Марина Болдова
Нехитрая игра порока
* * *
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
© Болдова М., 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
* * *
Я не видела отчима шесть лет, скучала отчаянно, говорила с ним мысленно, жалуясь и хвалясь, делилась сокровенным и вспоминала маму, каждый раз упрекая, что тот ее забыл. Мой отчим Карим Бахметев исчез из моей жизни стремительно, не дав времени осознать грядущее одиночество и оставив в моей памяти лишь шлейф воспоминаний.
Между нами лежала пропасть – тысячи километров и его новая жена Элизабет Ларкинз. Так теперь себя называла бывшая сельская девочка Лиза Кузина, нашедшая свое случайное счастье в юном возрасте с жителем графства Беркшир, что на юге Англии. Имея скудное образование на базе школы села Владимировка, амбиции первой красавицы того же населенного пункта, гонор избалованной единственной дочери главы сельской администрации, Лизонька в семнадцать лет выпорхнула из родительского терема на берегу Волги, а приземлилась в Москве, в приемной комиссии сельхозакадемии, куда выбил-таки направление папа, затратив на это, по выражению самой девушки, «много зелени». Так как к прелестному личику и приличному баллу за госэкзамены нужно было бы приложить хотя бы какие-то знания (очная беседа с членами комиссии не заладилась с первой же произнесенной ею фразы), Лиза Кузина студенткой так и не стала, но домой во Владимировку возвращаться не торопилась, надеясь как-то устроиться в столице. Повезло на первой же вечеринке в ресторане небольшого, но вполне приличного отеля – выпить рюмочку перед сном туда забрел Артур Ларкинз, средних лет англичанин, неплохо говоривший по-русски. Любовь к красотке Лизе в нем вспыхнула с такой силой, что наутро он предложил ей официально сочетаться браком. Лиза было заартачилась – неказист был жених, мал ростом и небогат. Выпила лишнего, вот и… Но папа с мамой, которым дочь все же сообщила о новом знакомом, срочно вылетели в Москву знакомиться с будущим зятем. Не дав дочери ни шанса ускользнуть от выгодной, с их точки зрения, партии, они организовали и пышную свадьбу, и немалое приданое. Через несколько месяцев довольный Ларкинз увозил уже беременную Лизу в родной город Рединг.
А еще спустя два месяца родители встречали в Шереметьеве дочь-вдову, потерявшую в автокатастрофе и мужа, и так и не увидевшего белый свет ребенка. Вскоре, вполне утешившись, Лизонька отбыла в полюбившийся ей с первого дня пребывания Рединг, в унаследованный от мужа дом. Звание веселой русской вдовушки закрепилось за ней прочно, однако такое соседство никого не радовало, и однажды кто-то из добропорядочных горожан сообщил главе Владимировки о недостойном поведении дочери. Обеспокоенный папа настоял на возвращении Лизоньки домой, мотивируя тем, что среди чопорных англичан мужа та себе не найдет. Где Элизабет встретила моего отчима, мне было неизвестно, да и Карим как-то не торопился поведать мне историю их знакомства. Но весьма трогательно, даже со слезами на глазах, рассказывая о бедной Лизе, отчим пытался оправдать свою спешную женитьбу. Я же восприняла его повествование с иронией и долей здоровой злости на хитрую, лицемерную и распутную (а как иначе?) женщину. Карим же в моих глазах в тот момент выглядел жалко.
Это случилось шесть лет назад. Тогда он клялся в преданности маме, а я не верила – года не прошло со дня ее похорон. Я не приехала в аэропорт проводить молодоженов, отбывающих на жительство в Беркшир, не отвечала на звонки. Оставив хоромы в «генеральском» доме у центральной площади (название дома прижилось со дня заселения), переехала в старую бабушкину квартиру на Казанской. И расстояние между домами было небольшим, и ключи висели на общей связке, но, даже поднимаясь этажом выше к подруге Соне Барковской, в квартиру, где я когда-то счастливо жила с мамой, бабушкой и Каримом, зайти я не торопилась.
А вот вычеркнуть отчима из памяти так и не смогла… Бархатный баритон звучал в голове, успокаивая и обнадеживая, как когда-то в детстве. Я любила Карима, считая его отцом. Он им и был, другого не знала. В паспорте значилась как Асия, так называл меня он, хотя при рождении мама дала мне имя Ася. И сейчас, спустя годы, двигаясь пешком к дому, пыталась собраться с мыслями. Час назад, вернувшись с работы, в почтовом ящике я обнаружила странную записку от отчима, почерк был, несомненно, его. «Я был, тебя не застал. На звонки не отвечаешь. У меня новый номер, посмотри в вызовах. Буду ждать дома. Ради памяти мамы, дочка, приезжай!» – неровные строчки, почти невидимые последние слова – понятно, что в шариковой ручке практически закончилась паста.
Уже с угла улицы я увидела толпу возле подъезда. На проезжей части дороги стояли машина «Скорой помощи» и еще одна – темная иномарка. Подойдя ближе, я разглядела белые буквы на красной полосе – «Следственный комитет».
Кто-то взял меня за руку, я вырвалась. Меня тянуло туда, в подъезд, и по лестнице – на второй этаж.
Дверь открыть не успела, та сама распахнулась навстречу. Двое санитаров тащили носилки. То, что на них мертвое тело Карима, я не сомневалась ни секунды.
Глава 1
– Уточните, кем вы приходитесь пострадавшему. – Голос следователя донесся как сквозь ком ваты.
Я оторвала взгляд от плаката на стене и посмотрела на сидящего напротив мужчину. Он был без формы, обстановка в помещении, где мы находились, скорее напоминала жилую комнату квартиры шестидесятых, чем кабинет следователя. Я бы чувствовала себя свободнее, если бы не знала, что сижу здесь на старом стуле с выцветшей обивкой лишь потому, что убили Карима…
– Бахметев – мой отчим. Он воспитывал меня с трех лет. Последние шесть лет мы не виделись – он жил с новой женой в ее доме в Беркшире.
– Вы знали, что он вернулся в Россию? И почему?
– Нет, не знала. Пока не нашла сегодня в ящике вот эту записку, – мысленно похвалив себя, что не выкинула листок (как хотела), я протянула его следователю. – Я о нем вообще ничего не знала все эти шесть лет!
Прозвучала моя последняя фраза с явной досадой, и, поймав удивленный взгляд следователя, я мысленно чертыхнулась – вот уж показывать эмоции здесь совсем неуместно! Но полицейский ждал продолжения либо подробностей, и я вынужденно извинилась. Мой собеседник лишь молча кивнул.
– Моя мама вышла замуж за Карима Николаевича в девяносто четвертом году. Он сразу меня удочерил, дал фамилию и отчество. И стал мне настоящим отцом.
– Вы знаете, что ваш биологический отец жив?
– Теперь знаю, – коротко ответила я, не собираясь далее развивать эту тему.
То, что родной папа вообще существует, да еще и жив, я узнала от Карима, когда поступила в школу – ранее вопросом о биологическом родственнике я не задавалась. Первый день сентября выдался дождливым, и по этой причине торжественная линейка проходила в фойе школы. Наш первый «а» стоял по центру, позади на стене висела Доска почета с фотографиями знаменитых выпускников. Меня, как самую высокую девочку, поставили во второй ряд, и я то и дело оглядывалась – привлек внимание один из портретов. Что-то знакомое было во внешности молодого мужчины в форме. Мне даже показалось, что встречались мы с ним совсем недавно. Читать я умела, но подпись под фото «Гиржель Михаил Леонидович. Выпуск 1987 года» ни о чем мне не говорила. Нас отвели в класс, о портрете я забыла. Но, зайдя после школы к бабушке в комнату, посмотрев на фото мужчины над ее кроватью, тотчас поняла – на школьной Доске почета видела именно этого человека. Я всегда считала, что это погибший мамин брат. Радостно доложив бабушке, что портрет героя висит в школе, хотела было уже продолжить рассказ о первом учебном дне, как та вдруг горько расплакалась. Мамы на тот момент дома не было, я кинулась к Кариму. Позже о Гиржеле он рассказал мне сам…
– Когда вы виделись с ним? Какие у него были отношения с пострадавшим?
– Я вижу его каждый раз, проходя мимо Воскресенского собора, он там работает нищим. А у отчима с ним отношений не было, то есть вообще никаких! Насколько мне известно, ни споров, ни разногласий по поводу моей матери между ними никогда не возникало. Михаил Леонидович бросил нас с мамой после моего рождения, ушел к другой женщине. Насколько я в курсе, ее уже нет на этом свете.
– Вы знаете, кем был Гиржель?
– Да, я в курсе, что он служил в милиции и геройски воевал в Чечне. Но все это не меняет моего отношения к нему. – Я почувствовала, что сейчас моя бедная голова не выдержит нарастающей боли, и я позорно грохнусь в обморок. – Дайте воды, пожалуйста, мне нужно выпить лекарство.
Да, вежливых слов от этого человека я не ждала, сочувствия тоже. Уверенность, что он даже по необходимости не растянет рот в улыбке, росла – молча протянув мне пластиковый стаканчик с водой из кулера, следователь смерил меня досадливым взглядом.
– Вам легче? Продолжим? – Он вновь взялся за ручку.
«Странный тип. Компьютер включен, мог бы печатать, так нет – пишет! Почерк вырабатывает?» – подумала я, утвердительно кивая в ответ.
– Что вы знаете о жене Бахметева Элизабет Ларкинз? С какого времени вы знакомы?
– Я видела ее дважды в жизни. Отчим привел ее как жену в свою квартиру, где мы жили втроем до смерти мамы в две тысячи тринадцатом году. Так как со дня похорон не прошло и года, я собрала в тот же день вещи и перебралась в бабушкину квартиру. Мне было неприятно видеть чужую женщину, не скрою. Уже поздно вечером она и отчим пришли ко мне и стали уговаривать уехать с ними в Англию. Она практически сразу, услышав мой отказ, ушла. А отчим рассказал ее историю. Вкратце звучит так: деревенской девочке Лизе Кузиной повезло выти замуж за англичанина. Вскоре тот разбился на машине, Элизабет потеряла нерожденного ребенка и на время вернулась к родителям в деревню. Потом вновь уехала и вернулась. Где и как познакомилась с Каримом – не знаю, не интересовалась. Вычеркнула их обоих из своей жизни в тот же день.
– Удалось?
– Что, не поняла? – удивилась я не вопросу, а тону, каким тот был задан.
– Я спрашиваю: удалось вычеркнуть человека, который вас вырастил, вот так, одним махом?
Вот так взгляд! Коктейль из ничем не прикрытой ненависти, презрения и злости. Резко встав со стула, следователь отошел к окну. Я смотрела на застывшую в неподвижности спину, на мощную шею, на почти лысый затылок, а думала о Кариме. Он был так же подтянуто строен, широк в плечах и не обижен природой ростом. «Мой арабский принц Карим», – называла его мама, светясь счастьем. Да, они любили друг друга явно, ни перед кем не таясь, бережно храня верность и нежную страсть. Будучи ребенком, я не понимала, какая это редкость – быть безусловно счастливой. Именно такой была мама рядом с ним. И я, ее ребенок, чувствовала их любовь, росла в ней, словно в сердце цветка – как Дюймовочка. «Карим добр и великодушен» – так о нем говорила бабушка, мать моего биологического отца. Да, свекровь после предательства сына осталась жить с невесткой. И новый ее муж стал ей сыном.
Я вдруг все поняла. «Ну конечно! Очевидно, что тут личное. И совсем недавнее – все еще причиняет сильную боль», – подумала я, немного смутившись.
– Простите, – он повернулся ко мне. – Еще один вопрос: что вам известно об убийстве отца вашего одноклассника Максима Юренева пятого августа две тысячи девятого года?
Глава 2
Как-то до меня не сразу дошло, о чем это он? Какое убийство? Да, я знала, что Макс потерял отца, но – убийство?! Я всегда считала, что он погиб в аварии. Август… А где я была в августе девятого года? В санатории в Сочи, с Соней, моей одноклассницей и соседкой. Тогда ее отец полковник Барковский и Карим хором уговаривали нас «набраться сил» перед новым учебным годом – мы обе успешно поступили в вузы. В наших же с Соней планах было провести остаток лета на даче в Раздольном, в доме ее бабушки Аделаиды Ниловны, которую обе обожали. Но тут выяснилось, что путевок в санаторий три и бабушка едет с нами. За нас все было уже решено. На самом деле, как я поняла позже, вся поездка на море была организована для того, чтобы увезти меня подальше от дома. По задумке взрослых, так я быстрее забыла бы о том, что случилось на школьном выпускном балу…
Вернулись мы как раз к первому сентября. О том, что Макс Юренев потерял отца, я узнала лишь в феврале следующего года, после встречи выпускников. Меня там не было, новость осторожно преподнесла Соня, но я в ответ промолчала – подробности мне были неинтересны. Соня же, зная мое отношение к Максу, не настаивала…
– Я не знала, что Павел Петрович был убит. Если так, то кем? Убийцу поймали?
– В преступлении признался ваш одноклассник Николай Басов.
– Коля? Быть не может! Ботаник, простите, тихий и застенчивый парень! Кого он мог бы лишить жизни? Разве что комара!
– Тем не менее, находясь под воздействием синтетического наркотика…
– Бред! Какие наркотики? Коля даже не курил, когда дымили уже все мальчишки. У него мама долго и серьезно болела, мы это знали. Он за ней ухаживал один, после школы сразу шел домой. Маме, как помню, стало значительно лучше еще до сдачи нами госэкзаменов, она шла на поправку. Коля собирался поступать в институт. Нет, наркотики и Коля – полная чушь!
– Как эмоционально вы его защищаете!
– Да он единственный, кто… впрочем, к делу это не относится. Я знаю Басова как хорошего друга и очень порядочного человека.
– Хорошо, Асия Каримовна. На сегодня все, прочтите и подпишите. – Он положил передо мной плотно исписанный лист. – Возьмите мою визитку, будет что добавить к сказанному, позвоните.
Я сунула кусок серого картона в сумку и поднялась со стула. Уже у двери обернулась, чтобы попрощаться, но увидела перед собой лишь спину – следователь вновь стоял у окна и смотрел на улицу.
– Всего хорошего, – все же решила проявить вежливость я, но ответом была тишина.
Выйдя из здания следственного комитета, я достала визитку – что-то не запомнилось мне имя хозяина кабинета. Или он не представился? «Фирсов Иван Федорович, старший следователь, майор юстиции», – прочла я, стоя на крыльце.
– Чурбан неотесанный вы, господин Фирсов! – невольно вырвалось у меня, и я тут же была награждена удивленным взглядом проходившего мимо полицейского.
* * *
Пройтись пешком до дома было правильным решением. Раздражение, возникшее при допросе, мешало сосредоточиться на главном – я так и не поняла, зачем (или почему?) вернулся Карим в Россию. И что с его женой? Расстались? Я ругала себя, что так и не решилась зайти к Барковским – мы с Соней не ссорились, но и встречались крайне редко, месяцами не звоня друг другу. Отчего-то мне было неловко набрать ее номер первой – Соня все время была занята, работая в стоматологической клинике и воспитывая двоих детей-погодков. Если и удавалось нам поговорить, то не больше трех минут. Меня несколько общих фраз о здоровье и погоде смущали, казалось, что нет больше между нами той близости, что раньше, и я попросту мешаю ей своими звонками.
И еще я с трудом выносила ее мужа Дениса Марченко, как, впрочем, и он меня. Причины для столь стойкой взаимной неприязни (с годами переросшей почти в ненависть), что установилась между им и мною практически со дня их свадьбы, не понимала Соня. Но она, эта причина, была отлично известна нам с Денисом. Сонин муж знал, что у меня хранились доказательства его предательства.
Задумавшись, я прошла мимо своего дома. Мысли о Барковских вели меня к месту, где погиб Карим. В конце концов, соседей, знавших о его возвращении из Англии, могло быть немало – когда я подходила к подъезду, возле него была небольшая толпа.
Я всегда старалась пройтись парком, он был старым и уютным, хотя кому-то мог показаться мрачным – солнечный свет сквозь плотное переплетение крон вековых деревьев просачивался лишь тонкими лучами, создавая нежную золотистую паутинку. Сейчас, в ноябре, когда небо было закрыто набухшими влагой облаками, аллея, по которой я шла, и вовсе казалась темным тоннелем.
Мужчина стоял на газоне за парковой скамьей, держась за ее спинку. Я не видела лица, только коротко стриженный седой затылок, но мне показалось, что незнакомец пьян. «Ну, точно!» – успела подумать я, как вдруг тот громко крикнул: «Герда, ко мне! Герда!» Неуверенно качнувшись, он обошел скамью и присел на самый ее край. Темные очки, совсем неуместные в такую погоду, прятали глаза, скрывая еще и часть лица. Но я узнала его сразу. Мой враг, мои боль и стыд, моя первая любовь и мое разочарование – Макс Юренев, уничтоживший меня морально ни за что. Просто так, на потеху классу и школьной королеве красоты Ангелине Корецкой. «Ты просто пройдешь мимо! Ты даже не повернешь головы, не взглянешь на него!» – приказала я себе, делая несколько шагов. Тонкий каблук сапога попал в ямку между плитками, нога подвернулась, я вскрикнула от боли.
– Кто здесь? Помогите, пожалуйста!
Я вздохнула и повернулась к Юреневу. Сейчас он меня узнает, без сомнений, – я ничуть не изменилась за те десять лет, что прошли с нашего выпускного бала.
– Я потерял собаку, – голос звучал глухо, Макс словно оправдывался.
– Так ищите. Что, ноги не держат? – неожиданно для себя насмешливо и грубо спросила я и застыла. «Не может быть… он ничего не видит? Он слеп!» Я почувствовала стыд, слабость и… страх.
Макс молчал. Я осторожно присела рядом, рука сама потянулась к его лицу… В следующее мгновение, резко убрав ее, я глубоко вздохнула.
– Я поищу. Какой породы ваша собака?
– Уходи.
– Что?! – от неожиданности я вскочила.
– Что непонятного я сказал? Уходи, Бахметева. Пошла вон!
От его голоса, от воспроизведенной им в точности фразы, сказанной с презрением и гадким смешком десять лет назад, я, Асия Каримовна Бахметева, педагог и психолог математического лицея, словно стала на миг той Асей, с ужасом бежавшей от гогочущей вслед толпы одноклассников. Но лишь на миг.
– Уйду, Юренев. Но не раньше, чем найду твою собаку, – четко выговаривая каждое слово, спокойно произнесла я.
Глава 3
История была банальна, можно даже сказать – не интересна ни кинематографистам, ни театральным режиссерам. Девушку, влюбленную в него, Юренев принародно унизил. Зрители быстро разошлись, девушка кое-как на полусогнутых доползла до дома, где с рыданиями кинулась на шею отчиму. И это все обо мне, Асе Бахметевой. О той Асе, которая лишь через два месяца узнала, что жестоко избит ее защитник – Коля Басов, единственный трезвый парень среди толпы пьяных выпускников, и о том, что Соня Барковская дала пощечину Максу Юреневу, обозвав того виртуозно нецензурно. Подвиг для девушки, обычно красневшей при слове «дурак». Именно Соня в гневе пообещала Юреневу кару небесную при жизни, весьма эмоционально выразившись: «Моральным уродом ты уже стал, а физическим сделает тебя судьба, даже не сомневайся!»
Сейчас я видела, каким образом сбылось то ее предсказание – Юренев был слеп. И, судя по тому, как отреагировал на мое присутствие, винил в этом меня.
– Что уставилась? Радуешься? – В голосе Макса не было больше злости, только усталость. – Сонька оказалась провидицей – я теперь урод!
– Сиди здесь, я пойду поищу твою Герду. Овчарка? – Отвечать на его выпады было бессмысленно.
– Лабрадор. Она сама никогда не убегала, ее увели. И я догадываюсь, кто. Если встретишь троих подростков – девчонку и двух парней…
Я их уже увидела – троица нырнула в беседку, где раньше играли в шахматы пенсионеры и пионеры. Сейчас же внутри стояли лишь две скамьи.
Даже на каблуках я бегала быстро. А еще я умела ловко подставлять подножки. Первым через мою ногу перелетел, а затем жестко приземлился на пятую точку круглолицый блондин. Его высокий худой товарищ рисковать не стал, протиснулся сбоку, но был пойман мной за воротник куртки. Девочка смирно села на скамью.
– Где собака? – взглядом не найдя Герду внутри беседки, произносить приветствие я сочла лишним. Боялась худшего – звериной жестокости подростков. – Ваш встречный вопрос: «Какая собака?» мы опускаем. Ну?!
Все трое молчали. Но выражение лиц было разным. Испуганным выглядел блондин, немного нервничал его друг, а девочка… На первый взгляд им было лет по тринадцать, но она смотрела на меня прямо, открыто и без вызова, словно равная. Сомнений, кто лидер в троице, не было.
– Хорошо. Наверное, придется вам объяснить, что ваши действия можно рассматривать как кражу. Обученный для помощи незрячим людям лабрадор стоит от шести до десяти тысяч долларов. Не думаю, что ваши родители даже сообща смогут выплатить эту сумму владельцу Герды. И не дай бог с собакой вы сделали что-то плохое…
– Не нужно на нас давить! Кто вы такая? Вы знаете эту тетку? – Девочка поочередно оглядела своих побледневших спутников. Те молчали. – Я так и думала! Мы ничего не знаем ни о какой собаке, Герде или как ее там зовут? И с чего вы взяли, что наши предки не смогут за нее заплатить?
Ох, вот теперь в голосе вызов! И этот небрежный жест – нога в кроссовке со скромной надписью «Jimmy Choo» на перемычке шнурка быстро закинута на сиденье лавки – любуйтесь! Только вот стразы на обувку приклеены мастером из цыганского табора…
– А смогут? Тогда не вопрос – вызываю полицию. Я вас допрашивать права не имею, но в участок в первую очередь вызовут ваших родителей и педагогов. Кстати, в какой школе вы обучаетесь?
– В пятнадцатой, – машинально выпалил блондин и осекся под презрительным взглядом подруги.
– Я знакома с вашим директором Лидией Павловной. Насколько ее знаю, она ничего на тормозах спускать не будет. Самое простое – вас троих поставят на учет в инспекцию по делам несовершеннолетних. Ну а если владелец собаки подаст в суд…
– Герда в сарае сад…
– Заткнись, лох! Не видишь, нас разводят! – Девочка вскочила и с размаху влепила блондину пощечину.
– Да пошла ты! – Блондин двумя руками оттолкнул ее и повернулся ко мне: – Пойдемте, здесь недалеко. Только Верка ей что-то вколола. Снотворное, наверное. Батя у Лехи в ветклинике работает.
Он шел по пожухлой траве к сараю садовника, не оглядываясь. Не смотрел парень и на меня.
– Как твое имя?
– Петр.
– Почему ты позволяешь себя так унижать, Петя? – не выдержала я.
Он на миг остановился, мы поравнялись, и я заметила пунцовый румянец на щеках. «Влюблен в девицу! А второй? Друг-соперник?» – Я оглянулась, но не увидела ни его, ни девочку.
Мы подошли к сколоченному словно наспех сараю.
– Леха сбил замок, а потом просто повесил на петлю, открывайте.
Герда лежала на куче какого-то тряпья, уткнувшись носом в ящик с песком, и тяжело дышала. На меня накатила волна злости.
– Что ж вы наделали?! – Я вытолкнула парня из сарая. – Слушай внимательно! Я сейчас позвоню ветеринару, он заберет собаку в клинику. А ты бежишь к ее хозяину, приводишь его сюда за руку, понял? Скажешь ему, Бахметева ждет. И что Герда жива. Мигом!
Я смотрела на затылок Юренева, стоявшего на коленях перед издававшей короткие всхлипы Гердой. В горле застыл ком, вновь накатившая головная боль сделала меня слабой. Я поняла, что забыла, куда шла, забыла об убитом отчиме и следователе Фирсове. Почти теряя сознание, огляделась. Сесть было некуда, колени подогнулись, и я боком упала на кучу тряпья рядом с собакой.
– Аська… ты слышишь меня, Аська! Что с тобой? Ты где? А?
Жесткие пальцы скользнули по моей ладони, рукаву полушубка, нащупали плечо, забрались за воротник и обняли шею. Цепко подхватив второй рукой под спину, Макс приподнял меня и прижал к себе. Так, стоя на коленях, он тихонько раскачивался из стороны в сторону, обнимая так крепко, что мне стало трудно дышать.
– Юренев, отпусти… – Я уже и сама не знала, хочу ли этого.
– Нет!
– Почему?!
– Почему? – повторил он мой вопрос. – Потому что вот так уже никогда не повторится! Понимаешь, Бахметева – ни-ког-да! Не будет этого темного сарая, тебя близко не будет, запаха твоего и лица!
Я почувствовала короткие прикосновения влажно соленых губ к моим опущенным векам, и нехотя открыла глаза.
Юренев плакал. Слезы текли из-под темных очков двумя дорожками – лицо Макса освещала довольно широкая полоса слабого света, пробившаяся сквозь щель между досками сарая. Я растерялась, не понимая, что происходит.
Это уже было! Было! Соленые слезы, которые я слизывала с его щеки кончиком языка. Они смешивались с моими, неся нам обоим облегчение. Это был примирение с самими собой и друг с другом после жесткой ссоры. Тогда мы понимали оба, что без доверия не выживем, что нет и не может быть отдельно его и где-то – меня. И тайн друг от друга быть не должно. Нет, не так! Есть и будет одна. Одна на двоих – наша. Вот с такими солеными слезами, гулким стуком его сердца за тонкой тканью рубашки, затаившимся дыханием в предвкушении того, что случится дальше. Не может не случиться – все пройдено: сплетни, откровенная ложь и наша слабость перед предательством близких. Поодиночке не справились бы с этим, нет. Только вместе… Тогда я верила ему, даже в мыслях не допуская, что спустя всего несколько месяцев предаст он.
Я стряхнула с себя наваждение, в буквальном смысле несколько раз энергично покачав головой. Нет, только не в этот раз…
– Макс, все будет хорошо с Гердой, не расстраивайся, сейчас приедет мой муж…
– Муж…
Макс, не отпуская меня, легко поднялся с колен, поставил меня рядом и резко отошел в сторону.
– Выйди, Бахметева. Сейчас просто выйди из сарая! Я хочу побыть один. За помощь – спасибо. Не прошла мимо убогого.
Я опешила…
