– Покажу я тебе бабьи разговоры, дай только выедем в степь, – прошипел сквозь зубы Манахем. – Не к лицу нам на глазах у славян устраивать ссоры.
Нисси высокомерно проехал мимо. Ноги его лошади были мокры, как и брюхо. Замшевые сапоги местами покрывали пятна от впитавшейся воды.
4
Радостно было выехать на следующее утро в сторону дома. Солнце встало розовое, точно умытое. В свежем воздухе перекликались птицы. Из-под ног коней на открытых местах взлетали перепёлки. Суслики свистом предупреждали друг друга об их приближении. Ума и Ангуш, покачиваясь в сёдлах, мечтали о походах и подвигах, о белых юртах и косяках лошадей, которыми обзаведутся в будущем. Ума тешился мыслями, как, богатый и знаменитый, он приедет к старшему брату и с чувством превосходства вручит ему ценные подарки, сказав, что не помнит прежних обид.
Когда наступила ночь, в небе протянулась Молочная дорога. Хазары разожгли костёр и стали варить в котле мясную похлёбку. В то время как часовые прислушивались к ночи, остальные уселись и улеглись возле огня. Начались разговоры о том, что может ждать отряд по возвращении.
– Уж очень неторопливо мы движемся, – посетовал Ангуш.
– К чему спешить навстречу возможной смерти? – спросил его Ума.
Похлебав из общего котла, друзья улеглись на одном войлоке и стали глядеть в небо.
– Земля похожа на плоский поднос, а сверху её покрывает колпаком небо, – сказал Ума.
– Не везде она плоская. В Иберии есть горы, а здесь, в славянских землях – холмы, – заметил Ангуш.
– Наверно, эти земли ближе к краю земли, поэтому она начинает холмиться и возвышаться, чтобы люди не упали с неё.
– Смотри, как мигают звёзды. Они словно драгоценные камни, нашитые на чёрный плащ ночи. А луна похожа на большой серебряный дирхем, – прошептал Ангуш.
– А под небом на много дней пути колышутся под ветром высокие степные травы. Скачут по ним, закинув рожки на спину, дикие козы. Пасутся кони, овцы, – вторил ему, засыпая, Ума. – Стоят юрты…
– Чувствуешь, как пахнет цветами?
– Опять ты, друг, о ней! Давай-ка лучше спать.
Проснулись они от шума и от криков. Ума открыл глаза и, ещё ничего не понимая, увидел над собой огромного славянина с окованной железом рогатиной. Он не успел сделать и движения, как Ангуш навалился на него спиной. Послышался глухой удар, треск, сдавленный крик. Кое-как выбравшись из-под друга, в свете догоравшего костра Ума разглядел схватку, кипевшую вокруг. На лагерь напали славяне. Выхватив саблю, он ринулся в бой. Вскоре нападавшие были перебиты. Их оказалось немного – около десяти человек. У одного из умирающих Манахем выпытал причину нападения.
– Где Нисси? – закричал командир в гневе.
Нисси был мёртв. Славяне раскроили ему топорами голову.
– Кто ездил вчера с Нисси? – с угрозой подняв саблю, стал наступать на воинов командир.
Оказалось, что двое спутников Нисси тоже погибли, но третий даже не ранен.
– Где вы были вчера? – обратился к нему Манахем.
– Ничего мы не делали, – буркнул воин.
– Вытряхните сумки Нисси и этих трёх шакалов, – приказал командир.
Когда его приказание было выполнено, на траве, среди мехов оказались серебряные дирхемы, украшения, оружие и маленькие тигли с застывшим в них металлом.
– Вы убили кузнеца с семьёй, подлые собаки! – снова закричал Манахем. – Мало вам, что впереди у нас неизвестность, так вы и сзади решили создать нам опасность!
– Прости, князь! – упал в ноги командиру виновный. – Попутали злые духи!
–Я мог бы убить тебя, подлец, но это ослабит нас ещё на одного человека. Посчитайте погибших.
– Десять, да пятеро раненых, нуждающихся в чужой помощи.
– Сейчас возвращаться для наказания славянского посёлка нельзя. Мы не можем терять людей. Проверьте славян и добейте раненых, чтобы никто не мог вернуться и что-либо рассказать своим, подберите наших и спешно снимаемся с места.
Ума действовал как во сне. Он подошёл к Ангушу и увидел, что окованные железом концы рогатины пронзили ему грудь. Один из них застрял в позвоночнике. Глаза Ангуша остекленели, рот был открыт. Плотно завернув тело в войлок, Ума привязал его на спину испуганно храпевшей лошади. В траве он наступил на что-то и, нагнувшись, подобрал чашу для питья с надписью: «Ума и Ангуш – двое нас».
Отряд быстро собрался. Много дней он двигался на юг почти без остановок, пока не достиг Хазарских степей. Там, остановившись в кочевье князя Элчи, похоронили убитых, насыпав курган. Узнали последние новости. После смерти кагана Обадии возникла смута. В ней погибли многие богатые и знатные князья, в том числе и главный князь Батбай. Наконец верх в борьбе удалось взять брату Обадии – кагану Ханукке. Главным князем при нём стал дальний родич Манахема – Ата – ач. Князь Кубрат спасся. Своё благополучие он укрепил, выдав за Ата – ача дочь Чичак.
Казалось бы, новости были обнадёживающими. Благодаря родству Манахема, отряд мог безбоязненно ехать в Итиль, однако командир не радовался. Вечером, после пира, он незаметно ушёл в степь, разжёг там костёр и пил в одиночестве хмельной кумыс. Ума, впавший после гибели Ангуша в какой-то столбняк, из-за которого он не чувствовал ни горя, ни радости, а потому рано покинувший пир, отправился в степь на свет костра.
– Иди, вместе пить будем, – увидев молодого воина, сказал Манахем и так взмахнул рукой, что чуть не упал.
Ума сел рядом, взял из рук командира сухую тыкву и отхлебнул.
– За что пьём? – спросил он.
– За женскую неверность. Говорила, что ждать будет до смерти. Говорила, что лучше умрёт, чем выйдет за другого. Сколько я за неё претерпел! В опалу попал, готов был голову сложить…
– Да кто это – она?
– Чичак, дочь князя Кубрата.