Мария Чинихина
Летающий сейд
Надежда Дмитриевна, мама Кати Кузнецовой, всегда одевалась ярко. Сейчас на ней красовались: платье-футболка с портретом Брэда Пита и модные, утепленные колготки. Лариса Георгиевна не раз встречалась с этой бойкой особой на родительских собраниях.
– Ах, вот вы тут чем занимаетесь! – вспыхнула Надежда Дмитриевна. – Когда под дверью толпа …
Лариса Георгиевна поспешно убрала в тумбочку кружку с недопитым чаем и пачку печенья «Юбилейное», которую так и не успела открыть.
– Что вас беспокоит?
Надежда Дмитриевна повесила маленькую сумочку на спинку стула.
– Да вот снова поясница… Знаете такая стреляющая боль, теперь по бедру отдает в правую ногу.
– По-прежнему ведете сидячий образ жизни?
– Ну есть такое.
– Онемение стоп?
– Не замечала.
– Нарушение походки?
– Да не было такого.
Лариса Георгиевна заглянула в медкарту, чтобы уточнить назначения.
– Ну что же вы так! – покачала она головой. – Вам следовало сделать повторный снимок пояснично-крестцового отдела еще в декабре прошлого года! А вы только сейчас пришли…
– Так не болело ничего.
– Ложитесь, – велела Лариса Георгиевна.
Надежда Дмитриевна послушно сняла высокие кожаные сапоги, тяжело забралась на кушетку. Лариса Георгиевна вымыла руки. Молоточком постучала по рукам, ногам. Локти, колени дернулись. Пощекотала ступни, пальцы согнулись. Подняла правую ногу, отвела в сторону.
– Так болит?
– Неа, – мотнула головой Надежда Дмитриевна. – Кстати, ваша Настя тоже в сопки ходила? Ее допрашивали в милиции?
– Что простите?
– Вы же мама Насти Каратаевой?
– А так? – Лариса Георгиевна согнула ногу.
– Ай, – брыкнулась Надежда Дмитриевна. – Так вот, я опять про поход. На вашу Настю никто не думает, Петухова порешил новый директор. Мой уже готовит репортаж в вечерний выпуск… Такую школу отгрохали, укомплектовали. Недели не прошло с начала учебного года и вот вам ЧП. А с директора завтра снимут все обвинения. Вступились уже за него.
– Кто же?
– Так Наташка, директриса первой, ходила к мэру, требовала оставить питерца в должности, и к следователю в участок с утра пораньше заглянула, там про вашу Настю вообще не в курсе. На кой Наташке этот приезжий сдался? Только мы, родители, против него. Это он потерял подростка в сопках. Моя Катька не хотела в поход, так этот пригрозил двойкой, вот и пошла. А вдруг пропала бы она? Или ваша Настя? Нет, пусть этот так называемый директор уматывает в свой Питер.
– Так вставайте, – скомандовала Лариса Георгиевна.
Катина мама бережно застегнула сапоги, одернула платье.
– У этого директора репутация ненадежного сотрудника, – напористо заявила она. – Известен как скандалист, неуживчивый, в Питере из музея его, говорят, выперли…
– Хорошо, хорошо, вот направления на анализы, рецепт с назначениями. Начинайте принимать сегодня…
– А вашу Настю никто не тронет, не переживайте, мой бы хотел ее расспросить, можно мы заглянем к вам всей семьей вечерком?..
– А это направление в Мурманск. Спуститесь в регистратуру, вас запишут на исследования, но, предупреждаю, там очередь.
– Все боятся за детей, Лариса Георгиевна. Вам Настя не рассказывала? В походе директор якобы флиртовал с дочкой Овчинниковых…
– Как получите результат, сразу ко мне…
– Родители опасаются, что этот преступник опоил наших деток, а сам увел Петухова в лес и тихонько порешил топором …
– На месте исчезновения следов крови не найдено, – отрезала Лариса Георгиевна.
Мама Кати вскинула голову. Её большие зеленые глаза сверкнули гневом.
– Конечно, чего вам переживать! Ваша Настя избежала перевода в новую школу. И ей не станут грозить двойками за отказ пойти в сопки!
Надежда Дмитриевна развернулась и вышла, хорошенько хлопнув дверью. Спустя минуту Лариса Георгиевна выглянула в коридор. На кожаном диванчике сидело четыре пациента. Среди них был Володя Тетерин.
– Лариса Георгиевна, здравствуйте. Можно к вам?
Володя был так возбужден, что успел протиснуться в кабинет раньше.
– Посидите минутку, первым делом выпишу направление на снимок.
Лариса Георгиевна выдвинула ящик письменного стола и принялась лихорадочно рыться: бланки-рецепты, упаковки с лекарствами, вата, бинт, врачебная печать. Пожалуй, ящиком ошиблась? Резко выдвинула следующий. Пачка «Юбилейного», банка с заваркой, записная книжка… Куда же она могла запихнуть направления после ухода Надежды Дмитриевны? В журнал назначений? В ее медкарту? Нет, и там пусто…
– Лариса Георгиевна, потом мне все дадите. Я пришел вас предупредить. Областные СМИ собрались освещать исчезновение в сопках подростка. Сегодня вечером приедут двое моих бывших коллег. Ребята они наглые, методы используют нечестные. Насте лучше с ними не контактировать.
– Следователь обещал мужу – имя моей дочери не будет фигурировать в этом деле…
– Областные все равно докопаются. Поэтому не ищите направление, все равно обследоваться не стану. Если мои бывшие коллеги будут договариваться с вами об интервью, ни в коем случае не позволяйте Насте с ними беседовать. Сразу звоните мне, я все улажу…
– Ох, Володя, спасибо, что предупредили!
Тетерин вдруг побледнел, согнулся, поднял сжатые кулаки к вискам. Лариса Георгиевна бросилась к Володе, придержала его, чтобы не упал. Фонариком посветила в глаза. Зрачки были расширены, на свет не реагировали…
– Володя, вы слышите меня?
– Да, прекрасно слышу, – слабым голосом произнес Тетерин.
Отдышавшись, Володя расправил плечи, тылом кисти потер лоб.
– Володя, вы хоть представляете, чем грозит пропуск курса восстановительной терапии? Хронические головные боли. Частичные или полные параличи конечностей.
– Лариса Георгиевна, все понимаю. Я уже записался на курс ЛФК, массажа и физиотерапии. Вот найдем Петухова, и сразу в Мурманск.
– Володя, времени нет совсем, я вас прошу, умоляю, передавайте дела коллегам и немедленно госпитализируйтесь. Вам не курс физиотерапии нужен, а полноценное лечение. Возможно, ваши припадки связаны с обострением воспаления оболочек головного мозга.
– Я прекрасно себя чувствую! – решительно произнес Володя. – Вы же знаете, заменить меня некем, особенно в такое время.
Лариса Георгиевна покосилась на рабочий стол и вдруг вспомнила, что положила бланки в коробку с готовыми анализами. Вот как их можно было туда пихнуть?
– Володя, держите направление. Прямо сегодня позвоню моему хорошему знакомому из областной, дам ему ваш телефон. День – два, он свяжется с вами. Он профи в своем деле, многие мои пациенты ждут его консультации месяцами… Вас же он возьмет немедленно… Прошу, не затягивайте…
– Давайте для начала разберемся, что с Петуховым, – будничным голосом возразил Тетерин.
Лариса Георгиевна безнадежно вздохнула. И как уговорить такого упрямца?
– Ну дело ваше, – сдалась она. – Тогда хотя бы не забывайте принимать назначенные препараты.
– Обязательно, – пообещал Володя. – А за Настю не волнуйтесь. Я прикрою.
– Ой, тут Надежда Дмитриевна заходила перед вами. Такое рассказала про приезжего директора, до сих пор отойти не могу.
– А что именно? – напрягся Володя.
– Якобы директор к дочери Овчинниковых приставал. И что ее муж хочет с Настей поговорить об этом и про Петухова.
– Да, да, что-то слышал … От Кузнецова, мужа этой дамочки. Это он, кстати, областных пригласил, ему вдруг срочно новая камера потребовалась. А те обещали. Интересно, что он такого нарыл… Вам Надежда Дмитриевна больше ничего не рассказывала?
– Нет, просто возмущалась. Сказала, что все матери против нового директора. Володя, вам рецепт на препараты нужен?
– Пока нет, – Володя посмотрел на часы. – Я как-нибудь забегу к вам, обсудим новости.
– Хорошо, буду ждать, и с обследованием не затягивайте, – сказала Лариса Георгиевна, но Володя, похоже, уже не слушал.
В ординаторской открыто окно. Ветер нервно теребит тюль. Павлик наливает из термоса в тарелку какой-то наваристый бульон.
– Что это такое у вас?
– Оленья похлебка из костей. Хотите?
Стыдно сказать, но Лариса Георгиевна была голодна как волк. Казалось бы, в холодильнике дожидаются макароны с сарделькой, но так захотелось этого густого варева…
Павлик не стал дожидаться ответа. Взял чистую тарелку, перелил из своей ровно половину и вручил Ларисе Георгиевне ложку. Она замешкалась, но потом все же улыбнулась.
– Мама моя саамка, вы знаете. Вот посылку из тундры в субботу получили. Так прадед вдруг на маму рассерчал. Велит теперь готовить только национальные блюда. Мать учится. Пробуйте.
Лариса Георгиевна черпнула ложкой бульон, проглотила.
– Вкусно, – пробормотала она.
Павлик выставил в центр стола вазочку, в которую обычно кладут варенье. Только сейчас в ней лежала свежая чёрная ягода, вся в белых разводах.
– В сахаре?
– Попробуйте воронику с оленьим жиром. Можете съесть так, а можете добавить в бульон. Ягода придаст похлебке чуть терпкий лесной аромат.
– Пожалуй, нет, – отказалась Лариса Георгиевна.
– Жаль, – вздохнул Павлик. – Дед говорит вкусно, только я и сам не решаюсь попробовать. Странная какая-то еда. Еще пытался мне кровяные лепешки дать с собой.
– Домашний хлеб?
– Ну почти. Саамы смешивают свежую кровь оленя с мукой.
– Да вы что!
Некоторое время оба хлебали наваристый бульон с обычным батоном. Лариса Георгиева не заметила, как её тарелка опустела.
– Старик наш сам не свой в последнее время, – вздохнул Павлик, откладывая ложку. – К нему такой черноволосый в тренче заходил. Расспрашивал про летающий сейд, про Великого моржа. Старик и рад, что кто-то слушает, часа три рассказывал. Мать верит, что он шаман. И этот черноволосый такой с ним почтительный. Старик наш вроде даже полечил его, что-то на ладонях его рисовал, бормотал. Лариса Георгиевна, не в службу, а в дружбу, не заглянете к нам вечерком? Мне кажется прадед после того черноволосого немножко не в себе, жестикулирует как-то странно…
– Конечно, – согласилась Лариса Георгиевна, – сегодня не могу, дежурю в госпитале, а завтра я целый день свободна.
– Вы просто выручите. Прадед ни в какую к врачам обращаться не желает. Говорит, его упряжка оленья дожидается во дворе, тундра его больница и там его врачи. Никаких оленей, конечно, нет, мерещится ему.
– Приду, Павлик, не беспокойтесь. Спасибо за обед. Очень вкусно.
Лариса Георгиевна взяла свою тарелку, сполоснула в раковине.
– В следующий понедельник принесу салат из сёмги с морошкой, – пообещал терапевт. – Специально для вас.
По пути в свой кабинет Лариса Георгиевна думала о том, какой настырный этот директор. До стариков добрался. Наверняка деду после его расспросов сделалось хуже. Может и в самом деле стоит этому приезжему убраться в свой Питер?
4.
На площади перед Черной Стелой было многолюдно. Спускаясь с городской сопки, Лариса Георгиевна увидела, что небольшая толпа взбудораженных женщин наседает на растерянного мэра. Видимо, они живой цепью перегородили путь черной «Волге», которая сейчас стояла с распахнутыми дверцами. Мэр пятился мелкими шагами, поправляя сбившийся галстук и криво застегивая пальто. Его помощница, выскочившая в осеннюю промозглость прямо в костюме, пыталась оттеснить наседавших. Лариса Георгиевна, спустившись, попыталась обойти скандал и свернуть на улицу Матроса Рябинина. До нее смутно доносились возгласы:
– Мы требуем…
– Пускай убирается …
Тут помощница подала мэру мегафон.
– Следствие продолжается. Прошу, расходитесь, – гулко разнеслось по площади.
В ответ женщины загудели.
Теперь Лариса Георгиевна уже различала своих знакомых. Тут были мамы старшеклассников, которых перевели в третью школу. Предводительствовала Надежда Дмитриевна.
– Пусть едет в Питер! – потребовала она, потрясая сумочкой в воздухе.
– Пожалейте наших детей! Сколько еще подростков должно пропасть? – вторили ей возмущенные голоса.
Поодаль от толпы болтались бритые подростки в клепаных кожаных куртках. Они наслаждались бесплатным развлечением и передразнивали теток. Тут к хулиганам как из-под земли подскочил Володя Тетерин. Подростки попятились. А Лариса Георгиевна торопливо свернула направо, где было свободнее и где приветливо светилось окнами семейное кафе Овчинниковых. Может зайти, узнать, там ли Юра?..
Вдруг все замерли. Со стороны улицы Мира к площади приближался тот человек, по поводу которого кипел скандал. Шёл как ни в чем не бывало, элегантно затянутый в черный американский тренч. Видимо он направлялся к лестнице на городскую сопку, но пройти незамеченным ему не удалось.
– Это он! – выкрикнула Надежда Дмитриевна и выбросила руку в сторону Красавчика жестом, как у памятника Ленину.
– Кто его освободил?..
– Куда смотрит милиция?..
– Не дайте ему уйти!..
Красавчик замер, затравленно глядя на возмущенных мамочек. Надежда Дмитриевна, растрепанная, где-то потерявшая шапку, обогнала всех, на ходу схватила булыжник и швырнула в директора. Камень, не долетев, стукнулся об асфальт около черных начищенных ботинок. Спустя несколько секунд мамочки окружили Красавчика со всех сторон. Молотили кулаками, лупили сумками, норовили достать каблуками по ногам. Это выглядело настолько жутко и странно, что Лариса Георгиевна не сразу поверила своим глазам.
Еще неделю назад эти мамочки мирно прогуливались с колясками, спокойно провожали своих детей в третью школу. Никто и представить не мог, что самый обычный поход в сопки обернется ЧП и массовыми беспорядками.
– Вот тебе, вот тебе… – подвизгивала Надежда Дмитриевна, пиная зашатавшегося директора. С ее длинного модного пальто брызнули пуговицы.
Ситуация становилось все опаснее. Несколько женщин вцепились в Красавчика сзади. Если бы им удалось его повалить, затоптали бы насмерть.
«Черепно-мозговая», – пронеслось в сознании Ларисы Георгиевны.
Здоровый сильный бугай врезался в гущу разъяренных теток, взял директора за грудки, хорошенько встряхнул, тем самым спасая от падения. В следующую минуту Красавчик получил мощный удар кулаком по скуле. Он вяло глянул на мужика и стал оседать на асфальт.
По улице Ленинского Комсомола прокатился пронзительный вой сирены. Из бело-синего милицейского уазика выскочил, прихрамывая, следователь Протасов. Темные волосы с проблесками седины стояли дыбом. Не обращая внимания на сирену, обезумевшие мамочки продолжали молотить свою сомлевшую жертву. Следователь попытался оттащить одну, другую, потом выхватил пистолет и резко выстрелил в воздух.
– Всем разойтись!
Женщины взвизгнули, отпрянули, словно круги на воде. Директора шатало. Одной рукой он держался за голову. Волосы надо лбом смокли от крови. Алевший около рта свежий кровоподтек издали напоминал улыбку клоуна. Протасов взял красавца под локоть, доволок до уазика и утрамбовал на заднее сидение.
К следователю подскочила Надежда Дмитриевна. У нее на скуле тоже лиловел синяк, должно быть, мамочки, пытаясь добраться до директора, дрались между собой.
– Вы его арестовываете?
– У следствия нет оснований, – крикнул Протасов, усаживаясь за руль. – Но от греха подальше пусть посидит у меня в камере. Не хватало мне тут еще одной уголовки.
Хлопнула водительская дверь. Резко взвизгнули тормоза.
У себя в прихожей Лариса Георгиевна ощутила, что ноги её не держат. Дома никого не было, но на подзеркальнике лежала записка от Юры.
«Прибыла поисковая группа из Мурманска, работаем дальше. Не жди к ужину».
Лариса Георгиевна посмотрела на часы. Без четверти пять. Настя давно должна была вернуться из школы. Куда она могла подеваться? Может подружки знают? Кому звонить? Кате или Свете?
Лариса Георгиевна набрала Овчинниковым. Трубку сняли после второго гудка.
– Слушаю, – раздался бодрый девичий голос.
– Света?
– Я самая.
– Это мама Насти Каратаевой, ты случайно не знаешь, почему ее нет дома?
– Знаю, – тут же сообщила Света. – Настюха на отлично выступила с докладом на этнографическом кружке. Наташа пригласила ее к себе домой. Настюха спит и видит, как бы посмотреть на артефакты саамов. Говорят, в квартире у Наташи их полно…
– Спасибо, Света.
– Да не за что. Настюхе привет передавайте.
– Передам.
Лариса Георгиевна положила трубку. Задумалась. С чего бы директрисе звать Настю к себе? С тех как пор как погиб муж Наташи, она приглашала гостей очень редко. Лариса Георгиевна не помнила ни одного такого случая. Да и слухи ходят странные. Лариса Георгиевна считает их сплетнями, которые почему-то поддерживают менее удачливые, чем Наташа преподаватели.
А вдруг, правда?
Ларисе Георгиевне сделалось тревожно. Ей показалось, будто с Настей вот-вот произойдет что-то ужасное, непоправимое. Явиться незваной к Наташе будет, конечно, страшной бестактностью, но там дочь!
Двухэтажный деревянный дом за продуктовым магазином – одно из самых старых зданий в городке. Его построили в пятидесятых, когда на базу прибывали первые офицеры. Наташиному мужу, капитану второго ранга, выделили в этом доме трехкомнатную квартиру.
И вот странность, все двухэтажки, близнецы этого дома, давно снесли из-за ветхости, а Наташин стоит как новенький.
Лариса Георгиевна вошла в темноватый подъезд. Здесь против ожидания не было ни затхлости, ни дурных запахов. Лестница, по которой она поднялась, оставалась крепкой и лоснилась, отполированная множеством ног. Дверь Наташиной квартиры была аккуратно обита бежевым дерматином. Лариса Георгиевна позвонила.
Тишина. Лишь легкий шорох метнулся за дверью.
Немного повременив, Лариса Георгиевна нажала на кнопку звонка снова. На этот раз дверь приветственно и бесшумно распахнулась. Но хозяйка встретить гостью не вышла.
– Наталья Сергеевна, вы дома?
Ни звука.
– Настя у вас?
Не дождавшись ответа, Лариса Георгиевна переступила порог. Тесная прихожая почему-то пахла хвоей. На рогатой вешалке весьма мало одежды, зато на ней висят какие-то ленточки и колокольчики. Лариса Георгиевна увидела розовую куртку Насти и ее аккуратно поставленные под вешалку сапоги.
Дверь в спальню – пригласительно открыта. Лариса Георгиевна заглянула. Небольшая кровать, застеленная тускло-серым узорчатым покрывалом, пузатый сундук под окном, письменный стол в углу, над ним полка с книгами.
В гостиной – высокое дубовое кресло, обитое грубой тканью, явно расписанной от руки: медведями, оленями, зайцами и лисицами. У окна – столик на резных ножках. Голая столешница выскоблена добела. На полках, шкатулки, плетенные из бересты, рядом костяные амулеты из оленьих рогов, подвески с витиеватой резьбой.
– Наталья Сергеевна? – негромко позвала Лариса Георгиевна.
Собственный голос показался глухим, далеким. Внезапно накатила дремота, то ли от усталости, то ли от гипнотического пения:
«Матерь деток пасет.
Матерь стадо ведет,
Матерь несмышленышей
Бережет.
Матерь спать повалится,
Да не спит она, все глядит она,
Не грозит ли где деткам маленьким
Вражья рать.
Вот и детки спят, и ребятки спят,
Ножки вытянув, лежат…»
Фоном слышалось тихое жужжание. Вроде назойливое, невыносимое, но, если постоять, послушать… Невероятное блаженство накатывает, и легко на душе становится.
Очарованная необычными звуками, Лариса Георгиевна откинула полог из шкур, скрывавший вход в еще одну смежную комнату. Наталья Сергеевна в длинной замшевой рубахе склонилась над Настей. Дочь лежала на лавке с закрытыми глазами, а директриса подносила к ее голове, рукам, ногам очень странный предмет. Эластичную веревку типа тетивы, на которой раскручивалось деревянное колесико.
Вот откуда этот звук, похожий на жужжание мухи!
– Наталья Сергеевна, что вы делаете? – встревоженно прошептала Лариса Георгиевна.
– Это шувва, – очень тихо ответила директриса. – Звук проходит через организм и меняется там, где есть какой-нибудь сбой.
– Зачем?
– Настя попросила.
– Моя дочь не верит во все это…
– Вы так считаете?
Директриса положила Насте на бледный лоб темную руку в грубых металлических кольцах. Настя медленно села. В ее глазах колыхался туман.
– Настюша! – испугалась Лариса Георгиевна.
Ох, куда смотрят бдительные мамочки! Питерский директор подростка потерял, а что делает с детьми всеми любимая Наташа?
– Мама, какой хороший сон я видела, – вдруг сказала Настя.
– Что ты видела, деточка? – очень ласково спросила Наталья Сергеевна.
– В березняке у озера были вспышки. Потом я пошла к костру. А Петухов растаял. Только в этот раз мне было совсем не страшно.
После небольшой паузы Наталья Сергеевна, откашлявшись, сказала:
– Пойдемте, я вас травяным чаем угощу.
– Нет, нет, – запротестовала Лариса Георгиевна. – Мы, пожалуй, домой.
– А что? – возразила Настя. – Куда нам торопиться?
– Действительно, – улыбнулась Наталья Сергеевна. – Вы такой чай никогда не пробовали и не видывали. Усталость, тревогу, как рукой снимет.
– Что ж, давайте, – нерешительно произнесла Лариса Георгиевна.
Директриса пропустила гостей вперед, и тотчас задернула полог. Лариса Георгиевна и Настя прошли на кухню. Самая обычная кухня в самой обычной офицерской квартире, каких в городке полно: шкафчики, обитые пластиком, холодильник, плита, электрическая мини-печка. Наталья Сергеевна вошла спустя несколько минут. Теперь на ней был домашний стеганый халат. Зажгла газ, поставила на конфорку синий эмалированный чайник – точно в таком же Лариса Георгиевна и сама кипятила воду каждый день! С верхней полки навесного шкафчика директриса достала берестяные коробки с травами.
Лариса Георгиевна села на табуретку, Настя на стул с резной спинкой. За окном в свете фонаря блестел темной бронзой мокрый ковер палой листвы. Чайник свистнул. Директриса разлила по кружкам горячий настой трав, медленно истекавший завитками пара. Лариса Георгиевна вдохнула пряный запах летней тундры. Как же хорошо после перегруженного событиями дня сидеть на этой крохотной кухне, пить горьковатый чай, слушать тихий гипнотический голос и верить, что с Настей не случится плохого.
Наталья Сергеевна откуда-то достала большую, очень красивую плитку шоколада.
– Это привез из Финляндии Тойво, – сообщила она, надрывая обертку.
Настя чуть не подпрыгнула при виде плитки: молочный с миндалем! Такие лакомства семья Каратаевых могла себе позволить изредка, в праздничные дни. Отломив дольку, дочь с удовольствием отправила её в рот.
Из-за пережитого на городской площади стресса, Лариса Георгиевна испытывала дикий голод. Нестерпимо хотелось сладкого.
«Сахар – белая смерть, сахар – белая смерть», – проносилось у неё в голове.
Но она не сдержалась и позволила себе всего дольку. Нежный мягкий шоколад таял на языке. Лариса Георгиевна отломила еще. И еще…
– Ой, извините, – спохватилась она, вдруг увидав пустую обертку. – Мы с Настей съели, кажется, всю плитку…
– Не беспокойтесь, я шоколад не люблю. Главное – Настя довольна и хорошо себя чувствует. Она подверглась воздействию плохих процессов, но это не сказалось на здоровье, я проверила. Ей опасность больше не угрожает.
Кому же тогда? Пропавшему Петухову? Питерскому красавчику? В голове Ларисы Георгиевны крутилось множество вопросов. Но уместно ли будет наседать на Наташу?
– Такое на площади днем творилось…, – задумчиво произнесла она, поглаживая теплую кружку.
– А что произошло? – встряла Настя.
– Мамы старшеклассников едва не устроили самосуд над приезжим директором, – пояснила Наталья Сергеевна.
И Лариса Георгиевна поняла: сейчас или никогда!
– Может я лезу не в свое дело, но почему вы заступились в Администрации за этого человека? Напавших на него мам можно понять, в субботу он потерял Петухова, на следующей неделе потеряет еще кого-нибудь…
– Мамы ошибаются, – спокойно ответила Наташа. – Новый директор тоже жертва. Но вижу, их двое…
– Объясните…
– Нам нельзя терять Александра Евгеньевича. Того, кто выдает себя за него, надобно опасаться.
Во дворе, замкнутом с четырех сторон крашеными в грязно-желтый цвет пятиэтажками, холодная морось оседает на выцветшей детской горке, на крыше игрового домика. Под порывами ветра мотаются качели, засыпанные листьями. Резные нарты, устланные рыжими шкурами, стоят полозьями на мокрой асфальтовой дорожке. Рядом распряженные олени выщипывают клочки волглой травы. Самый мощный, белоснежный, поднимает голову, царственно увенчанную короной рогов. Вдруг солнце просквозило в облаках. Рога оленя блеснули золотом.
Что это!..
Порыв ветра бросил в лицо Ларисе Георгиевне мелкий мусор. Она сморгнула. Нарты и олени пропали. Может прадед Павлика, и правда шаман?
В таких подъездах обычно пахнет кошками и кухней, а в этом – удивительно свежо. Лариса Георгиевна, сдвинув рукав плаща, посмотрела на часы. Стрелки сходились на четырех. Она поспешила на пятый этаж, нажала на кнопку звонка. За дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Замки захрустели.
– Спасибо, что пришли, – очень тихо произнес Павлик. – Проходите.
Лариса Георгиевна вытерла ноги о лоскутный половичок и шагнула в заставленную книжными шкафами прихожую. Потянулась к молнии левого сапога.
– Ради бога, не разувайтесь, – засуетился Павлик. – Идите в комнату, прадед вас с утра ждет.
– Вы ему сказали?
– Сам узнал.
Большая комната, в которой обитал старый Мыкла, была вся застелена поверх ковров рыжими меховыми одеялами. Обычная мебель, два потертых кресла, диванчик, когда-то полированная, теперь потускневшая стенка.
– Это ты с моим Пасей работаешь? – донеслось из дальнего угла.
Там, прямо на полу, на шкурах, сидел, поджав под себя ноги, темноволосый гладколицый мужчина, которому на вид нельзя было дать больше сорока. Это дед Павлика?
– Прадед, – мужчина поднялся легко, как юноша. – Ты, Лариса, пришла мне консультацию дать?
Лариса Георгиевна кивнула.
– Ну, иди тогда, руки мой. Из комнаты – направо.
В коридоре Ларису Георгиевну уже ожидал Павлик с чистым, пахнувшем свежей стиркой полотенцем.
– Сюда, пожалуйста.
Лариса Георгиевна тщательно вымыла руки под теплой, белой от хлорки струей. И, не мешкая, вернулась к пациенту. Тот ждал её, перебирая темными пальцами костяные кубики, нанизанные на нитку.
– Что мне делать? – важно поинтересовался он.
– Для начала встаньте ровно, вытяните руки, а потом коснитесь указательным кончика носа. Смотрите на меня.
Мыкла (теперь у Ларисы Георгиевны не получалось назвать его стариком), быстро вытянул короткие ручки, затем палец его, двигаясь ровно и точно, нажал на кончик маслянисто-блестящего носа.
Странно!
– Лягте, – попросила Лариса Георгиевна.
Мыкла, сбросив меховые, расшитые бисером тапки, без возражений вытянулся на тощем диване с облезлой обивкой. Лариса Георгиевна постучала молоточком под коленями, пощекотала желтоватые ступни. Фонариком посветила в зрачки. Все реакции в норме.
– Ну, придумала, что лечить будешь? – насмешливо спросил прадед Павлика.
– Вы здоровы, – Лариса Георгиевна убрала молоточек и фонарик в сумку. Засуетилась уходить.
– Подожди, – остановил её Мыкла. – Теперь я тебя полечу.
– Вы?
– А что! Давно я живу, много умею. Здесь встань.
Лариса Георгиевна послушно остановилась и только теперь заметила полог из шкур, похожий на тот, который видела в квартире у Наташи. Из смежной комнаты вышла морщинистая старуха с дряблой бородавкой на длинном подбородке, держа в охапке разноцветную одежду.
– Ты не стесняйся, – подбодрил Мыкла. – Я в очках плохо вижу, а без них – почти ничего.
Старуха помогла Ларисе Георгиевне переодеться в длинный прямой сарафан, по вороту расшитый бисером. Обула в белые каньги, украшенные яркой тесьмой. Усадила на шкуры. И бесшумно ступая, исчезла.
Мыкла хлопнул в ладоши. Загудел, не разжимая рта. Пошел вокруг Ларисы Георгиевны в медленном танце. Теперь на нем вместо серого растянутого свитера и пузырящихся на коленях треников, оказалась длинная замшевая рубаха и что-то вроде фартука, расшитого знаками, похожими на иероглифы.
Вдруг Мыкла действительно сделался стар. Лицо его под высокой меховой шапкой напоминало растресканную деревяшку. Но темно-серые глаза смотрели зорко. Лариса Георгиевна подняла лицо к потолку, но никакого потолка над ней больше не было. Там, посреди дня, развернулось глубокое черное небо, усыпанное колкими звездами. Комната утонула в серой неясности, сквозь которую угадывались диван, кресла, кадка с цветущим амариллисом. Фигура шамана вдруг пошла в рост. Вместо невысокого крепкого мужчины средних лет вокруг Ларисы Георгиевны кружился громадный старик. Луна на небе висела ровная, странно выпуклая. Шаман потянулся к ней и взял. Теперь в его руках рокотал светящийся бубен.
Мыкла нагнулся, положил бубен перед Ларисой Георгиевной. Теперь она заметила, что светящаяся поверхность вся была испещрена красными значками. Вдруг показалось, что она смутно понимает эти ритуальные письмена. В ладонях Мыклы, размером с лопаты, откуда-то появились металлические кольца. Несколько маленьких были привязаны к большому красными нитками. Мыкла совместил их с кругом, изображавшим солнце. Встряхнул бубен. Маленькие кольца поползи против часовой стрелки. Против солнца, поняла Лариса Георгиевна. Мыкла встряхнул бубен снова. Направление движения колец не изменилось.
– Есть две хвори у тебя, женщина. Сейчас дух мой спустится в подземное царство, твоя родня скажет, что ждет тебя.
Бубен гудел мощно, будто теплоход. Шаман двигался замедленно, то и дело замирая в угловатых позах, напоминающих знаки на бубне. Вокруг Ларисы Георгиевны закружились тени. Зазвучал, как будто очень издалека, хор голосов:
«проклятый волк, уходи отсюда и не оставайся более в этих лесах.
уходи в самые отдалённые пределы земли;
если ты не уйдёшь, пусть убьёт тебя охотник…»
Лариса Георгиевна, легкая и бесплотная, шла лесами, между озер и рек, мимо сосен и елей, сверху донизу заросших бородами мха. Шла по ягелю пышному, по острым камням. Пробиралась по глухим ущельям, где обледеневшие водопады свисали со скал красно-бурыми потеками. Птицы зазывали к себе песнями, мышки – тонким посвистом, медведь тоже поет, приглашает в берлогу. Вокруг сияло все, играло теплом-жаром, золотые лучи прямо в руки давались. Но Лариса Георгиевна шла своим путем, по сторонам не смотрела, боялась упустить из виду серый клубок пряжи, который указывал дорогу. Вдруг гром налетел, закутал все облаками. Солнце посветило из-за туч. Радуга предстала, разогнала дожди, изогнулась дугой и стала переправой через реку. Противоположный берег зарос черными мхами. Ствол березы так скрючило, так перекрутило и по земле распластало, словно черт ей душу вывернул. Идет мимо березы высокий мужчина в черном – питерский директор. На руках его – бесчувственный Петухов. Голова подростка мотается из стороны в сторону. Побоялась Лариса Георгиевна туда пойти. Запела звонким голосом.
– Верните мальчика…
– А ты кто такая?
– Лариса я…
– Жди.
Петухов на руках мужчины завозился. Казалось, он стремился проснуться, вырваться из наваждения. Но ему мешали. Мужчина в тренче оплетал его руками, как корнями, глаза его мерцали холодным зеленоватым цветом…
Кто-то сильно встряхнул Ларису Георгиевну за плечи, усадил на шкуру. Мыкла все еще танцевал. Разноцветные полоски ткани на его поясе взлетали и опадали, следуя его убыстрявшимся движениям. Внезапно он с силой ударил в бубен и наваждение исчезло. Теперь перед Ларисой Георгиевной стоял все тот же низкорослый крепкий мужчина в великоватых для него свитере и тренировочных штанах. Лариса Георгиевна неловко сидела на полу, одетая в повседневное шерстяное платье, в котором пришла в эту квартиру.