Мария Бурас
Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников
© Бурас, М., 2019
© ООО «Индивидуум Принт», 2019
* * *
Предыстория
С Андреем Анатольевичем Зализняком мы знакомы с моего первого курса. Он читал нам «Введение в специальность» на ОСиПЛе (отделении структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ), я ходила на его спецкурсы, дружила – и дружу – с его дочерью Аней, бывала у них дома. Не помню уже, с какого момента меня стали приглашать на дни рождения самого Андрея Анатольевича. Двадцать лет назад это началось, двадцать пять? На этих днях рождения собирались его давние друзья – в основном бывшие одноклассники, хотя и не только.
Каждый год 29 апреля я сначала звонила. К телефону всегда подходила Елена Викторовна Падучева, жена Андрея Анатольевича, и сразу начинала смеяться: «Ма-а-аша! Ну вы же придете? Сейчас я его позову». Зализняк брал трубку и своим особенным, возбужденно-радостным голосом говорил: «Да? А что же вы звоните? Давайте-давайте, мы ждем!» И мы приезжали с Максимом Кронгаузом, и Андрей Анатольевич сажал меня рядом с собой (всегда, всегда сидела справа от него, и на его днях рождения, и на Анютиных) и, немного по-птичьи поворачивая голову, как-то выжидающе улыбался и хохотал. Как он хохотал!
И все были еще живы.
А однажды – я приехала к нему вечером, уж не помню, почему и зачем, и мы долго разговаривали у него в кабинете, а потом Татьяна Константиновна, мама Андрея Анатольевича, кормила нас на кухне гречневой кашей – он поехал меня провожать домой на такси. И вот я, привыкшая сама быть за рулем, ничтоже сумняшеся говорю водителю: «Сейчас, за знаком „только прямо“, надо сразу же повернуть направо!» Зализняк аж поперхнулся от удовольствия, хлопнув ладонями по коленям, как он обычно делал. И потом неоднократно мне это поминал – и всякий раз хохотал, хохотал!
М. Бурас и ААЗ дома у ААЗ, примерно 2000 год
Меня не было в России, когда он умер.
Это случилось 24 декабря 2017 года. В январе мне предложили написать о Зализняке книгу. Сначала я растерялась. Ну, верно: у меня в «послужном списке» уже было интервью с его мамой, Татьяной Константиновной, о ее жизни, – но ведь если бы я предполагала, что когда-нибудь придется писать об Андрее Анатольевиче, я бы все записывала, я бы поговорила с теми важными для него людьми, с кем уже не поговорить…
Было понятно, что без благословения Елены Викторовны Падучевой я ничего писать не стану. Она дала мне не только его, но и флешку с уникальной записью. На этой флешке – двухдневный разговор В. А. Успенского с Зализняком о его, Зализняка, жизни. Видео, записанное 28 июня и 2 июля 2010 года Владимиром Файером, начинается со слов Владимира Андреевича: «Это частный разговор двух лиц, таковым он и останется». Разрешение использовать эту запись дал мне сам Владимир Андреевич.
– Вам надо исходить из того, что книгу эту вы пишете, – строго сказал он мне, когда я с ним об этом заговорила. И я стала из этого исходить.
Я не разбираю тут научные достижения Зализняка. Мне это не по чину, да и писали об этом уже многие, и еще напишут. Эта книга – многоголосица рассказов об Андрее Анатольевиче, мои разговоры с почти тридцатью людьми, которые его близко знали в тот или иной период его жизни. Наверняка я поговорила не со всеми. Но, думаю, это не последняя книга о нем.
Пока я разговаривала с теми, с кем могла, вышли «Прогулки по Европе»[1] А. А. Зализняка – переиздание книги, подготовленной Еленой Александровной Рыбиной и выпущенной Еленой Гришиной в одном экземпляре к 70-летию Андрея Анатольевича в 2005 году. Всякий раз, когда здесь приводятся цитаты из его дневника или из писем маме, они взяты оттуда.
В уже упомянутой беседе В. А. Успенского (ВАУ) и А. А. Зализняка (ААЗ) есть такой обмен репликами:
ВАУ: Ну, вот Колмогоров также самолетом не летает, это вы знаете.
ААЗ: Я знаю, да. Я рад, что вы в Praesens’e это сказали, конечно.
Об Андрее Анатольевиче тоже очень трудно говорить в прошедшем времени. Все, с кем я разговаривала, периодически сбивались на настоящее. Потому что, как говорится в женевской дневниковой записи Зализняка 1994 года, «болезни нет, старости нет, смерти нет».
С этими словами идеально рифмуется цитата из речи ААЗ на вручении ему Солженицынской премии: «Истина существует». Эта фраза на первый взгляд кажется банальной, но сила ее в том, что Зализняк точно знал, о чем говорил.
Спасибо Насте Чуковской, работавшей в издательстве «Индивидуум», и его основателю Алексею Докучаеву за предложение написать эту книжку. Спасибо всем, кто согласился со мной об Андрее Анатольевиче поговорить. И простите те, с кем поговорить я не догадалась.
Человек может сохраняться после смерти через свое отражение в других, которые тебе даже не родственники.
Е. В. Падучева. «Мой Добрушин»[2]
Мои собеседники
Леонид Александрович Бассалыго – математик, доктор физико-математических наук, специалист в области комбинаторики, теории кодирования и теории информации; друг ААЗ.
Марина Анатольевна Бобрик – кандидат филологических наук, специалист в области истории русского языка, древнерусской письменности и культуры, доцент школы лингвистики факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ.
Константин Константинович Богатырев – лингвист, кандидат филологических наук; ныне программист (Сан-Диего, Калифорния, США); ААЗ был научным руководителем его курсовых работ, диплома и диссертации.
Аркадий Борисович Борковский – специалист по компьютерной лингвистике, технический директор Yandex.Labs (Пало-Альто, Калифорния, США), использовал работы ААЗ для построения поисковых алгоритмов.
Ирен Вайнен (в девичестве Гольденфельд, а позже Журдан) – французская преподавательница русского языка и специалистка по языкознанию, с которой ААЗ познакомился в январе 1957 года в Париже и был дружен всю жизнь.
Изабель Валлотон – женевская студентка ААЗ, его друг и постоянный участник Новгородской экспедиции с 1999 года. Преподает французский, латынь и древнегреческий в школе в Брюсселе (Бельгия).
Никита Дмитриевна Введенская – математик, доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник лаборатории № 4 (Добрушинской математической лаборатории) Института проблем передачи информации РАН им. А. А. Харкевича.
Алексей Алексеевич Гиппиус – доктор филологических наук, член-корреспондент РАН, специалист в области древнерусского языка и текстологии древнерусской литературы; с 1989 года – постоянный участник Новгородских экспедиций, соратник ААЗ по изучению берестяных грамот.
Анна Андреевна Зализняк – дочь ААЗ; лингвист, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института языкознания РАН.
Светлана Леонидовна Ива́нова – фотохудожник; жена Вячеслава Всеволодовича Ива́нова.
Татьяна Константиновна Крапивина (11.12.1910–30.12. 2011) – мама ААЗ.
Максим Анисимович Кронгауз – лингвист, доктор филологических наук, профессор, завлабораторией лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик НИУ ВШЭ, соавтор проекта и соорганизатор Летней лингвистической школы.
Игорь Александрович Мельчук – лингвист, создатель лингвистической модели «Смысл↔Текст», один из создателей Московской семантической школы и основоположников математической лингвистики. Член Парижского, Американского и Европейского лингвистических обществ, Королевского общества Канады.
Савва Михайлович Михеев – историк, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Отдела типологии и сравнительного языкознания Института славяноведения РАН.
Елена Владимировна Муравенко – лингвист, кандидат филологических наук, соавтор и соорганизатор проекта «Летняя лингвистическая школа».
Леонид Алексеевич Никольский – одноклассник и друг ААЗ; кандидат филологических наук, преподаватель литературы в школе, научный сотрудник Института художественного воспитания Академии педагогических наук (сейчас – Институт художественного образования Российской академии образования). Всю жизнь занимался театром, был режиссером и играл сам в Студенческом театре МГУ, ставил спектакли со школьниками в знаменитой 2-й школе в пору ее расцвета, а после – в других школах.
Елена Викторовна Падучева (26.09.1935–16.07.2019) – жена ААЗ; лингвист, доктор филологических наук, профессор, одна из крупнейших специалистов по русской и общей семантике, иностранный член Американской академии искусств и наук, член Европейской академии наук и Европейского лингвистического общества.
Николай Викторович Перцов – лингвист, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН.
Александр Чедович Пиперски – лингвист, кандидат филологических наук, научный сотрудник лаборатории лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик Школы филологии НИУ ВШЭ, директор Летней лингвистической школы.
Анна Константиновна Поливанова – лингвист, кандидат филологических наук; старший научный сотрудник Института классического востока и античности НИУ ВШЭ. С 1977-го по 1993 год преподавала на ОСиПЛе. Ученица и близкая приятельница ААЗ.
Елена Александровна Рыбина – замначальника Новгородской археологической экспедиции; доктор исторических наук, профессор кафедры археологии исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.
Владимир Михайлович Тихомиров – математик, доктор математических наук, заслуженный профессор МГУ.
Светлана Михайловна Толстая – доктор филологических наук, профессор, академик РАН, завотделом этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН.
Борис Андреевич Успенский – филолог, лингвист, семиотик, историк языка и культуры, доктор филологических наук, профессор, завлабораторией лингвосемиотических исследований НИУ ВШЭ. Младший брат В. А. Успенского.
Владимир Андреевич Успенский (27.11.1930–27.06.2018) – доктор физико-математических наук, профессор мехмата МГУ им. М. В. Ломоносова, специалист по математической логике; один из идеологов и организаторов отделения структурной (теоретической) и прикладной лингвистики на филологическом факультете МГУ; публицист и просветитель. Друг ААЗ.
Алексей Дмитриевич Шмелев – лингвист, доктор филологических наук, профессор МПГУ, завотделом культуры речи Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН.
Елена Яковлевна Шмелева – лингвист, кандидат филологических наук, заместитель директора по научной работе Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН.
Конец истории
«Логика его жизни во всей ее непоправимой завершенности»
24 декабря 2017 года умер академик Андрей Анатольевич Зализняк.
Великий ученый, сделавший в лингвистике больше, чем, казалось бы, один человек может. Непревзойденный исследователь современной русской морфологии, древнерусской акцентологии, берестяных грамот; один из создателей жанра лингвистических задач; уникальный лектор, читавший студентам курсы неимоверного количества древних языков и собиравший многотысячные аудитории на своих ежегодных открытых лекциях о берестяных грамотах; неутомимый просветитель, боровшийся с популярными лженаучными теориями; человек редчайшей ясности ума, поставивший точку в вопросе о подлинности «Слова о полку Игореве». Яркий, радостный, счастливый гений.
Во всех откликах на известие о его смерти – и в разговорах, и в некрологах, и в воспоминаниях – звучит одна и та же мысль: в это невозможно поверить. Эта смерть во всех, кто его хоть немного знал, отозвалась, как точно пишет его коллега и бывшая ученица, академик Светлана Михайловна Толстая, обидой и чувством протеста:
Неожиданность его ухода повергла все научное сообщество в глубокую скорбь, смешанную с обидой и чувством протеста. В это невозможно было поверить, ведь к своим 82 годам ААЗ не успел состариться, он был легок и скор, полон молодого энтузиазма и интереса к жизни. Нам теперь предстоит осознать, что его жизнь кончилась, что он сделал то, что сделал, и сказал то, что успел сказать. Нам предстоит постичь логику его жизни во всей ее непоправимой завершенности.
За прошедшие дни было сказано и написано много прекрасных слов – это были не только слова боли его осиротевших учеников и коллег, но и впервые произнесенные, но давно сложившиеся в сознании оценки трудов и личности ученого и его роли в отечественной филологии. Его имя ставили в один ряд с именами корифеев отечественной науки о русском языке – А. А. Шахматова, Н. Н. Дурново, Н. С. Трубецкого; его личность сравнивали с Моцартом и Пушкиным. <…>
Его труды, составившие эпоху в развитии науки о русском языке, будут изучаться, будут издаваться и переиздаваться, на них будут воспитываться новые поколения русистов. Но больше не будет его лекций и докладов, его живого голоса, его провоцирующих вопросов к слушателям, его детского смеха, не будет его новых книг и статей. Тем, кому посчастливилось знать его многие годы и учиться у него, трудно с этим смириться[3].
К своему дару Зализняк относился с удивительным, редко встречающимся в академической среде целомудрием: никогда не отвлекался на мелочи, не написал ни одной проходной работы, лишнего абзаца, лишней строки. Все, что он писал, было эталоном качества и служило решению главных жизненных задач. Отсюда – титаническая продуктивность, в последние годы не только не ослабевшая, но наоборот, возросшая. Стремление «дойти до самой сути» заставляло его вновь и вновь возвращаться к написанному – пополняя, исправляя, реагируя на новые данные.
<…> Фундаментальная лингвистика была в его исполнении начисто лишена унылой «серьезности», обретала моцартианскую легкость и пушкинскую простоту, заражала энергией радостного познания. Обаяние его личности было грандиозно, а на лекциях царила атмосфера праздника. И хотелось думать, что так будет всегда.
– Алексей Гиппиус[4]
Андрей Анатольевич Зализняк был не только великим ученым, но и человеком, который распространял вокруг себя радость научного познания.
– Александр Пиперски[5]
Современная наука потеряла своего великого представителя, но еще, что, может быть, не до конца осознано, – ученого, задающего меру научного и, если хотите, человеческого поведения. Заведомо недостижимую, но воплощенную в нем и потому существующую в реальности, и это очень важно для всех остальных.
<…> Чуда не объяснишь. Но, в частности, секрет – в невероятной огромности научного замаха и в простоте и точности достигнутых результатов, которые вместе дают эффект гениальности. Андрей Анатольевич все делал до конца и никогда не останавливался.
<…> Ярчайшая личность, веселый и ироничный, увлекающийся и увлекающий за собой человек, верящий в силу разума и готовый бесстрашно взяться за решение любой задачи, а потом поделиться своим решением.
– Максим Кронгауз[6]
Андрей Анатольевич был совершенно уникальным явлением. <…> Зализняк демонстрировал, если можно так выразиться, высшие возможности человеческого интеллекта; он показывал, каким в принципе может быть человек, каких высот он может достигать.
<…> Вообще, вносить рациональный смысл в то, что всем остальным кажется хаосом, – это подлинная стихия Зализняка, его фирменный почерк.
<…> Счастье, что он был с нами, что мы его видели и знали. Невозможно представить, что больше не будет его лекций, его открытий, его книг. Его самого.
– Владимир Плунгян[7]
Коллеги-лингвисты, друзья – историки, математики, другие – и просто все, кто знал его, слышал лекции и выступления, когда прошел первый шок, говорили одно и то же: «казалось, он будет всегда», «таких, как он, больше нет», «пустота в душе». <…> Он был выдающимся исключением из разных законов природы. И мы подсознательно надеялись, что и самый неумолимый ее закон его обойдет.
<…> Но память выхватывает иные, живые кадры, которые не столько видишь, сколько предвкушаешь… Зализняк смеется на базе новгородской экспедиции над песней и хлопает себя по колену… Зализняк приглашающим жестом просит слушателя повторить погромче правильный ответ на вопрос… Толпа людей всех возрастов набивается в любую аудиторию на любой объявленный доклад Зализняка – ведь это не может быть скучно… Зализняк входит в аудиторию, где студенты будут разбирать у доски индийские Веды или русскую Космографию, улыбается и кладет на стол портфельчик…
Нельзя поверить, что нам, современникам Зализняка, жить дальше, а этого счастья уже не будет.
– Дмитрий Сичинава[8]
Откуда же взялся Андрей Анатольевич Зализняк, он же Заля, как звали его школьные друзья, и чем он так замечателен, что его смерть во вполне уже преклонном возрасте вызвала такую обиду и протест?
Начнем с начала.
История
«Отец научил меня пониманию того, как устроены открытия»
Андрей Анатольевич Зализняк родился 29 апреля 1935 года.
– Оба моих родителя, – рассказывал ААЗ в беседе со своим другом, математиком Владимиром Андреевичем Успенским (ВАУ), – интеллигенты в первом поколении. По-видимому, так это надо называть. Дети раннесоветской интеллигенции нового времени. Отчасти поэтому оба они в силу того, что в ту эпоху казалось очевидным, имеют образование технического типа. Притом что оба на самом деле имели склонность к другому. Ну, мама моя в другое время была бы не химиком, как она прожила свою жизнь, а художницей. А отец мой, если бы не та эпоха, был бы не инженером, а архитектором. И это сказывалось постоянно, дома у нас всегда были журналы по архитектуре.
Отец мой был человек, необычайно широко интересующийся всем, что бывает. Правда, в основном из технической точной среды, нежели гуманитарной. Но это если не считать архитектуры, которая на грани этих двух вещей. И очень много мне дал – общего представления о том, что стоит знать и что не стоит. Что стоит постараться уметь и что не стоит. Например, он не любил мне объяснять, отвечать на мои вопросы, допустим, как устроен звонок. Давал мне какие-то общие соображения – «А теперь ты сам можешь придумать схему, чтоб он работал». Доводил меня до того, что я ему предлагал некоторую схему, где надо нажать на кнопку и достичь того, чтоб что-то зазвенело.
ВАУ: Это в каком возрасте было?
ААЗ: Не помню точно. Наверно, лет девяти.
ВАУ: Лет девяти – это, значит, последние годы войны.
ААЗ: Да. И внушал мне идею – не прямо, но фактически, что понять коротко можно даже самые сложные вещи. Нужно только смело браться за попытку понять именно суть дела. Ну, в частности, например, заставлял меня сообразить, каким образом могут появиться предметы в космическом пространстве. Грубо говоря, догадаться до чего-то типа идей Циолковского: почему надо взрывать ракеты в шаре, в котором имеется одна дырка. Тогда не нужно воздуха, чтобы ракета полетела. Ну, подсказывал, конечно, это несомненно. Тем не менее это создавало у меня ощущение, что я догадался. Суть.
Анатолий Андреевич Зализняк, отец ААЗ, конец 1930-х гг.
Научил меня еще ценнейшей вещи – пониманию того, как устроены открытия. В основном его интересовали, конечно, великие открытия техники. От него я получил представление, что история цивилизации есть история бросков вперед. Технических. В конце стояли межпланетные снаряды, до этого – паровая машинка, еще что-то. Что во всех этих случаях имеются две совершенно разные вещи, два достижения человеческого ума абсолютно из разных областей, которые понимать надо, – отдельно одно, отдельно другое. Одно – это некая безумная идея, рождающаяся в голове человека и не имеющая никакого отношения к практике. Две разные плоскости совершенно. Одно – это гениальная идея, которая может прийти в голову человеку, который может вообще в это время сидеть в тюрьме, как Кибальчич. Циолковский не сидел, а Кибальчич сидел. Не имея ничего, даже бумаги. Которая, однако ж, имеет великую ценность в том, что она есть идея плодотворная. А другое – это задача инженера. Которому уже сказали, как это должно быть, а вот он должен придумать, какие металлы использовать, какие… Чтобы это оказалось вообще реализуемо. Очень часто кажется, что никак не реализуемо, потому что все это должно сгореть прежде, чем начнет работать, еще что-то. Вот он должен придумать, как. Это тоже очень большая изобретательность нужна, инженерная. Когда эти две вещи складываются, тогда и получается вот такой бросок в истории цивилизации. И как-то, на каких-то примерах я это понимал. Ну и действительно, закладывалось такое ощущение, что можно самому дойти до чего-то очень важного, интересного. И может быть, отчасти на этом я потерял многое из той жизни, которая у многих бывает, когда люди прочитывают тысячи книг. Я не прочитывал тысячи книг.
ВАУ: То есть? Не понимаю, как это связано.
ААЗ: А так связано. Если человек считает, что он сам до всего может догадаться, то он мало читает. Я замечал, что если человек необычайно глубоко нагружен огромным количеством знаний, то догадываться ему труднее.
Так что я думаю, что я отцу своему обязан своим такого рода направлением представлений о том, что бывает и чего не бывает. Если бы у меня были гуманитарные родители, я был бы более начитанный человек, который ценил бы совсем другое.
– Андрей не был большой библиофил и эрудит, – рассказывает Елена Викторовна Падучева. – Он как раз склонен на самом деле сам все придумать, а потом как-то судорожно искать, на кого бы сослаться.
– А вы до какого примерно возраста общались с отцом? – продолжает спрашивать Зализняка В. А. Успенский.
ААЗ: Лет до 12, наверно. До 17, может, не помню.
ВАУ: Пока вы учились в школе?
ААЗ: Пока он был в семье.
ВАУ: Он в Москве работал? Где он работал?
ААЗ: В разных местах. Стекольная промышленность была его зоной, он замечательный был совершенно инженер по стеклу.
ВАУ: Когда я его видел, когда вы меня ему представили, он занимал совершенно замечательную должность: он был главный инженер в Гусь-Хрустальном.
ААЗ: В Гусь-Хрустальном, да. Последний его опыт жизни был в Гусь-Хрустальном.
ВАУ: А когда он в Москве работал, то где?
ААЗ: На одном из стекольных заводов. Стекольные заводы располагались не в самом центре Москвы, они или на периферии, или просто в маленьких городах… Но с точки зрения своей профессиональной жизни, конечно, он был необычайно талантливым инженером, в этом я уверен совершенно. Какие-то существенные его открытия даже мне были понятны. Какие-то изобретения, которые давали возможность, сейчас бы сказали, рационализировать процесс стекловарения. Но отдельно совершенно было то, что он как человек был чрезвычайно упрям и непокладист – и людям не угождал, и отступаться от каких-то своих понятий о том, что нужно делать и что не нужно, не отступался. И это была, как выяснилось, безнадежная линия. Почему? Потому что по этой причине его замечательное изобретение, которое произошло в годы войны, не имело никакого хода 30 лет. А через 30 лет оказалось новым словом в стекловарении. Потому что 30 лет он отказывался от практики, которая, как выяснилось, была совершенно заурядной: он подает заявку на изобретение, а вторым человеком приписывается замминистра или кто-нибудь подобный. 30 лет ему казалось это омерзительным. А через 30 лет он стал старый и сдался. И как только он сдался, немедленно все стало происходить…
ВАУ: Уже не тот замминистра…
ААЗ: Нет, сорок раз сменился! Сразу выяснилось, что это покупает Япония, покупает Канада… Он еще застал время, когда ему полагалось… Ну, честно говоря, не помню – ноль целых три десятых промилле от авторского гонорара. Который он не мог получить все равно. Но это уже было незадолго до его смерти.
ВАУ: Как же все-таки он держался главным инженером Гусь-Хрустального с таким характером?
ААЗ: Ну, уже была какая-то практика вызова его на аварийные ситуации. Спасал остановившуюся печь и тому подобные вещи.
