Несмотря на то, что я видела Лувр, я лишилась дара речи. Прежде всего потому, что на капителях колонн центрального входа я разглядела символическое изображения папируса – уменьшенную имитацию колонн в Карнаке и Луксоре. Надо же…
За стеклянными дверьми меня ожидал настоящий дворец: белый мрамор, светлый кафель с вкраплениями чёрного на полу овального холла, круглый столик на позолоченных ножках под впечатляющей брызгами хрусталя люстрой, а на нём – невероятных размеров ваза с лимонными гладиолусами с меня ростом. Трёхметровые зеркала в проёмах белых стен, отделанных позолотой, обтянутые синим атласом кресла с золотыми подлокотниками. Грандиозный камин с двумя грудастыми женщинами-сфинксами, крыльями удерживающими мраморную крышку, шестиметровые потолки с фресками.
Я с трудом сдержалась, чтобы не раскрыть при созерцании подобной роскоши рот. Впрочем, меня тут же поманила за собой вышколенная служанка среднего возраста, в сером платье с белым передником. Она была строгой и угловатой, словно её нарисовали самым простым, жёстким грифелем для контраста с амурчиками и золотыми завитушками на стенах.
Красная ковровая дорожка на высокой лестнице скрадывала звук шагов, а я, затаив дыхание, рассматривала перила, и чёрт меня возьми, если это не были изящно выкованные в золоте удлинённые страусиные перья, как на головном уборе Маат, Богини Истины.
Ещё несколько помпезных комнат, нанизанных друг на друга, как драгоценные камни в ожерелье, и мы оказались в громадной зале с массой шкафов из красного дерева, заполненных книгами, и впечатляющим размерами письменным столом с зелёной мраморной крышкой. Здесь было меньше позолоты, но хрустальная дворцовая люстра и зеркала компенсировали «недостаток» блеска.
– Ждите здесь, – сказала по-французски служанка.
И я осталась одна посреди зала, чувствуя себя лишним экспонатом. Казалось, кто-то что-то перепутал. Честное слово, съёмки клипа современной звезды не ассоциировались у меня с подобными интерьерами, тут подобало скорее Моцарта слушать, а не лёгкие попсовые песенки Финна. Тем не менее, и он сам был тут. Правда, в крыле попроще.
Время тянулось, в трёхметровые окна лил с улицы свет, играя на позолоте и паркетной мозаике на полу. Я переминалась на высоких каблуках и продолжала рассматривать обстановку. Старинная мебель, фрески на потолке. Я задрала голову.
По потолку разлетались от солнца в облаках упитанные гуси в золотых колье. Каждый в своём ромбе, ограниченном потемневшим от времени золотым орнаментом. Снова совпадение? В Древнем Египте гусь считался символом Бога.
Может быть этот особняк украшался страстным египтоманом? Я прикинула возможные даты, закусив губу: что ж, вполне могло совпасть строительство этого дома с наполеоновскими кампаниями в Африке. Тогда это могло быть даже модно…
Любопытство в груди разрослось до размеров пирамид. Я приблизилась к сфинксам у камина и, рассматривая их, попыталась сообразить, какую именно династию те копируют. Взглянула за стеклянную дверцу шкафчика справа и замерла. Да вы шутите!
Там хранились не книги, как на других полках, а цветной барельеф на куске плиты, явно вырубленной из стены. На нём рядом с высокими лотосами, папирусами и типичной для эпохи восемнадцатой династии охотой на уток на Ниле очень реалистично и почти без повреждений были изображены Нефертити и Эхнатон. Никогда прежде таких не видела… Боже! Эту чету ни с кем нельзя спутать, ведь именно в их период правления был дан зелёный свет реалистичности в искусстве.
Рассматривая изображение круглыми глазами, я успела забыть, для чего я здесь. Страсть к Египту вспыхнула с новой силой, в голове посыпались вопросы. Шаги по паркету вернули меня в реальность. Я обернулась.
В зал зашли Дмитрий Макаров, похожий на медведя в Эрмитаже, и представительная, высокая леди средних лет в элегантном платье цвета верблюжьей шерсти, со стильной короткой стрижкой на светлых волосах и едва уловимой, но так отчетливо видимой печатью принадлежности к высшему обществу. Она сказала ему что-то по-французски, он расцвёл.
– Здравствуйте, я Дамира Сабиева, – произнесла я на том же языке, боясь что сейчас моя самопрезентация и закончится.
– Мы заставили вас ждать? – со сдержанным интересом и мягким акцентом произнесла по-русски леди.
– Да.
– Но вы тоже опоздали?
– Да, простите, так вышло.
– Вам нравится мой особняк?
– Да, конечно, он великолепен!
– Вы историк?
– Да.
– И вас заинтересовал барельеф?
– Да.
– Будем вместе работать? – мягко спросила леди.
– Да, – вырвалось у меня неожиданно, но я тут же взяла себя в руки и, несмотря на все мои желания, совесть возобладала, так что я призналась: – Мадам… Господин Макаров пригласил меня, но если честно, я никогда не снималась профессионально. Я не модель и не актриса, и я сказала ему об этом, поэтому не хотелось бы льстить вас тщетной надеждой и отрывать ваше время. Думаю, вам нужен кто-то другой…
– Нет, – ответила она, будто поставила точку, и подошла ко мне с таким интересом в глазах, с каким, наверное, я рассматривала артефакт только что. – Incroyable[7]! – Она протянула мне узкую, холёную руку. – Я не представилась. Простите эту вольность. Катрин Беттарид, хозяйка этого дома, а также корпорации «Le Monde», продюсер Макса Финна.
Вот как?!
– Очень приятно, – робко пожала я протянутую руку, ощутив её холод и твёрдость и еле сдержавшись, чтобы не присесть в книксене.
Она придержала мою руку второй, словно закрепляя знакомство. И мне стало ещё более неловко.
– И я так же должна предупредить, что я всего на две недели во Франции, у меня короткая виза.
– Это не проблема, – пробасил Макаров. – Мы управимся, а заключительная часть съёмок будет происходить не в Европе.
Я не успела задать вопрос, как мадам Беттарид одарила меня новой мягкой улыбкой:
– Вам же нравится Египет?
– Да, очень, но…
– Вы хотели бы посетить Карнак или Луксор?
Я совершенно растерялась. Боже, хотела ли я увидеть это застывшее в камне чудо?!
– Оба, конечно.
– В Долине Царей вас больше привлекает гробница Тутанхамона или Храм Хатхор?
– Тут сложно выбирать… – пробормотала я, сбитая с толку.
– Ну значит, выбирать и не надо, – заявил Макаров и взял с письменного стола чёрную папку. – Вот договор, подпишем и дело с концом.
У меня пересохло во рту.
– А что я должна делать? – севшим голосом спросила я.
– Сниматься, конечно!
– Но я не умею… – в голову вернулась способность мыслить. – И каков сценарий? У вас есть сценарий?
– Да, разумеется, – произнесла мадам Беттарид. – Дмитри, пожалуйста.
Тот достал из папки отпечатанные листы и протянул мне, а она сказала:
– Прежде чем ознакомитесь и увидите, что в них всё пристойно и вам нечего бояться, взгляните в зеркало.
Я посмотрела.
– Кого вы видите, мадемуазель Сабиева? – продолжила мадам Беттарид.
– Себя, вас, но зачем?..
Она приподняла ладонь, останавливая меня, и позвала куда-то в сторону:
– Адель!
В зал вошла та же служанка с бюстом Нефертити в руках. Она чинно прошла к зеркалу перед нами, установила бюст на высокий постамент, развернула лицом к зеркалу. Мадам Беттарид подошла ещё ближе, поманила меня, попросила развернуться. Я подчинилась.
Моё лицо рядом с Нефертити было чем-то похоже.
– А теперь приподнимите, пожалуйста, волосы. И от ушей тоже, – сказала мадам Беттарид, и сама мне помогла в этом и повязала поверх волос над моим лбом золотую ленту. – А так?
Я оторопела. Нет, не может быть! Нефертити и я? Как такое возможно? Мурашки пробежали по моим рукам.
– Мы похожи? – тихо произнесла я.
– Более того, – вспыхнув глазами на мгновение, заявила мадам Беттарид. – Вы одно лицо! Только вы лучше, живее…
Я поперхнулась воздухом. Макаров поднёс мне воды, словно она была припасена где-то под стулом. Я прокашлялась и выпила всё, что было в стакане. Мадам Беттарид посмотрела участливо, коснулась моего запястья.
– Всё в порядке?
– Да, спасибо, но я никогда не думала, что есть сходство…
– Все мы знаем, что одни люди завистливы, другие невнимательны, а о себе судить труднее всего, не так ли? – улыбнулась светловолосая леди.
– Наверное…
– Осознаете ли вы, что такое сходство – большая редкость, уникальная, я бы сказала, и поэтому мы готовы работать с вами, несмотря на отсутствие профессионализма и опыта?
– Это очень любезно с вашей стороны, но если я не оправдаю доверия и у меня не получится?..
– Присаживайтесь! – Макаров отодвинул для меня зелёное кресло на золотых ножках.
Мадам Беттарид села рядом, вновь участливо коснулась моего запястья и заглянула в глаза. Её были серыми и прохладными, как лёд в марте.
– Сложности рабочего процесса я беру на себя. У нас большая корпорация, все, как одна семья, а я уже давно работаю с молодыми артистами и могу издалека разглядеть талант. Вы осознаете, что у вас он есть?
– Возможно, в чём-то…
– В том, что вы фотогеничны, Дмитри уже убедился. Он сделал несколько ваших фото в Лувре. Профессионалы с отличной аппаратурой смогут ещё больше. Вы слышали о корпорации «Le Monde»? С нами такие известные имена, как Барру, Мирен Пальмэр и Патрисия Даллас, не только Макс Финн. Если они доверяют нам, вы полагаете, что и вы сможете нам довериться?
– Наверное…
– Вот и прекрасно! У вас всего две недели во Франции…
– Даже на день меньше, – вставила я, краснея и чувствуя, что в голове у меня образовалась невнятная каша, словно мозг обложили ватой.
– Тем более! Стоит торопиться, уважаемая Дамира, не так ли? Тринадцать дней – это очень короткий срок, вы согласны? – спросила с понимающей улыбкой мадам Беттарид.
Я кивнула, как послушный ослик.
Макаров разложил передо мной какие-то бумаги на русском и на французском.
– Здесь и здесь нужно вписать ваше имя, а вот тут подписать, – сказал он. – Справитесь? Умеете на латинице писать своё имя?
– Да, конечно…
Мадам Беттарид посмотрела на стол и дружелюбно улыбнулась:
– Дамира, у вас есть ручка, не одолжите мне ручку? Я тоже подписала бы сразу.
Я полезла в сумку и выудила из кармашка свою гелевую.
– Такая подойдёт?
– О, прекрасно! Давайте сначала вы, потом я и Дмитри! Вы же не против подписать первой?
Я подписала, удивляясь, что такая дама, высокомерная на первый взгляд, оказалась, настолько любезной и милой. Дмитрий улыбался поменьше, но медведям сиять и не положено. Несколько росчерков, и документы были отштампованы печатью. Я моргнула, словно ко мне вернулось сознание.
– А прочитать можно?
– Да, конечно! Забирайте ваш экземпляр, и французский, и русский, а нам вот эти два. Благодарю. Читайте сколько угодно! И со сценарием обязательно ознакомьтесь!
– Спасибо, – пробормотала я, чувствуя себя несколько пьяной.
Она поднялась, я тоже. Мадам Беттарид, опять придерживая за запястье и заглядывая в глаза, поздравила меня со вступлением в коллектив.
– Не волнуйтесь, Дамира, скучно вам не будет. Начинаем завтра, вам в течение дня позвонит мой ассистент Арина Лавуазье и ознакомит с деталями. Моя команда живёт здесь же в гостевом крыле. Если у вас плохая гостиница, вы тоже можете перебраться, – сказала она.
Я сглотнула, чувствуя боль в виске и мотнула головой с ощущением, словно меня только что разбудили. В горле першило.
– Нет, благодарю, – сипло ответила я. – Это будет неудобно.
Отчего-то захотелось скорее отсюда, на воздух, прокашляться и вздохнуть полной грудью. Тут было очень душно, несмотря на раскрытые окна.
– Мне прийти сюда завтра? – спросила я, сжимая свернутый в трубочку контракт и ругая себя за то, что подписала, не прочитав нормально. – Во сколько?
– В десять утра. И не опаздывайте, – внезапно довольно сухо ответила мадам Беттарид. – Адель вас проводит.
Макаров сгрёб огромной лапой документы обратно в чёрную папку. В дверях появилась вышколенная серая мышь. Дефиле вслед за её юбкой на улицу, головокружение и глоток свежезагазованного воздуха за охряными воротами.
Я стояла с документами в руках, уткнувшись глазами в собственные накрашенные ногти на больших пальцах ног и отшлифованную брусчатку. Что это было? Или так всегда работают большие продюсеры? А что будет завтра? По крайней мере, точно будет Финн, и я рядом с ним… Это хорошо! А что ещё? Надо прочесть.
Я сглотнула и прямо посреди тротуара открыла сценарий. При названии «Эхнатон и Нефертити» почувствовала нарастающий ажиотаж и холодок в желудке, словно в игре в покер, когда заказываешь карты «в тёмную».
Сценарий оказался про любовь, с мистикой. Это был даже не сценарий, а синопсис, хотя диалогов в клипе быть и не может. Уже лучше. Увидев сумму гонорара в договоре, я почувствовала себя ещё более пьяной, зашла в первое попавшееся кафе и, впервые в жизни не глядя в меню, заказала кофе и круасан. Немного отдышалась, глотнув бодрящего кофе, вновь раскрыла договор, чтобы прочитать внимательно, но позвонила та самая Арина Лавуазье. Бойкая девушка с радужным голосом вывалила на меня кучу организационной информации и спросила, готова ли я отправиться на пробы прямо сейчас.
Продолжая недоуменно моргать на сумму в договоре, я промямлила «Да». А потом всё же прочитала контракт – толстый фолиант мелким шрифтом, с моей подписью на каждой странице. Ничего криминального там не было. Не понравилась только фраза, что французская версия преобладает над русской. Увы, моего уровня языка не хватит и для понимания одной десятой текста на языке Дюма и Азнавура. Я поморщилась. Подумать и взвесить не вышло, через пять минут к кафе подъехал серебристый фургон, и всё закрутилось.
Только поздним вечером я вернулась в гостиницу у метро Вольтер в состоянии вчерашней меренги на прилавке кондитерской – с остатками сценического макияжа; со взбитыми в пышную пену эмоциями и крошками мыслей. Попытки собрать себя в кучу проваливались из-за ощущения нереальности. Неужели это со мной происходит?! И, кажется, я уже не очень-то я…
На самом деле Дамира Сабиева не сидит по два часа в кресле гримёрной под властными кистями стилиста, который не говорит по-русски; не выходит под камеры в платье и украшениях любимой супруги царской. Не позирует томно, сурово, искушающе, как попросят; не убегает от брызг импровизированного фонтана и не смеётся по велению кудрявого толстяка – того самого, что разговаривал в Лувре с Финном. Вокруг меня кружились двое дюжих операторов с громадными камерами и видом викингов, пока полный господин, представившийся как мсье Фёдор, следил за мной в мониторы. Делал он это жадно, с хищной страстью и азартом, как камышовый кот из засады. От него было немного не по себе, впрочем, как и от всего происходящего.
Я уже успела устать, когда в студию приехала мадам Беттарид. Внезапно по-деловому скаредная на улыбки, она кивнула мне, будто с балкона Эйфелевой башни, и всё началось по новой: улыбки, позы, взгляды. Казалось, что у меня резиновое лицо… Моя новая начальница смотрела только в мониторы, переговаривалась с Макаровым и мсье Фёдором, который глядя на неё, становился похожим на потного, обрюзгшего Дон-Жуана.
«C'est bon. Parfait. Super!» – говорили они, и моего французского хватало понять, что дела идут весьма неплохо.
Я старалась, я же по натуре отличница… Вспомнился совет, прочитанный в инстаграме: «Фотографируясь, думайте о чём-то, а лучше о ком-то, чтобы взгляд был не пустой!» Я думала о Финне и оборачивалась на любого, вошедшего в современную студию. Местами она походила на завод по производству кино, местами – на модный лофт с кирпичной кладкой и высоченными окнами, затянутыми плотными римскими шторами. Я скользила затаённо взглядом по постерам поп-звезд, иногда вспоминая о том, что не люблю попсу.
Наконец, пробы закончились и, получив добро от профессионалов, я добралась до гостиницы. Поднялась по винтовой лестнице, цепляясь от усталости за перила и мечтая не полететь обратно, как пьяный гасконец. Поднесла ключ к двери в надежде расслабиться и сбросить чёртовы каблуки. Раздался звонок.
– Привет! – услышала я бархатный голос, от которого у меня приятной волной пробежали мурашки по спине.
– Привет! – произнесла я легко и независимо, будто только что не умирала от усталости.
– Решил послушать тебя снова. Зачем ждать до утра?
– Послушал? – улыбнулась я.
– Недостаточно. Прогуляемся?
– Лувр уже закрыт.
– К чёрту его. Я провёл достаточно времени сегодня в Египетском зале, чтобы не заглядывать туда ещё пару жизней.
– Смешно. То есть ты точно приходил?
– Если бы пришла, ты бы знала об этом.
– Утро – понятие растяжимое, – рассмеялась я, слыша странное журчание.
Казалось, рядом струится водопад.
– Поэтому к чертям утро! Я хочу видеть тебя сейчас! – Финн помолчал немного и добавил: – К тому же у меня есть что-то для тебя.
Его нетерпение ласкало моё женское самолюбие, и хотелось, чтобы он обнял меня здесь и сейчас, но, почувствовав странное, я взглянула себе под ноги и взвизгнула: я стояла в луже воды!
– Что случилось? – спросил Финн.
– Не знаю… Сейчас…
Я открыла дверь. На меня хлынула вода. К порожку подплыл розовый носок, оставленный у кровати на полу. Вода продолжала течь из крана над допотопной раковиной, переливаясь через край на пол. Подобно бегемоту в иле, мой чемодан с вещами грузно квасился на размокшем ковре. А мои туфли…
– О нет! – вскрикнула я и бросилась закрывать кран.
Твёрдой рукой крутанула вентиль до упора, метал издал сиплую отрыжку и перестал изображать хляби небесные. Мои пальцы задрожали. Сток был забит стопкой ватных дисков, выпавших из пакета на хлипкой полочке.
– Но как же… – вырвалось у меня. – Откуда потоп?! Я же вообще здесь утром водой не пользовалась!
– Адрес! – рявкнул Финн. – Где ты?
Я на автомате произнесла и тут же осеклась: звезду поп-сцены звать сюда? Запускать по лужам золотой микрофон «Мегахита» вместе с моим чемоданом?
– Буду, – ответил Финн и отключился.
И хорошо, потому что в следующую секунду начался невообразимый скандал. Южные женщины в просторных балахонах, мускулистые чернокожие парни, снулый очкарик, вытянувшийся над всеми, как лапша с ноутбуком; видавшая виды уборщица со связкой ключей, с синими стрелками, обведёнными вокруг блеклых глаз, все они кричали одновременно у двери. Вслед за животом, обтянутым цветастой рубахой, в комнату ввалился араб с ресепшена и тоже принялся размахивать руками. Я понимала основное: «Merde[8]».
Пытаясь оправдаться, выдавливала жалкие фразы на английском. Языковой коллапс наверняка закончился бы казнями египетскими, если бы внезапно толпу не растолкал Макс Финн.
Нахально и уверенно, как умеют только звёзды нашей сцены, он похлопал цветастого араба по плечу и что-то совершенно благостно произнёс на французском. Араб заморгал и воззрился на меня, как на экспонат на выставке. Другие тоже замолчали. Финн с улыбкой царя и любимца публики добавил что-то ещё. Теперь все присутствующие уставились на него, как африканские дети в мультике на льва Бонифация.
Финн шагнул ко мне в самый экватор лужи, не жалея своих замшевых туфель, подхватил под руку и сказал на ухо:
– Быстро собирай вещи, пока не поздно.
Я кивнула и со скоростью спутникового интернета побросала в отвратительно мокрый чемодан всё, что было выложено, вывешено, разложено и разбросано. Финн продолжал спокойно беседовать с публикой, постоянно повторяя про какой-то «трюк». Уборщицу это вдохновило, она принялась возить по полу шваброй. Финн засунул ей в карман купюру одной рукой, другой ловко подбирая со стула моё зарядное устройство.
Цветастый араб сказал что-то и посмотрел на Финна с таким вожделением, словно просил у того не больно отъесть руку. Финн рассмеялся, отсчитал ещё несколько Евро и забрал мой чемодан.
– Уходим, – с улыбкой капитана Америка шикнул он мне.
Я подхватила свою сумку, рюкзак и бюстгальтер, сушившийся на холодной батарее под окном, и мы бросились, скользя в мокрой обуви вниз по замысловатой лестнице. Скрип перил, как сиплые окрики старух, запах штукатурки и голоса с верхнего этажа вслед. Мы вырвались из гостиничного плена в жаркую парижскую ночь. Выдохнули громко оба, и Финн затащил меня в такси вместе с отсыревшими пожитками.
Захлопнул дверцу, выкрикнул что-то водителю. Авто тронулось, вывернуло с сутулого закоулка на площадь, поросшую вязами, и только тогда я произнесла вслух:
– Как хорошо, что ты оказался поблизости! Так быстро спас меня! Но куда же я теперь? Ночь. Всё мокрое, я ничего не соображаю!
В мыслях пролетело, что если сейчас раскошелиться на вторую гостиницу, придётся питаться одними жвачками, что прихватила из дома, и зубной пастой, потому что до красивой суммы гонорара ещё жить и жить.
– Как куда? Ко мне, – спокойно ухмыльнулся Финн. – В Бель Руже всем места хватит.
– Погоди, – опешила я, – в особняке мадам Беттарид?
– Там живу я и моя команда. Это удобно – все вместе, под рукой. Ты когда-нибудь жила во дворце?
Я закусила губу: неловко выходило, мадам Беттарид меня приглашала, я отказалась, а теперь, пожалуйста, принимайте! В груди собралось комом нехорошее предчувствие: что-то не сходилось в только что произошедшей сцене.
– Что у тебя с лицом? Не любишь, когда тебя спасают? – сощурился Финн.
Я взяла себя в руки и ответила ему улыбкой:
– Нет, что ты! Мне просто неловко вваливаться в дом к моему работодателю…
Финн положил мне руку на плечо:
– Да брось! Всё нормально. Катрин потрясающая! Так, как она, людей не видит никто! – Он наклонился и заговорщически произнёс, касаясь горячими губами раковины моего уха, отчего по телу пронеслись мурашки: – У Катрин есть дар. Она считывает прошлые жизни. Но это секрет!
Я изумлённо воззрилась на певца, а он аккуратно коснулся моей кисти – так же, как меня касалась мадам Беттарид при встрече, и шепнул:
– Вот так. И больше никаких тайн от неё не утаишь.
Вот это сюрприз!
– Но я не верю в прошлые жизни, – ответила я.
– Зря, – он смотрел на меня, как на глупую маленькую девочку.
Я перестала улыбаться:
– Я люблю факты, а не домыслы. Прошлые жизни никто доказать не может.
Финн посмотрел на меня с прищуром и игриво сказал:
– А как ты тогда объяснишь своё сходство сама знаешь с кем?
Я протестующе замотала головой:
– Совпадение! Просто совпадение! Как существует ограниченное количество сюжетов, так в мире тысячелетиями повторяются одни и те же типажи! Гены, расы, структуры ДНК.
– А я думаю, – с пугающей нежностью коснулся моей пряди и завел её за моё ухо Финн, – что ты даже характером бунтарки похожа на Нефертити. Та была революционеркой тоже.
– Хм… Разве у тебя есть доказательства?
– И упрямством, – рассмеялся Финн, ласково глядя на меня, – кто-то не учится на своих ошибках тысячелетиями.
– Ты не можешь так говорить, потому что фактов нет!
И вдруг я вспомнила то, что можно было считать фактом: упаковку с ватными дисками я не положила на полочку над раковиной. Утром я торопилась и, уронив, пристроила диски в косметичку за полтора метра до умывальника, на окно, возле которого красилась. Там свет лучше. Глядя на Финна и огни ночного Парижа за его спиной, я подумала: «А кто же тогда «уронил» диски в раковину и включил воду? И зачем?»
Во рту у меня пересохло, ум попытался заработать, хотя это было сложно.
«Всегда надо искать того, кому выгодно», – выдала память цитату из детектива. И по моей спине снова побежали мурашки щекотными бисеринами – он, одуряюще привлекательный, пахнущий так, что разум отключался, притягивал меня к себе и склонялся всё ниже. Его лицо было уже совсем близко.
– А для чего тебе нужно, чтобы я жила рядом? – вырвалось у меня.
– Чтобы целовать тебя, – выдохнул он и обхватил мои губы своими.