Маргарет Тэтчер
Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира
Эта привлекательность всегда была значительной по причинам, которые нередко упускают из виду. Никогда нельзя быть уверенным, что какому-нибудь фанатику не придет в голову идея взорвать небольшую ядерную бомбочку в одной из западных столиц. До некоторой степени можно утешаться тем, что подобные акции не в почете у лидеров государств-изгоев, которые предпочитают извлекать максимальный политический эффект из использования оружия. Баллистические ракеты с этой точки зрения привлекательнее, поскольку с момента старта до момента взрыва остаются под исключительным контролем того государства, которое их запустило.
В ответ на более общее возражение просто скажу, что никакая система не может быть идеальной. Я никогда не питала особых иллюзий, в противоположность президенту Рейгану, по поводу Стратегической оборонной инициативы (СОИ) даже в случае полной ее реализации. Однако после окончания холодной войны полномасштабный обмен ядерными ударами между ведущими государствами стал крайне маловероятным. Намного выше вероятность того, что какое-нибудь государство-изгой выпустит ракету-другую с ядерной или химической боеголовкой по одному из наших крупнейших городов. Другая возможность, которая существует всегда, – несанкционированный пуск. И вот тогда система ПРО окажется нашей единственной защитой, хотя есть еще и упреждающие удары для уничтожения военной мощи государств-изгоев, которые я вовсе не исключаю.
Суть в том, что глобальная система ПРО, которую я предлагаю, – наилучший способ защиты наших городов от ракет и их боеголовок. В отличие от других, не столь всеобъемлющих систем, глобальная система ПРО способна перехватывать и уничтожать ракеты на любой из трех фаз их полета: при разгоне, на среднем участке траектории и на подлете к цели. Первая фаза, которая начинается непосредственно после старта, естественно, является наилучшей с точки зрения потенциальной жертвы и наихудшей с точки зрения агрессора, на которого падают элементы разрушенной боеголовки.
Я думаю, что лучше всего размещать элементы такой глобальной системы вдоль линий, обозначенных в официальном отчете Комиссии по противоракетной обороне фонда Heritage Foundation. Система должна представлять собой сочетание противоракетных установок морского базирования и сети детекторов космического базирования. Сомнительно, чтобы единственная система наземного базирования или любая другая система, удовлетворяющая требованиям Договора по ПРО, обеспечила Америке эффективную защиту[59].
Я также полагаю, что в британском отчете об исследовании процесса распространения ракетных вооружений совершенно правильно оцениваются последствия ограничения американской ПРО в том виде, как его предлагает администрация Клинтона, для остальных участников альянса. Великобритания, как ближайший союзник Америки и наиболее эффективный партнер в военной сфере, оказалась бы особенно уязвимой для ракетной атаки со стороны какого-либо государства-изгоя, не будь она прикрыта противоракетным щитом[60]. Правительства Великобритании и других европейских стран должны предоставить полную поддержку тем силам в Америке, которые намереваются создать эффективную глобальную систему ПРО. Союзникам Америки по НАТО также следует взять на себя определенную долю расходов: стремление сделать это пока не слишком проявляется.
Несмотря на получившие широкую известность возражения президента Путина, Россия также серьезно заинтересована в создании Америкой подобной системы. Российские города намного ближе к источникам потенциальной угрозы, чем большинство городов стран Запада. Америка, со своей стороны, предлагая России защиту, получает возможность достичь казавшуюся практически неосуществимой цель президента Рейгана, который видел в СОИ общее благо.
Я очень рада тому, что Джордж У. Буш в ходе предвыборной кампании обозначил свою позицию по этому вопросу предельно ясно:
Пришло время забыть о холодной войне и взяться за создание защиты от угроз двадцать первого века. Америка должна выстроить эффективную противоракетную оборону, используя все доступные средства, и в кратчайшие сроки. Наша система должна защитить все пятьдесят штатов, друзей и союзников, вооруженные формирования, находящиеся за рубежом, от ракетных атак государств-изгоев или случайных пусков… Система противоракетной обороны должна защищать не только нашу страну, она должна защищать и наших союзников, с которыми я буду советоваться в процессе разработки планов[61].
Став президентом, г-н Буш энергично взялся за выполнение этого обещания. Я надеюсь, что Конгресс сочтет целесообразным поддержать его старания. Я также надеюсь, что союзники Америки, прежде всего Великобритания, в полной мере воспользуются предложением президента предоставить защиту населению и наших стран. И нечего делать вид, что события 11 сентября сделали создание эффективной противоракетной обороны менее важным или не столь неотложным делом.
Из сказанного вытекают следующие выводы:
• Мы должны признать, что угроза применения баллистических ракет с ядерными зарядами или другими средствами массового уничтожения реальна, она нарастает и ей пока нет адекватного ответа.
• Мы должны признать, что дипломатические и прочие средства, направленные на ограничение распространения вооружений, малоэффективны.
• Политикам пора прекратить разговоры о том, что мир может существовать без ядерного оружия, и признать необходимость испытания и модернизации ядерных вооружений с целью сохранения ядерного щита.
• Следует осознать, что, хотя политические условия допускают распространение вооружений и повышают угрозу запуска ракет, прогресс в науке открывает возможности справиться с ними.
• Единственный путь добиться этого – создать глобальную систему противоракетной обороны.
Чувство ответственности
Америке нужны решительные и дальновидные лидеры и поддержка союзников, а уж материальные ресурсы для обеспечения господствующего положения у нее найдутся. Возникает вопрос: а есть ли у нее боевой дух? Уверена, что этот вопрос будет звучать еще чаще после террористического акта 11 сентября. Террористы целились в самое сердце американской культуры, ее ценностей и убеждений.
Усама бен Ладен как-то раз отозвался об американцах как о «нездоровой нации, не имеющей понятия о морали»[62]. Как показала практика, его презрение к американскому боевому духу оказалось совершенно напрасным. Но что сказать по поводу пренебрежительного отношения бен Ладена и его собратьев-фанатиков к нашему либеральному обществу?
Следует сразу же отметить, что на удивление мало жителей стран Запада считают слагаемые сегодняшнего западного общества идеальными. Самокритика – наша вторая натура. Мы не скрываем своего беспокойства в отношении распада института семьи, подчиненности культуры, детской преступности, распространения наркотиков и преступлений против личности. Мы ясно сознаем, что повышение уровня жизни не всегда влечет за собой повышение ее качества.
Однако далее наши взгляды и мнение критиков и врагов нашего общества расходятся. Чего добиваются консервативно настроенные жители западных стран, так это повышения роли персональной ответственности в обеспечении функционирования нашего свободного общества. Наши недруги требуют прямо противоположного – установления диктаторской системы, в которой свобода и ответственность теряют свое значение, а от человека требуется лишь подчинение.
Отцы-основатели полагали, что, хотя республиканская форма правления, основу которой они заложили, призвана бороться с пороками человека, она все же ни в коей мере не заменяет его добродетелей. Для них американское самоуправление означало буквально управление людьми и во благо этим людям. Джеймсу Медисону было известно, что демократия должна предполагать наличие добродетелей в массе людей, иначе она не сможет действовать. В 55-м выпуске «Федералистских документов» он писал:
Порочность рода человеческого требует изрядной доли осмотрительности и недоверия, но есть и другие свойства человеческой натуры, которые заслуживают уважения и веры. Республиканское правительство исходит из того, что эти качества преобладают над другими[63] (курсив автора).
Отцы-основатели и те, кто пришел после них, имели разное вероисповедание, а некоторые вообще не верили в Бога. Однако они были убеждены, что лишь религия позволяет взрастить добродетели, которые сделали Америку такой сильной.
История сложных и до настоящего времени развивающихся отношений между Церковью и государством в Америке выходит за рамки моей книги[64]. Однако Алексис де Токвиль был совершенно прав, когда в 1835 году написал, что американцы считают религию «неотъемлемым средством поддержания республиканских институтов».
Каждый раз, когда я приезжаю в Америку, меня поражает та непринужденность, с которой достоинство проявляется в политических речах. Это отражение глубокой религиозности многих американцев. По данным исследований, две трети американцев называют религию важнейшим или очень важным элементом своей жизни. Америка – страна, где церковь посещают намного чаще, чем в Великобритании или континентальной Европе[65]. Естественной реакцией американцев на трагедию 11 сентября стало обращение к Богу: церкви в тот день, а также в последующие дни были переполнены. Вера Америки в Бога, вера в себя и свою миссию – основа ее чувства долга.
Именно в этом причина, по которой мы, неамериканцы, не всегда способны понять слова Генри Лонгфелло:
Корабль государства, счастливый путь!
Плыви, союз, великим будь!
Мечты, надежды всех людей
Зависят от судьбы твоей![66]
Глава 3
Российская загадка
Визит в Нижний Новгород
Россия настолько велика, что о ее общем состоянии практически невозможно судить на основании отдельных оценок. Вероятно, единственно верный способ понять российские реалии – это знакомиться с ними постепенно. Естественно, впечатления, которые я получила во время визита в июле 1993 года, оказались не менее ценными, чем все, что мне пришлось читать о России как до того, так и впоследствии.
Меня пригласили в Москву в связи с присвоением мне почетной степени в Институте имени Менделеева, который специализируется на химических технологиях и является одним из ведущих российских научных учреждений. Учитывая, что когда-то я сама была химиком-исследователем, подобное приглашение представляло для меня особый интерес. Кроме того, мне очень хотелось увидеть собственными глазами, как изменилась Россия после без малого двухлетнего правления Бориса Ельцина и его реформ. На Западе циркулировало такое количество противоречивой информации, что трудно было понять, где правда, а где ложь. Сэр Брайан Фолл, один из лучших британских послов, подготовил программу пребывания, которая охватывала и старое, и новое. Однако даже я не ожидала увидеть такой контраст.
Во второй половине первого дня моего пребывания в Москве (это была среда, 21 июля) мне показали старый торговый центр на одной из окраин города. На прилавках лежали продукты, однако их выбор был очень небольшим, а качество, в том числе и свежей продукции, – низким. Окрестности выглядели так мрачно, как только могли выглядеть творения социалистической архитектуры. Местные жители держались дружелюбно, но получасового общения со всем этим мне было вполне достаточно. Возвращаясь в британское посольство на рабочий ужин, я размышляла о том, что, несмотря на очевидное отсутствие дефицита, явные признаки реформы тоже отсутствовали. Я ожидала большего; большего, по словам собравшихся за столом экспертов, ожидало и большинство россиян.
На следующий день у меня была другая, более вдохновляющая встреча с прошлым – продолжительная беседа с Михаилом и Раисой Горбачевыми сначала в роскошном помещении Фонда Горбачева (цель которого я так до конца и не поняла), а затем и у них дома за ленчем. Мне было приятно найти их в добром здравии, хотя меня в какой-то мере и обескуражили обстоятельства отстранения г-на Горбачева от власти. Раиса рассказала о лишениях трех дней крымской «ссылки» во время неудавшегося переворота в августе 1991 года. Тогда им практически нечего было есть; к счастью, у нее в сумочке оказалось несколько конфет, которые она отдала внучке. Позже я узнала, что в результате нервного напряжения, пережитого в тот момент, у Раисы случился удар[67].
После ленча мы все отправились в Менделеевский институт. Церемония прошла великолепно; было много выступавших. В своей речи я отметила тесную взаимосвязь между наукой, истиной и свободой. Эта связь на деле была не всегда лишь теоретической и в старом Советском Союзе, где свободомыслящие честные ученые нередко пытались найти убежище в естественных науках, менее засоренных и искаженных марксистской догмой.
В завершение мероприятия в сопровождении оркестра были исполнены несколько удивительных русских песен. Мне бросилось в глаза, что многие из присутствующих откровенно игнорировали Горбачевых. Даже торжественная обстановка не могла сгладить глубоких политических противоречий.
За ужином в тот вечер у меня впервые появилась возможность поговорить о правительственной программе реформ с одним из ее главных поборников и инициаторов – способным экономистом Анатолием Чубайсом. Его идеи звучали превосходно. Однако я не могла забыть вчерашнего посещения магазина. Какая она, российская реальность? И, что более важно, какое будущее ждет Россию?
Ранним утром следующего дня мы с Дэнисом и нашей дочерью Кэрол, взявшейся освещать наш визит в газете European, отправились самолетом в Нижний Новгород. При коммунистах он назывался Горьким и был закрытым городом, где велись секретные разработки ядерного оружия. Само его существование долгое время скрывалось, насколько это было возможно, от Запада. Экипаж частного британского самолета, которым мы пользовались, вынужден был взять на борт российского штурмана, чтобы тот помог отыскать аэродром, не отмеченный ни на одной из обычных карт.
Было время, когда Нижний Новгород, насколько мне известно, олицетворял совсем другую традицию в российской истории. В 1817 году в городе прошла первая ярмарка, которая быстро приобрела репутацию самой известной в России. Русские, по праву считающиеся самыми изобретательными в мире в том, что касается пословиц и поговорок, говорили, что Москва – сердце России, Санкт-Петербург – ее голова, а Нижний Новгород – карман. С окончанием холодной войны пришел конец и военному бюджету, который обеспечивал рабочие места. «Карман» быстро пустел. Поэтому у населения появились все основания для возврата к предпринимательству – старому способу зарабатывать на жизнь.
Успех предпринимательства в конечном итоге зависит от делового чутья. Однако для создания работоспособного предприятия требуется также определенный опыт и, конечно, соответствующая правовая и финансовая основа. В Лондоне до меня доходили слухи о том, что губернатор области Борис Немцов – человек, понимающий все это и проводящий в жизнь радикальную программу, которую некоторые называют «тэтчеризмом», а я – здравым смыслом. Именно поэтому я и решила посмотреть на это сама, а наше посольство организовало поездку.
Спаситель Нижнего Новгорода оказался очень молодым (ему было немногим больше тридцати), необычайно энергичным, очень привлекательным внешне и наделенным умом и проницательностью. Он блистал ораторским мастерством и бегло говорил по-английски. Физик по образованию, он имел около 60 научных работ. Держался Немцов чрезвычайно уверенно, впрочем для этого были основания.
И в самом деле, чем больше он рассказывал о реформах (беседа проходила в губернаторской резиденции на территории нижегородского кремля), тем больше я поражалась. Он объяснил, что, пользуясь властью губернатора, пытается создать реальные условия для развития свободного предпринимательства. В то время как российская Дума все еще сопротивлялась принятию закона о праве на частную собственность, в Нижнем Новгороде действовал местный закон о частной собственности на землю. Земли там, как я могла позже убедиться, были плодородными и хорошо возделанными. Основная трудность заключалась вовсе не в выращивании урожая (Нижний Новгород уже тогда с избытком обеспечивал себя зерном), а в продаже готовой продукции. При коммунистах решения о распределении и сбыте принимались, естественно, партийными бюрократами. После развала системы снабженческо-сбытовые сети, которые при капитализме обычно формируются в течение длительно времени, нужно было создать в один прием на голом месте. Г-н Немцов ясно дал понять местным фермерам и оптовым торговцам, что они сами должны прийти на помощь друг другу: у государства не было никаких решений. Вместе с тем он внес существенный вклад в решение проблемы, продав с аукциона целый парк государственных грузовых машин, – когда я в тот же день побывала на одной из приватизированных транспортных фирм, увиденное произвело на меня огромное впечатление, особенно энтузиазм руководителя и персонала.
Для того чтобы ближе познакомиться с населением Нижнего Новгорода и немного размяться, мы с губернатором прошлись пешком по Большой Покровской улице. Все магазины там были частными. Мы останавливались то тут, то там, разговаривали с владельцами магазинов, смотрели, чем они торгуют. Большего контраста с серой монотонностью Москвы невозможно было себе представить. Один магазинчик врезался мне в память. В нем торговали молочными продуктами, а выбор сыров был таким, которого я не видела нигде. Я попробовала несколько сортов, и они мне очень понравились. Оказалось, все сыры произведены в России и стоят значительно дешевле, чем их аналоги в Великобритании. Я не скрывала своего восторга. По всей видимости, я, как истинная дочь бакалейщика, звучала очень убедительно, поскольку, когда мои слова перевели, раздался взрыв аплодисментов, а кто-то даже крикнул: «Тэтчер в президенты!» Серьезным же уроком и для меня, и для моих радушных хозяев, конечно, стал пример этого отдельно взятого частного магазина в российской глубинке, показавший, что сочетание высокого качества местных продуктов, предпринимательского таланта и благоприятного законодательства, а также поддержка честного и знающего политического лидера могут обеспечить процветание и прогресс. Для российских условий не нужно никакой «золотой серединки» или особого регулирования. Тот молочный магазин убедительно доказал, что капитализм работает. Скептики были бы потрясены.
Опасность предсказаний
Россия всегда отличалась уникальной способностью удивлять. Любой прогноз в отношении нее должен быть ограничен массой оговорок, если предсказатель не желает попасть впросак. Поэтому, прежде чем продолжить, я хочу внести свой скромный вклад в целый вал извинений. Я тоже заблуждалась в отношении некоторых вещей.
Я всегда была уверена в том, что коммунистическая система неминуемо рухнет, если Запад сохранит твердость. (Временами, конечно, это «если» казалось очень сомнительным.) Моя уверенность вытекала из того, что коммунизм пытался идти против самого существа человеческой натуры и, следовательно, был несостоятельным. Его стремление нивелировать индивидуальные особенности не давало возможности мобилизовать индивидуальные таланты, что принципиально важно для создания материальных ценностей. Он обеднял не просто души, но само общество. В противостоянии со свободной системой, которая поощряет, а не принуждает людей и, таким образом, находит лучших, коммунизм должен был в конечном счете потерпеть неудачу.
Но когда? Мы не представляли себе, в каком отчаянном состоянии находилась, а на самом деле как близка к полному краху была советская система в 80-е годы. Возможно, это и к лучшему. Если бы кто-нибудь на Западе знал, насколько ограничены и перенапряжены ресурсы Советского Союза, он вполне мог потерять бдительность. А это было бы чревато последствиями, поскольку СССР оставался военной сверхдержавой еще долго после того, как превратился в политическое и экономическое ископаемое. Я никогда бы не осмелилась предсказывать, что в течение моего десятилетнего пребывания на посту премьер-министра Великобритании страны Центральной и Восточной Европы обретут свободу, не говоря уж о том, что двумя годами позже развалится и сам Советский Союз.
Должна также признаться, что в свое время заблуждалась, как минимум частично, относительно другого важного аспекта, связанного с Советским Союзом, а именно его прочности. Меня никогда не привлекала идея попробовать удержать Советский Союз от распада. Подобные стратегии в любом случае обречены на провал, поскольку мы, на Западе, не располагаем знаниями и средствами, позволяющими реализовать их. Как мною уже неоднократно отмечалось, я находилась в одиночестве, когда возражала против попытки президента Европейской комиссии обеспечить «гарантию» ЕЭС сохранению единства СССР перед лицом движения Прибалтийских республик за отделение[68].
Однако, как и все остальные, я недооценила принципиальную слабость Советского Союза после начала горбачевских реформ. Некоммунистический Советский Союз, а именно это нам хотелось видеть в то время, хотя мы и не говорили об этом прямо, реально не имел шансов на существование, поскольку единственной силой, которая удерживала республики СССР в одном государстве, была Коммунистическая партия.
Советологи с их тонким анализом советского общества ошибались; диссиденты с их упором на роль монолитной партийной идеологии были правы. Коммунизм реально был паразитом, жившим в оболочке государственных институтов. Вот почему эти институты умерли и уже не поддавались оживлению.
За время, прошедшее после этих драматических событий, лопнуло еще одно предсказание. Некоторые либералы от экономики сбиваются с пути, излишне полагаясь на предписания своей собственной «унылой науки». Дело, как я объясню ниже, вовсе не в том, что эти предписания неверны. Просто они не уделяют должного внимания неэкономическим факторам. Либеральные экономисты полагают, что с развалом Коммунистической партии и приходом в Кремль «реформаторов» западного типа будет очень легко внедрить институты свободной экономики, от которых российское население быстро получит отдачу. Весьма обнадеживающий пример тому мы видим в Польше, другом бывшем коммунистическом государстве, где именно такая программа радикальных реформ, разработанная Лешеком Бальцеровичем в начале 90-х годов, дала положительный результат через два или три года. Однако Россия – это не Польша.
С другой стороны, не оправдывается и большинство самых мрачных прогнозов развития событий в России, хотя о том, что это происходит постоянно, говорить пока еще рановато. Некоторые предвидят возникновение нового российского империализма, который силой воссоздаст Советский Союз вокруг России. Этого, по крайней мере до сих пор, не произошло. Несмотря на то что напряжение между Россией и ее соседями сохраняется, там нет крупномасштабных войн, не применяется оружие массового уничтожения, нет возврата к коммунизму или поворота к фашизму.
По правде говоря, историю России последнего десятилетия нельзя представить как прямой путь к прогрессу или регрессу. Она скорее представляет собой череду изгибов и поворотов, ускорений и остановок, процессов интеграции и дезинтеграции, реформ и реакции, возникающих попеременно, а то и одновременно. Мы должны попытаться понять, что произошло и почему, поскольку только так можно что-то предсказывать, не говоря о том, чтобы влиять на будущие события или управлять ими.
Это очень важно. Россия не может и не должна быть сброшена со счетов. Лично я убеждена в этом. Народ России перенес много страданий в ХХ веке: его неоднократно бросали на произвол судьбы те представители Запада, которые лгали и шли на сотрудничество с тиранами. Простые россияне были главным союзником Запада в холодной войне. Они заслуживают лучшей доли.
Серьезное отношение к России сегодня – это, кроме того, и расчет. Когда экс-президент Ельцин во время визита в Пекин в декабре 1999 года недипломатично напомнил нам, что Россия все еще располагает огромным ядерным арсеналом, он говорил абсолютную правду. Слабая или сильная, как партнер или как головная боль, Россия всегда имеет значение.
