Марина Болдова
Нехитрая игра порока
Глава 10
– Где можно вымыть руки? – Ольга, покосившись на тапочки, предложенные мной, достала из сумки бахилы, натянула их поверх теплых носков и только тогда посмотрела прямо на меня. Ее блуждающий взгляд с того момента, как я открыла дверь, суетливое волнение заставили меня напрячься – я сразу подумала, что гостья пришла не с добром.
– Прямо по коридору вторая дверь, – указала я кивком, отходя чуть в сторону – в моей крошечной прихожей беспроблемно разойтись могли только две такие худобы, как мы с Сонькой. Ольга же весила не меньше ста килограммов, основная масса приходилась на нижнюю часть туловища, но талия была выражена четко, делая полную фигуру по-женски привлекательной.
Я опустила глаза и тут же поняла, почему гостья отказалась от тапок – она чувствовала бы себя в них как на лыжах, такой маленькой была ее ножка.
– Тридцать третий размер бог дал, – спокойно прокомментировала Ольга мой взгляд, ничуть не смутившись.
– Чай, кофе? – успела я бросить вслед, но в ответ прозвучало короткое «нет». «Ничего, значит, не хотим. Ладно, будем пить вино», – отчего-то мне стало весело. Я вернулась в комнату, на вопросительный взгляд Сони пожала плечами и улыбнулась. Доставая чистый бокал из горки, замешкалась – за отсутствием достаточного количества посуды одна из полок была заставлена фотографиями в рамках. Среди них был и портрет Гиржеля, висевший когда-то над кроватью бабушки в квартире Карима. Я взяла его и зачем-то задвинула в угол. Закрыв стеклянную дверцу, поставила на стол бокал, десертную тарелку из стопки на краю стола, положила вилку и нож. Из закусок к вину были пармезан, салями и бутерброды с икрой. Горячее – запеченную в фольге семгу я из духовки так до сих пор и не достала.
– Добрый вечер, – Ольга протянула руку Соне. – Ольга Гиржель.
– Софья Барковская, – слегка коснулась кончиками пальцев ее руки моя подруга.
Я, наблюдавшая за церемонией знакомства со стороны, сделала лишь один вывод – симпатия с первого взгляда между ними не возникла, откровенного разговора с Ольгой может и не получиться. Я ошиблась.
– Начну, девушки, с главной темы. – Ольга полезла в сумку. – Ася, с днем рождения.
Она протянула мне раскрытую ладонь. На ней лежала подвеска, украденная у меня сегодня буквально несколькими часами ранее.
Я застыла, не зная, как поступить – скрутить нахалку (вдвоем с Соней, может быть, и справимся) и вызвать полицию или для начала выслушать? Немая сцена затянулась. Соня с ужасом смотрела на меня, я со злостью – на Ольгу. Ольга же была спокойна.
– У тебя должна быть такая же. – Она тяжело опустилась на стул, положила подвеску на скатерть и потянулась к бутылке с минералкой. – Эту змейку дал мне отец. То есть Гиржель Михаил Леонидович. Я должна была передать ее тебе в день, когда узнаю о его смерти. Только он не предупредил, какая его ждет смерть… Ася, да сядь ты! У меня сегодня было четыре операции, я только в половине девятого вернулась домой. А тут сообщение от тебя. Пока ехала из клиники, догнал звонок следователя. Противный тип. Хам, если проще сказать. Но не суть. Сообщил, что отца нашли мертвым на рабочем месте. Ты же в курсе, где он «работал»?
Я машинально кивнула, испытав огромное облегчение от ее слов – подарок Карима унес вор, эта подвеска была лишь копией моей.
– Поясню сразу: я – родная дочь Гиржеля, хотя он меня по документам и удочерил. Поэтому «выкать» было бы странно, мы с тобой, Ася, единокровные сестры. Вот эту, не знаю, приятную или нет новость, я и хотела до тебя донести. И если, сестрица, ты меня сейчас не накормишь, упаду в голодный обморок.
– Соня! Там, в духовке…
Соня метнулась на кухню, я же продолжала неприлично пялиться на Ольгу.
– Почему же ты не открылась раньше? Я же ничего не знала! Господи, у меня же куча вопросов теперь!
– Отец запретил. А до семи лет сама думала, что Гиржель меня удочерил, когда женился на моей маме. Ты посмотри – я на него не похожа, в маму удалась. Человеком она была чудным, доброта на грани самоотречения, к ней, как к участковому терапевту, и душу лечить в очередь записывались. А внешность не очень. Знаю, отец ее не любил никогда. У них все произошло-то только раз, после чьей-то свадьбы, кажется маминой подруги.
– Что ты говоришь! Он же нас бросил, к вам ушел! Как же не любил?
– Пожалел. У мамы рак обнаружили, она испугалась, что я сиротой останусь, ему рассказала, что несколько месяцев назад родила дочь. А он все решил сам. Не буду грузить подробностями, но его заслуга, что мама еще почти двадцать лет жила.
– Моя мама знала, почему он ушел к вам?
– Нет, он убедил ее, что любит другую. Я как-то подслушала разговор родителей, мама упрекала его в равнодушии, спрашивала, почему не уходит обратно к вам. «К Лидии обратной дороги нет. Она уверена, что я полюбил другую. Да и все у них с Асей хорошо и без меня». Как-то так он ответил, не помню точно.
Я тут же вспомнила наши с мамой фотографии, залитые кровью Гиржеля.
Ольга с удовольствием ела рыбу, запивая вином. Я терпеливо ждала, подливая из бутылки всем.
– Спасибо, очень вкусно. Вот видишь, еще один талант тебе достался от отца – он великолепно готовил. А я безрукая хозяйка – и дома уюта нет, да и питаюсь полуфабрикатами. Скажу, предупреждая твой вопрос, – муж был, разошлись, говорить об этом эпизоде длиною в девять месяцев даже не стоит – выгнала мужика за пьянки. Хотя хирургом он был неплохим, да… Ты знала, что отец совсем не пил?
– Странно, что ты задала тот же вопрос, что и следователь. Это что, так принципиально?
– Сейчас поймешь почему. Мне мама вкратце рассказала перед смертью. Гиржель – еврей, тебе известно. А в Чечне принял ислам. Догадываешься зачем?
– Да я вообще не знаю, как он туда попал!
– В девяносто втором его внедрили в одну из банд Дудаева, в январе девяносто пятого он вернулся домой. Там какая-то мутная история с побегом, ранением – мама сама толком ничего не знала. Только спина у отца вся в шрамах, как будто его плетьми секли. Сама видела. За три года отсутствия я его забыла напрочь – мне года не исполнилось, когда он уехал в Чечню. Вернулся, работал в управлении внутренних дел до две тысячи девятого года. А потом исчез.
– Да, я знаю об этом. Карим, мой отчим, рассказал накануне отъезда в Англию. И тогда я узнала о тебе, – я задумалась.
– Ася, выходит, они все же были довольно близко знакомы, Карим и Гиржель. Таранова права, – «озвучивая» мои мысли, Соня смотрела только на меня.
– Так вот. Я думаю, его исчезновение и сегодняшнее убийство связаны с этими старыми чеченскими делами. Хотя и здесь у меня есть сомнения – сроки. Прошло столько лет! Если это месть, то уж совсем остывшая, – казалось, Ольга не обратила на реплику Сони никакого внимания.
– Ты знала, что отец нищенствует, почему не помогла? Когда он «нашелся»?
– В январе этого года. Пришел ко мне в клинику вполне прилично одетый, выбритый. Успокоил, что жив-здоров и… исчез еще на полгода. Следующая наша встреча состоялась уже летом у ворот храма. Конечно, я хотела его забрать домой, но он отказался. Не поверишь, ему даже удалось убедить меня, что он добровольно отказался от нормальной жизни! Пожелал счастья, но обнять не рискнул, – Ольга усмехнулась.
– И запретил тебе о нем говорить кому бы то ни было? Даже мне? Он чего-то боялся, не заметила?
– Да нет. Был благостно-спокоен, крестился как православный, то и дело поворачиваясь лицом к храму. В общем, вел себя как верующий нищий, которому ничего в этой жизни не нужно, кроме людских подаяний. При прощание объяснил, где лежит эта подвеска-змейка, и попросил, чтобы я передала тебе ее, когда его не станет. Безделушка все это время валялась в шкатулке среди маминой бижутерии, я туда и не заглядывала, стирала пыль с крышки раз в две недели. После его просьбы еле отыскала змейку, спрятала в бумажник. Кстати, твоя где? Давай посмотрим, может быть, они как-то соединяются или дополняют друг друга?
– То есть ты не в курсе, что это за ценность такая?
– Нет, Ася. Я не знаю, как Гиржель оказался на паперти, я не в курсе, где он пропадал столько лет, – на эти вопросы он мне не ответил. А теперь его убили! Меня достала эта неизвестность, и я, честно, начинаю бояться. Вчера соседка по лестничной площадке видела, как возле подъезда крутился какой-то щуплый высокий мужик, как она выразилась. Смотрел на мои окна. Она подошла к дому, он тут же ушел.
– Кудрявый? – Я сразу вспомнила парня, которого видела в своем подъезде.
– На голове был капюшон. А что?
– Оля, мою подвеску сегодня украли. И я тоже видела в подъезде постороннего парня.
– Все хуже, чем я думала, – помрачнела Ольга. – Если еще убийство отца к этому добавить, то… нам с тобой, Ася, грозит опасность. Ну, не смертельная, наверное…
– А если к этому добавить убийство Асиного отчима Карима Бахметева несколькими часами раньше, чем Гиржеля… – Соня покачала головой.
– А при чем здесь Карим, Ася?! – испуганно вскрикнула Ольга.
– Змейку мне подарил он, а не отец! И он тоже мертв.
– Вот тебе и доказательство, что Гиржель и Бахметев были тесно знакомы! Хвост тянется из их общего прошлого, можно теперь не сомневаться! – Соня взяла свой мобильный. – Думаю, самое время позвонить папе. Нет смысла ждать до завтра… Алло, папочка, добрый вечер. Да, ты прав, с Марченко все плохо, но об этом подонке мы поговорим позже. Я у Аси… скажи, ты знал, что Гиржель и Бахметев были давно знакомы? Папа, не молчи! Папа! – Соня с удивлением смотрела на трубку. – Сбросил вызов, ничего не понимаю!
– Похоже, мы пока остаемся здесь втроем? – Я невесело усмехнулась. – В целях безопасности.
Глава 11
Разложив нам с Соней диван в гостиной, я постелила Ольге в спальне. Вспомнив, что в бабушкином чемодане с вышитыми ею скатертями, салфетками и постельным бельем есть и пара ночных рубашек подходящего Ольге размера, полезла на антресоли стенного шкафа.
Наша с Ольгой еврейская бабушка не знала иврит, национальную кухню, не праздновала шаббат и с удовольствием ела свиные котлетки. Она была более русской, чем мы с мамой, часами вышивая гладью и вывязывая крючком узоры. Пыталась приучить к рукоделию и меня, но маленькой Асе было неинтересно так долго сидеть на одном месте, а став школьницей, я забыла, что такое свободное время, отдаваясь тренировкам в спортивной секции. Чемпионкой мира по художественной гимнастике, как мечтала, стать не смогла – однажды врачебная комиссия окончательно запретила мне любой спорт из-за стремительного ухудшения зрения. Проплакав сутки, я собрала все грамоты в большой бумажный пакет, закинула его на шкаф и в тот же день записалась в шахматный кружок, успокоив себя тем, что это тоже спорт. И тут выяснилось, что в шахматы у нас в семье лучше всех играет бабушка. Мы очень сблизились с ней, когда я училась в старших классах, и я тяжело пережила ее смерть, которая случилась, когда я только что стала студенткой.
Позже, когда Карим рассказал мне об исчезновении Гиржеля, я поняла, что она тогда просто не пережила потерю сына…
Ольга похрапывала довольно громко, нам даже пришлось плотно закрыть дверь в спальню, хотя моя неожиданная сестрица и просила держать ее открытой.
– Н-да… Много странностей в ее появлении, не находишь? – Я чувствовала, что Соня по-прежнему относится к Ольге с настороженностью.
– Я сама ее просила позвонить!
– Она отговорилась запретом отца на то, чтобы рассказать тебе правду, но, Ась, она же взрослый человек, могла и не слушать. Это же глупо – только что и ставить лайки под фото родной сестре!
– Я так же поступала, – сказала я, но в душе была с Соней согласна.
– Ты думала, что она – дочь разлучницы. К тому же она – старшая, – оправдывая меня, Соня с упорством отстаивала свое мнение.
– Господи, да у нас разница чуть больше полугода! Ты о чем?
– Я о том, что все беды случились с тобой в один день – потеря отца, отчима, кража подвески и появление Ольги, – мрачно подытожила Соня.
– Что же ты к этому не добавила возвращение в мою жизнь Юренева? – с иронией спросила я.
– Этот эпизод ты забудешь… или? Ась, лучше молчи. Нет, не может быть! Ты же его ненавидишь? Да? Он же гадский гад в твоей жизни, вспомни! Он тебя унизил!
– Он слеп и беспомощен, Соня. Нет, не жалок, а именно потерян. И никому не нужен! – парировала я.
– Да… никогда бы не подумала. Как неожиданно сбылось мое предсказание. Ляпнула тогда, а оно вот как – в точку. И что ты собираешься делать?
– Помогать ему выживать, не более того, – произнесла я неуверенно.
– Не более? Аська, не дури! Жалость – не любовь. Загонишь себя в тупиковые отношения… Вспомни, как ты тогда рыдала! А они ржали, уроды…
…Наш класс был самым недружным в школе. Легендарно худшим – те учителя, что проработали долго, удивлялись столь стойкой неприязни учеников друг к другу. В классе процветали зависть, наушничество и хамство. Никакой взаимной поддержки, каждый сам за себя. «Сброд эгоистов» – так называла нас наша классная, молодая преподавательница химии, еще полная амбиций, планов по воспитанию и авторских идей. Сломали ее быстро, к концу седьмого класса она как-то сникла, свой предмет вела словно нехотя, а классные часы проводила для галочки – мы все занимались чем хотели. Не знаю, задумывался ли еще хоть кто-то о причинах нашего пофигизма, но мы с Соней однажды пришли к выводу, что он, этот пофигизм, родом из детства. То есть из начальной школы. Ни один из нас не поминал добрым словом нашу первую учительницу Ирину Александровну Чмыреву, исчезнувшую из школы сразу же, как только мы перешли в пятый класс. Нет, точнее, не сразу – первую четверть у вновь поступивших первоклашек она отработала. Скандал с ее увольнением в связи с профнепригодностью замяли быстро. Родители, чей ребенок не побоялся рассказать дома о том, что учительница ругается матом, обзывает всех дебилами и не разговаривает, а «шипит», однажды целый урок стояли за приоткрытой дверью в класс и записывали на диктофон монологи Чмыревой. Не сразу поняв, что «зажравшиеся нувориши, нарожавшие сопливых слабаков», – это они, мама с папой этого ребенка лишь в ужасе переглядывались и качали головами. А после отнесли запись прямиком в кабинет директора. Жаль нас, бывших учеников Чмыревой, тогда никто не опросил, каждый мог бы добавить что-то свое. То, что фискалить нормально, нас убедила Ирина Александровна. Мотивация звучала примерно так: «Вы в классе все соперники. Каждый должен стремиться быть лучшим, а для этого нужно знать все слабые стороны противника. В конкурентной борьбе все средства хороши. Иначе, выйдя во взрослую жизнь, карьеры вы не сделаете». Нам, малышам, до борьбы, карьеры и взрослой жизни было так абстрактно далеко, что мы хорошо уяснили одно – донеся ей, какой плохой сосед по парте, ты получишь привилегии. Конечно, став старше, мы разобрались, что к чему, но – поздно. По сути, дружбой можно было назвать лишь наши с Соней отношения. Одноклассникам же было по-прежнему наплевать на все и всех, да и на учителей тоже. Они продолжали «сдавать» друг друга, если это им было выгодно.
– Сонь, неужели никто не знает, что с Максом произошла такая беда? Он сказал, что живет один. Почему? А мама?
– Про мать не слышала, а что отца убили, узнала от Басова. Помнишь Кольку? Он же в мед со мной поступал, документы вместе сдавали. Правда, он на лечебный пошел, мы пересеклись-то всего несколько раз за семестр в коридорах. Так что Басов только на школьном вечере встречи в феврале вскользь упомянул, что у Макса отца больше нет. Ты тогда идти отказалась наотрез.
– Странно было бы, если бы пошла.
– Согласна. Мне сразу стало понятно, почему Макс в армию загремел. Кто б ему учебу оплачивать стал? Бюджет ему никак не светил.
– Мать его, значит, сына бросила совсем…
– Получается, так. И вот еще – на той встрече мне показалось, что Коля был чем-то озабочен, да и пробыл он с нами недолго. А потом исчез куда-то. Ничего о нем до сих пор не слышала. Впрочем, я и не общаюсь ни с кем из класса. Больше в школе не была ни разу. Некогда, да и желания нет.
– Соня, следователь утром мне сообщил, что Коля признался в убийстве отца Юренева. Убил, якобы находясь под наркотой. Умер на зоне.
– Да ну… ерунда какая-то! Коля и наркотики? Никогда не поверю! Полная чушь!
– И моя реакция была такой же. Знаешь, о чем я подумала – следователь все время задает вопросы о прошлом. Вот скажи, откуда ему известно об убийстве отца Макса? Нет, не так – знать-то он, конечно, мог. Но почему меня спрашивал об этом? Убили Карима, говорили о нем, и вдруг – что я знаю об убийстве Юренева? А я-то всегда думала, тот в аварии разбился. Разве нет?
– С чего ты это взяла? Его нашли в подъезде с травмой черепа, несовместимой с жизнью. Колька, правда, выразился проще – «черепушку пробили». И ни слова, что это сделал он! С чего вдруг потом признался?
– Загадка… А вот еще одна – следователю откуда известно, что Гиржель на паперти побирался? Откуда он вообще о нем знает? Да еще эта его уверенность, что тот с Каримом тесно знаком… на чем основывается?
– Не знаю, Ася. Что ты к нему прицепилась? У него масса возможностей добыть любую информацию. Давай спать. Мне с утра в Раздольное ехать. Свитерок-то одолжишь? – улыбнулась невесело Соня, залезая под одеяло.
– Спи. Еще Лизка-Элизабет никак себя не проявила. Как ей дать знать, что она уже дважды вдова? Если, конечно, это не она Карима убила.
– Успокойся, не она. Так сонную артерию перерезать можно лишь умеючи. Она что, медик?
– Нет, что ты. По-моему, образования у Элизабет никакого. Тогда где же она?
– Еще нарисуется, не сотрешь. Квартира в нашем доме, даже часть ее, – хороший кусок. Явится за наследством, вот увидишь… хотя квартира-то Каримом до брака приобретена…
«Зачем ей наследство, если у нее в Англии дом?» – подумала я, засыпая.
Глава 12
Ровно в восемь разбудил звонком на мобильный Фирсов. Напомнив, что через час ждет в следственном комитете, отключился. Ни вам «доброго утречка, Асия Каримовна», ни простого «здравствуйте».
– Хамство у нас в крови, не так ли, Иван Федорович, политесу не обучены, – пробурчала я, покосившись на Соню. И тут же вспомнился Карим, будивший маленькую Асию легким поцелуем в розовую щечку. «Солнышко уже ждет, не дождется, когда моя маленькая принцесса откроет глазки», – шептал на ушко он, а мне было щекотно от его дыхания. Я открывала глаза – рядом с кроватью стояли Карим и мама, улыбаясь и бросая ласковые взгляды друг на друга… «Нет, Карим не мог меня обманывать, тут просто чья-то чужая тайна. Гиржель, да – темная личность», – подумала я, вставая с дивана.
– Кто это в такую рань? – Звонок все же разбудил Соню.
– Следователь отметился с утра. Через час я должна быть у него. Ты лежи, мы уйдем с Ольгой, выспишься.
– Нет, поеду к отцу. И по детям соскучилась, давно не видела. Буди сестрицу.
Ольгу поднять с постели оказалось не так просто – на мое тихое: «Олечка, проснись», она лишь громко всхрапнула и отвернулась к стене. Пришлось трясти за плечо. Открыла глаза она не сразу, и я успела разглядеть небольшой шрам над бровью и седую прядь на левом виске.
– Ася, сколько уже? – Ольга потянулась за телефоном. – Ого! Проспала… теперь домой не успею зайти перед визитом к следователю. Или успею?
– Он уже звонил, мне к девяти.
– Вот. А мне через полчаса уже у него быть. Может, с тобой пойду, не арестует же?
– Щетка новая в стаканчике, твое полотенце – розовое, – никак не прокомментировала я ее предложение.
– Спасибо.
Я отправилась на кухню, где уже хозяйничала Соня.
Меня очень смущала наша с Ольгой непохожесть друг на друга. Ну хотя бы какие-то черты внешности должны быть у Ольги от Гиржеля? Сколько ни присматривалась, таковых не обнаружила. Обманула, что родная дочь? Зачем ей это?
– Сонь, а если эта змейка, что принесла Ольга, на самом деле моя? – Я сняла турку с плиты и разлила кофе в три чашки. – И никакой пары к ней, как она утверждает, нет. Смотри: кто-то крадет у меня подарок Карима, а через несколько часов подвеску приносит дочь Гиржеля. А дочь ли? Белесая, глаза почти прозрачного голубого цвета, лицо круглое. Посмотри на меня – копия отца! Поэтому я так легко его среди нищих узнала.
– Что в этой подвеске такого ценного? Камень красный? Он крошечный. Даже если это рубин, да, похож по цвету, ценность ему – грош. Хотя я в камнях не разбираюсь. Давай Леве Фишеру покажем. У него своя ювелирная мастерская на углу Дворянской.
– Хорошо, зайду как-нибудь. Мне кажется, что об этой змейке и хотел поговорить Карим. Может быть, она ему была нужна? А был ли он в курсе, что вторая подвеска хранится у Ольги? Ничего не понимаю!
– И это еще раз доказывает, что Гиржель и Карим не просто знакомы, их связывает какая-то общая тайна. Если же змейка одна, все плохо – Ольга тебя обманула. Ты с ней не откровенничай, Ась. Черт ее знает, кто она на самом деле!
– Да, ты права. Пойду потороплю ее, что-то долго она в ванной плещется.
В этот момент раздался громкий щелчок замка входной двери. Я посмотрела на Соню – та развела руками.
– Ушла, не попрощавшись? Значит, подслушивала… согласна, нехорошо, конечно, получилось, – произнесла Соня без тени раскаяния в голосе. – Я поехала к отцу. Еще один заговорщик. Телефон до сих пор отключен. Хорошо, Марченко ключи от машины не успел отобрать. Обычно первое, что прячет, – портмоне с правами, обе связки ключей и телефон. В этот раз только теплую одежду успел в шкаф запереть. Ключиком перед моим носом вертел, издевался. Такой придурок, Ась. Куда любовь к нему делась… он что, всегда таким был?
– Всегда! – отрезала я. – Не думай о нем. Иди, умойся. У меня еще полчаса есть, я пока здесь приберусь.
Я выглянула из окна – Сонина белая «Мазда» была припаркована двумя колесами на пешеходной дорожке. Я надела очки. Со второго этажа было четко видно, что оба правых колеса спущены. «Вот Марченко подлец! Подгадил-таки!» – разозлилась я.
* * *
К Фирсову я опоздала на шестнадцать минут. Он стоял у окна спиной ко мне. Знакомая поза.
– Доброе утро! Извините за опоздание. – Я сделала шаг от двери, расстегивая полушубок: в кабинете было жарко.
Фирсов обернулся.
Я, будучи уверенной, что подвергнусь допросу, приготовилась морально – не обязана отчитываться перед ним, и точка. Удивившись молчаливому кивку на стул, я так же молча села. И в этот момент Фирсов метнулся к зазвонившему мобильному.
– Понял, никуда не уходите, выезжаю, – он сунул телефон в карман куртки. – Не раздевайтесь, поедете со мной. У вашей сестры в квартире тоже кража. Кстати, знали, что у вас есть единокровная сестра? Или так, сердечки из вежливости под фотографиями ставили? Забавно!
– То, что Ольга – родная дочь Гиржеля, узнала только вчера вечером. Она была у меня, даже осталась ночевать, – не без раздражения ответила я.
– Во как! Оперативно. За что же вы ее… задержали? Или по согласию?
– Прекратите ерничать, майор! Вы меня решили на бегу допросить? Без протокола?
Я пыталась устроиться на заднем сиденье автомобиля Фирсова, с трудом расчистив место, – все было заставлено какими-то коробками. Лица Фирсова не видела, лишь глаза и лоб в зеркале заднего вида. Но понимала, что ему прекрасно видно мою возню.
– Когда и где вас допрашивать, я буду решать сам, – холодно произнес он.
– На самом деле нас было трое. Моя подруга Соня Барковская пришла поздравить меня с днем рождения. Ольга присоединилась позже, я сама ей написала сообщение на профиле в соцсети с номером моего телефона. Хотела лишь задать вопрос, известно ли ей о близком знакомстве Гиржеля и Бахметева. А она выразила желание приехать. А потом мы сообща пришли к выводу, что нам с ней угрожает опасность.
– Хороший же у вас вчера получился праздник, – прозвучало даже сочувственно. – Трупы, ограбление. Только что-то не вяжется. Если вор ваш и Ольги – один и тот же, что он искал у нее, если подвеску уже забрал у вас?
– Вот, – я полезла в сумку, достала змейку и подняла так, чтобы Фирсов мог увидеть ее в зеркале. – Эту принесла она, сказала, что их две абсолютно одинаковых. И что Гиржель просил Ольгу отдать ее мне в день его смерти. Якобы поэтому она и приехала. И еще сообщить новость, что мы родные сестры.
– А вы ей до конца не поверили. Почему?
– Возможно, подвеска одна – эта. Ее сообщник украл, передал ей, она принесла мне.
– Зачем?
– Чтобы войти в мой дом. Возможно, она думала, что я знаю, от чего этот ключ… точно! Как я раньше не догадалась! Ромб на хвосте змеи очень похож на маленький ключик! Но что он открывает? Шкатулку? Но у меня нет никаких шкатулок, кроме той, что вы видели.
– Версия неплохая, только ключик уж больно простенький. Все, приехали.
Я хорошо знала эти три двухэтажки у речного порта. В народе их прозвали бомжатником. Окруженный высоким кирпичным забором двор не имел ни одного деревца, даже кустика. Две клумбы заросли травой, которая пробивалась и сквозь растрескавшийся асфальт. Вырытые вдоль забора бог знает когда погреба использовались по назначению до сих пор – навесные замки на крышках были целы, да и сами доски выкрашены красками разных цветов. В мансарде крайнего к порту дома располагалась мастерская Карима. Значит, Гиржель с Ольгой и Ириной жили здесь?
– Привет, – услышала я, но ответить не успела: Ольга сразу же повернулась к Фирсову. – Пойдемте, нам туда.
Она, не оборачиваясь, двигалась к дому, Фирсов, участковый и эксперт с чемоданчиком в руках – за ней. А я опустилась на лавку. Ольга врала мне, и это было очевидно. Она не могла не знать, что отец и Карим давно знакомы – они наверняка виделись здесь. Почему не сказала? Я вспоминала вчерашний вечер, все больше убеждаясь в том, что пустила в дом чужого человека. Да еще оставив на ночь!
– Асия Каримовна, мы вас ждем! – Фирсов высунулся из окна второго этажа.
«А Карим работал прямо над головой у Гиржелей! Вообще класс!» – поняла я вдруг, поднимаясь по деревянной лестнице.
…Я долго не знала, что Карим – профессиональный художник, думая, что рисование – это хобби. А на работу он ходит как все – в офис. В нашей квартире повсюду были развешаны мои портреты, мамы и даже бабушки. Изображение в полный рост очень красивой женщины украшало одну из стен спальни. «Это – моя мама Рания», – ответил как-то на мой вопрос он, а любопытная Ася тут же задала следующий: «А кто она?» Конечно, мне хотелось знать все – и кем работала, где жила, родилась. Но Карим ограничился коротким: «Арабская принцесса». – «Как в сказках?» – «Да, только эта сказка с очень печальным концом, Асенька». Мне было лет шесть, сказки я читала сама, но ни одной с печальным концом так и не вспомнила. К вечеру собрались гости: день рождения Карима всегда отмечался шумно и весело. О том, что хотела попросить его рассказать сказку о принцессе Рании, совсем забылось.
Я никогда не задумывалась, хорошо ли продаются картины Карима, но нужды в деньгах наша семья не испытывала. И не приходило в голову мне, школьнице, задать вопрос: почему у Карима не бывает персональных выставок, да и где, собственно, те полотна, что он создает в мастерской? Мои нечастые визиты туда были короткими по времени – Карим, как правило, куда-то торопился, осмотреться в его владениях я не успевала, запомнив зрительно, что на мольберте закреплен подрамник с начатой картиной. О том, что полотно я вижу каждый раз одно и то же, возможно с добавлением нескольких новых мазков, я догадалась, уже будучи студенткой. Тогда и узнала, что Карим зарабатывает на перепродаже чужих картин. «Я ищу полотна по заказу, выкупаю и получаю хорошие комиссионные. Вот и вся моя работа. Приходится, конечно, поездить», – он виновато развел руками. Да, «в командировках» отчим бывал часто.
«Пока Карим жил в Англии, я и не вспоминала об этом месте. Теперь мастерская будет принадлежать мне? Наверняка никакого завещания нет. А где от нее ключи?» – с этой мыслью я миновала дверь в квартиру Ольги и поднялась еще на один лестничный пролет. На небольшую площадку выходила одна дверь. И она была приоткрыта.
