория.
История будет потом.
Второй рассказчик.
Десять лет спустя.
Раскрываю книгу.
Традиция такая.
Спрашиваю у человека, сидящего напротив меня:
– О чем ваша книга?
Тоже такая традиция.
Сидеть напротив друг друга.
И спрашивать.
Сегодня все меняются книгами. И стар, и млад. Говорят, движение даже перекрыли, или наоборот, дополнительные маршруты пустили. И выходной для всех сделали, или, наоборот, на работе всех задержали. Даже в школах занятия отменили, или, наоборот, согнали всех в школу, даром, что каникулы… короче, тот ещё переполох в городе.
А как же.
Традиция же.
Спрашиваю у человека, сидящего напротив меня:
– О чем ваша книга?
Он начинает рассказывать:
Понимаете… есть некая цивилизация…
…стоп-стоп, это уже не второй, а третий рассказчик получается.
Итак:
Третий рассказчик.
(И да, это ещё не история, это только предыстория)
Есть некая цивилизация… некий мир, в котором никто не убивает друг друга, нет понятия убийства в принципе. И не только среди разумных созданий. В этом мире вообще никто никого не убивает. Никто и никого.
Скажете, так не бывает?
Ну да.
Не бывает.
Это же книга.
Понимаете, в глубокой древности в первозданном море появились два вида… животных? Нет, животных тогда ещё не было. Два вида… биологических… один из них питался солнцем, глиной какой-нибудь, землей там… а второй был хищник.
Но стойте-стойте, у нас же с вами мир безо всяких хищников, так ведь? Так. И чтобы он и правда получился, надо этого хищника убийцу что?
Правильно, убить.
И вот в этом мире наступает знаменательный день… в этот день самый ответственный человек (ну, не человек, не знаю, кто) должен отправиться в прошлое и убить хищника. Нашли самого ответственного, долго выбирали, он до последнего не знал, что его ждёт, думал, миры какие-то новые исследовать будет или ещё что…
А тут нате вам.
Приказывают – убить.
Он отправляется в прошлое, как велели. Это они умеют. Это им раз плюнуть.
Он останавливается на берегу первозданного моря, видит хищника, и…
Четвертый рассказчик.
И это еще тоже не история. А только предыстория.
Входит новенький. В который раз смотрю на него, в который раз думаю, что толку от него не будет никакого от слова совсем.
Откашливаюсь:
– Ну что… молодой человек… тут такое дело получилось в день традиции… один человек свою книгу двум людям прочитал. Не одному, а двум.
– И вы меня из-за этой фигни вызвали?
Чувствую, что ответит именно так. И вылетит с работы. Как пить дать.
Наклоняет голову:
– Что за человек?
– Вот тут самое интересное начинается. Найти его не могут… человека этого. Как будто его вообще никогда не было, понимаете?
– Интересно. А… что за книга?
– В этой книге есть некая цивилизация…
– …и вот он двум разным людям разные концовки дал. Одному человеку сказал, что тот посланник так и не смог убить хищника. И в результате цивилизация погибла. А другому сказал, что посланник через себя переступил, через принципы через свои. И хищника убил. Только он… как это сказать… переступил черту, которую до него никто не переступал. Потом вернулся домой, через год начальника своего угробил, на его место встал. Потом жену свою грохнул, чтобы дом себе прибрать. Только жена дом завещала сыну. Пришлось и сына укокошить…
– Ну-ну…
– А потом его самого убили, на улице его кто-то ножом по горлу полоснул… Прибор у него там был сильно крутой, кому-то прибор сильно понравился.
– Понятно.
– Так вот, задача вам. Людей этих найти… двух. И разобраться, зачем он им так… сказал.
Пятый рассказчик.
А вот это уже…
…нет, и это еще не история. Только предыстория.
Вхожу. Шеф смотрит на меня как всегда насмешливо, считает, если я всего двадцать лет на свете живу, значит, не знаю ничего, и не умею ничего. Ну-ну…
– Разобрался я с делом этим.
– Да ну?
– Ну да. Тут вот оно что… Он людям этим две идеи в голову вложил… одна из этих идей общество наше разрушит… А другая наоборот… спасёт он гибели. Неминуемой.
– И… кто есть кто?
– А вы сами как думаете?
– М-м-м… не знаю, даже.
– И я не знаю.
– А они?
– Они… – мой голос вздрагивает, – не выходят на связь.
Шеф хмурится.
– Упустили, значит.
– Да кто ж знал, что они так…
– Да можно ж было догадаться-то… Ищи их теперь, свищи…
Понимаю, что он по-прежнему считает меня безнадежным идиотом.
Шестой рассказчик.
Потерпите… еще немного… история скоро будет…
А это ещё немного предыстории.
Длинные гудки.
Не ответит. Уже знаю, не ответит.
– Алло.
– Вечер добрый.
– С кем имею честь говорить?
– Я по поводу двух информаций… двух концовок книги…
Человек в телефоне кашляет.
– И… что вы знаете?
– Я один из тех людей…
– И вы…?
– …тот, который спасет мир.
– А второй…
– …я найду его. И обезврежу.
– Да не беспокойтесь, мы с ним разберемся, полиция как-никак…
– Не разберетесь. Он вас уничтожит. Так что на меня вся надежда. Вы разве что помочь можете… Я же гол как сокол, ни оружия, ни машины своей нет…
– Хорошо… обеспечим… а вам что рассказали?
– Как герой убил хищника.
Седьмой рассказчик.
Это уже…
…а нет, предыстория. Ещё немножко осталось предыстории. Чуть-чуть…
Длинные гудки.
Не ответит. Уже знаю, не ответит.
– Алло…
– … гол как сокол, ни оружия, ни машины своей нет…
– Хорошо… обеспечим… а вам что рассказали?
– Как герой не смог убить хищника.
– Х-хорошо… мы вам поможем…
Восьмой рассказчик.
Это тоже кусочек предыстории.
Последний.
…следователь смотрит в окно, как отъезжает машина с вторым человеком, который спасёт мир. Первый уже уехал полчаса назад.
Следователь представляет себе, как они будут охотиться друг за другом где-то в городе.
Начинается история.
Криль
Мальчик снова затягивает – протяжно, жалобно, это хорошо у мальчика получается:
– Ну, ма-а-а-а!
Ма хватается за голову, срывается на крик:
– Да уймись ты, горе ты моё, не возьмём мы его никуда! Ещё не хватало, в квартиру его тащить, грязь эту!
– Да он чи-и-и-сты-ый!
– С чего он чистый будет, зараза одна!
– Да он не зара-а-азный! Да мы его с шампунем вымоем…
– Ага, вымоешь ты его, чтобы он подох с твоего шампуня… Уйди от меня, слышать даже не хочу!
Мальчик хочет уйти. Насовсем. Уйти куда-нибудь далеко-далеко, и Криля с собой взять…
А уже август.
И осень уже скоро. И не верится, как осень, почему осень, только же что первое июня было, а-а-аа-а-, кани – ии-и-кулы, и мама подгоняет, скорей, скорей, собирайся, и мама с папой ругаются, а билеты где, а в паспорта вложены были, а паспорта где, а в сумочке, а сумочка где… и самолёт взлетает, уши закладывает, а потом мальчик по трапу выбегает, а море где, и кто-то осаживает мальчика, погоди, погоди, сейчас такси возьмем, и едут в такси, и мальчик в окно видит – мо-о-о-о-ре-е-е-е-е!
Кажется, только вчера было.
А уже бац – и август, двадцать пятое, и уже листья жёлтые…
Маленький мальчик бежит к морю.
Море же.
Море ещё тёплое, купаться ещё можно. Мальчик бежит в шумящие волны, отталкивается от дна…
Море шумит.
Обнимает.
Обволакивает.
Что-то происходит. Кто-то хватает маленького мальчика за ногу, извилистое что-то, щупистое, тащит за собой…
– Криль! Криль!
А вот и Криль, жабья голова, перепончатые уши, глаза навыкате…
Криль зовет мальчика по имени. А зовут мальчика…
…да какая разница, как его зовут.
А мальчик Криля читать выучил. Пока ещё, правда, по слогам, но выучил.
– Жи-ли-бы-ли-ста-рик-со-ста-ру-хой… У-са-мо-го-си-не-го-мо-ря…
Мальчик говорит:
– А я в школу пойду. Учиться буду.
Криль кивает:
– Вот здорово!
– А хочешь в школу?
Криль хочет в школу. Очень-очень.
– А я у мамы попрошу… чтобы тебя в Москву взяли.
Криль хочет в Москву тоже. Тоже очень-очень.
– Ну, ма-а-а-а-а-а!
– Слышать об этом даже не хочу!
А у меня Криль есть.
Мальчик говорит девочке про Криля. Никому не говорит, а девочке сказал.
– Рачок?
– Да не, не рачок… Криль… он для одних видимый, для других невидимый. Пойдем… покажу.
Море шумит.
На прибрежных камнях сидит Криль.
– Вот он!
Мальчик видит Криля.
Девочка не видит.
– Ну тебя совсем, врёшь ты!
– Да не вру я, не вру!
– Ну ладно… пошли…
– Погоди, а как Криль? А ему без воды нельзя…
– Ты со мной или с Крилем со своим?
– Да погоди ты, я…
Девочка обижается.
Убегает.
Босые пятки по песку.
Волны лижут следы.
А уже август.
Мальчик с мамой на школьном базаре был, тетрадок к школе накупили, и пенал с музыкой, и ранец новый, с шипами.
Осень же скоро.
Скоро в школу же.
Мальчик с мамой по берегу идут, мальчик видит Криля, бежит к нему, ранец показать, у него шипы, как у Криля на спине
Мама Криля не видит…
…мальчик хватает ногами дно, дна нет, ничего нет, воздух вырывается из легких, сил нет держать, бульк… бульк…
Вспышка света.
Море шумит.
Кто-то осклизлый, чешуйчатый хлопает мальчика п лицу.
– Ти… есть… живой?
Мальчик открывает глаза, оторопело смотрит на жабью морду.
– Ага…
– Ти… был… тонуть?
– Ага… спасибо… вытащили…
Вот так мальчик с Крилем и познакомился.
Или нет, не так.
– Пойдем в аквапарк? Ну, пойдем?
Мама уговаривает.
Мальчик идёт за мамой в аквапарк, там классно, там дельфины всякие, и рыбы разные, и вот…
– А это… это кто?
Люди в аквапарке говорят:
– Его зовут Криль.
Криль сидит в тесном аквариуме, грязно там у Криля.
– Ма, а давай Криля купим?
Мама задумывается.
– Да он дорогой, наверное…
– Ну, дава-ай!
– Ну, хорошо, хорошо… не скажете, сколько эта зверушка стоит?
И купили Криля.
А мальчик его в море выпустил.
Вот так они познакомились.
Или ещё как. Мальчик каждый раз по-разному придумывает.
Уже август.
А скоро осень.
И мальчик в школу пойдет.
А Криль…
Криль говорит:
– Я те6я ждать буду.
– Будешь-будешь?
– Буду-буду…
Мальчик боится, мальчик не верит, а вдруг забудет его Криль, да не вдруг, а забудет, эка невидаль – мальчик. Криль миллион лет живёт… или сколько он там живёт, мальчик не знает. А может, и вовсе Криль за зиму в спячку впадает, а проснётся – мальчика не вспомнит…
– Ма, а у меня Криль есть.
– Брось сейчас же!
– Да нет… он невидимый… он разговаривать умеет…
– Да когда ж ты повзрослеешь наконец! У Риммы, вон, дочка на скрипке играет, этот себе всё крилей выдумывает…
Мальчик смотрит.
На Криля.
Нет, не на настоящего Криля, а на Криля, который на странице в книжке. Как настоящий нарисован.
И написано про него всякое.
Вот теперь мальчик маме покажет, что Криль самый-самый настоящий…
Мальчик читает.
Не верит себе.
…живут одно лето, умирают с похолоданиями…
– А ты что зимой будешь делать?
Это мальчик у Криля спрашивает.
Криль мнется.
– Я… в тёплые страны уплыву…
– Врешь ты всё!
– Ну… я вообще-то на зиму в ил зарываюсь, не хотел тебе говорить…
– И про ил врёшь! Врёшь!
Мальчик плачет. Такой большой мальчик, а плачет, уже десять лет мальчику, а плачет…
– Ма-а-а, ну пож-а-а-алуйста!
– И речи быть не может грязь эту в дом тащить!
– Мы его вы-ы-ы-моем!
Уже август.
И не верится, и быть не может, и оглядываешься, а как август, а почему, а уже? А только же что май был, ещё холодный, сука, потом июнь был дождливый какой-то, июль вот порадовал, пожарил, и август припекал…
А тут на тебе.
Скоро осень.
А там и холода не за горами.
Тридцать первое августа.
Завтра маленький мальчик с папой, с мамой на такси, а там на самолёт, и в Москву. А второго сентября линейка праздничная, и с цветами все будут…
…только Криля там не будет.
Маленький мальчик бежит по пляжу, плачет, кричит:
– Не хочу осень! Хочу лето, всегда, всегда, всегда!
Криль вздрагивает:
– Ты… ты серьёзно?
Мальчик кричит:
– Серьезно! Серьезно! Я хочу, чтобы лето не кончилось! Не кон-чи-лось!
– Ты тогда не вырастешь никогда…
– И пусть не вырасту! И не хочу вырастать!
– Да ты что? Ты же машину хотел… тебе права не дадут…
– И не хочу права!
– А капитаном корабля стать хотел?
– И не хочу капитаном! С тобой хочу!
Криль недоумевает:
– Ты… ты хорошо подумал?
– Хорошо… – мальчик снова кричит – хочу это лето! Всегда!
Вечереет.
Мальчик бежит домой, оборачивается, смотрит на море, куда ушёл Криль…
Всхлипывает.
Уже август.
Нет, не так.
Ещё август.
Часы бьют полночь.
Раз…
Два…
Три…
…и так до двенадцати.
Вспархивают вспугнутые совы.
Летят желтые листья.
Маленький мальчик просыпается, жмурится от солнца.
Здесь солнце.
И море.
Папа ещё спит, мама приподнимается на кровати, сонно смотрит на мальчика:
А ты чего в такую рань, каникулы же… вот так, в школу не добудишься, а тут на тебе… поспал бы, устал с дороги….
Мальчик бежит к морю.
А там Криль, вот он, на берегу сидит.
– Криль! Криль!
Криль зовёт мальчика по имени.
Радуется.
Мальчик с Крилем плещутся в волнах. Криль учит мальчика плавать, не так, по-собачьи барахтаться, как мальчик делает, а по-настоящему плавать, вот так, руками, руками махать, ногами, ногами махать, нырять на глубину, где ракушки, а в ракушках жемчужины…
А на улице лето, жаркое лето, знойное лето, солнце вон как палит…
Кто-то окликает мальчика по имени.
– Не узнал, что ли?
Мальчик не узнаёт, чего это он здорового дядьку узнавать должен. У дядьки жена в тонюсеньком бикини, две дочки, девчушка маленькая к Крилю ручонки тянет, хоцу-хоцу-хоцу, и мама девчушку одёргивает, не надо, он грязный…
Здоровый дядька одергивает жену, кивает мальчику:
– Он у тебя ничего, вменяемый?
Мальчик кивает. Дядька разрешает дочке поиграть с Крилем, можно-только-осторожно, девчушка тянет к Крилю пухлую ручонку…
Дядька качает головой. Неодобрительно.
– Эх ты, я те списывать давал, а ты не узнаёшь…
А уже август.
Скоро июнь.
А Мишка Кочакин в Антарктиде был.
И в Гонолулу был, чёрт его пойми, где это, но был.
А у Вики Сорокиной самолёт.
Настоящий.
Всамделишный.
Свой.
Вика Сорокина вице-президент чего-то там по продаже чего-то там, вот у неё и самолёт.
Настоящий.
Вчера Вася Титушкин приходил, нет, нет, сын Васи Титушкина.
С Крилем играл.
Мальчик набрасывается на Криля:
– Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Это ты всё, ты!
Криль пожимает тощими плечами:
– Ты сам этого хотел.
Мальчик плачет.
Такой большой мальчик, а плачет.
Убегает от Криля.
Бродит по пустынному пляжу, пинает камушки.
Шумит бескрайнее море.
Солнце палит.
Мальчику скучно.
Мальчик снова идёт к Крилю, а Криль чего придумал, вытащил со дна морского сундук, а там сокровища…
Мальчик девочку видел.
То есть, не девочку уже, ей уже шестьдесят лет, считай жизнь прожи… тьфу, какое там, жизнь прожита, люди и до девяноста живут, шестьдесят, считай, самый расцвет…
И девочка мальчика видела.
То есть не девочка уже, а… ну да.
– Слушаю вас.
Врач смотрит на женщину, немолодая, в подтяжках вся, волосы крашеные-перекрашенные. Сейчас начнётся, а муж к молодой ушёл, а сын школу забросил, или нет, у сына, наверное, уже свои сыновья есть, а матери сын не звонит и с внуками видеться не дает… а муж в прошлом году умер, не иначе…
– Понимаете… я мальчика видела.
Врач кивает. Не иначе как плохое что-то этот мальчик делал, слова нехорошие писал или на крыльце курил… Сейчас начнется, вот в наши-то времена…
– То есть, он не мальчик уже… но мальчик. Мы с ним в школе учились… а он всё ещё мальчик…
– Не работает? Пьет? За компом играет?
– Да нет… у него этот… Криль…
– Криля разводит? – спрашивает врач, и тут же догадывается. Вот те на, надо же где про Криля услышал…
– Так-так… давайте-ка подробнее про мальчика этого…
Ноябрь.
У девочки ноябрь.
Это там, у мальчика август, а у девочки ноябрь уже.
Врач вежливо кивает:
– Ну что же… очень жалко, ничем вам помочь не могу… он много у кого так жизнь забирает… много их там…
– Да вы что?
– Ну…
– …понимаете, мы с ним в классе одном…
Девочка (уже не девочка) называет фамилию мальчика.
Врач вздрагивает.
– Что же сразу не сказали. Что вы так…
Девочка (уже не девочка) вздрагивает:
– Так вы поможете?
– Помогу, помогу… разберёмся…
Море шумит.
Врач выходит на берег, оглядывается:
– Ну… показывайте, где.
– Вот, – девочка показывает на пирс, где мальчик с Крилем играют.
Врач идет к мальчику, быстро, размашисто, врач немолодой, сухой, поджарый, виски седые…
Криль настораживается.
Ощеривается, чешуйки дыбом встают.
– День добрый, – врач садится на корточки подле Криля, – ну что… мальчишку ты забрал…
Криль шипит, выпускает раздвоенный язык:
– Договор был… договор…
– Договор-то договор, только тут штука такая… это ж не просто мальчик… он же вырастет, он же параллакс изобретет.
Девочка не понимает, что такое параллакс. Но чувствует, вот сейчас, вот здесь, этот человек, он мальчика заберет, потому что боится его Криль, боится, хвост поджал, шипит…
Криль вспыхивает:
– Да осточертели вы с параллаксами со своими! Тот художник, этот учёный… куда ни плюнь…
– А ты чего хотел, люди они люди и есть…
Девочка смотрит на мальчика.
Мальчик смотрит на девочку.
Между ними пять шагов и пятьдесят лет.
Это ничего.
Сейчас они встретятся.
Сейчас-сейчас…
Криль оживляется:
– Так я понимаю… причина в ускорителе?
– Так ты понял, так.
Криль говорит что-то, быстро-быстро на своём языке, изредка вставляет русские слова, проскальзывает полузнакомое – Атлантида…
Врач кивает.
– Хорошо. Неси давай…
Девочка не понимает, как так, почему так, Криль – бултых! – ныряет в волны, исчезает…
…появляется снова.
– Вот… держите.
Девочка не понимает.
Мальчик тоже не понимает. Должно же всё хорошо кончиться, в сказках же всё хорошо кончается, это же…
Врач кивает, хлопает в ладоши:
– По рукам.
Криль кивает:
– По рукам.
Девочка (уже не девочка) не понимает, что она тут делает, она же не девочка уже, ей же уже много лет, много-много, больше, чем пальцев на руках, и на ногах тоже. Девочка спешит, на самолёт надо успеть, на работу завтра…
Море шумит.
Уже август.
Или нет.
Ещё август.
Ещё целый август, целый-целый август, ещё в школу не скоро.
Мальчик играет с Крилем.
Мальчик хочет, чтобы лето не кончалось.
Никогда-никогда.
