Марина Вячеславовна Ковалева
Ума и Ангуш – двое нас
Перелески в пути стали встречаться всё чаще. На горизонте синей полосой выросли леса. Начали попадаться и следы людей. Однажды, когда Ума и Ангуш охотились в густых камышах на уток, из-за поворота реки выплыла ладья под полосатым парусом. На носу её был вырезан деревянный дракон. В ладье находились светловолосые люди. Также друзья разглядели невольников в цепях. Судя по низкой посадке, корабль был перегружен. Так как охотники затаились, плывшие по реке их не заметили.
– Это купцы – русы плыли в Константинополь, – объяснил друзьям, когда они вернулись в лагерь, чиновник для сбора дани. – Говорят, они хорошо укрепились где-то на севере славянских земель. Уж не ограбили ли они по дороге наших данников?
Опасения чиновника подтвердились. Первый, ближний к степи укреплённый посёлок оказался сожжённым. В нём не осталось ни одного человека.
– Придётся завернуть сюда на обратном пути, – сказал чиновник. – Возможно, вернутся те, кто спрятался в лесу.
В следующем посёлке им повезло больше. Ворота частокола открылись без долгих проволочек. Пока чиновник переписывал сдаваемые жителями, выстроившимися в очередь, меха, хазарские воины частью остались возле него, а частью рассыпались по посёлку, который стоял на обрыве реки. Его окружали вал и деревянная стена. Внутри находились полуземлянки. Ума и Ангуш с любопытством оглядели всё внутри посёлка, вызвав необычайное оживление у собак, следовавших за ними по пятам.
Местные жители были русоволосыми, высокими, с длинными лицами. Они носили льняную одежду и кожаную или плетёную из лыка обувь. На висках у женщин покачивались семилопастные височные кольца. Мужчин было мало. Местные считали себя потомками некоего вождя Вятко и назывались вятичами.
Когда сборщики выехали из посёлка и двинулись дальше в лес, молодой воин Нисси сказал:
–Что это за дань по белке с сохи! Мы могли бы вытрясти с них гораздо больше!
– Ты предлагаешь зарезать барана, вместо того, чтобы стричь с него шерсть, – ответил чиновник, важно покачиваясь на возу.
– Мы берём до смешного мало! Я видел в домах шкуры и получше! А если поискать как следует, то я уверен, что у них в кубышках закопаны серебряные дирхемы, полученные от торговли с арабами! – не унимался Нисси.
– Получая белку с сохи, мы подтверждаем власть кагана над этими землями, – заметил чиновник. – Белка к белке – вот уже воз белок. Кроме того, дань подтверждает право славянских купцов торговать в наших землях. Если мы будем притеснять славян, они могут и отложиться, а воевать с ними в лесах – нелегко. Лучше получать понемногу постоянно, чем, захватив всё зараз, больше не получить ничего.
– Всё это бабьи разговоры, – пробурчал Нисси.
Следующие несколько посёлков оказались богаче предыдущих и более населёнными. Хазарские воины, подчиняясь приказу Манахема, жителей старались не притеснять, а понравившиеся вещи выменивали на свои деньги и прихваченные из дому товары. Отнимать здесь что-либо было опасно: в глухих лесах степняки чувствовали себя неуверенно.
По дороге к последнему посёлку хазары увидели на поляне под большой сосной землянку. Под навесом возле неё дюжий мужик ударял молотом по наковальне, в то время как его юный помощник держал клещами серп. Увидев всадников, кузнец прекратил работу.
– Далеко ли отсюда, хозяин, до посёлка? – спросил Манахем на местном наречии.
– Как съедете с этого холма и подниметесь на тот, поросший берёзами, так сразу и увидите, – ответил кузнец.
– А что же ты живёшь за его пределами?
– Я имею дело с огнём. От неосторожной искры может разгореться пожар, а посёлок весь деревянный.
Спустившись с холма, отряд переехал ручей, вода в котором доходила коням до колен, поднялся на другой холм и увидел посёлок. В нём остановились на два дня, но потом задержались ещё на три, так как встретили арабских купцов с плохими вестями из Итиля. Оказалось, что в столице произошёл переворот, в результате которого были убиты каган Обадия и его сыновья Езекия и Манассия.
– Этого следовало ожидать, – покачал головой Манахем. – Каган слишком приблизил к себе чужаков – иудеев и слишком притеснял князей, не принявших новую веру.
– Ты осуждаешь кагана, – сказал Ангуш, – но разве ты сам не принял иудейскую веру и не уговорил нас с Умой сделать то же самое?
– Я осуждаю кагана не за веру, – возразил Манахем. – Нам нужна единая религия для укрепления государства. Я осуждаю его за неосторожность, которая привела к междоусобице. Что нам теперь делать?
– Нужно возвращаться медленно, расспрашивая каждого встречного о вестях из Итиля, а уж исходя из этих вестей, решать, что делать дальше, – посоветовал чиновник по сбору дани.
На том и порешили. Накануне отъезда хазарские воины старательно уложили свои мешки. Ума и Ангуш были довольны: им удалось наменять мехов, купить два бочонка мёду и франкские мечи. Ангуша волновало только одно: успел ли князь Кубрат уехать из Итиля перед переворотом? Не погибла ли его прекрасная дочь? Ума, как мог, успокаивал его. Он не сомневался, что ещё весной Кубрат выехал в своё летнее кочевье, а, услышав об опасности, успел откочевать и подальше. Пока сворачивали войлоки и набивали перемётные сумы, никто не заметил исчезновения Нисси и ещё двух – трёх воинов, поэтому Манахем удивился, увидев их выезжающими поздно вечером из леса.
– Где вас носило? – рассердился командир отряда.
– Ездили по окрестностям и заблудились немного, – ответил Нисси.
– Разве к вам не относится запрет разъезжать в темноте по диким лесам? Наша сила в единстве и дисциплине.
– Бабьи разговоры! – пренебрежительно отозвался Нисси. – И не указывай мне. Мой отец знатнее твоего. Наверняка твой сидит в Итиле в колодке, если он ещё жив! Ведь он был близок к Обадии!
