Маргарита Наваррская
Гептамерон
– Нет, я любил, – вскричал Дагусен, – люблю и сейчас и буду любить всю жизнь. Но я очень боюсь, что если я буду выказывать перед вами мою любовь, это может сделать ее менее совершенной, и я не хочу, чтобы та, чьей взаимности я ищу, узнала о моем чувстве. Я не смею даже об этом думать – из страха, что глаза мои выдадут мою тайну. И чем тщательнее я скрываю это пламя в сокровенных глубинах сердца, тем больше наслаждаюсь сознанием того, что любовь моя совершенна.
– Готов поклясться, – сказал Жебюрон, – что вам действительно очень хочется, чтобы вас полюбили.
– Не стану этого отрицать, – ответил Дагусен, – но ведь, когда меня полюбят так, как сам я люблю сейчас, любовь моя не сможет от этого возрасти; так может ли она уменьшиться из-за того, что сейчас я не любим так сильно, как сам люблю?
В это время Парламанта, которая догадалась, о ком идет речь, сказала:
– Берегитесь, Дагусен! Я знала таких, как вы, которые готовы были скорее умереть, чем выдать то, что у них на сердце.
– По-моему, это самые счастливые люди на свете, – сказал Дагусен.
– Разумеется, – согласился Сафредан, – и достойные того, чтобы их причислили к лику праведников, о которых поется в церкви: «Non loquendo, sed moriendo confessi sunt»[61]. Мне столько раз приходилось слышать о людях, которые умирают от любви, но за всю жизнь я не видел, чтобы кто-нибудь из них действительно умер. И притом, коль скоро сам я благополучно избежал смерти, несмотря на все мучения, которые причинила мне моя любовь, я никогда не поверю, что и кто-либо другой может от нее умереть.
– Эх, Сафредан! – воскликнул Дагусен. – Подумайте только, в ком ищете вы эту любовь? Да, это верно: тот, кто думает так, как вы, не умирает от любви. Но я знаю немало людей, которые умерли не от какого-либо другого недуга, а только оттого, что любили кого-то великой любовью.
– Ну, раз вам известны такие истории, – сказала Лонгарина, – я передаю вам слово, чтобы вы рассказали нам какую-нибудь из них поинтереснее, и пусть она будет девятой новеллой этого дня.
– А для того чтобы вы уверовали, что те чудеса, о которых я собираюсь вам рассказать, не вымысел, а сущая правда, – сказал Дагусен, – я буду говорить о том, что случилось всего три года тому назад.
Новелла девятая
Некий дворянин, без памяти влюбленный в молодую девушку, скрывает от нее свое чувство и в конце концов погибает, к большому огорчению предмета своей любви
Между Дофинэ и Провансом жил некий дворянин, у которого не было иного богатства, кроме красоты, благородства и чести. Он любил одну девушку, имя которой я не хочу называть, чтобы не причинить огорчения ее родителям, людям весьма почтенным и знатным, но поверьте, что все, о чем будет здесь говориться, действительно было. Будучи ниже ее по происхождению, молодой человек не решался открыть ей свою любовь. А любовь эта была так возвышенна и самозабвенна, что он скорее согласился бы умереть, нежели чем-либо задеть ее честь. Понимая, что он ее недостоин, он запретил себе думать, что когда-либо сможет на ней жениться. И, ничего от нее не добиваясь, он продолжал втайне любить ее самой высокой любовью, на какую только был способен. И длилось это так долго, что в конце концов девушка не могла об этом не догадаться. Видя, как он беззаветно предан ей и сколько в его чувстве бескорыстия и прямоты, она была польщена любовью столь достойного человека и относилась к нему с таким расположением, что он чувствовал себя счастливым и на большее не рассчитывал.
Но злобе человеческой, которой ненавистен всякий покой, захотелось разрушить эту благочестивую и счастливую жизнь. Нашлись злонамеренные люди, которые сказали матери этой девушки, что они боятся, как бы молодой человек не навлек на их дом беду, ибо дочь ее, вероятно, очень к нему привязана, если позволяет себе так часто с ним встречаться. Мать, нисколько, впрочем, не сомневавшаяся в порядочности этого дворянина, в котором она была уверена так же, как и в своих собственных детях, крайне огорчилась, услыхав, что о нем так дурно говорят, и в конце концов, опасаясь, что все эти сплетни не доведут до добра, попросила его на какое-то время перестать бывать у них в доме. Молодому человеку было нелегко на это согласиться, ибо он отлично видел, что ему не в чем себя упрекнуть и он никак не заслуживает подобной кары. Однако, чтобы заставить злые языки замолчать, он уехал и не появлялся у них в доме до тех пор, пока поднявшийся вокруг него шум окончательно не улегся. Тогда он вернулся и стал снова бывать в доме своей любимой, где его принимали столь же приветливо, как и раньше. Но однажды, будучи там, он услыхал, что молодую девушку собираются выдать замуж за человека, который, как он полагал, ничуть его не богаче, и подумал, что это несправедливо, ибо сам он знает ее гораздо дольше, чем ее жених. Он опечалился и стал просить своих друзей поговорить с девушкой, считая, что если выбор зависит от нее самой, то во всяком случае она отдаст предпочтение ему. Однако и мать этой девушки, и все родные решительно выбрали другого, ибо тот все же оказался намного его богаче. Известие это очень огорчило несчастного молодого человека, который был уверен, что вместе с ним страдает и его возлюбленная. Он занемог от тоски, стал с каждым часом хиреть и вскоре переменился так, что его невозможно было узнать. Его красивое лицо стало бледным, как у покойника, и видно было, что дни его сочтены и он ждет только смерти.
Но, несмотря ни на что, он старался возможно чаще видеться с любимой девушкой, а когда силы совсем его оставили и он уже больше не мог подняться с постели, он не захотел, чтобы возлюбленная его об этом знала, дабы не причинять ей лишних страданий. И, предаваясь так в одиночестве отчаянию и скорби, он перестал пить и есть, лишился сна и покоя и так похудел, что стал на себя не похож. Мать девушки от кого-то проведала о его болезни. Сама она была женщиной очень доброй и к тому же искренне его любила, и если бы все родные девушки держались того же мнения, что и она, то они несомненно предпочли бы честность и благородство этого молодого человека всем богатствам другого. Но родственники со стороны отца не хотели об этом и слышать. И все же она вместе с дочерью навестила несчастного. Тот уже еле дышал и в то самое утро исповедовался и причастился, считая, что умирает и больше никого не увидит. И вот, когда он действительно был уже на волосок от смерти, к нему явилась та, которая была для него жизнью, и за миг словно воскресила его. Он почувствовал такой прилив сил, что соскочил с постели и воскликнул:
– Что заставило вас прийти сюда, зачем вы явились к тому, кто одной ногой уже в могиле и в чьей смерти виновны вы?
– Подумайте, что вы говорите! – изумилась мать девушки. – Возможно ли, чтобы мы были причиною смерти того, кого мы так любили! Прошу вас, объясните нам, как вы решились произнести такие страшные слова.
– Сударыня, – сказал он, – полюбив вашу дочь, я скрывал свое чувство сколько мог. Сказав, что я хочу жениться на ней, родители мои сказали больше, чем я хотел, а теперь вот беда, которая со мною стряслась, лишила меня последней надежды. А ведь, мечтая об этой женитьбе, я больше всего мечтал отнюдь не о радости, которую она бы доставила мне. Просто я был уверен, что никто на свете не будет так холить и любить вашу дочь, как я. Видеть, как она теряет то благо, которое могла бы иметь от лучшего и преданнейшего друга, для меня мука еще более тяжкая, чем мысль о грозящей мне смерти. Ведь жить мне хотелось только ради нее. А раз жизнь моя не может быть употреблена ей на пользу, то потерять эту жизнь не столь уж большое несчастье.
Услыхав эти речи, мать и дочь принялись утешать его. Мать сказала ему:
– Мужайтесь, друг мой, я обещаю вам, что, если Господь возвратит вам здоровье, дочь моя станет вашей женой. Сама она тоже здесь, и я велю ей поклясться, что это будет так.
Дочь ее, заливаясь слезами, старалась заверить его, что исполнит данное матерью обещание. Однако несчастный хорошо понимал, что, если бы вдруг здоровье вернулось к нему, она все равно никогда бы не стала его женой и все, что говорится в эту минуту, говорится только для того, чтобы немного его подбодрить. И он сказал, что, если бы ему довелось услыхать эти слова месяца три назад, он был бы самым здоровым и счастливым человеком во всей Франции. Но сейчас уже поздно: ему больше не во что верить и не на что надеяться. А когда он увидел, что они все же стараются вселить в него веру, он им сказал:
– Коль скоро вы обещали мне счастье, которого я теперь никогда не смогу вкусить, даже если бы я хотел от всей души, ибо сейчас я уже совсем ослабел, я попрошу вас о чем-то гораздо меньшем, о чем при иных обстоятельствах никогда бы не дерзнул просить.
Обе женщины поклялись, что исполнят все, что он захочет, и стали уговаривать ничего от них не таить.
– Умоляю вас, – сказал он, – позвольте мне заключить в свои объятия ту, кого вы мне обещаете в жены, и велите ей обнять меня и поцеловать.
Девушка, не привыкшая к подобного рода ласкам, смутилась и стала было отказываться. Но мать, видя, что и чувства, и силы стали уже оставлять его, приказала ей немедленно исполнить все, о чем он просил.
Дочь ее подошла к постели умирающего и сказала:
– Будьте счастливы, друг мой!
Несчастный простер к ней свои исхудавшие руки и, собрав последние остатки сил, обнял ту, которая была причиной его смерти. А потом, запечатлев своими бескровными холодными губами на ее губах долгий поцелуй, прошептал:
– Любовь, которую я питал к вам, так велика и так чиста, что вне брака я не мечтал ни о каком ином блаженстве, чем то, которое ныне вкушаю. Именно потому, что я обрел его и расстаюсь с ним, я с радостью отдаю душу свою Творцу, который Сам есть совершенная любовь и совершенное милосердие, который знает, сколь высока эта моя любовь и сколь праведно мое желание. И сейчас вот, держа в руках то, что мне дороже всего на свете, я молю Его, чтобы Он принял дух мой в Свои руки.
С этими словами он снова ее обнял, и с такою страстью, что его ослабевшее сердце уже не выдержало последнего напряжения, и силы его окончательно оставили. Радость любви была столь безгранична, что душа его вместе с нею покинула свою оболочку и улетела к Творцу. И несмотря на то, что бездыханное тело становилось все холоднее и холоднее, любовь, которую девушка всегда скрывала ото всех, вспыхнула вдруг в ней с такою силою, что матери и слугам стоило большого труда вырвать девушку из объятий ее возлюбленного, которого они потом похоронили со всеми подобающими почестями. А на похоронах несчастная так плакала, так рыдала, так исступленно кричала, что казалось, она только теперь поняла, как его любила, и хотела вознаградить его после смерти за те муки, которые причинила ему при жизни. И потом, как мне довелось узнать, хотя ее и выдали замуж, чтобы она хоть сколько-нибудь утешилась в своем горе, сердце ее больше уже никогда не вкушало радости.
– Мне думается, господа, что этого примера более чем достаточно, чтобы вы поверили, что настоящая любовь, когда она остается скрытой и держится в тайне, может привести человека к гибели. Вы все отлично знаете родственников обоих этих влюбленных. Поэтому сомневаться в истинности того, что я рассказал, не приходится, и в то же время человеку, который сам не испытал ничего подобного, поверить этому трудно.
При этих последних словах дамы прослезились.
– Свет еще не создавал такого дурака! – воскликнул Иркан. – Что же, по-вашему, нам следует погибать из-за женщин, в то время как они созданы исключительно для нашего блага? Мы еще, оказывается, должны бояться потребовать от них то, чем сам Господь Бог велит им услаждать нас. Я не говорю уже о себе самом и о людях женатых. С меня, например, женщин хватает, у меня их даже больше, чем надо. Я говорю о тех, кто в этом нуждается, кто, на мой взгляд, настолько глуп, что боится женщин, вместо того чтобы внушить им страх. Посмотрите, как эта несчастная девушка жалела о совершенной ею глупости! Ведь уж раз она способна была обнимать мертвое тело (что, вообще-то говоря, отвратительно) и раз ее так растрогал умирающий, она бы ни за что не оттолкнула его здорового и цветущего, если бы в свое время у него нашлось достаточно смелости, чтобы овладеть ею.
– И все-таки, – заметила Уазиль, – любовь этого юноши была так высока, что заслуживает всяческой похвалы. Быть влюбленным и сохранить целомудрие – это же просто чудо.
– Госпожа моя, – сказал Сафредан, – для того чтобы подтвердить слова Иркана, с которыми я вполне согласен, прошу вас, помните, что Фортуна всегда помогает смельчакам и что нет ни одного мужчины, любимого женщиной – пусть только он домогается этой любви настойчиво и умело, – который в конце концов не получил бы не только то, на что он рассчитывал, но и гораздо больше. И лишь неведение и безрассудный страх заставляют мужчин упускать множество удобных случаев, оправдывая малодушие, которым вызваны все эти неудачи, добродетелью своих возлюбленных. А ведь стоит только по-настоящему напасть, и самая неприступная крепость сдается.
– Послушайте, – сказала Парламанта, – меня, право, удивляет, как вы смеете говорить такие вещи. Или ваши возлюбленные не бывали к вам привязаны, или вы обращались к недостойным предметам любви. Иначе вы никогда бы не стали думать, что все женщины одинаковы.
– Сударыня, – ответил Сафредан, – что касается меня, то в любви мне всю жизнь так не везет, что и похвалиться-то мне совершенно нечем. Но, однако, я был бы не прав, если бы во всех неудачах моих винил одну только женскую добродетель и забыл о том, что сам я подчас бывал недостаточно ловок и осторожен. Людям же ученым я объясню мою мысль словами «Романа о Розе»[62]:
Нам дозволено судьбою
Счастье с женщиной любою.
Вот почему я совершенно уверен, что мужчина, которого полюбила какая-нибудь женщина, если он достаточно сообразителен, всегда сумеет добиться того, чего хочет.
– А что, если я вам расскажу, – возразила Парламанта, – о женщине, которой хотел овладеть один мужчина? Она по-настоящему его любила, но, несмотря на то что он очень настойчиво добивался победы над нею, она сохранила честь, победив сердце свое, и плоть, и самую любовь, и волю своего возлюбленного. Смотрите, не придется ли вам тогда признать, что такие вещи на самом деле случаются в жизни.
– Ну разумеется, придется, – ответил Сафредан.
– Право же, все вы были бы совсем маловерными, если бы подвергли сомнению то, о чем я сейчас расскажу.
– Сударыня, – попросил тогда Дагусен, – я показал вам всем на примере, какою бывает любовь добродетельного мужчины, а теперь, умоляю вас, если вы знаете также и женщину, которая может соперничать с ним в добродетели, расскажите нам о ней, чтобы мы закончили этим наш день, и не смущайтесь, если рассказ ваш окажется слишком длинным, – мы ведь еще располагаем достаточным временем, чтобы рассказать немало интересных историй.
– Раз вы мне даете возможность говорить сегодня последней, – сказала Парламанта, – я не стану тратить времени на лишние разговоры. Повесть, которую я хочу рассказать, настолько достоверна и настолько хороша, что мне не терпится, чтобы вы ее узнали. И несмотря на то, что сама я не была очевидицей событий этой повести, я узнала о них из уст моего самого большого и близкого друга; он рассказал ее, чтобы прославить ею человека, которого он очень любил. Но он просил меня, ежели мне доведется кому-нибудь рассказывать эту историю, изменить в ней все имена. Итак, все, о чем будет идти сейчас речь, – сущая правда, кроме имен участников и названий мест и страны, где все это произошло.
Новелла десятая
Флорида воспротивилась бесстыдным домогательствам Амадура, который очень настойчиво ее преследовал, и, после того как добродетель ее восторжествовала, овдовев, постриглась в монахини
В графстве Аранда[63], в Арагоне, жила некая дама. Она была женою графа Арандского и овдовела, еще будучи совсем молодой, оставшись с сыном и дочерью, которую звали Флоридой. Дама эта приложила все старания, чтобы из своих детей сделать людей достойных и благородных, какими и полагается быть знатным сеньорам. К тому же род ее по праву считался одним из знатнейших во всей Испании. Ей нередко приходилось ездить в Толедо, где в то время находился испанский король[64], а приезжая в Сарагосу, город, близ которого она жила, она подолгу оставалась при дворе королевы, где ее окружали всегда уважением и почетом. Однажды, когда дама эта по обыкновению направилась к королю, который пребывал в Сарагосе, в своем замке Альхаферия[65], ей пришлось проезжать деревней, принадлежавшей вице-королю Каталонии[66]. Затянувшаяся война, которую Испания вела тогда с Францией, не позволяла ему покинуть Перпиньян[67] – город, расположенный на самой границе.
Но как раз в это время был заключен мир[68], и вице-король вместе со своими полководцами счел возможным поехать к королю, дабы засвидетельствовать ему свое почтение. Зная, что графиня Арандская будет проезжать через его земли, вице-король выехал ей навстречу – не только потому, что она была родственницей короля, но и потому, что его связывала с ней многолетняя дружба. В свите же вице-короля Каталонии было немало доблестных дворян, которые участием в продолжительных войнах приобрели такую известность, что каждый почитал за счастье познакомиться с ними. Вместе с другими там оказался некий Амадур, и, хотя ему было не больше восемнадцати или девятнадцати лет, это был человек такого обаяния и такого ума, каких из тысячи рождается только один. Способности его были так велики, что ему уже можно было доверить государственные дела. Надо сказать, что ум его сочетался с такою необычайной и подкупающей красотой, что люди просто не сводили с него глаз. Сверх этого он обладал таким даром речи, что никто не знал, чему отдать предпочтение: манерам его, красоте или красноречию. Но еще большее уважение он заслужил своей отвагою, молва о которой распространилась повсюду, хоть он был совсем еще молод. Он столько раз уже имел случай показать свою доблесть, что не только в Испании, но и во Франции и в Италии чтили его заслуги – он ведь уже был участником самых кровопролитных битв, а когда на родине его воцарялся мир, он не успокаивался и тут же отправлялся в чужие страны, где он пользовался уважением и любовью друзей и врагов.
Юноша этот был очень привязан к своему военачальнику и остался с ним в том месте, куда теперь приехала графиня Арандская. И вот, увидев, до чего хороша собою ее дочь Флорида, которой тогда было всего лишь двенадцать лет, он подумал, что это самая замечательная девушка, какую он когда-либо видел, и что за ее благосклонность он охотно отдал бы все блага и все радости, которыми его наделяли другие женщины. Он долго не мог оторвать от нее глаз и влюбился в нее, несмотря на все доводы разума, говорившего ему, что она для него слишком знатна и так еще молода, что с ней рано говорить о любви. Однако надежда все же одержала верх над его нерешительностью, и он пришел к убеждению, что время и терпение помогут ему добиться успеха. Чувство, которое столь неожиданно и властно воцарилось в сердце Амадура, обещало помочь ему отыскать все средства для осуществления этой цели. А чтобы преодолеть самое значительное затруднение – большое расстояние, отделявшее Флориду от местности, где он жил, и невозможность часто видеться с нею, – юноша решил жениться и этим раз и навсегда порвать все связи с барселонскими и перпиньянскими дамами, которые ему всегда воздавали должное, стараясь ни в чем ему не отказывать. Беспрестанные войны заставили его так часто бывать на этой границе, что он стал больше походить на каталонца, чем на испанца, хотя родом он был из Толедо. Происходил он из богатого и довольно знатного дома и сам не имел большого состояния только потому, что был младшим сыном в семье. Может быть, именно по этой причине Амур и Фортуна, видя, что родные его о нем позабыли, решили вознаградить его, чтобы с помощью своих дарований он обрел наконец то, в чем отказывали ему законы страны. Он был настолько искусен в военном деле, пользовался такой любовью всех сеньоров и принцев, что чаще, чем просить о какой бы то ни было милости, ему приходилось отказываться от тех, которыми его осыпали.
Графиня, о которой я говорил, тоже приехала в Сарагосу и была там приветливо встречена королем и всеми придворными. Вице-король Каталонии не раз приезжал выразить ей свое почтение, и Амадур никогда не упускал случая сопутствовать ему только ради того, чтобы увидеться с Флоридой, ибо без этого у него не было ни малейшей возможности поговорить с нею. И чтобы в этом обществе о нем узнали, он обратился к дочери одного старого дворянина, жившего по соседству с домом графини. Девушку эту звали Авантурада, и она была в такой близкой дружбе с Флоридой, что отлично знала все, что творится у нее в сердце. Амадур видел, что имеет дело с девушкой очень порядочной, у которой к тому же было три тысячи дукатов годового дохода, и стал вести себя так, как будто хочет на ней жениться. Авантурада готова была согласиться, но, зная, как беден молодой человек и как богат ее отец, решила, что последний никогда не согласится на этот брак, если только графиня Арандская им в этом не поможет. Она пришла к Флориде и сказала:
– Взгляните на этого испанского дворянина: он часто заговаривает со мной. Я убеждена, что он хочет на мне жениться. А вы ведь знаете моего отца, он ни за что на это не согласится, если только графиня, ваша мать, и вы сами не употребите все силы, чтобы его уговорить.
Флорида, горячо любившая свою подругу, обещала ей, что возьмет все хлопоты на себя и поступит так, как будто дело касается ее самой. Тогда Авантурада представила ей Амадура, и, когда тому довелось поцеловать ей руку, он едва не упал в обморок от счастья. И оказалось, что у того, кто славится своим красноречием на всю Испанию, в присутствии Флориды язык словно присох к нёбу, что несказанно поразило молодую красавицу, ибо, несмотря на свои двенадцать лет, она уже слыхала, что во всей стране нет человека, который был бы красноречивей Амадура. И, видя, что он не в силах вымолвить ни слова, она заговорила с ним первая, сказав:
– Ваша слава, сеньор Амадур, так велика, что вы хорошо известны и в этом обществе. А каждому, кто вас знает, хочется доставить вам какое-либо удовольствие. Поэтому, если только я в силах что-либо для вас сделать приятное, я готова исполнить любую вашу просьбу.
Амадур был до такой степени восхищен красотою девушки, что не мог даже как следует поблагодарить ее за эти слова. Но как Флорида ни была изумлена, не получив никакого ответа, она приписала это молчание отнюдь не силе его любви, а скорее, пожалуй, какой-то глупой причуде и рассталась с ним, не сказав ему больше ни слова.
Зная, что даже в столь юные годы Флорида являет уже собою образец добродетели, Амадур сказал влюбленной в него девушке:
– Не удивляйтесь, если присутствие Флориды лишило меня дара речи. Добродетели этой девочки и ее разумные речи до такой степени поразили меня, что я не знал, что сказать. Вы ведь, наверное, знаете, Авантурада, все ее тайны, так скажите мне, есть ли среди придворных хоть один, кто не пленен ею, ибо знать ее и оставаться к ней равнодушным могут только тупые животные или люди с каменным сердцем.
Авантурада, которая уже любила Амадура больше всего на свете, не стала ничего от него скрывать и сказала ему, что действительно Флорида всеми любима, но обычаи этой страны таковы, что мало кто решится заговорить с ней. Однако до тех пор никто еще не пытался свататься к ней, если не считать двух испанских принцев, которые оба имели намерение на ней жениться. Это были сын Энрике Арагонского[69] Альфонс и юный герцог Кардонский[70].
– Скажите мне, пожалуйста, кому же из них двоих она отдает предпочтение? – спросил Амадур.
– Она настолько скромна, – ответила Авантурада, – что никогда не захочет в чем-либо ослушаться своей матери; однако, по всей видимости, сын Энрике Арагонского нравится ей гораздо больше. Но матери ее не хочется, чтобы дочь так далеко от нее уезжала, и ей хотелось бы, чтобы она вышла замуж за герцога Кардонского. Я знаю, что вы человек рассудительный, и поэтому, если бы вы захотели, вы могли бы сегодня же сами проверить истинность моих слов. Сын Энрике Арагонского получил воспитание при этом дворе, он очень хорош собой, и среди всех принцев мира не сыскать более достойного юноши. И нам, молодым девушкам, кажется, что, если бы он попросил руки Флориды, свадьба эта состоялась бы и они стали бы самой блестящей парой во всей Испании. Знайте, что, хотя оба они еще совсем юны – ей всего двенадцать лет, а ему пятнадцать, – любят они друг друга уже три года. Поэтому, если вы хотите завоевать ее расположение, советую вам сделаться его другом и служить ему верой и правдой.
Амадур очень обрадовался, узнав, что его даме сердца кто-то нравится, и в нем пробудилась надежда, что когда-нибудь он станет если не мужем ее, то во всяком случае кавалером, ибо добродетель ее сама по себе его не смущала и он боялся только, что она вообще никого не полюбит. После этого разговора Амадур стал искать случая увидеться с сыном Энрике Арагонского и, будучи ему представлен, очень скоро завоевал его расположение, ибо был очень искусен во всех забавах, которым предавался принц. Особенно же он был ловок в верховой езде, фехтовании и прочих играх, знать которые надлежит каждому юноше.
Война в Лангедоке[71] возобновилась, и Амадур должен был со своим военачальником возвратиться туда. Он очень огорчился, ибо теперь у него уже не было надежды вернуться в эти места и вновь увидеть Флориду. И вот перед самым отъездом он решил поговорить со своим братом, который был мажордомом[72] испанской королевы. Он рассказал ему, что в доме графини Арандской он встретил молодую девушку по имени Авантурада и полюбил ее, и, уезжая, попросил брата сделать все от него зависящее, чтобы свадьба эта совершилась, прибегнув для этого к помощи королевы и короля, которые были к нему расположены, а также всех своих друзей. Мажордом, горячо любивший брата и ценивший его большие заслуги, обещал ему, что сделает все, что может. Обещание свое он исполнил, и в конце концов старик-отец, как он ни был упрям и скуп, внял просьбам графини Арандской и в особенности прелестной Флориды, которые непрерывно расхваливали достоинства Амадура. К ним присоединился и подраставший брат Флориды, который уже научился воздавать должное людям доблестным. После того как родители жениха и невесты согласились на брак, мажордом послал за своим братом, прося его воспользоваться наступившим перемирием и приехать ко двору короля.
Как раз в это время король Испании переехал в Мадрид, решив, что климат этого города более полезен для его здоровья, и там, вняв совету своих приближенных и просьбе графини Арандской, он дал свое согласие на брак наследницы герцогов де Мединасели и юного графа Арандского. Помимо того что союз этот был в интересах королевского дома, король хотел этим показать свое расположение к графине Арандской. Свадьба была назначена в Мадриде, в королевском дворце. На ней присутствовал и Амадур, настойчиво ухаживавший за Авантурадой и в конце концов женившийся на этой девушке, которая любила его до безумия, но к которой сам он не испытывал никаких чувств, кроме благодарности, ибо брак этот для него был удобнейшим поводом видеться с настоящею избранницей его сердца, о которой он думал и день и ночь. После женитьбы он получил возможность запросто бывать в доме графини Арандской, и никто уже не обращал на это внимания, не считая его посторонним мужчиной. И хотя ему в то время было всего-навсего двадцать два года, он был так умен, что графиня Арандская посвящала его во все свои дела и требовала, чтобы сын и дочь принимали его и слушали во всем его совета. Добившись такого влияния в доме графини, молодой человек продолжал вести себя очень благоразумно и осмотрительно, ничем не выдавая своих чувств, так что даже та, кого он любил, ничего не подозревала. Но так как она была очень близка с его женой и любила ее больше всех остальных подруг, она стала вполне откровенной и с ним и не скрывала от него своих мыслей. И вот однажды она рассказала ему, как страстно она любит сына герцога Арагонского. Амадур же хотел только одного – быть с нею как можно больше – и для этого готов был все время выслушивать ее признания. Ему было все равно, о чем она ему станет рассказывать, лишь бы разговор их тянулся подольше. Но после свадьбы ему удалось пробыть там всего лишь месяц, а потом он снова должен был возвращаться на войну и больше чем на два года расстаться с женой, которая за все это время ни разу не покинула родных мест.
Амадур часто ей писал, и больше всего в его письмах было обращений к Флориде, которая постоянно ему отвечала, вставляя своей рукою несколько слов в письма подруги, что каждый раз побуждало Амадура в свою очередь отвечать ей. Но при этом Флорида ничего не подозревала и любила его, как брата. Амадур несколько раз приезжал домой, но всегда ненадолго, и в течение пяти лет ему не удалось даже и двух месяцев видеться с Флоридой. Но, несмотря на дальность разделявшего их расстояния и на длительную разлуку, чувство его все росло. И вот однажды, когда он приехал повидаться с женою, он не застал графини в Мадриде. Оказалось, что король Испании отправился в Андалузию и увез с собою юного графа Арандского, который к этому времени вырос уже настолько, что мог носить шпагу. Графиня же Арандская жила тогда у себя в поместье на границе Арагона и Наварры. Она очень обрадовалась приезду Амадура, с которым не виделась больше трех лет. Все встретили его очень приветливо, и графиня распорядилась, чтобы за ним ухаживали, как за ее собственным сыном. В беседах с ним она рассказала ему обо всех домашних делах и во многом испрашивала его совета. Очень скоро он завоевал в ее доме такой авторитет, что всюду, куда бы он ни поехал, его встречали с распростертыми объятиями, а мудрость и сдержанность его были таковы, что люди могли доверить ему любую тайну, точно он был ангел или святой. Флорида, питавшая самые дружеские чувства к его жене и к нему самому, старалась увидеться с ним каждый раз, когда к этому представлялся случай, ничего не подозревая о его намерениях. Она нисколько не смущалась его присутствием, ведь в сердце у нее не было никакого чувства к нему и общество его ей было просто приятно. Амадур был в большом затруднении, он боялся, как бы кто-нибудь из людей искушенных не догадался о его любви, прочтя эту любовь в его взгляде. Ибо когда Флорида бывала наедине с ним и ей не приходило в голову никаких дурных мыслей, скрытое в его сердце пламя бушевало так, что лицо его заливалось густою краской, а из глаз сыпались искры. И вот в конце концов, для того чтобы никто ничего не мог заметить, он принялся ухаживать за одной блистательной дамой по имени Полина, которая в то время почиталась такой красавицей, что не было, пожалуй, мужчины, который не поддался бы ее чарам. Красавица эта, до которой дошли вести о том, каким успехом пользовался Амадур у перпиньянских и барселонских дам и как он завоевал сердца самых красивых и самых знатных из них, особенно же о его победе над графинею Паламосской, которая считалась красивейшей из испанок, и над многими другими, сказала ему, что очень сожалеет о том, что после столь блестящих успехов он выбрал себе такую некрасивую жену. Убедившись, что она хочет помочь этой беде, Амадур стал очень ласково разговаривать с нею, дабы притворными речами скрыть свое настоящее чувство. Но женщина эта была хитра и очень опытна в делах любви, и признания Амадура ее не удовлетворили. Догадавшись, что сердце его в этом не участвует, она заподозрила, что он решил воспользоваться ею как удобной ширмой для сокрытия своих истинных чувств, и стала выслеживать его шаг за шагом, стараясь прочесть в его взгляде то, что таилось у него в сердце. Но глаза его так хорошо умели хранить тайну, что все ограничилось одним только скрытым подозрением. Амадуру, впрочем, нелегко было себя сдерживать, ибо Флорида, которая даже не подозревала обо всех этих хитростях и обманах, нередко совершенно запросто обращалась к нему в присутствии Полины, и влюбленному стоило каждый раз большого труда не выдать себя. И вот для того, чтобы это не могло случиться, он как-то раз, когда они стояли с Флоридой у окна, спросил ее:
