Мария Брикер
Венок кентавра. Желтый свитер Пикассо
Венок кентавра
Все события, описанные в романе, являются вымыслом. Сходство героев с реальными людьми случайно.
От автора:
Демоном человека является он сам.
Индийская пословица
Пролог
Вернисаж модного художника Юлиана Дербеша подходил к концу. Дамы в нарядах от-кутюр, разгоряченные шампанским и близостью к прекрасному, обступили художника со всех сторон и лили ему в уши сахарный сироп. Юлиан снисходительно улыбался и картинно поправлял длинные белые локоны, а в голубых глазах его плескались торжество и печаль. Парень был в образе.
Из толпы напористых поклонниц выделялась лишь одна персона – пухленькая русоволосая девушка с двумя хвостиками. По сравнению с другими посетительницами одета она была скромно, в вязаное серое платье и сапожки на низких каблуках, отороченные мехом. Судя по пламенным взорам, которые девушка украдкой бросала в сторону художника, она явно оказалась здесь не случайно, но смелости подойти у юной поклонницы не хватало.
«Смешная», – подумал Варламов, зевнул и направился к выходу. Настроение было прескверным. Бездарности всегда выводили его из себя. Каталог работ Юлиана режиссер видел прежде, о славе молодого художника слышал, но понять феномен его бешеной популярности был не в состоянии. Сегодня все встало на свои места: дам пленили не картины, а молодость и красота художника. Влюбленные поклонницы пачками скупали его мазню и как сороки рекламировали художника.
«Бестолковые дуры», – злился Варламов. Как можно поклоняться пустому месту? Кроме смазливой физиономии, за душой у художника ничего нет, это очевидно! Поэтому и картины плоские. Произведение искусства – это не техника, это душа, выплеснутая на холст. Душа Юлиана походила на крикливого павлина.
Варламов еще раз хмуро оглядел галерею. Досадно, что столько времени потрачено зря. Он заранее знал, что ничего выдающегося в творчестве Дербеша он не найдет, но в галерею его пригласила сама Василиса Берн – женщина необычайной красоты, обаяния и таланта. В прошлом Василиса успешно танцевала на сцене Большого театра и подавала большие надежды. Взлет ее был стремительным, но, к несчастью, недолгим.
Они познакомились много лет назад, когда юная прима гастролировала с балетной труппой в Копенгагене, где режиссер жил долгие годы. Красота и талант этой женщины настолько завораживали, что Варламов не удержался и послал Василисе цветы с визиткой. На ответный реверанс он не рассчитывал. Однако Василиса позвонила ему на следующее утро, поблагодарила за цветы и пригласила на банкет в честь закрытия сезона. Она с восторгом призналась, что давно является горячей поклонницей творчества режиссера и жаждет познакомиться с ним лично.
Поговорить им толком не пришлось. На банкете присутствовала масса народа, приму атаковали поклонники, она постоянно отвлекалась, ускользала, восторженно принимала поздравления и комплименты, фотографировалась для прессы, но режиссеру хватило нескольких минут, чтобы навсегда запечатлеть в своем сердце самые теплые воспоминания об этой удивительной женщине.
Вскоре после триумфа Василису настигло несчастье. Травма колена поставила на карьере крест, но не сломила волю к жизни. Госпожа Берн по-прежнему блистала, но теперь не на сцене, а на светских раутах и активно занималась меценатством, протежировала молодые дарования. Разве Варламов мог отказаться от приглашения этой блистательной женщины? Если бы Василиса назначила ему рандеву на свалке радиоактивных отходов, он все равно бы согласился.
В общем, звонок госпожи Берн Варламова удивил и обрадовал. К тому же Василиса так мило настаивала на встрече, что заинтриговала Варламова донельзя. Что в итоге? Прима на вернисаж не явилась.
Несостоявшееся рандеву раздосадовало Ивана Аркадьевича больше, чем китчевые полотна художника Дербеша. Сначала Варламов решил, что Василиса опаздывает, и не сильно напрягался. Но она опаздывала уже на два часа! Его даже в молодости так не динамили. Что за глупость? Он же не мальчик, в конце концов, по галереям вхолостую бегать. В Москве без этого масса дел. Съемки новой философско-мистической картины «Крылья демона» подходят к концу, работы море, выкроить даже час из съемочного процесса довольно сложно, а ему пришлось распустить группу до утра.
Варламов набрал номер Василисы и выслушал автоответчик, который голосом госпожи Берн в третий раз сообщил Варламову, что обладательница телефона непременно свяжется с ним, как только это станет возможным. Раздражение мешалось с беспокойством.
Взяв в гардеробе пальто, Иван Аркадьевич вышел на улицу. Стемнело. Шел снег, мягкий и пушистый, кружился в лучах разноцветных огней центра города, падал на мокрый асфальт, таял, смешивался с грязью московских улиц. Захотелось вернуться в Копенгаген. Побродить по чистеньким переулкам, выпить хороший кофе в уютной кофейне, вобрать в себя рождественское настроение. В Москве приближение Рождества пока не чувствовалось, в Дании народ, должно быть, пребывал в предпраздничной суете. В столице суета была всегда, но не праздничная, а нервическая. Старый он, что ли, стал? Раньше Москва его не так раздражала. С другой стороны, отчего-то именно в России Иван Аркадьевич заряжался вдохновением. В спокойной Европе эмоции становились ленивыми, мозги расслабленными, работать было скучно. Потом, здесь жила Лена, Леночка Зотова – следователь по особо важным делам. Его антипод, половинка с другим полюсом. Звонка Лены режиссер ждал с момента приезда в Москву. О начале проекта трубили все газеты и телевидение. Даже при своей занятости на службе Лена не могла не знать, что он приехал, но так и не позвонила. Варламов тоже не звонил, хотя расстались они вполне мирно. Просто другом у него быть не получалось, но ближе Лена не подпускала. «Жаль, госпожа Берн не пришла», – в очередной раз с досадой подумал Варламов и увидел ее.
Изящный силуэт, укутанный в шоколадные меха, темные волосы собраны в гладкую прическу, зеленые глаза смотрят лукаво, нежная улыбка. Ее красота, выдержанная, словно французское вино, очаровывала. Злость тут же развеялась. На эту необыкновенную женщину обижаться было невозможно.
– Простите, ради бога, милейший Иван Аркадьевич! – воскликнула Василиса. – Я живу в пригороде, выехала заблаговременно, но попала в пробку на въезде в Москву. Дорогу перекрыли из-за кортежа очередного высокопоставленного чиновника, который куда-то страшно торопился. Наши власть имущие совершенно не думают о комфорте простых людей. Как назло, я забыла дома телефон и не могла известить вас о задержке. Умоляю, простите, что заставила вас ждать. – Василиса присела в реверансе.
– Да что вы, право… – смутился Иван Аркадьевич. – Я счастлив, что вы пришли, несмотря на произвол чиновников, – улыбнулся режиссер.
Василиса заметно повеселела.
– Как вам наш кумир? – подмигнула прима, стянула тонкую лайковую перчатку и протянула режиссеру изящную ладонь.
– Вам честно ответить? – иронично спросил Иван Аркадьевич, прикоснувшись губами к руке красавицы.
– Неужели вам не понравилось? – притворно удивилась Василиса. – Весь свет сходит с ума по полотнам сладкого мальчика. Представьте себе, даже моя дочь на нем свихнулась!
– Сочувствую! Впрочем, я могу понять вашу дочь. Юлиан выглядит гораздо симпатичнее своих бездарных полотен.
Василиса весело рассмеялась. Варламов с облегчением вздохнул. Если бы госпожа Берн оказалась горячей поклонницей художника и оценила его мазню, то Иван Аркадьевич потерял бы веру в человечество.
– К слову, вы должны были пересечься с Алисой на вернисаже.
– Ваша дочь здесь? – удивился Варламов и понял, что Василиса лукавила, когда говорила о пробке перед Москвой. Прима специально приехала к закрытию вернисажа, чтобы не пострадал ее тонкий художественный вкус. А его, выходит, она загнала на бездарную выставку вовсе не для того, чтобы узнать мнение о картинах Юлиана. У госпожи Берн совершенно иная цель. Она на это намекала в разговоре, но почему-то Варламов разозлился.
– Василиса, милая, я безумно польщен вашим приглашением и рад вас видеть. Однако должен вам сказать, что я очень не люблю, когда со мной играют в кошки-мышки. Впрочем, я догадался, что дело, о котором пойдет речь, касается вашей дочери.
– Вы очень проницательны, Иван Аркадьевич. Зябко как-то. – Василиса плотнее закуталась в меха. – Здесь неподалеку есть неплохое заведение, где готовят чудесный глинтвейн. Идемте, пропустим по стаканчику. И не обижайтесь, ради бога! Вы мой кумир. Для меня счастье с вами повидаться, пусть для этого я выбрала не самый удачный повод.
Глава 1
Бестолочь
Кофейня, куда привела Варламова бывшая прима, располагалась в тихом дворике дома дореволюционной постройки. Она была декорирована в стиле французского шале. Деревянные столики, камин, пледы на плетеных креслах, кованые люстры. Возникло ощущение, что они вдруг очутились в Альпах. Даже снег, кружащийся в электрическом свете за оконным стеклом, казался чище. Нос щекотал запах гвоздики. Госпожа Берн не обманула. Глинтвейн здесь был превосходный, не какая-нибудь кислятина с дешевым вином и коньяком.
Напиток согрел и расслабил. Василиса, напротив, выглядела напряженной и никак не могла найти подходящие слова для вступления. Она пригубила глинтвейн, полезла в сумочку, вытащила портсигар и зажигалку, прикурила, задумчиво глядя перед собой, словно спохватившись, снова полезла в сумочку, достала конверт и положила перед Иваном Аркадьевичем. Варламов напрягся.
– Там фотографии дочки, – уловив его напряжение, с улыбкой сказала Берн.
Иван Аркадьевич с удивлением взглянул на фото. Меньше всего режиссер ожидал, что пухлая смешная девушка в сером платье, на которую он обратил внимание в галерее, – дочь красавицы Василисы Берн. Прима нервно курила и пристально следила за его реакцией.
– Милая у вас дочь, – улыбнулся он, перебирая карточки.
– Да-а… – протянула Василиса. – Так говорят родителям, когда о чаде сказать больше нечего. Милая… Не красавица, не умница, не талант! Просто милая девушка. – Балерина отхлебнула глинтвейна и прямо посмотрела режиссеру в глаза: – Знаете, чего я хочу? Я хочу, чтобы Алиса стала уверенной в себе сногсшибательной красоткой, от которой молодые люди сходят с ума, а девочки зубоскалят за спиной и завидуют! Я хочу, чтобы моя дочь блистала, как блистала когда-то я, а не пряталась в тени более успешных и наглых девиц. Я хочу, чтобы она стала звездой! У меня есть деньги, и я готова…
– Я не работаю с непрофессиональными актрисами, – перебил режиссер, чтобы сразу расставить все точки над «и». Так он и думал – госпожа Берн протежирует свою дочь на роль в его очередном фильме. Варламов терпеть этого не мог.
– Что? – Василиса с недоумением на него посмотрела. Иван Аркадьевич откашлялся. Похоже, он совсем заработался и перестал понимать людей.
– Простите… – виновато пожал он плечами.
– Вы правильно поняли. Только… не совсем. Я хочу заказать вам спектакль, где в главной роли будет моя дочь. Только она об этом знать не должна. Эдакую постановочную пьесу в ее честь. Пусть почувствует себя желанной. Вы сегодня были в галерее. Творчество Юлиана – своего рода компиляция. Юлиан – продукт, киборг, которого собрали, как конструктор. Взяли материал, вложили денег, раскрутили, научили, как надо себя подавать. Так чем моя дочь хуже? Я хочу, чтобы вы сделали из нее звезду. Скоро Новый год. А в Новый год происходят чудеса. Мечты сбываются…
– Ваши? – сухо уточнил Варламов. Василиса вздрогнула:
– Простите…
– Вы сейчас говорите мне о своих мечтах. Возможно, ваша девочка имеет на этот счет совершенно другое мнение. Вы спрашивали Алису, чего хочет она? Есть ли у вашей дочери стремление блистать, как вы?
– Пусть это мои мечты, что это меняет? Какая вам разница? – с вызовом спросила Василиса. – Покажите мне хоть одну мать, которая не мечтает, чтобы ее ребенок был успешен в этой жизни. Вы получите свои деньги, остальное вас касаться не должно.
– Сводите девочку к стилисту и психологу, посадите на диету, запишите в тренажерный зал и получите то, что вам хочется. Это дешевле выйдет. Вы, Василиса, не по адресу обратились. Извините, мне пора, – сухо сказал Варламов и поднялся.
– Иван Аркадьевич, подождите! Простите меня! Умоляю, выслушайте! – в отчаянии воскликнула госпожа Берн и положила на стол пухлую стопку листов. – Это ксерокопия дневника Алисы. Я случайно на него наткнулась. Алиса считает, что недостойна жить, потому что не похожа на меня. Представьте себе, что я почувствовала, читая эти строки! Мне даже в голову не приходило, что ребенок страдает из-за моей… Как бы это… популярности. Она очень закрытая девочка, плохо идет на контакт. Так вот, Алиса находит себя уродиной. Страдает, что ее никто не понимает. Как назло, влюбилась в эту бездарность Юлиана. А мальчишка обожает только себя. Алиса неглупая девочка, понимает, что это безнадежный вариант. Она устала и планирует совершить непоправимое – хочет покончить с собой. Иван Аркадьевич, все очень плохо. Моя дочь готовится к смерти. Это не детская блажь, а серьезное, обдуманное решение. Как я узнала из дневника, она уже пыталась это сделать. В последний момент передумала. Точнее, не передумала, а отложила… Алиса пишет в дневнике, что хочет уйти красиво, чтобы все запомнили. В новогоднюю ночь. Она уже купила платье, белье и туфли! Иван Аркадьевич, умоляю, спасите мою дочь!
Варламов хмуро просмотрел исписанные странички. Неровный детский почерк, расплывшиеся от слез чернила, стихи о смерти, боль, непонимание, усталость. На последних страницах почерк словно окреп, текст структурировался, оформился в осмысленные, четкие предложения. Госпожа Берн не ошиблась. Алиса приняла решение и всерьез готовилась к смерти. По телу пробежал мороз. «Дура! Она не понимает, что ждет ее вовсе не освобождение, а вечные муки. Дура!» Он поднял на Василису глаза.
– Ведите себя как обычно. Если девочка почувствует, что вы знаете о ее планах, она может совершить непоправимое прежде, чем мы найдем решение.
– Значит, вы согласны? Спасибо! – с облегчением вздохнула Василиса.
– Не следует меня благодарить, – буркнул Варламов. – Я не господь и ничего обещать не могу. Если с вашей дочерью что-то случится, разделим ответственность пополам. Мне это одному не потянуть. – Варламов сунул под мышку пачку листов. – Я свяжусь с вами в самое ближайшее время. Записи забираю с собой. Мне надо проанализировать характер вашей дочери.
Шел снег, но уже не таял, сыпал крошкой на асфальт и жухлую листву. Милое детское лицо Алисы стояло перед глазами, и сердце ныло. Старый дурак! Куда он ввязался? Самоубийцу обхитрить практически невозможно, и выбить дурные мысли из головы порой не в состоянии даже психиатр. Такие люди обладают очень сложной психикой. Они сами кого угодно перехитрят. Госпожу Берн в данный момент режиссер ненавидел. «Опомнилась! Раньше надо было о ребенке своем беспокоиться». Да еще ответственность за жизнь девочки на него повесила. На себя Варламов тоже злился за то, что ввязался в очередную историю, главную роль в которой играет смерть. Но если бы он отказался – покоя точно бы не нашел. Так и жил бы с тяжким грузом на сердце. Дай бог, все будет хорошо! Варламов поднял воротник пальто и широким шагом направился к машине.
Глава 2
Крылья
Елена Петровна обжарила помидоры и колбасу, вылила на шипящую сковороду взбитый венчиком меланж из пяти яиц, сверху посыпала тертым сыром, закрыла омлет крышкой и сглотнула слюну. Жрать хотелось немилосердно. Плевать, что попа уже не помещается в юбки. У Зотовой есть оправдание: депрессия, которая лечится исключительно едой, причем исключительно высококалорийной. Елена Петровна честно пробовала грызть морковь, яблоки и сельдерей. Диетологи врут, что зеленый вонючий стебель отбивает аппетит. Врут нахально! Иначе банка сметаны не исчезла бы вслед за стеблем так быстро. Еще она пробовала есть обезжиренные йогурты, мюсли, хлебцы, вареную свеклу, сыр и творог низкой жирности – отрава! Вся диетическая пища мало того что не убавила килограммы, так загнала ее в депрессивное состояние еще глубже. К черту диету! Лучше она будет толстой, но счастливой. Впрочем, счастье – понятие относительное. Вчера, к примеру, она раскрыла сложное дело и выкурила сигарету по этому случаю. Елена Петровна позволяла себе курить исключительно в качестве вознаграждения за успешно выполненную работу. По дороге домой прикупила ностальгический тортик из социалистического прошлого со сладким названием «Сказка» и жуткими кремовыми розочками, банку хорошего кофе, пельмени, сметанку и собиралась приятно скоротать вечерок на диване, смотря любимый детективный сериал. Зря она телевизор включила. Счастье было так близко. Перед сериалом шел сюжет из серии «Грязное белье знаменитостей», в котором рассказывалось, что у Варламова роман с известной меценаткой Василисой Берн. Настроение упало до нуля. Да, Варламов ей клятву верности не давал. Она сама отказалась от предложения руки и сердца, но какая сволочь! Закрутил роман прямо на ее глазах! И с кем? С одной из самых красивых женщин современности. Гад!
Елена Петровна в глубине души надеялась, что он заедет в гости. Как всегда – без звонка, с сумкой разных вкусностей и букетом роз. Скажет: «Привет, Лена, я вернулся». Она, конечно, немножко повредничает, но пустит, накормит пельменями, напоит чаем, расспросит, как он живет. Варламов невзначай скажет, что ненавидит гостиницы. Она постелит ему на диване в гостиной, сама в парадной ночной рубашке ляжет в спальне и будет гадать: заглянет или нет. С утра Иван Аркадьевич принесет ей завтрак в постель – ароматный кофе, апельсиновый сок и бутерброды с икрой. Потом отвезет на работу и вечером явится снова под предлогом, что забыл у нее нечто важное.
Этот сценарий в отношениях повторялся каждый визит Варламова в Москву. В прошлый раз, правда, в него вклинился новый судебный медик, умница Григорий Варламович Плешнер[1]. Хороший человек. Если бы не Варламов, который сделал все возможное, чтобы расстроить их вероятный союз, то была бы она сейчас профессорской женой! А этот гад даже не позвонил! Конечно, теперь у Ивана роман с другой бабой. Допустим, как она живет и с кем, режиссера не волнует. Но мог хотя бы поинтересоваться, как Федор поживает, ради приличия. Кот ведь ни в чем перед ним не провинился! Елена Петровна искала поводы для обвинения предателя, но в душе понимала: ничего Варламов не должен ни Федору, ни ей. Ни сыну Пашке, который души в Варламове не чает, признал режиссера за своего и одобрил их возможный союз, который так и не сложился.
Зотова стряхнула со сковороды омлет на тарелку и села на стул, подперев руками подбородок. Даже если она похудеет, такой красавицей, как бывшая прима Берн, не станет. И не надо ей красавицей быть, чтобы распутывать преступления. Что там психологи советуют? Воспринимать себя такой, какая есть. А какая она есть? Такая, какая надо: толстая, уставшая, с большой грудью. Вот какая она.
Елена Петровна наморщила лоб, чтобы придумать хотя бы парочку лестных определений, характеризующих свою персону. Хорошая. Умная. Честная. Все ее любят и уважают. Все, кроме Варламова. Он теперь любит и уважает мадам Берн. Вполне закономерный исход – режиссер нашел женщину своего круга. Они оба из творческой среды, люди статусные, публичные, светские. Говорят, она умница и помогает молодым дарованиям. Добрая, значит. Варламов тоже помогает, но не дарованиям, а обездоленным либо счастьем, либо мозгом. Они будут прекрасной парой! Будут осчастливливать обездоленных и делать из них звезд. Браво, Варламов!
Омлет исчез с тарелки мгновенно, но настроение не улучшилось. Елена Петровна сделала многоярусный бутерброд, поднесла ко рту и услышала звонок в дверь.
– Начинается, – пробурчала она, отложила сооружение из стратегических запасов холодильника и пошлепала открывать. Под ногами крутился кот Федор, шерсть его стояла дыбом. Елена Петровна с удивлением покосилась на кота. На своих Федя никогда так не реагировал, а чужих Елена Петровна не ждала. Зотова посмотрела в глазок и выругалась: какая-то сволочь снова повыкручивала все лампочки на этаже – темнота, хоть глаз выколи. Как-нибудь, когда появится свободная минутка, она вычислит паразита и подарит ему от себя лично фонарь под глазом.
– Кто там? – спросила Зотова. Ответом ей была тишина. Она чувствовала, что за дверью никого нет, но Федор по-прежнему щетинился и вел себя беспокойно. «Бомбу, что ли, под дверь подложили», – тоскливо подумала Елена Петровна. Как раз фигурант по последнему делу грозился ее уничтожить. «Зря омлет из пяти яиц съела, долго придется от стен отскребать вместе с мозгами», – мрачно пошутила Елена Петровна.
«Не буду открывать», – решила она, но рука уже тянулась к замку. Елена Петровна в последний момент отдернула руку, сбегала в спальню, вооружилась гантелью, вернулась и приоткрыла дверь на длину цепочки. В пределах видимости на лестничной клетке никого не наблюдалось. Свет из прихожей выхватил из темноты нечто странное, лежащее под дверью, большое, черное, с перьями. Елена Петровна сняла цепочку и приоткрыла дверь шире, сместив находку со своего половика.
– Это что еще такое? – ошарашенно выдохнула она, присела и пригляделась к «подарку». На лестничной клетке лежали огромные крылья, метра полтора в длину – не меньше. Елена Петровна осторожно пощупала их, понюхала, рассмотрела пальцы, измазанные чем-то липким, и полезла за сотовым телефоном. Какая-то сволочь все-таки испортила ей выходной!
– Рыжов, дуй ко мне на квартиру с чемоданом и большим полиэтиленовым пакетом. Мне под дверь только что крылья подбросили. Нет, я не рехнулась, Вова! Но психиатр явно не помешает, потому что это явно крылья «падшего» ангела, и неплохо бы уточнить, чья на них кровь. Вов, только я тебя прошу, регистрировать выезд не надо. Пару лампочек по дороге прикупи, – попросила Елена Петровна напоследок. Ответом ей была тишина.
Через полчаса криминалист Рыжов озадаченно стоял на лестничной клетке у двери ее квартиры с чемоданом в руке и смотрел на груду перьев. Рядом топтался любимчик Зотовой Бред Питт, он же ее помощник Венечка Трофимов, которого Елена Петровна вызвонила после Рыжова. Прибыли они с разницей в две минуты, и оба молчали.
– А труп где? – первым нарушил тишину Трофимов. Его голос эхом отозвался на лестнице.
– Чей труп, Трофимов? Падшего ангела? – гоготнул Вова. – Дайте табуретку.
– И веревку, – присоединился Веня.
– Я бы на твоем месте не сильно радовался. Я ультрафиолетом проверил следы – гемоглобин присутствует. Кровь на крыльях биологического происхождения, человеческая или нет, сказать смогу только после экспертизы. Молись, чтобы кровь оказалась животного какого-нибудь, а то вкусим по полной радость бытия и бытовухи.
– Сам начал шутить, – огрызнулся Трофимов. – Про что и речь! Если кровь человеческая, значит, труп есть или будет. Вдруг кровь окажется животного неизвестного происхождения? Обладателя этих крылышек, к примеру. Неизвестно, что хуже, Рыжов! Исследовать кровь трупа или демона? – прошептал Трофимов и сделал страшные глаза.
– Трофимов, хватит болтать! – не выдержала Зотова. – Развели тут мистику! Слетай лучше за стремянкой и лампочку вкрути, чтобы Володя мог образцы взять спокойно. Может, попутно мысль умная в голову придет. Или глупая. Меня интересует, какого рожна именно мне эти крылья подбросили и испортили законный выходной.
– У Варламова своего спросите, – обиделся Трофимов и скрылся в квартире, прежде чем Зотова обрела дар речи.
– А что Варламов? Как-то с падшими ангелами на связи? – ненавязчиво полюбопытствовала Елена Петровна, когда Венечка выволок на лестницу стремянку.
– Вы не в курсе, что он новый проект снимает? – буркнул Трофимов. – «Крылья демона» называется.
– Почему я должна быть в курсе? – с раздражением спросила Зотова.
– Ну-у… не знаю… – протянул Венечка. Рыжов нахально хохотнул. Елена Петровна открыла рот, чтобы высказать коллегам все, что она думает по поводу их гнусных намеков, но Трофимов ввернул лампочку, на лестничной клетке вспыхнул свет, и все снова сосредоточились на крыльях.
– Видовую принадлежность и группу крови скажу после экспертизы. Если человеческая кровь, дам заключение – живое лицо или мертвое – и половую принадлежность выясню. Только вы меня простите, Леночка Петровна, крылья я с собой не попру. Даже не уговаривайте! Как я их оформлять буду? Дела ведь нет.
– Надеюсь, и не будет, – буркнула Зотова. – Ребята, а я что с этим добром делать буду? Повешу вместо рогов в прихожей?
– Пардон муа, – развел руками Рыжов, дескать: извиняйте, Елена Петровна, ваши крылья – ваши заботы. «Ничего, я Вове это припомню, вызову на труп двухнедельной давности и запросов навыписываю на проведение самых сложных экспертиз по самое не балуйся», – злорадно подумала Елена Петровна и с надеждой покосилась на Трофимова. Вениамин, закрыв ладонью рот, хихикал. Зотова метнула в него гневный взгляд. Веня ржать перестал.
– У меня две версии. Либо это просто чья-то глупая шутка и лично к вам, Елена Петровна, она не имеет никакого отношения. Просто подростки где-то надыбали крылья. В школьном драмкружке, к примеру. И теперь хулиганят, запугивают мирное население. Либо этот шутник именно вам пытается что-то сказать. А что именно, я пока не втыкаю. Информации мало.
– Версия с подростками мне нравится. Только откуда у подростков кровь живого существа? Ее в магазинах не продают.
– Элементарно: кошку какую-нибудь пришили или птичку, – равнодушно сказал Трофимов. Федор, который настороженно наблюдал за действиями из проема двери, фыркнул и зашипел. – Вот! Федя тоже так считает, – обрадовался Трофимов, склонился над котом и почесал его за ухом. – Не волнуйся, Федя! Найдем живодеров и задницу им надерем.
Федя в ответ одобрительно заурчал. Зотова, глядя на кота, печально вздохнула:
– Ладно, крылья я пока у себя подержу. Не выкидывать же их на помойку. Вещь не дешевая, судя по всему, выполнена с душой. Одних перьев тут килограмма три. Вдруг правда их сперли из какого-нибудь театра, бутафорской мастерской или драмкружка. Если экспертиза выявит, что кровь принадлежит человеку или, не дай бог, человеческому трупу, проверим, не происходило ли каких-либо странных ритуальных убийств в Москве. Мелькнет что-то – выясним, кто территориально дело ведет, и крылья подарим следакам. Пусть сами разбираются с этим делом. Если кровь бутафорская и заявлений о краже крыльев не поступало – подарю Варламову на Новый год, – мрачно пошутила Елена Петровна. Рыжов и Трофимов весело заржали. Зотовой, однако, было не до смеха. Чутье подсказывало, что «подарок» – не случайность и не розыгрыш подростков. Это начало игры, которую затеял маньяк именно с ней.
– Упаковать? – предложил свою помощь Рыжов. Ему явно было стыдно, что крылья он повесил на несчастного следователя. Зотова ломаться не стала и вручила Владимиру большой полиэтиленовый пакет.
– Заносите в квартиру, на балкон, и руки мойте. Так и быть, угощу вас чаем и тортом «Сказка», – внезапно расщедрилась Елена Петровна и потопала на кухню ставить чайник – оставаться одной в квартире с крыльями падшего ангела, пусть и бутафорскими, было как-то не по себе. Из головы не выходил Варламов. Руки так и чесались позвонить и ехидно спросить, не терял ли он крылья? Впрочем, невелика потеря! Новые отрастут, белые и пушистые. «И будет он порхать вокруг своей пассии, аки ангел во плоти», – с ненавистью подумала Елена Петровна и вытащила из холодильника остатки торта.
В кухню ввалились Рыжов и Трофимов. Елена Петровна подняла на них глаза, потом опустила в коробку с тортом. Три куска «Сказки», которые минуту назад были в ней, волшебным образом исчезли. Мистика какая-то!
– Овсяное печенье будете? Могу еще хлеб с вареньем предложить, – крякнула она и облизала испачканную кремом ложку.
От печенья коллеги отказались. Трофимов вызвался сгонять за тортом, и скоро на столе у Зотовой появилось очередное чудо кондитерской промышленности – торт «Наполеон».
