Мария Брикер
Венок кентавра. Желтый свитер Пикассо
Глава 8
Волчонок
26 декабря
В отличие от Вероники Таня Трушина в комнате жила не одна, но соседка ее явно уехала встречать Новый год с семьей. Одна половина комнаты выглядела нежилой. На половине Трушиной бурлила жизнь. Перед занятием в зале девушка явно украшала комнату новогодней мишурой. На подоконнике стояла маленькая искусственная елка. На столе вперемешку с очистками от мандаринов и фантиками от конфет лежали новогодние шары и игрушки, гирлянды, открытки и прочая новогодняя атрибутика.
Елена Петровна вздохнула. До Нового года меньше недели, а она даже не представляет, где и как будет справлять праздник. Да и не до праздника ей сейчас. Голова забита совсем другими проблемами.
Трушина встретила ее недобро. Девушка сидела на кровати и покачивала натруженной ножкой, утянутой в трико. Руки скрещены на груди. Взгляд нахальный.
Елена Петровна прошлась по комнате и застыла напротив Трушиной. Над головой балерины висел плакат с изображением молодого патлатого парня с гитарой. Музыкант был похож на Джона Леннона, только с чудовищным макияжем и пирсингом.
– Это что, пародия на Джона Леннона? – поинтересовалась она.
– Издеваетесь? Это солист современной популярной панк-рок-группы! Они за мир и против войны.
– Понятно, – пожала плечами Елена Петровна и подумала, что девочкам в самом деле нечем заняться в этой богадельне. Колесниченко увлекалась модным художником, Таня Трушина фанатеет от какого-то отмороженного музыканта. Бедные балеринки. В шестнадцать лет надо с земными мальчиками встречаться. Елена Петровна выдвинула стул из-за стола и присела напротив балерины.
– Вы не имеете права меня допрашивать без присутствия адвоката и родителей. Я несовершеннолетняя.
– А просто поговорить мы разве не можем? – спросила Зотова.
– Знаю я ваши разговоры! У вас диктофон в сумке. Ляпну что-нибудь, потом запись к делу приложите, и тю-тю. Таня Трушина попала.
– Тебе есть что скрывать? – поинтересовалась Елена Петровна, положив на стол диктофон и включив кнопку. – Да, я собираюсь записывать наш разговор. Мне для работы это необходимо. Если тебе нечего скрывать, то и беспокоиться не о чем. В любом случае в качестве доказательства запись использовать нельзя.
– Всем есть что скрывать! – выпалила Таня и буркнула, с опаской косясь на диктофон: – Ладно, что вы хотите узнать? Хотя я сама знаю, что вы спрашивать будете.
– Интересно, что же?
– Почему я Вероничке тумаки раздавала, что же еще?
– Ты очень проницательная девушка. Да, мне Яков Сергеевич говорил, что у тебя с Вероникой постоянно были стычки. Я также знаю, что с твоей подачи девочки два раза избили Колесниченко в душевой. На какой почве разборки возникали?
Таня закусила нижнюю губу. Помолчала немного, хмуро глядя на Елену Петровну.
– Про мертвых плохо не говорят, конечно. Честно – я в шоке, что Веронику убили. Но она такой гадиной была! Грех морду не набить!
– Поэтому ты решила взять на себя миссию правосудия?
– Да какая там миссия! – махнула худенькой ручкой Трушина. – Ну просто… Просто вы не знали Веронику. Она такая… – Трушина на минуту задумалась, подбирая нужное определение. – Вы, к примеру, как к соплям относитесь?
– В каком смысле? – не поняла Зотова.
– В прямом! К зеленым скользким мерзким соплям. Так вот, Вероника была как сопля. Противная и скользкая. Она нарочно всех провоцировала на конфликт, чтобы потом Василиса Прекрасная ее жалела, а нас наказывала. Главное, у нее получалось отлично! Нас потом муштруют, а Вероничка стоит – глазки в пол, изображает из себя сироту казанскую. Ну сама невинность! Ой… – испугалась Таня. – Кажется, я что-то все-таки брякнула. Вы, пожалуйста, не говорите Василисе Андреевне ничего.
– О чем?
– Ни о чем! Ни о чем не надо ей говорить. Накажет.
– Да ты вроде ничего такого не сказала, за что можно наказывать.
– Вы просто не знаете, – затараторила Таня. – Я сама не знаю. Короче, не надо. Я все буду отрицать.
– Не волнуйся, я не собираюсь ничего рассказывать Василисе Андреевне. Давай вернемся к нашему разговору. Если человек кому-то неприятен, это ведь не повод, чтобы его убивать.
– Чтобы убивать – не повод. Я ведь и не убивала Веронику! А чтобы морду набить – повод вполне подходящий, – обстоятельно заявила Трушина, и Елена Петровна в душе была с ней полностью согласна. Несмотря на злость, которая бурлила у Трушиной в крови, Таня ей неожиданно понравилась своей прямотой. С первого взгляда балерина казалась искренней. Однако вычеркивать девушку из списка подозреваемых было рано. Смерть Вероники Колесниченко освободила Трушиной дорогу на место лучшей ученицы. Возможно, Таня сама к убийству руку не приложила, но кто-то мог ей в этом помочь. Например, влиятельный отец, которому надоело видеть любимую дочку на вторых ролях. Или горячий поклонник. Или киллер, которого Трушина вполне могла нанять, сэкономив на карманных расходах.
– Таня, давай ты на минутку забудешь, какой плохой была Вероника. Какой бы она ни была, талантливой или бездарной, злой или доброй, ей было всего шестнадцать лет. У нее были мечты и надежды, такие же, как у тебя, – добиться успеха в балете, стать примой, блистать на сцене. А ее убили с особой жестокостью.
– С жестокостью? – робко уточнила Таня.
– Да, а прежде чем убить, морили голодом, не давали несколько дней пить, издевались. Согласись, Вероника не заслуживала подобной участи. Никто такой участи не заслуживает.
Глаза Трушиной неожиданно наполнились слезами, она шмыгнула носом, закрыла ладошками лицо и зарыдала. Елена Петровна не ожидала подобной реакции. Истерика Трушиной с каждой минутой усиливалась. Зотова поискала воду, нашла на подоконнике бутылку минералки, налила в стаканчик и дала Тане.
Трушина немного успокоилась, от рыданий ее лицо порозовело и казалось детским и наивным. Перед ней сидел ребенок, который в силу обстоятельств должен быть сильным и отвоевывать кулаками у мира свой кусок счастья.
– Я не понимаю, что вы от меня хотите? – шмыгнула носом балерина. – Почему вы мне это рассказываете? Я не хочу ничего знать. Мне страшно.
– Тебе кто-то угрожает? – напряглась Зотова.
– Нет, – удивилась Таня. – Я так просто сказала… Все эти подробности… Я не хочу их знать.
– Танечка, дело очень серьезное. Если вдруг ты заметишь что-то необычное, обязательно мне позвони. Я визитку оставлю. Или Якову Сергеевичу сообщи. Понимаешь, человек, который убил Веронику Колесниченко, либо пристально следил за ней, либо был знаком с ней лично. Не исключено, что убийца где-то рядом и подбирает себе новую жертву. Пока мы не поняли мотива, но очевидно то, что убийцу мало интересуют обычные девушки. Он выбрал лучшую.
– Боже мой, скоро я буду лучшей! И меня тоже убьют? – Таня закрыла ладошкой рот.
– В стенах школы, я думаю, тебе ничего не угрожает. Да и повода для беспокойства пока нет. Это только мои предположения, ничем не подкрепленные. Может быть, ты поделишься со мной своими подозрениями? Ты кого-нибудь подозреваешь в убийстве Вероники Колесниченко?
– Нет, – помотала головой Таня. – Веронику никто не любил, но чтобы убить… Нет…
– Может быть, ты замечала какие-то странности за Вероникой в последнее время? Что-то необычное в ее поведении?
– Да нет вроде. Хотя… В последнее время у нее совсем башню снесло на почве звездной болезни. Она такая противная стала! Еще бы, танцевать на сцене Большого – это круто.
– Колесниченко брали в Большой театр? – удивилась Зотова.
– Ну да, Василиса Андреевна постаралась. Колесниченко сразу после Нового года должна была подписать контракт на одну из ведущих партий в балете «Лебединое озеро».
– Умер лебедь… – тихо сказала Елена Петровна.
– Что вы сказали?
– С кем из девочек у Вероники были близкие отношения? – проигнорировала вопрос Зотова.
– Ни с кем. Она никого к себе не подпускала. Вероника даже жила в отдельной комнате. Сначала они вместе с Юлей жили. После ее отчисления Василиса Андреевна к Веронике других девочек подселяла, но ни с кем наша звезда не уживалась. После нескольких ужасных склок между соседками Василиса Андреевна плюнула и оставила комнату за ней. Как королевна жила, короче.
– А с девочкой, которую из школы отчислили, Вероника продолжала общаться? – спросила Зотова. Зеленые глаза Тани стали большими, как блюдца. Некоторое время она сидела тихо, вытянувшись в струнку, осмысливала вопрос.
– С Юлькой Дербеневой? Нет, не общались они, – глухо отозвалась Таня и снова притихла, глядя на Зотову испуганными глазами. Вскоре внезапный страх Трушиной прояснился. – Скандал такой был, мама не горюй, – вздохнула Таня. – Юлька в ногах у Василисы валялась, просила простить. А что прощать-то? Валяйся не валяйся, а дело сделано. Сама виновата. Предохраняться надо было. Так вот ваша Вероника первая от Юльки отвернулась! Подруга, блин, закадычная называется. Боялась, видно, что Василиса ее взашей тоже выгонит за компанию. Они в одной комнате жили и погуливали вместе. – Тяня в упор посмотрела на Елену Петровну злыми глазами и скрестила худые ручки на груди.
– У тебя координаты Дербеневой не остались?
Таня отрицательно покачала головой:
– Был номер мобильника. Я пыталась звонить, но Юля номер сменила. Я даже ходила к ней с девчонками, поддержать ее хотели. Она сама из Питера. Родители в Москве квартиру снимали, чтобы быть рядом с дочерью все время. Короче, приперлись мы к ней с девками, а в квартире другие люди живут. Наверное, Юля с предками в Питер вернулись. Жаль, что так все вышло! Юлька танцевала, как дышала. Надо же такой дурой быть! Сделала бы аборт, как Василиса предлагала. Нет, уперлась, и все. Вот такая се ля ви, – вздохнула Таня.
– Василиса Андреевна хотела, чтобы Юля сделала аборт? – переспросила с недоумением Зотова.
– Ну да, Юля хотела родить, а потом вернуться. Василиса Андреевна сказала: родишь – обратно не приму и возиться с тобой не буду. Родители Юли тоже в шоке были, хотели даже на Василису в суд подать. Юля все равно решила рожать. Вообще ненормальная! Родить в пятнадцать лет!
– Василиса Андреевна мне говорила, что Юле было четырнадцать.
– Все правильно, залетела она в четырнадцать. Но дети же сразу после залета не рождаются, – с раздражением объяснила Трушина. – Сейчас Юльке пятнадцать с половиной, как мне. У нас день рождения почти в один день.
– Значит, Юля родила?
– Говорю же, не знаю! С тех пор Юля в школе больше не появлялась. Ушла – как отрезала. Могла бы и позвонить! Я как-то Василису спросила про Юлю, так она в такое бешенство пришла, что меня чуть не загрызла. Я могу ее понять. Она с Юлькой возилась несколько лет, всю душу в нее вложила.
– Отец ребенка, я так понимаю, никаких обязательств на себя не взял?
Таня хмуро посмотрела на Зотову:
– Мне Настя Чижова сказала, что слышала, как Василиса с парнем каким-то разговаривала у себя в кабинете на повышенных тонах. Вроде как он пытался координаты Юльки выведать. Короче, Василиса этого парня так отбрила, что больше он сюда не заявлялся. Мы решили, что он и есть папаша. Раз явился, значит, любил Юлю. Надеюсь, он ее нашел и все у них сложилось хорошо.
– Значит, имя отца ребенка ты не знаешь?
– Откуда? – округлила глаза Таня. – Вероника знала. Она Юльку на вечеринку приволокла, где все, собственно, и случилось. Юля такая наивная была! Вообще о жизни ничего не знала! В отличие от Вероники. Она хвалилась, что лишилась девственности в четырнадцать лет. У нее полно парней было. – Трушина сказала об этом с такой нескрываемой завистью, что Зотова не стала разубеждать девушку. По словам судмедэксперта, Колесниченко была невинна. Вероника все придумала, чтобы позлить своих заклятых «подруг». Она во всем хотела быть первой.
– Таня, а почему ты вернулась в школу? – ненавязчиво поинтересовалась Зотова и заметила, что Трушина изменилась в лице.
– Не ваше дело! – воскликнула она. – Захотела и вернулась. Это что – преступление?
Во дворе послышалось урчание мотора. Елена Петровна подошла к окну и отодвинула занавеску. К парадному входу подъехали «Газель», золотистый «Порше» и «Вольво» белого цвета. «Как у Варламова», – подумала Елена Петровна, собиралась отойти от окна, но вместо этого прилипла к стеклу. Из «Вольво» вышел именно он – Иван Аркадьевич Варламов собственной персоной.
Режиссер подошел к «Порше», распахнул дверь и… помог вылезти из салона красотке Василисе Берн.
– Ах ты, сволочь! – непроизвольно вырвалось у Елены Петровны. Режиссер словно почувствовал ее посыл и посмотрел на окно, где она стояла. Зотова резко задернула занавеску и отпрыгнула от подоконника. Таня Трушина, приподняв бровки, с удивлением за ней наблюдала.
– Красивое па, – ехидно заметила девушка, медленно поднялась, подплыла к окошку и оценила обстановку. – Батюшки светы! – театрально всплеснула она руками. – Василиса Андреевна со своим новым хахалем примчалась. Чего это вдруг? Не ждали мы ее сегодня…
– Вот и я не ждала, – озадаченно сказала Елена Петровна, посмотрела на Таню и нервно хихикнула: – У вас тут случайно черного хода нет?
– Нежелательная встреча? – с пониманием предположила балерина.
– Угадала, голубушка. Этот хахаль, как ты выразилась, – мой бывший жених, – вздохнула Зотова и покраснела до корней волос.
– Ничего себе водевиль! – Таня с интересом посмотрела на Зотову, словно оценивая ее заново. – Ладно уж, выведу я вас инкогнито. Есть тут у нас дверка одна волшебная. Даже Барабас не в курсе.
– Бурмистров? – уточнила с улыбкой Зотова.
– Угу, он самый. Барабас строго следит за нашим моральным обликом и питанием. Вообще-то он неплохой дядька, но, если узнает про волшебную дверку, мы тут все как мухи передохнем с голодухи, – пожаловалась на свою нелегкую балетную долю Трушина. – Дайте мне честное слово, что ничего ему не скажете!
– Клянусь, – серьезно сказала Зотова, но в душе улыбнулась.
Таня аккуратно отодвинула занавеску. Елена Петровна пристроилась рядом и удивилась в очередной раз.
Ни одной машины под окнами не наблюдалось. Таня озадаченно уставилась на Елену Петровну:
– Странно… Уехали уже…
– Возможно, машины уехали, а гости остались, – сказала Зотова. – Выведешь меня, как обещала?
– Таня Трушина свои обещания всегда выполняет, но и вы про свои не забудьте, – с достоинством заявила девушка. – Хотя я бы на вашем месте не пряталась, а вышла и морду набила.
– Кому? – уточнила Елена Петровна.
– Обоим, – хихикнула Танечка, натянула на ножки угги, набросила пушистую шубку и кивком головы пригласила Елену Петровну следовать за ней.
«Знала бы Таня, как страстно я об этом мечтаю, – размышляла Елена Петровна, топая по коридорам балетной школы. – Именно поэтому и бегу. Боюсь, что не сдержусь, с лету дам Варламову в глаз и окажусь в идиотском положении». Ведь, по сути, режиссера бить не за что. Милейшую во всех отношениях госпожу Берн – тем более. Прима же не виновата, что хороша собой! Впрочем, если следовать логике Тани, то повод, чтобы набить морду Варламову, у нее есть, потому что он подпадает под определение «сопля» и под массу других нелицеприятных определений, характеризующих этого нехорошего человека.
Они спустились на первый этаж, но не по парадной лестнице, а, как объяснила Трушина, по пожарной, и оказались в темном, похожем на подъезд помещении. По помещению гулял сквозняк и было холодно. Елена Петровна направилась к двери с небольшим окошком из матового стекла, которая явно вела на улицу.
– Не сюда, – остановила ее Трушина и развернула к неприметной металлической двери под лестницей. – Это – вход в подвал, – прошептала Трушина, сняла с шеи ключ на веревочке и вставила его в замочную скважину. Ключ со скрежетом повернулся. Таня не без усилий потянула дверь на себя, в нос пахнуло затхлостью и отчего-то церковными свечами. – Заходите, пока не засекли, – прошептала Таня, впихнула Зотову в дверь и заперла ее изнутри. – Стойте, не двигайтесь, а то с лестницы кувыркнетесь. Сейчас я свет организую.
Таня пошарила по карманам, чиркнула зажигалкой и поводила ею по стене, пошарила рукой в небольшой нише в кирпичной кладке и выругалась. Огонек зажигалки потух, снова стало темно.
– Вот черт! Я тут фонарик заныкала, а его нет. Узнаю, кто из девок взял и не вернул, – руки оторву.
– А свет здесь не работает? – спросила Зотова, ее голос эхом отозвался в помещении. Судя по акустике, подвал был большим.
– Свет нельзя включать, – безапелляционно заявила Таня. – Некоторые окна подвала выходят на улицу. Барабас засечет и подвал закроет. Мы тут тогда совсем с тоски помрем. Сейчас, погодите. Машка Коровина здесь где-то свечку еще заныкивала. Где же, блин? – Трушина вынула один из кирпичей у пола и радостно воскликнула: – Есть контакт!
Таня снова чиркнула зажигалкой, и помещение осветилось огоньком небольшой свечи.
– Осторожно спускайтесь. Лестница крутая. И вообще не отходите от меня. Тут такие катакомбы, что сам черт ногу сломит.
Зотова, кряхтя, спустилась вниз.
– А что здесь, в подвале? – спросила она, озираясь по сторонам.
– Да ничего особенного! – Таня остановилась, пошарила по карманам, зашуршала пачкой сигарет. – Котельная тут. Трубы всякие. Сюда вообще лучше не ходить. Старое все, гнилое. Олеська пошла и так громыхнулась, руку чуть не пропорола насквозь, – кивнула Таня куда-то влево. – Вроде прачечную здесь Василиса планировала, но потом передумала, потому что белье таскать в подвал и обратно неудобно, и сделала ее на первом этаже. А здесь, – Таня кивнула влево, – мастерская раньше была. Василиса, когда открывала школу, думала совместить обучение и театр. Школу раскрутила, а идея с театром так и заглохла. На балет сопливых дебютанток приходят только родители и их друзья. Потом, ехать сюда далеко из центра. Короче, не получилось. Теперь здесь хранилище старых декораций и реквизита к балетам. В общем, тут всякая рухлядь, а нам прямо – там тропа на волю, – усмехнулась Таня, нахально закурила сигарету и с наслаждением затянулась. Зотова решила не читать малолетней балерине морали, потому что сама курила в ее возрасте. Ну и остаться в катакомбах навсегда тоже не хотелось.
Не успели они отойти от лестницы на несколько метров, как у двери послышались какой-то шум и голоса.
– Барабас с Василисой! – испугалась Таня, раздавила сигарету ногой и, ухватив Зотову за рукав, помчалась в глубь подвала. Елена Петровна понеслась следом, ругая себя за то, что ввязалась в эту авантюру. Теперь как дура бегает по подвалам, вместо того чтобы чинно выйти через главный выход. Не девочка ведь – в казаки-разбойники играть! Свеча потухла, но Таня неслась вперед, словно видела дорогу в темноте, и тащила Елену Петровну за собой.
В помещении вдруг вспыхнул свет. От двери они были далеко, но Трушина сильно испугалась и запихнула Зотову в какой-то закуток между двумя трубами, при этом изрядно приложив Елену Петровну головой об одну из железяк. Из глаз несчастной Елены Петровны посыпались искры. Зотова машинально осела на грязный бетонный пол и захлопала глазами, пытаясь вернуть зрению резкость. Таня конфуза не заметила, села рядом и приложила пальчик к губам. Собственно, это было лишним, Зотова была увлечена шишкой на лбу, которая росла прямо под ее пальцами. «Замечательно! Просто замечательно», – ругала она себя. От шишки ее отвлек требовательный голос Варламова, который звучал почему-то с другой от двери в подвал стороны.
– Капец, – прошептала Таня, выглянув из укрытия. – Мы в ловушке. Они воспользовались нашей волшебной дверкой. Она ведет к забору, где есть калитка, которой никто, кроме нас, никогда не пользовался. Странно… Выгружают что-то… Ой мамочки, я боюсь… Там адское что-то… Там… Там… головы человеческие на дыбе и мертвяки разложившиеся, – пролепетала Таня и хотела заголосить, но Зотова закрыла ей ладонью рот.
– Тихо, – прошептала она, встала на карачки, тоже выглянула из своего укрытия и сама чуть не заорала на весь подвал. То, что выгружали люди Варламова в подвал Василисы Берн, выглядело иллюстрацией к фильму ужасов.
Зотова озадаченно потерла шишку и осоловело уставилась на Трушину. Девушка сидела с круглыми глазами и тряслась от страха. Наконец до Елены Петровны дошло, зачем режиссер Варламов прибыл сюда, и она нервно хихикнула:
– Танечка, успокойся. Это декорации! Варламов – известный режиссер. Он, видимо, договорился с Василисой Андреевной о съемках некоторых эпизодов своего фильма в подвале вашей школы.
В глазах Трушиной появилась осмысленность. Она выглянула снова из своего укрытия, оценила обстановку и затряслась уже не от страха, от истерического хохота. Зотова тоже с трудом сдерживалась, чтобы не заржать в голос. Смешно было и оттого, что она представила выражение лица Ивана Аркадьевича, если он обнаружит ее на полу в подвале школы своей новой пассии. Елена Петровна прислушалась. Никаких посторонних шумов со стороны входа в подвал слышно не было. Возможно, кто-то открыл эту дверь лишь для того, чтобы включить свет.
– Пойдем обратно. Я уверена, что у входа никого нет. Василиса и Бурмистров помогают Варламову. Надо выбираться отсюда, пока нас не застукали, – прошептала Зотова. – Не бойся. Если нас обнаружат, я возьму всю вину на себя. Скажу, что уговорила тебя показать мне подвал.
– А ключ? Где я взяла ключ?
– Какой ключ, о чем ты? Дверь в подвал была открыта, – подмигнула Зотова. Трушина улыбнулась, заметила шишку на лбу Елены Петровны, и улыбка с ее лица сползла.
– Ого! – присвистнула балерина.
– До свадьбы заживет, – усмехнулась Елена Петровна и поднялась. Под ногой что-то хрустнуло. Они замерли и притихли, но на звук никто не обратил внимания. Зотова осторожно убрала ногу.
– Очки, – с удивлением сказала Таня, нагнулась, подняла треснувшую оправу и повертела ее в руках. – Странно, как они здесь оказались?
– Кто-то из девочек, наверное, потерял, когда за булками бегал, – улыбнулась Зотова, но Таня осталась серьезной:
– Это Вероникины очки.
– Уверена?
– Конечно, я сама их лично разбивала пару раз. Вот врушка! – зло сказала Таня. – Вероника с таким презрением относилась к нашим тайным походам в магазин и покурить. Такую рожу строила козью! А сама, значит, сюда втихаря бегала. И фонарик мой наверняка она умыкнула. Никто бы не посмел больше. Фальшивка она была! Фальшивка!
Таня швырнула очки на пол и потопала обратно, особо не заботясь о том, что ее обнаружат. Елена Петровна вытащила из кармана небольшой полиэтиленовый пакет, осторожно положила туда очки. Одно стекло в очках не пострадало, просто выдавилось. Елена Петровна и его сунула в пакет и торопливо пошла за Трушиной.
Как Зотова и предполагала, никого у заветной двери не оказалось. Сюда вошли лишь для того, чтобы включить свет в подвале. Они благополучно выбрались на волю. Таня проводила Зотову до парадного входа, вышла вместе с ней на крыльцо.
– Если Юльку найдете, привет ей передавайте, – сказала она хмуро. – От всех девчонок. Мы ее помним и любим.
– Обязательно передам, – пообещала Зотова и торопливо пошла к выходу, где ее ждала служебная «Волга» с водителем. Ей хотелось поскорее выбраться из тягостной атмосферы одной из самых престижных балетных школ.
