Маргарет Тэтчер
Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира
Причины провала экономической реформы
Даже этот краткий обзор запутанных событий, произошедших с момента провозглашения реформ в начале президентского правления Ельцина до фактического отказа от них незадолго до его ухода, наглядно показывает, что МВФ не обладает знаниями и средствами, необходимыми для осуществления коренных преобразований, которые должны привести к построению свободной рыночной экономики в России. Единственное, на что можно было рассчитывать и что Фонд должен был попытаться сделать, – это поддержать те положительные инициативы, которые исходили от самой России, и воздержаться от поддержки негативных инициатив. Упустив единственный реальный шанс осуществить трансформацию российской экономики руками тех, кто верил в проект, Запад последовательно переоценивал перспективы полумер, принимаемых лишенными энтузиазма реформаторами. Сама мысль о том, что правительство, возглавляемое Виктором Черномырдиным, не говоря уже о Евгении Примакове, могло пойти по пути, предлагаемому западными либеральными экономистами, смехотворна. В то же время риторика всегда была одной и той же: «реформу» можно осуществить только в случае получения дополнительных средств от Запада и при еще большей терпимости с его стороны.
Ошибки, заключавшиеся в том, что желаемое принималось за действительное, были помножены на неспособность понять, что российская экономика зависит от властных структур. Пока властные структуры противятся реформам, эти реформы просто не могут произойти.
Без обеспечения законности, без честной администрации, крепких банков и надежно защищенной частной собственности не может быть свободной рыночной экономики. Президента Ельцина часто критикуют за то, что он уступал политическому нажиму, тормозил или даже откладывал осуществление необходимых назначений и мер. Возможно, кто-нибудь с менее податливым характером и добился бы большего. Однако политикам необходима поддержка, для того чтобы осуществлять преобразования. Когда Ельцин не мог найти столь необходимой поддержки среди разочаровавшегося электората, ему приходилось искать ее у влиятельных людей, называемых «олигархами». Хорошо зная по прошлому опыту, что терпение – это совсем не та вещь, которая вознаграждается, российский народ не пожелал идти на дальнейшие жертвы.
Условия, в которых живет большинство российских граждан, действительно тяжелые. Люди заслуживают лучшей участи. Вместе с тем официальная статистика обманчива. Когда мы слышим (а это действительно случается), что объем производства страны сократился в два раза по сравнению с уровнем десятилетней давности или что реальные доходы резко упали, полезно вспомнить, что экономическая статистика Советского Союза была не более достоверна, чем любая другая официальная информация того времени. Более того, страна, производящая продукцию, которую никто не хочет покупать, и где рабочие на свою зарплату не могут купить нужные им товары, вряд ли может служить образцом экономического процветания. Сравнение уровня жизни в последние годы советской власти с нынешним уровнем по наиболее значимому критерию – реальной платежеспособности населения – демонстрирует некоторый прогресс[83].
С другой стороны, условия жизни очень неоднородны, некоторые люди находятся просто в ужасном положении. Хуже всего после ввода ограничений на государственные расходы пришлось тем, кто получал средства к существованию от государства. В стране возникла большая задолженность по выплате заработной платы и пенсий, а их реальный размер из-за инфляции резко упал. Пожалуй, самый серьезный ущерб был нанесен сбережениям граждан. Как показывает история Веймарской республики в Германии, ничто не подрывает общество сильнее, чем разорение людей в результате потери сбережений.
И все же наиболее красноречиво масштабы бедствия характеризуют не экономические, а социальные показатели, которые говорят о том, что Россия больна и в настоящее время, без преувеличения, умирает. Как заметил один эксперт: «Ни одна промышленно развитая страна еще не переживала столь сильного и длительного ухудшения состояния [здравоохранения] в мирное время»[84]. Уровень смертности в России почти на 30 % выше соответствующего показателя в последние годы существования Советского Союза, хотя состояние здравоохранение уже тогда было тяжелым. Смертность в настоящее время превышает рождаемость более чем наполовину (около 700 тысяч человек в год). Средняя продолжительность жизни мужчин составляет 61 год – ниже, чем в Египте, Индонезии и Парагвае. Основная причина смерти – сердечно-сосудистые заболевания и травматизм, связанный чаще всего со злоупотреблением алкоголем. Жизнь настолько беспросветна, что бутылка становится единственным утешением.
По всей видимости, больше всего простых российских граждан угнетает не столько разочарование в собственных силах, сколько негодование по поводу того, что небольшая кучка людей похваляется огромными богатствами, приобретенными в результате успешных спекуляций, внутренней торговли, сколачивания картелей и бандитизма. Корни проблемы в том, что в России начала 90-х годов, когда началась реформа, не было среднего класса в европейском понимании этого слова. В царской России сильный средний класс сформироваться не успел, а его немногочисленных представителей большевики выпихнули из страны, разорили или уничтожили.
При коммунистах подобного класса появиться просто не могло, а «буржуазные» ценности, естественно, подверглись осуждению. Конечно, «руководители» были. Однако они являлись государственными чиновниками, а не предпринимателями и собственниками. Именно поэтому знания, средства и положение, необходимые для успеха в первые годы реформ, оказались в распоряжении «класса аппаратчиков».
Процветание такой «элиты» сделало в глазах значительной части россиян само понятие «реформа» подозрительным, а ее сторонников – одиозными личностями. Хотя они и не правы, можно ли винить их в этом?
Под прикрытием формальных меморандумов, заявлений о намерениях, статистических прогнозов и аккуратно составленных балансов шло сражение за власть. В число наиболее серьезных игроков входили: бюрократия; армия, чье бедственное положение порою угрожало безопасности страны; магнаты, прямо или косвенно контролирующие огромные природные ресурсы России, в частности нефть, которую они покупали по дешевке, а потом, получив лицензию, продавали, но уже по несравненно более высоким международным ценам; банки, которые не выполняли ни одной из обычных для западного банка функций, а занимались скупкой акций приватизированных компаний на манипулируемых аукционах.
Фактически этот своего рода экономический театр абсурда преспокойно функционировал до краха 1998 года. Промышленность, которая из-за собственной неэффективности не могла приносить прибыль, держалась на плаву за счет того, что начальство, используя влияние и связи, уходило от уплаты налогов, расплачивалось с кредиторами ничего не стоящими векселями и нередко рассчитывалось с работниками собственной продукцией. Вновь возродились нелепости советской системы. В те времена в ходу была шутка о качестве выпускаемой продукции и уровне заработной платы рабочих: «Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что нам платят». Теперь же чаще всего не платили вообще. Все эти обстоятельства, несмотря на то что 70 % промышленности теоретически находилось в частных руках, потребительские цены были свободными, а возврат к социализму, по всей видимости, стал невозможен, позволяют сделать лишь один вывод: экономическая реформа в целом провалилась.
Одна из самых резких характеристик произошедшего принадлежит нынешнему советнику президента Путина экономисту Андрею Илларионову.
…С лета 1992 года, за редким исключением, политическая борьба шла вовсе не вокруг того, какую экономическую политику проводить – более либеральную или более интервенционистскую. Реальная борьба велась совсем за другое: кто или чья команда (группа, банда, семья) будет контролировать государственные институты и инструменты, позволяющие держать под контролем распределение и перераспределение экономических ресурсов… Единственное, чем различались группы, участвовавшие в трансформации, – это способностью камуфлировать свои действия и придавать им форму, пригодную для общего потребления в России и за рубежом[85].
Запад не может это игнорировать. Мы должны учиться на собственных ошибках. Нам нужно предвидеть их последствия, а в будущем – действовать более корректно.
После краха 1998 года Россия и Запад получили определенную возможность маневра. Как и следовало ожидать, после обвала национальной валюты российские товары стали более дешевыми, а импорт существенно подорожал. Экономика вновь начала развиваться (в 1999 году рост составил 5,4 %, а в 2000 году – 8,3 %). Троекратное повышение цен на нефть также пошло на пользу России, которая входит в число основных нефтедобывающих стран мира: энергетический сектор приносит сейчас государству 5,5 млрд долларов в год.
Благоприятные условия открывают новые возможности для преодоления главных препятствий на пути к процветанию. С моей точки зрения, в основе будущих усилий по возврату России на путь превращения в «нормальную страну» должны лежать следующие принципы:
• Мы должны перестать себя обманывать. Как только население России и преобладающие политические силы начинают сопротивляться реальной реформе, все виды финансовой помощи со стороны Запада или МВФ должны прекращаться. Помощь в этом случае лишь усугубляет ситуацию и наносит двойной ущерб, поскольку связывает образ реформы с провалом.
• Мы не должны забывать о долгосрочной цели, которая заключается в создании реальной свободной экономики, основанной на здоровой денежно-кредитной системе, низких налогах, правительстве, связанном ограничениями, и, прежде всего, законности. Основа всего этого едва заложена. Пока нет прочной основы, не может быть и стройной экономической системы.
• Пока российская система опирается на связи, коррупцию, преступность и картели, нельзя рассчитывать на подлинную свободу и демократию. Запад должен открыто говорить об этом народу России.
• Мы должны перестать думать, что последнее слово принадлежит московской политической и бюрократической элите. Россия по своей природе очень богата: у нее есть крупные запасы угля, нефти, газа, леса и стратегических минеральных ресурсов. Но самое ее большое богатство – миллионы молодых потенциальных предпринимателей. Им нужно помочь разобраться, в чем существо капитализма, а что не имеет к нему отношения. Прежде всего, мы должны проявлять терпение. Сегодня перед российскими гражданами стоит необычайно сложная задача – искоренить зло, накопленное не только за 70 лет советского коммунизма, но и в течение столетий самодержавия. Никто, кроме самих россиян, не может ее решить.
Россия как военная держава
Если бы спустя десятилетие после заката советского коммунизма мы имели возможность вести дела с Россией как с «нормальной страной», т. е. страной со стабильной демократией и рыночной экономикой, Запад, наверное, мог бы спокойно относиться к российской военной мощи, стратегическим интересам и политическим намерениям. Конечно, даже в таких идеальных условиях поддержание баланса сил в Европе и, возможно, в Азии все равно было бы связано с соперничеством и напряженностью между Россией и Соединенными Штатами и их союзниками. Однако проблемы были бы более управляемыми, а реакция России – более предсказуемой.
Самой большой ошибкой в отношениях с Россией неизменно является наивность. Администрация Клинтона первоначально пыталась подходить к России как к «стратегическому партнеру». Но какой бы влиятельной Россия себя ни считала, у нее никогда не было ни желания, ни возможности пойти на глобальное сотрудничество с Соединенными Штатами в том или ином виде. Более того, российская риторика в духе холодной войны, звучавшая в 1995–1997 годах в ходе безуспешных попыток воспрепятствовать принятию в блок НАТО Польши, Венгрии и Чешской Республики, продемонстрировала полную бессмысленность подобных проектов. Не следует забывать слова президента Ельцина: «НАТО получит такой ответ, какого оно заслуживает. Мы располагаем достаточными силами сдерживания, в том числе и ядерными»[86].
Пока у них была такая возможность, русские также пытались расстроить планы Запада в республиках бывшей Югославии. Никто не говорил Кремлю о том, что Россию хотят видеть там в качестве партнера Запада. В ответ на воздушную операцию НАТО против сербов в Косово в марте – июне 1999 года Россия свернула все военные контакты с НАТО. Больше всего, однако, накал страстей среди российской политической и военной элиты выдавали снова пошедшие в ход угрозы. Начальник генерального штаба подчеркнул, что он одобряет «использование ядерного оружия для сохранения целостности территории России». Председатель Комитета Госдумы по обороне услужливо предложил дополнить стратегическую доктрину государства положением о возможности «нанесения упреждающих ядерных ударов». А один из отставных генералов стал требовать, чтобы Россия вышла из Договора о ликвидации ракет среднего и ближнего радиусов действия.
Тот факт, что русские неохотно, но все же согласились на операцию в Косово и в конце концов помогли усадить президента Слободана Милошевича за стол переговоров, отражает скорее их слабость, а не добрую волю. Прежде всего, это результат экономической слабости: от МВФ ждали предоставления очередного транша кредита в размере 4,5 млрд долларов, который предполагалось выделить в течение полутора лет после начала кампании. Но даже в этой ситуации российские генералы решились (с ведома президента Ельцина или не поставив его в известность) показать удаль, направив войска на захват аэропорта в Приштине, нисколько не заботясь о возможности серьезных международных осложнений.
Россия на протяжении столетий компенсировала свою экономическую отсталость военной мощью. Для Советского Союза, особенно в последние десятилетия его существования, такой подход был единственным средством сохранить положение сверхдержавы. Руководители сегодняшней России, по всей видимости, унаследовали кое-что из прежних взглядов.
Именно кое-что, поскольку, несмотря на миллионную армию и военные расходы, превышающие 5 % от ВВП, состояние российских вооруженных сил в целом плачевное[87]. Невыплата денежного довольствия или расплата натурой заставляет солдат и матросов в некоторых регионах заниматься выращиванием капусты или спекуляцией, чтобы избежать голода. Моральный дух и дисциплина находятся на низком уровне.
Это обусловливает интерес некоторых генералов и политиков к повышению эффективности новейших видов вооружений. Оба президента – и Ельцин, и Путин – подчеркивали принципиальное значение ядерного оружия для России. В ноябре 1993 года новая российская военная доктрина провозгласила отказ от прежнего обещания Советского Союза «не применять первым» ядерное оружие и ввела принцип более гибкого его использования. В апреле 1999 года президент Ельцин в ответ на начало натовских бомбардировок Сербии провел специальное заседание Совета безопасности, которое открыл заявлением о том, что «ядерные силы были и остаются ключевым элементом стратегии национальной безопасности и военного могущества России». Одним из первых визитов г-на Путина в качестве президента стал визит в центр по разработке ядерных вооружений, где он сказал собравшимся: «Мы будем поддерживать и укреплять ядерные силы России и ее ядерный комплекс в целом». Символичность подобного жеста очевидна.
Россия концентрирует усилия на разработке ракет и боеголовок нового поколения и одновременно ищет пути продления срока службы существующих систем. Наиболее серьезной следует считать программу создания межконтинентальных баллистических ракет SS – 27 «Тополь-М». Проблема России в том, что стоимость поддержания ядерного паритета с Соединенными Штатами является для нее непомерно высокой ввиду быстрого устаревания существующих арсеналов.
Президента Путина хвалят на Западе за то, что он настоял на ратификации Думой Договора СНВ – 2. Позже он призвал к дальнейшему сокращению ядерных арсеналов Америки и России. Первопричина подобных предложений лежит в ограниченности средств, а не в желании проявить добрую волю. Тем не менее их нельзя назвать неразумными. Пока Россия владеет ядерным арсеналом, который она не может поддерживать в должном состоянии, миру угрожает опасность попадания оружия не в те руки или случайного пуска. Российских ученых и передовые технологии следует, если это вообще возможно, удержать в России и переориентировать на другие задачи. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы их перекупил тот, кто предложит лучшую цену.
Другим источником беспокойства для Запада является оставшееся после Советского Союза химическое и биологическое оружие. Общеизвестно, что это оружие особенно трудно обнаружить с помощью обычных методов контроля. Его очень легко спрятать, что наглядно демонстрирует пример Саддама Хусейна в Ираке. Оно может создаваться под видом обычных коммерческих, гражданских разработок. По признанию трех российских официальных представителей, Россия имеет 24 завода по производству отравляющих веществ, шесть из которых планируется ликвидировать, а 18 либо уже перешли, либо будут переведены на выпуск невоенной продукции[88]. К большому сожалению, в Советском Союзе работы по созданию биологического оружия велись в рамках гражданских программ. До сих пор существует беспокойство по поводу реальности их прекращения. Прежде всего, конечно, волнует возможность попадания тайно созданного в российских лабораториях оружия в руки государств-изгоев или террористов.
В конечном итоге, военная мощь России зависит от многочисленного и неоднородного рядового состава российской армии. В настоящее время российские вооруженные силы деморализованы, а их духовные ресурсы истощены. Однако было бы неразумно предполагать, что такое состояние сохранится навечно. Русские – традиционно боеспособная нация. Вряд ли когда-нибудь Россия вновь превратится в глобальную сверхдержаву, но она всегда будет великой страной – слишком большой, чтобы ограничить свои интересы собственными границами, слишком слабой, чтобы распространить эти интересы далеко за их пределы. Все это, конечно, не способствует стабильности.
Вне всякого сомнения, Западу придется как-то справиться с этим. Но как?
• Мы не должны забывать, что Россия обладает огромным арсеналом оружия массового уничтожения. Поэтому наиболее важной составной частью западной помощи являются программы, подобные программе Нанна-Лугара, направленной на обеспечение должного, с точки зрения нашей собственной безопасности, контроля за российским ядерным оружием. В любых взаимоотношениях с Россией на первом месте везде и всегда должны стоять интересы нашей безопасности.
• Мы должны попытаться убедить Россию в том, что ее готовность продавать военные технологии государствам-изгоям может легко обернуться против нее самой – по элементарным географическим соображениям и как результат проблем в ее взаимоотношениях с мусульманским миром.
• И, наконец, мы не должны недооценивать исходящей от России потенциальной опасности: ее семена нередко прорастают на почве беспорядка, в этом мир убедился на собственном опыте.
Межнациональные проблемы и взаимоотношения с «ближним зарубежьем»
Россия – огромная страна, которая находится в 11 часовых поясах. Ее граница (20 тысяч километров) – самая протяженная в мире, она тянется от Европы до Восточной Азии. Это дает России уникальную возможность вмешиваться в дела других стран, особенно ввиду того, что многие из ее соседей в течение длительного времени подчинялись Москве.
Учитывая, что становление государства и расширение его территории во времена царизма были тесно взаимосвязаны, понимаешь, почему Россия традиционно рассматривала свои границы как нечто подвижное, нефиксированное. Статическое равновесие времен холодной войны придало постоянство внешним границам Советского Союза. Однако с распадом СССР на Россию и еще 14 независимых государств стабильности пришел конец.
Россия почувствовала свою уязвимость, и это в определенной мере объясняет ее агрессивную риторику и маневрирование. Около 25 миллионов этнических русских остались за пределами границ новой Российской Федерации после развала Советского Союза. Для русских существование такой зарубежной диаспоры является и причиной, и оправданием потенциального права на вмешательство в дела бывших советских республик. С другой стороны, население самой Российской Федерации очень неоднородно: почти 20 % ее жителей являются нерусскими. Проблема лояльности и устремлений представителей нерусских национальностей стоит в ряду наиболее сложных.
Перед лицом подобных проблем у нынешней Российской Федерации и ее соседей возникает ощущение, что они опять находятся в зловещей тени бывшего Советского Союза. Сталинская политика в отношении народов СССР представляла собой смесь расчета и озлобленности. В общей сложности в Центральную Азию и Сибирь было переселено около двух миллионов нерусских, в результате чего треть из них погибла. В противоположном направлении осуществлялась плановая миграция русских из центральных районов России с тем, чтобы они развивали промышленность в отдаленных, но имеющих важное значение частях Советского Союза. Русское меньшинство пользовалось там некоторыми привилегиями. Политика поддержки интересов русских в ущерб интересам представителей других национальностей, сопровождаемая попытками избежать всплеска «буржуазного» русского национализма, играла важную роль в планах Москвы по созданию Советской империи.
Конечно, она провалилась, о чем всем за пределами Кремля стало известно задолго до этого. Одно из самых нелепых заявлений, принадлежащих советским лидерам, сделано, конечно, Леонидом Брежневым в 1972 году на праздновании пятидесятой годовщины образования СССР: «Национальный вопрос, доставшийся нам в наследство от прошлого, – утверждал он, – решен полностью, окончательно и бесповоротно»[89]. Не пройдет и двадцати лет, как этот самый национализм поможет разрушить Советский Союз «полностью, окончательно и бесповоротно». Остается подождать и посмотреть, сможет ли он сделать то же самое с Российской Федерацией.
Стоит ли удивляться тому, что на этом фоне легко возникает этническая и национальная подозрительность. За годы, прошедшие после распада Советского Союза, Российская Федерация и ее соседи пережили целую череду кризисов. Характеризовались они тремя общими факторами: тревогой России за русское меньшинство в странах, которые она с нотой беспокойства называла «ближним зарубежьем»; попытками России использовать Содружество Независимых Государств (СНГ) в качестве средства интеграции бывших советских республик в конфедерацию под ее руководством; борьбой России за контроль над проживающими на ее собственной территории нациями и принадлежащими им республиками и регионами.
Каждый регион имеет свои особенности. В какие-то из них вернулась стабильность, в других же виды на будущее неопределенны, и положение в некоторых из этих последних непосредственно затрагивает интересы Запада.
Естественно, Запад всегда волновали события, происходящие на восточном фланге Европы, а теперь – НАТО. Судьба стран Балтии была напрямую связана с судьбой Советского Союза. Одним из самых обнадеживающих актов нового режима Бориса Ельцина стало подобающее цивилизованному государству признание того, что Эстония, Латвия и Литва (которые были захвачены Советским Союзом силой и обманом в соответствии с пактом Молотова – Риббентропа в 1940 году) имеют право быть независимыми государствами. Трудности, которые впоследствии возникли с русским меньшинством, особенно в Эстонии и Латвии, где они составляли около 30 % населения, были прямым следствием прежней политики Советов, направленной на разбавление местного населения русскими. Естественно, эстонцы и латыши захотели восстановить контроль над собственными странами и культурой в ущерб русским. Напряжение там совершенно реально и может стать чрезвычайно опасным.
Предоставленные самим себе, страны Балтии стали все больше отходить от Москвы и дрейфовать в сторону своих скандинавских соседей. Их высокоразвитые, талантливые и глубоко европейские народы видели себя составной частью Запада и желали еще теснее интегрироваться с ним. Россия не имела права преграждать им путь. Постимперский синдром довлеет над всеми бывшими великими государствами и вызывает головную боль у их соседей. Желание России обеспечить достойное отношение к русскому меньшинству в государствах Балтии было абсолютно понятным, однако она не могла рассчитывать на то, что ей позволят определять направление развития этих стран.
Запад, в свою очередь, должен был дать Москве ясно понять это и тем самым уменьшить соблазн демонстрировать силу. Наилучшим способом было принятие стран Балтии в НАТО. Конечно, большое значение имел выбор момента. Мы должны загодя информировать русских о наших намерениях и стараться убедить их в том, что наши действия не угрожают интересам Москвы. С этой точки зрения, президент Джордж У. Буш был совершенно прав, когда недвусмысленно заявил перед поездкой в Словению для первой встречи с президентом Путиным, что считает принятие стран Балтии в НАТО неизбежностью[90]. Дабы у Москвы не сложилось ложного впечатления о том, что сотрудничество в войне против терроризма дает ей право наложить вето на решение о расширении НАТО, через некоторое время подобное заявление следует повторить. Однако, когда дело дойдет до окончательного шага, т. е. реального приема прибалтийских или других стран в блок, мы должны ясно сознавать, что делаем, и относиться к этому предельно серьезно, поскольку членство в НАТО – не просто символ. Оно предполагает в случае необходимости применение силы для сохранения территориальной целостности любой страны, входящей в блок.
Не менее важно с точки зрения интересов Запада и будущее Украины. Причин выражать недовольство по поводу Украины у России еще больше, чем по поводу стран Балтии. Киев с IX по XII столетие был центром Киевской Руси – предшественницы российского государства. Огромное число русских все еще видят в Украине часть России. По большей части православная Восточная Украина тяготеет к России в значительно большей степени, чем откровенно независимая Западная, в которой большинство составляют униаты. Серьезно расходятся взгляды нового украинского государства и России на судьбу Черноморского флота и будущее Крыма. Более медленное по сравнению с Россией продвижение Украины по пути экономической реформы в первые годы ее независимости ставит под вопрос даже не перспективы страны, а ее выживаемость.
Правительству президента Кучмы, несмотря на все его недостатки, удалось все же разрешить большинство проблем в отношениях между Украиной и Россией. Фактически происходит рождение Украины, которая признает свои исторические связи с восточным соседом, но в то же время ориентируется на Запад. Украина достаточно велика (ее население составляет 51 миллион человек) и потенциально богата (у нее плодородные земли, хотя экономика находится в ужасном состоянии), чтобы претендовать на центральную роль в Восточной Европе. Это имеет очень большое значение для западных стран. На Украину нельзя смотреть как на страну, находящуюся в российской «сфере влияния». Для сильной Украины больше подходит роль буфера между Россией и НАТО. Такой подход, пожалуй, был бы полезен для обеих сторон.
Отстаивая независимость и одновременно пытаясь разрешать существующие разногласия по возможности мирно, Украина энергично противостоит попыткам России превратить СНГ в некое подобие Советского Союза[91]. На противоположном полюсе находится Лукашенко, президент Белоруссии, который последовательно добивается объединения своего автократического государства с Россией и создания нового политического, военного и экономического союза.
Большинство других бывших советских республик проводят промежуточную политическую линию, меняя курс в соответствии с конкретными условиями. Пять центрально-азиатских республик вначале стремились присоединиться к СНГ. Ни у одной из них не было опыта управления собственными делами, которые в прежние времена планировались из Москвы, а их экономика сильно зависела от связей с Россией. Однако уже через несколько лет на их ориентацию стали оказывать влияние другие факторы, на которые Запад не может не обращать внимания.
Во-первых, большое значение имеет этническая принадлежность народов Центральной Азии. Преобладающая часть населения четырех из пяти государств этого региона – Казахстана, Киргизстана, Туркменистана и Узбекистана – имеет общие корни с турками. Хотя Турция и не граничит с этими государствами, она занимает активную позицию в регионе, а ее влияние как процветающей, сильной и ориентированной на Запад страны, по всей видимости, будет расти.
Во-вторых, после крушения коммунизма значение ислама существенно возросло. Он является объединяющим началом в борьбе против коррупции и злоупотреблений властью в Центральной Азии, как, впрочем, и в других регионах мира.
Третьим фактором является острая реакция России, в определенной мере испытывающей те же проблемы: напряженность в отношениях между этническими группами, составляющими ее население, рост влияния внешних сил, прежде всего воинствующего ислама. Многотысячный контингент российских войск был размещен в республиках Центральной Азии задолго до того, как этот регион приобрел стратегическое значение для американской кампании против «Талибана». Москва оказывала значительную поддержку таджикскому правительству в войне с исламистами. На границах Таджикистана находится 17 тысяч российских военнослужащих. Россия в 1999 году предоставила военную помощь Киргизстану, введя на его территорию 2500 солдат. Еще 15 тысяч военнослужащих размещено в Туркменистане.
В июне 2001 года противодействие исламской угрозе под руководством Москвы получило новое развитие. Россия, Китай и четыре центрально-азиатских государства – Казахстан, Киргизстан, Таджикистан и Узбекистан – заключили в Шанхае договор о сотрудничестве в целях обеспечения безопасности, который открыто направлен на противодействие проникновению через их границы поддерживаемого талибами терроризма[92].
Тремя месяцами позже, после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне, значение Центрально-Азиатского региона резко возросло. Чтобы вести кампанию против «Аль-Каиды» и «Талибана» не прибегая к помощи Пакистана, действия с территории которого могли дестабилизировать обстановку в этой стране, США стали искать поддержку государств, граничащих с Афганистаном на севере. Правительства Узбекистана и Таджикистана согласились, причем первое с большим энтузиазмом, разместить американские базы на своей территории. Казахстан предоставил Соединенным Штатам воздушное пространство. У узбеков и таджиков были свои причины помогать борьбе против «Талибана». Однако именно поддержка намерений Америки со стороны России как наиболее влиятельной силы в регионе позволила преодолеть местные страхи и нерешительность. (Ниже я попытаюсь проанализировать значение этого шага для американско-российских отношений в долгосрочной перспективе.)
