Маргарет Митчелл
Унесенные ветром. Том 2
– М-м-м…
– Я рад, что вы согласны со мной, мисс Скарлетт. Все-таки это на моей совести. Сколько людей говорили мне: «А, да брось ты, Фрэнк, забудь!» – а я не могу. Я не смог бы держать высоко голову, если бы считал, что сделал что-то противоправное. А вы считаете, я правильно поступил?
– Конечно, – сказала она, недоумевая, о чем толкует этот старый болван. Какая-то борьба с совестью. Раз человек дожил до таких лет, как Фрэнк Кеннеди, значит, он просто обязан был научиться не обращать внимания на такую чепуху. Но он всегда такой. Взбивает пыль по пустякам и вообще ведет себя как старая дева.
– Я счастлив слышать это от вас. После капитуляции у меня было десять долларов серебром, и все. Вы же знаете, во что янки превратили Джонсборо, а там был мой дом и лавка. Я просто не знал, что делать. Но десять-то долларов у меня были. И я их употребил на то, чтобы покрыть крышей старую лавку у Пяти Углов. Туда я перетащил госпитальное оборудование и стал его продавать. Всем нужны кровати, посуда, матрасы, а я продавал дешево, потому что полагал, что это добро столько же мое, сколько и всех прочих жителей Атланты. Но я заработал на этом деньги и прикупил еще товаров, так что дела в лавке идут превосходно. Думаю, что сумею сделать на этом хорошие деньги, если возьмусь как следует.
При слове «деньги» сознание Скарлетт прояснилось до кристальной четкости, и все мысли сосредоточились на Фрэнке.
– Вы сказали, что выручили деньги?
Он прямо на глазах вырос от ее интереса. За исключением Сьюлен, очень немногие женщины уделяли ему хоть какое-то внимание, ограничиваясь обычно простой вежливостью. И ему необыкновенно было приятно, что такая красавица, как Скарлетт, прислушивается к его словам. Он придержал лошадь, чтобы не добраться до дому раньше, чем он докончит свою историю.
– Я не миллионер, мисс Скарлетт, да и по сравнению с теми деньгами, которые я привык иметь, нынешние кажутся малостью. Но как-никак, а тысячу долларов я за год сделал. Естественно, пять сотен из них ушли на закупку нового товара, на ремонт помещения, на аренду. Но пятьсот чистыми – это уже что-то, и если дела уверенно пойдут в гору, то в следующем году я должен получить две тысячи долларов. И я уже знаю, на что их употребить: видите ли, я положил в огонь еще одну железку.
Интерес ее резко подскочил; Скарлетт прикрыла глаза частым лесом ресниц и придвинулась к нему чуть-чуть поближе.
– Что это означает, мистер Кеннеди?
Он засмеялся и шлепнул вожжами по лошадиному крупу.
– Догадываюсь, как я утомил вас, мисс Скарлетт: все о делах да о делах. Зачем хорошенькой молодой девушке вроде вас знать что-то о бизнесе?
– О да, я, конечно, гусыня беспросветная в том, что касается бизнеса, но мне ужасно интересно! Пожалуйста, расскажите мне, что вы задумали, а если я не пойму, вы объясните.
– Ну хорошо. Другая моя заготовка – это лесопилка.
– А что это?
– Такое предприятие, где пилят бревна, строгают доски – делают строительный материал. Я еще не купил, но собираюсь. Тут есть некий Джонсон, вот у него как раз имеется лесопилка, за городом, на Персиковой дороге, и ему загорелось ее продать. Срочно понадобились наличные, потому и хочет продать, но остается там моим управляющим, за понедельную оплату. В этой местности, мисс Скарлетт, лесопилок теперь очень мало, янки почти все уничтожили. Так что тот, кто владеет лесопилкой, владеет, можно сказать, золотым прииском. В наши дни он может запрашивать за древесину любые цены. Янки здесь спалили так много домов, жить людям негде, вот они и помешались на восстановлении. А материалов мало, и отстроиться быстро ни у кого не получается. Народ сейчас хлынул в Атланту, в основном из сельских районов – без негров люди не могут вести фермерское хозяйство, а тут янки и саквояжники – эти готовы обглодать нас до костей. Уверяю вас, Атланта скоро станет крупным городом. А для строительства всем нужна древесина, потому-то я и намерен купить эту лесопилку как можно… как только мои вложения окупятся. На будущий год к этому времени у меня с деньгами должно стать намного легче. Я думаю, вы догадываетесь, почему я так стремлюсь побыстрее скопить денег?
Он покраснел и опять закудахтал.
«Только Сьюлен у него на уме», – подумала Скарлетт с отвращением. Некоторое время она размышляла, не попросить ли у него в качестве ссуды триста долларов, но сама же отвергла эту идею. Он будет смущен, ошарашен, предложит оправдания, но денег не даст. Они тяжело ему достались, он трудился, чтобы весной сыграть свадьбу, а если он своим достоянием поделится, женитьба его будет отложена на неопределенный срок. Даже если она сыграет на его симпатиях, на сочувствии, на долге по отношению к будущей семье и вытянет из него обещание, то Сьюлен уж точно ничего подобного ему не разрешит. Сьюлен все больше и больше беспокоит тот факт, что она живет практически старой девой; она сейчас готова перевернуть небо и землю, лишь бы ничто не помешало ее свадьбе.
Вот что он в ней нашел, старый дурень, чтобы так страстно желать свить для нее гнездышко? Плаксивая, нудная девица, и все! Сьюлен не заслуживает любящего мужа и доходов от лавки и лесопилки. В тот же момент, как Сью наложит руки на денежки, она напустит на себя нестерпимо заносчивый вид и не даст ни цента, чтобы поддержать «Тару». От Сьюлен не дождешься! Она только и думает, как оттуда выбраться, а что будет с «Тарой» – да гори она синим пламенем, ей все равно, если у нее будут нарядные платья и слово «миссис» перед именем.
Размышляя об обеспеченном будущем Сьюлен и зыбких перспективах для «Тары» и ее самой, Скарлетт разгневалась на несправедливость жизни. Она поскорей отвернулась, выглянула из коляски и принялась осматривать грязную улицу, чтобы Фрэнк, не дай бог, не заметил, какое у нее лицо. Она теряет все, между тем как Сьюлен… Решение родилось внезапно.
Не видать Сьюлен Фрэнка с его лавкой и лесопилкой!
Сьюлен этого не заслужила. Лучше она сама возьмет все это. Подумав о «Таре», она вспомнила Джонаса Уилкерсона, эту ядовитую гремучую змею, в одном шаге от ступеней парадного крыльца; вспомнила – и ухватилась за последнюю соломинку, проплывающую над ней после крушения всей жизни. С Реттом она потерпела поражение, но Господь послал ей Фрэнка.
«А сумею ли я его получить? – Пальцы ее крепко сплелись, невидящий взгляд упирался в завесу дождя. – Сумею ли я заставить его забыть о Сьюлен и быстро сделать мне предложение, действительно быстро? Впрочем, если я Ретта почти подвела к этой черте, то уж Фрэнка я точно получу!» Взгляд вернулся к нему, ресницы затрепетали. «Не красавец, определенно, – думала она холодно. – Скверные зубы, дурно пахнет изо рта, и по возрасту вполне годится мне в отцы. Кроме того, нервный, робкий и очень благоразумный – я не знаю, что может быть хуже этого для мужчины. Но он по крайней мере джентльмен и для совместной жизни подходит больше, чем Ретт. Управляться с ним уж точно будет легче. Да и в любом случае нищие не выбирают».
Ну да, он считался женихом Сьюлен, и что такого? Совесть нисколько ее не мучила. Пережив полное моральное падение с этой поездкой в Атланту, к Ретту, на присвоение сестриного жениха она смотрела как на ничтожный пустяк, из-за которого вообще не стоило беспокоиться, тем более в такое время.
С возрождением надежды она окрепла духом и забыла даже про свои замерзшие, мокрые ноги. Сузив глаза, она изучала Фрэнка так упорно и пристально, что он встревожился, и она живо спрятала глаза, вспомнив слова Ретта: «Такой взгляд, как у вас, я видел однажды над дулом дуэльного пистолета… Это не пробуждает страсти в груди мужчины».
– Что случилось, мисс Скарлетт? Вы озябли?
– Да, – ответила она беспомощно. – Вы не против… – Она оробела, заколебалась… – Вы не против, если я положу руку в карман вашего пальто? А то ужасно холодно, а муфта моя промокла насквозь.
– Ну что вы, как я могу быть против? Да вы еще и без перчаток! Ай-ай-ай, как это жестоко с моей стороны, еду себе потихоньку, рассуждаю, совсем голову потерял, а вы у меня, должно быть, оледенели и только и мечтаете о камине. Наддай, Салли! Кстати, мисс Скарлетт, я так увлекся, все о себе да о себе, даже не спросил, как вы-то оказались в этом месте в такую непогоду.
– Я была в главном штабе у янки, – ответила она не подумав.
От изумления соломенные брови поползли на лоб.
– Да как же так, мисс Скарлетт… Там солдаты… И зачем, почему?..
«Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, помоги мне срочно придумать хорошую, правдоподобную ложь!» – взмолилась Скарлетт. Нельзя дать Фрэнку заподозрить, что она ходила к Ретту. Фрэнк считает Ретта отпетым негодяем, пройдохой из пройдох и убежден, что порядочной женщине даже говорить с ним небезопасно.
– Я ходила туда… ходила узнать… не купит ли кто из офицеров мое рукоделие – послать домой, своим женам. Я умею вышивать, и премило.
Он в ужасе отшатнулся; возмущение боролось в нем с замешательством.
– Вы ходили к янки… Но, мисс Скарлетт! Разве можно? Вам не следовало… Зачем же… И конечно, ваш папенька ничего не знает. И мисс Питтипэт…
– О, я умру, если вы расскажете тете Питти! – закричала она, действительно испугавшись, и бросилась в слезы.
Плакать было нетрудно, потому что она промерзла и была ужасно несчастна, но эффект вышел поразительный. Фрэнк не мог бы сильнее смутиться и оробеть, даже если бы она вдруг начала перед ним раздеваться. Он поцокал языком, промямлил свое любимое «ай-ай-ай» и произвел массу бестолковых, суетливых телодвижений. Явилась дерзкая мысль – притянуть к себе на плечо ее головку и нежно погладить, но он никогда прежде не проделывал подобного ни с одной женщиной и не знал, как к этому подступиться. Скарлетт О’Хара, такая красавица, такая всегда задорная, жизнерадостная, – плачет у него в кабриолете! Скарлетт О’Хара, гордячка из гордячек, пытается продать свои вышивки солдатам янки. Душа его горела.
А она все плакала, все рыдала, вставляя иногда какие-то слова, и он сообразил, что в «Таре» все неладно. Мистер О’Хара по-прежнему «не в себе, совсем не в себе», и не хватает еды на столько ртов, вот она и вынуждена была поехать в Атланту, попробовать заработать немного денег для себя и своего мальчика. Фрэнк опять пощелкал языком и неожиданно обнаружил ее голову на своем плече. Он понятия не имел, как она там оказалась. Он ее туда не помещал, это точно, но вот же она, ее голова, а вот и сама Скарлетт – сотрясает рыданиями его узкую грудь. Какое волнующее, совершенно новое переживание! Он робко коснулся ее плеча, погладил – сначала осторожно, почти что по воздуху; поскольку она не отпрянула, не оттолкнула его, он осмелел и стал поглаживать ее твердой рукой. Какая она милая, беспомощная малышка! Какая женственная! Смелая и глупенькая – пытается своими руками, с помощью иголки добыть деньги! Однако иметь дело с янки – это уж чересчур.
– Я не скажу мисс Питтипэт, но вы должны мне обещать, мисс Скарлетт, что больше ничего подобного делать не станете. Сама мысль о том, что дочь вашего отца…
Влажные зеленые глаза устремились к нему искательно и беспомощно.
– Но мне же надо что-то предпринять, мистер Кеннеди! Я должна заботиться о своем бедном малыше: ведь теперь за нас никто ничего не сделает.
– Вы храбрая маленькая женщина, – изрек он, – но я не хочу, чтобы вы занимались такими вещами. Ваша семья умрет со стыда.
– Тогда что же мне делать?
Полные слез глаза смотрели на него так, точно он знал все на свете и все на свете сейчас зависело от его слов.
– Я затрудняюсь сказать так сразу. Но буду думать. Что-нибудь соображу.
– О, я уверена, я знаю! Вы очень умный… Фрэнк.
Раньше она ни разу не назвала его просто по имени, и он воспринял это как приятный сюрприз. Впрочем, бедная девочка очень расстроена и, наверное, сама не заметила, как у нее это вырвалось. Он ощутил в себе силы, и бездну доброты по отношению к ней, и желание оберегать ее. Если он может что-то совершить ради сестры Сьюлен О’Хара, он это совершит. Вытащив большой красный носовой платок, он протянул его ей. Она промокнула глаза, и на губах у нее задрожала неуверенная улыбка.
– Я такая глупая гусыня, – произнесла она извиняющимся тоном. – Пожалуйста, простите меня.
– Никакая вы не гусыня и вовсе не глупая. Вы храбрая маленькая женщина, но пытаетесь тащить слишком тяжелую ношу. Боюсь, от мисс Питтипэт вам большой помощи не будет. Я слышал, она потеряла чуть не всю свою собственность, а мистер Генри сам в плохом состоянии. Желал бы я иметь возможность предложить вам свой дом, но вы должны помнить, мисс Скарлетт, что, когда мы с мисс Сьюлен поженимся, под нашим кровом всегда будет место для вас и для Уэйда Хэмптона, разумеется, тоже.
Вот он, момент! Несомненно, святые и ангелы наблюдали за ней, чтобы подарить такой, поистине Небом посланный случай. Она изобразила крайнее изумление, потом смущение, открыла уже рот, как бы намереваясь выпалить что-то, замерла на миг и захлопнула рот, клацнув зубами.
– Не хотите же вы мне сказать, будто не знали, что нынешней весной я стану вашим родственником? – произнес он с нервическим смешком. Потом заглянул ей в глаза, быстро наполнявшиеся слезами, и встревожился: – В чем дело? Мисс Сьюлен, надеюсь, здорова?
– О да, да!
– И все же что-то не так. Вы должны мне сказать.
– Не могу! Я же не знала! Я уверена была, что она вам написала! Ох, как нехорошо получилось!
– Да что такое, мисс Скарлетт?
– Ой, Фрэнк, я не хотела, я проговорилась нечаянно, но я же думала, вы знаете! Она обязана была написать вам…
– О чем? О чем она должна была написать мне?
Его трясло.
– Так поступить – и с кем? С таким прекрасным человеком, как вы!
– Что она натворила?
– Значит, она вам не написала? О, я догадываюсь, она устыдилась сообщать вам. И ей есть чего стыдиться! И мне тоже – иметь такую гадкую сестру!
Теперь Фрэнк боялся даже спрашивать. Он сидел, посерев лицом, уставив в нее недвижный взгляд; вожжи вяло свисали у него из рук.
– Она выходит замуж за Тони Фонтейна, в будущем месяце. Мне так жаль, Фрэнк! Жаль, что мне выпало сообщить вам. Она просто устала от ожидания и боялась остаться старой девой.
Когда Фрэнк помогал Скарлетт выйти из кабриолета, Мамми стояла на парадном крыльце. Судя по всему, она уже давно стояла там – тюрбан ее пропитался водой, и старая шаль, тоже мокрая, плотно облепила мощные телеса. Морщинистое черное лицо дышало гневом и мрачными предчувствиями. Губа выпятилась вперед самым невероятным образом – на памяти Скарлетт такого не случалось. Мамми жадно впилась глазами в фигуру Фрэнка, но, когда поняла, кто это, лицо ее переменилось, отразив удовольствие, некоторое замешательство и что-то похожее на сознание вины. Она заколыхалась навстречу Фрэнку, радостно его приветствуя и широко улыбаясь; она даже присела, изображая книксен, когда он пожимал ей руку.
– До чего же я люблю, когда люди в доме! Как поживаете, мистер Кеннеди? По мне так вы прямо раскрасавец, и дела, видать, лучше не бывает. Знать бы мне, что мисс Скарлетт с вами, то и не волновалась бы так. А то возвращаюсь домой, сюда вот, а ее и след простыл, ну, я совсем голову потеряла, мечусь по двору, как курица, а в мыслях только одно: ходит она, милая, одна-одинешенька по городу, а тут эта голытьба черная, вольноотпущенная, по улице не пройти! Почему же вы не сказали мне, душа моя, что собираетесь из дому? Ох, да вы никак простыли!
Скарлетт тайком подмигнула Фрэнку, и он, хоть и пребывал в расстройстве от только что сообщенной ему дурной вести, улыбнулся в ответ, поняв, что она приказывает ему молчать и таким образом делает соучастником некоего приятного заговора.
– Беги наверх, Мамми, и приготовь мне сухую одежду. И чаю горячего!
– Господи, а ваше-то новое платье совсем испорчено, – заворчала Мамми. – Мне нужно время, высушить его и вычистить, чтобы к вечеру было готово и вы надели его на свадьбу.
Она скрылась в доме, а Скарлетт подошла вплотную к Фрэнку и зашептала:
– Обязательно приезжайте сегодня к ужину. Нам так одиноко. А потом вместе поедем на свадьбу, вы будете нас сопровождать! И пожалуйста, не говорите ничего тете Питти про… про Сьюлен. Она очень огорчится, и мне тоже будет невыносимо, если она узнает, что моя сестра…
– Я не скажу! Ничего не скажу! – торопливо заверил ее Фрэнк, содрогаясь от одной только мысли.
– Вы такой милый сегодня, вы сделали мне столько добра, я просто возродилась, я опять храбрая!
На прощание она сжала ему руку и направила на него шквальный огонь своих неотразимых глаз.
Мамми, поджидавшая за дверью, вид имела непроницаемый. Пыхтя и отдуваясь, она двинулась следом за хозяйкой наверх, в спальню. За все время, пока она стаскивала с нее мокрые одежды и развешивала их на спинки кресел, пока укладывала Скарлетт в постель и укутывала одеялами, она не произнесла ни слова. И только когда принесла чашку горячего чая и нагретый кирпич, завернутый во фланель, взглянула на Скарлетт и заговорила, причем такой интонации Скарлетт у нее в голосе тоже раньше не слышала – Мамми как будто упрекала, но и оправдывалась:
– Козочка моя, что же вы сразу-то не сказали родной своей Мамми, что у вас на уме? Тогда бы я не пустилась в этакую даль, в эту вашу Ланту. Стара я уж стала и толста – бегать тут за вами.
– Что ты имеешь в виду?
– Сладкая моя, вам ли меня дурачить. Уж я-то вас знаю. И мистера Фрэнка я только что видела, и лицо его, когда он на вас смотрел. И ваше лицо тоже видела, а по вашему лицу я умею читать, как дьячок по Библии. И я слышала ваш шепоток насчет мисс Сьюлен. Да я и понятия не имела, что вам нужен был мистер Фрэнк. Знала бы, так и сидела бы дома, где мне самое место.
– Ладно, – коротко буркнула Скарлетт, уютно устраиваясь под одеялами и понимая, что бесполезно даже пытаться сбить Мамми со следа. – А ты на кого подумала?
– Ничего я не знала, детонька, просто мне лицо ваше вчера очень не понравилось. И я вспомнила: мисс Питтипэт писала мисс Мелли, что у этого бездельника Батлера куча денег, а если я чего услышу, то не забываю. Но мистер Фрэнк, он джитмен, пусть и не красавец.
Скарлетт метнула в нее острый взгляд, и Мамми выдержала его спокойно, с сознанием собственной правоты.
– Ну и что ты собираешься со всем этим делать? Разболтаешь Сьюлен?
– Я собираюсь помогать вам с мистером Фрэнком, всеми способами, какие знаю, – заявила Мамми, укрывая Скарлетт потеплее и закутывая ей шею.
Некоторое время Скарлетт лежала тихо, пока Мамми хлопотала в комнате. Какое все-таки облегчение, что между ними все ясно без слов. Никаких тебе требовательных вопросов, никаких объяснений, ни одного упрека. Мамми все поняла и умолкла. В Мамми Скарлетт обнаружила еще более стойкого прагматика, чем в себе самой. Мудрые старые глаза проникали глубоко, они видели четко и ясно самую суть вещей. Это был простой и непосредственный взгляд дикаря или ребенка: их не собьешь с толку рассуждениями о совести, когда любимому существу грозит опасность. Скарлетт – ее детеныш, ее дитятко, и если дитя чего-то хочет, то непременно получит, пусть даже чужое – Мамми уж постарается. Справедливо ли это по отношению к Сьюлен и Фрэнку – Мамми такими вещами себе голову не забивала, она вообще об этом не думала, разве что иногда мрачно про себя посмеивалась. Скарлетт попала в беду и бьется изо всех сил, чтобы выбраться, а Скарлетт – это дитя мисс Эллен. И Мамми без малейших колебаний встала на ее сторону.
В ее молчании Скарлетт почувствовала поддержку, и, по мере того как жар от горячего кирпича в ногах разливался по телу, та искра надежды, что промелькнула еще там, на холоде, на пути к дому, – эта искра разгоралась в самое настоящее пламя. Она вся горела этой надеждой, сердце забилось сильнее и быстрыми, мощными толчками стало гнать кровь по жилам. Силы возвращались к ней вместе с неудержимым возбуждением – ей вдруг стало весело, хотелось смеяться, громко, беспричинно.
– Дай-ка мне зеркальце, Мамми.
– Только плечи не открывайте, пусть под одеялом, – приказала Мамми, протягивая ей ручное зеркальце и чему-то улыбаясь толстыми губами.
Скарлетт посмотрелась.
– Белая, как привидение, – заключила она, – а волосы косматые, как конский хвост.
– Да, вид у вас не самый лучший.
– Хм… А что, дождь очень сильный?
– Вы же видите: льет как из ведра.
– Что ж, все равно придется тебе сходить для меня в город.
– Пока дождь, не пойду.
– Очень даже пойдешь, не то я пойду сама.
– Чего такого вам еще загорелось получить, и подождать нельзя? Сдается мне, вам и так уже через край досталось, для одного-то дня.
– Мне нужен флакон одеколона, – говорила Скарлетт, тщательно изучая себя в зеркале. – Ты вымоешь мне волосы и сполоснешь одеколоном, а чтобы лежали гладко, купишь баночку геля из семечек айвы.
– Я не буду мыть вам голову в такую погоду и не дам поливаться одеколоном, точно вертихвостка какая! Не бывать тому, пока жив дух в моем теле!
– Ну а я такая и есть. Загляни в мою сумочку, достань золотую монету в пять долларов и ступай в город. Да, и… э… когда будешь в городе, ты можешь найти там для меня… э… руж, маленькую баночку.
– А это что такое? – осведомилась подозрительная Мамми.
Скарлетт встретила ее взгляд с холодностью, которой вовсе не чувствовала в себе. Мамми непредсказуема – никогда не знаешь, до каких пор можно ее шпынять.
– Не твое дело. Просто спроси, и все.
– Я не покупаю неведомо что.
– Ну хорошо, это краска, если тебе любопытно знать! Краска для лица. Ну что ты стоишь тут и раздуваешься жабой? Ступай.
– Краска! – выдохнула Мамми. – Краска для лица! Ну вот что: не такая уж вы и большая, чтоб я не могла отлупить вас! Какой скандал! Позорище! Вы все ваши манеры растеряли! Мисс Эллен в эту минуту в гробу переворачивается! Раскрасить лицо, как…
– Ты же знаешь прекрасно, что бабушка Робийяр красилась и…
– Да, мэм, и надевала только одну нижнюю юбку, и водой ее мочила, чтобы к телу липла и форму ног показывала, но вам-то разве было велено делать что-нибудь в этом роде? Такие бесстыдные были времена, когда старшая мисс была молоденькая, но времена-то меняются, и очень даже…
– Ну, все! – закричала Скарлетт, откидывая одеяла. Больше она не могла сдерживать свой нрав. – Честное слово, я сейчас же отправлю тебя обратно в «Тару»!
– Вы не можете отослать меня в «Тару», если только я сама не пожелаю. Я свободная! – заявила Мамми с горячностью. – И я остаюсь здесь. Быстро в постель! Не хватало вам только воспаления легких. Оставьте в покое корсет! Положите его, душенька. Будет вам, мисс Скарлетт, ну куда вам идти в этакую непогодь? Великий Боже! Как же вы похожи на своего отца! Давайте-ка в постель. Не буду я покупать никаких красок! Я ж со стыда помру – все поймут, что это для моей деточки! Мисс Скарлетт, вы и так миленькая и хорошенькая, не нужно вам никакой краски. Солнышко мое, да ведь никто не пользуется этой штукатуркой, только дурные женщины.
– Зато они имеют результат, разве нет?
– Господи Иисусе, что она говорит! Козочка моя, не говорите таких вещей, это нехорошо. Оставьте в покое свои мокрые чулки, детка. Не могу я допустить, чтобы вы сами покупали это все для себя. Мне мисс Эллен привидится. Давайте-ка в постель. А я уж схожу. Может быть, найду лавку, где нас не знают.
В тот вечер у миссис Элсинг, когда Фанни должным образом сочеталась браком и старый Леви со своими музыкантами настраивал инструменты для танцев, Скарлетт оглядывалась вокруг, полная счастливого возбуждения. Это так волнующе – вновь оказаться на вечере, на большом, настоящем приеме! Приятно было и то, как тепло ее встретили. Когда она, под руку с Фрэнком, вошла в дом, все бросились к ней с радостными возгласами. Ее целовали, обнимали, жали руку, говорили, что соскучились по ней ужасно и чтобы она никогда больше не уезжала в «Тару». Мужчины были очень галантны – они, кажется, забыли, что в былые дни она пускала в ход все свои чары, чтобы разбить им сердца, а девушки так приветливы, словно это не она соблазняла их кавалеров. Даже миссис Мерривезер, миссис Уайтинг, миссис Мид и прочие видные дамы, державшиеся с ней крайне холодно в последний период войны, решили забыть о легкомысленном ее поведении и своем неодобрении. Они помнили лишь о том, что она пострадала в их общем поражении, что она племянница Питти и вдова Чарлза. Матроны нежно ее целовали, говорили со слезами на глазах об уходе ее дорогой матушки и подробно расспрашивали об отце и сестрах. Все интересовались, как там Мелани с Эшли, и непременно хотели знать причину, по которой они не возвращаются в Атланту.
Несмотря на удовольствие от оказанного ей приема, Скарлетт испытывала все же некоторую неловкость – тщательно скрываемую неловкость из-за своего испорченного бархатного платья. Оно все еще было влажно до колен, и низ юбки весь в пятнах – грязь отчистилась, а пятна остались, и это вопреки соединенным усилиям Мамми и кухарки. Чего только они с ним не делали: и над кипящим котлом отпаривали, и волосяной щеткой чистили, и усердно махали юбкой перед открытым огнем. Скарлетт опасалась, что кто-нибудь заметит, в каком состоянии ее платье, поймет, что оно было перепачкано, и догадается, что это у нее единственный приличный наряд. Немного утешал тот факт, что у большинства гостей одежда выглядела гораздо хуже. Сплошное старье, выношенное, переделанное, аккуратно подштопанное и заглаженное. У нее-то, по крайней мере, платье целое и новое, пусть и влажное. По сути, из всего собрания только она одна и была в новом, не считая, конечно, новобрачной в белом атласе.
Вспомнив, что говорила тетя Питти о финансах Элсингов, Скарлетт удивилась, откуда ж взялись деньги на атласное платье, а также на закуски, напитки и музыкантов. Это должно влететь им в хорошенькую сумму. Заняли денег, вероятно, или весь клан Элсингов скинулся, чтобы устроить Фанни эту пышную свадьбу. Такая свадьба в эти трудные времена представлялась Скарлетт расточительным сумасбродством, наравне с надгробиями братьев Тарлтон; она опять ощутила раздражение, как и на том семейном кладбище. Прошли те времена, когда можно было беззаботно сорить деньгами. Почему эти люди так держатся за обычаи прежних дней, если прежние дни давно миновали?
Но она поборола в себе это мимолетное раздражение. Деньги не ее, и она не будет портить себе удовольствие от вечера досадой на людскую глупость.
Выяснилось, что жениха она хорошо знает: это был Томми Уэллберн из Спарты, в 1863-м она выхаживала его, он был ранен в плечо. Тогда это был видный молодой парень, за шесть футов ростом, забросивший изучение медицины ради службы в кавалерии. А сейчас он выглядел маленьким старичком – так согнуло его ранение в поясницу. Ходил он с трудом и при этом широко расставлял ноги, раскорякой, – по мнению тети Питти, «очень вульгарно». Но, кажется, он вообще не задумывался о своей внешности – то ли не знал, как это смотрится, то ли это его не трогало. Держался он как мужчина, который ни у кого не просит снисхождения. Надежду на продолжение медицинского образования он оставил и работал подрядчиком – собрал по контракту бригаду ирландцев и строил новый отель. Тяжело ему, наверное, справляться со столь обременительными обязанностями в таком состоянии, подумала Скарлетт, но спрашивать не стала, лишь криво усмехнулась про себя: нужда заставит – сделаешь и невозможное, она-то это знает.
Пока отодвигали мебель и расставляли стулья вдоль стен, освобождая место для танцев, Скарлетт стояла с Томми, Хью Элсингом и маленьким, юрким, как обезьянка, Рене Пикаром. Хью она видела последний раз в 1862 году, и с тех пор он не переменился. Все тот же тонкий, чувствительный мальчик с непослушной прядью светло-каштановых волос, спадающих на лоб, и нежными, на вид неумелыми и какими-то бесполезными руками. А вот Рене изменился после той краткой побывки, когда он женился на Мейбл Мерривезер. Нет, конечно, галльский лукавый огонек еще горел в черных глазах, и креольского вкуса к жизни он явно не утратил, однако, при всей его легкости и смешливости, в лице проступила твердость, которой не было в начале войны. И теперь на нем не было умопомрачительной формы зуава, а вместе с нею исчез бесследно и вид надменной элегантности, присущий ему в ту пору.
– Щечки как розы, глазки как изумруды! – сказал он, целуя ей ручку и воздавая должное румянам, наложенным на лицо. Говорил он с французским акцентом, делая ударения в конце слов и путаясь с временами глаголов. – Красавица, как в первый раз, когда я вижу вас на базаре. Вы помните? Никогда не забывал, как вы швырк свое обручальное кольцо мне в корзину. Это было здорово! Смело! Но я и в мыслях не имел, что вы так долго будете ждать следующего кольца!
В глазах у него заплясали чертики, и он заехал локтем Хью под ребра.
– А я никак не думала, что вы станете водить фургон с пирогами, Ренни Пикар, – парировала Скарлетт.
Прилюдно уличенный в таком низменном занятии, Рене Пикар не только не устыдился, а раскатисто рассмеялся и хлопнул Хью по спине.
– Туше![5] – воскликнул он. – Моя бэль-мэр[6], мадам Мерривезер, она меня заставила, это первая работа у меня в жизни, у меня, Рене Пикара, кому полагалось состариться, выращивая скаковых лошадей и играя на скрипке. И вот я вожу фургон с пирогами, и мне это нравится! Мадам бэль-мэр, она может заставить мужчину сделать все, что угодно. Ей следовало быть генералом, тогда бы мы выиграли войну, а, Томми?
«Отличная идея, – подумала Скарлетт. – Полюбить править фургоном с пирогами, после того как твои родные имели в своем владении миль десять земель вдоль Миссисипи и вдобавок большой дом в Новом Орлеане!»
– Если бы в наших рядах были наши тещи, мы бы побили янки за неделю, – согласился Томми, следя глазами за тонкой фигуркой своей неукротимой, только что обретенной тещи. – Единственная причина, почему мы держались так долго, – это то, что за нами были наши женщины: они не желали сдаваться.
– Они бы и не сдались никогда, – поправил Хью и улыбнулся с гордостью, но как-то немного криво. – Здесь нет ни одной дамы, которая капитулировала, и не важно, как поступили их мужчины в Аппоматоксе. На них это сказалось много хуже, чем даже на нас. Мы-то хоть выходили из войны в сражениях.
– А они – в ненависти, – закончил Томми. – Эй, Скарлетт! Ведь это правда? Мужчины побеждены, а наших дам это затронуло во много раз сильнее, чем нас самих. Хью полагалось стать судьей, Рене – играть на скрипке перед коронованными особами Европы… – Он быстро отклонился в сторону, видя, что Рене нацелился дать ему тумака. – А я должен был стать врачом, но…
– Дайте нам время! – закричал Рене. – Я стану Принц Пирогов всего Юга! А ты, мой добрый Хью, ты будешь Король Растопки! А ты, Томми, будешь владеть ирландскими рабами вместо негров. Какие перемены – вот потеха! Ну а для вас чем это обернулось, мисс Скарлетт? И для мисс Мелли? Доить корову, убирать хлопок – все сами, да?
