Марат Байпаков
Кангюй. Бактрия
Глава 4. Подношения, знакомства и мольбы
Аргей вступает в родной дом. Лисандр становится живым шестом для оружия, принимает на себя гоплон, шлем-кавсию, ксифос в портупее. Каллиграф осматривает запёкшуюся кровь на бронзе гоплона. Аргей жадно пьёт воду из кувшина. В ворота стучат, бесцеремонно, тарабанят громко, с силой чем-то твёрдым. Лисандр отворяет створку.
– Хайре, жители дома Ореста. – Перед воротами двое жезлоносцев, лет двадцати и тридцати, обритые наголо, с дубинками, в белых хитонах, при должностных фибулах полиса. Ойкеты полиса смотрят попеременно то на Лисандра, увешанного снаряжением, то на Аргея в доспехах и с кувшином. – Кто из вас будет Аргей, сын Ореста, македонянин?
Аргей поднимает к небу полупустой кувшин. Жезлоносец постарше оглашает торжественно, а эхо, покорно вторя, испуганно разносит по внутреннему двору:
– Приказом буле Бактр Аргею, сыну Ореста, предписано оставаться дома под арестом. Запрещено покидать пределы владения до окончания расследования дела об убийстве Прометея, сына Леонта, гражданина полиса, торговца деревом, совершённом сегодня утром.
Жезлоносцы не спешат покинуть дом, с восхищением долго смотрят на Аргея, склоняют головы в знак уважения и, пятясь, покидают ворота.
– Ты убил торговца? – Изумлённый Лисандр опускает засов. Каллиграф прислоняет гоплон Гекатомпила к закрытым воротам, садится рядом с ним.
– И ещё того ойкета, что поджидал меня в засаде. – Аргей прикладывается к кувшину.
– Ойкеты? Да-да! Потом ты куда-то их повёл. А там убил Прометея? – Лисандр пытается сложить головоломку событий утра.
– Прометея убил я до того, в палестре. – Аргей допивает кувшин, трясёт им, пустым, над камнями мощения. Несколько капель воды падают вниз.
– В палестре? Долог день печальный. Как поступят с вами эти бактрийцы, вельможа? Вас подвергнут суду? А какое будет наказание за двойное убийство? – Каллиграф ожидает подробного рассказа о произошедших событиях. Но, увы, уставший Аргей немногословен.
– Ни о чём не сожалею.
– У нас больше нет воды, друг базилевса. – Лисандр удручён немногословностью вельможи. – Еды тоже нет. Остатки мясного пирога от магистратов я съел и не оставил ничего для вас, за то простите. В кладовке вашего дома хранится в избытке отличное конопляное масло, но им сыт не будешь. Могу отправиться на агору, прикупить съестного, меня не поместили под арест.
– Хорошо, Лисандр, отправляйся за едой, дам тебе денег. – Кувшин ставится на камни пола. – Сменяешь драхму Селевка Филопатра на бактрийские оболы у трапезитов. Менял говорливых найдёшь ты за столом, и будет вывеска над ними.
– Селевк! Родина, Маргиана, Сирия. – Лисандр закрывает глаза, мечтательно улыбается, блаженно тянет: – Славься, базилевс Селевк, наш правитель достойный.
Под восторженные слова каллиграфа раздаётся новый стук в ворота. Стук деликатный, костяшками пальцев, мелодичный. Лисандр вздрагивает от неожиданности, мигом поднимается с пола, отодвигает гоплон. Светило освещает уже не только крыши, но и мостовую. За воротами многолюдно. О удивление, улица запружена толпой, и сплошь из женщин. Эллинки без мужского сопровождения покинули дома! Замужние дамы в дорогих строгих нарядах, с роскошными платками поверх волос, убранных в высокие причёски, от женщин веет яркими ароматами духов. При дамах серыми тенями сопровождение, служанки и ойкеты-носильщики. Лисандр пропускает Аргея, поднимает зачем-то гоплон, водружает на себя шлем-кавсию, встаёт позади товарища, готовый действовать по первому сигналу. Жезлоносцев не видно нигде.
– Хайре, Аргей, сын Ореста, благочестивый спаситель детей! – Милая дама небольшого роста, лет двадцати семи, в тёмно-синих нарядах, прямо напротив Аргея, нежным голосом не говорит, но сладко поёт, растягивая слоги: – По веленью богов, страх поправ, защитил ты сынов малолетних от убивца безумного. Имя твоё – проксен богов милосердных! Матери спасённых благодарят тебя, достойный герой! Чествуем тебя, храбрый Аргей! Славься, сын Ореста!
Бурные аплодисменты, частые выкрики «Славься, сын Ореста!», благожелательные взгляды дам окрашивают Аргея в пунцово-красное.
– Прими от нас подношения!
Лисандр тихо шепчет: «Не останемся сегодня голодными». Слуги вносят во внутренний дворик плетёные корзины с фруктами, мёдом, хлебами, сырами, поднос с копчёным гусем, две амфоры пузатые с вином. Аргей прикладывает по-парфянски правую руку к груди, улыбается в ответ дарительницам. Дамы называют свои имена, имена спасённых, касаются кончиками пальцев доспехов Аргея и довольными покидают пределы владения. Аргей провожает их взглядом, вдыхает ароматы духов, сам запирает ворота только после того, как улица окончательно пустеет.
– Кто ты теперь, товарищ мой? – шутя, вопрошает Лисандр. – Убивец? Подследственный? Жертва подлого нападения? Или герой? Избавитель? Спаситель детей? Нет-нет, ты арестованный добродетель.
– А ты мне сейчас напоминаешь, Лисандр, моего самого лучшего друга, Кассандра из эфебии Селевкии-на-Тигре. Пойдём подкрепимся, скоро полдень, я же не ел ничего с ночи вчерашней. Прими металл, льстец.
– Я откупорю амфору с вином? Вельможа, восславим богов – покровителей Сирии! – Каллиграф удаляется на кухню дома готовить трапезу. Из глубины комнаты обращается с просьбой: – Друг базилевса, ты расскажешь мне о своих бравых приключениях в палестре?
Вопрос Лисандра остаётся без ответа. Аргей рассматривает дары, его внимание привлекают плоды граната. Взяв один из них, юноша разламывает его, рассматривает зёрна, с ними и говорит тоном грустным:
– Ловец змей, жива ли ты? Не забыла ли ты меня, Зарина? А помнишь…
Но предаться приятным воспоминаниям юноше не суждено. Вновь раздаётся стук в ворота. Стук очень похожий на предыдущий, такой же мелодичный, в ритме и деликатный. С половиной граната в руке хозяин дома отворяет ворота. На пороге незнакомка в чёрном, закутанная по брови в шаль, та самая, что отважно преграждала Аргею путь на лестницу в доме Стасиппа.
– Впустишь меня? Я безоружна. – Голос незнакомки приятен. Не дожидаясь разрешения, гостья делает шаг в ворота, ещё шаг, танцевальный, лёгкий, изящно в сторону за неоткрытую створку, прислоняется спиной к створке, скидывает на плечи чёрную шаль.
– Назови себя, дева в чёрном. – Аргей безмерно удивлён. Дева в чёрном не робка, проворно выхватывает из рук хозяина дома гранат. Юноша выглядывает за ворота. На улице ни души. Жезлоносцы покинули свой пост.
– Алкеста, дочь Стасиппа. Пришла к тебе я с миром. Прошу, ворота затвори, пусть в тайне будет мой визит. Никто не должен знать, где пребываю я.
– Ты дочь Стасиппа?! – Аргей прикрывает створку, но не вешает засов, с засовом и стоит напротив незнакомки.
– Забудь о мести. Месть ты не свершишь. Отец мой бежал. Бежал из полиса счастливым, бросив меня, дом и слуг.
– Как, право, жаль! – Аргей, сокрушаясь, качает головой, крепко обнимает обеими руками засов ворот.
Дева при виде объятий увесистого засова усмехается.
– Чему же ты смеёшься? – не понимает странного веселья Аргей.
– Хотела бы и я, чтобы меня так обнимали, как ты сжимаешь этот брус бездушный. – Слова девы в чёрном удивляют Аргея. Дева продолжает тоном честным: – Отец три раза выдал меня замуж. Три раза расторгнул назначенные свадьбы. Три раза я невеста-и-вдова.
– Твой отец… – начинает гневно речь Аргей. Но дева выставляет перед устами юноши ладонь, прерывает быстро, говорит торопливо:
– …Не продолжай! Согласна я с тем, что скажешь дальше.
– Тогда зачем ты охраняла труса и подлеца? Я бы мог его настигнуть, если бы… не ты!
– Он мой отец, но и это не оправдание моего поступка. Сама не знаю, почему тебе я помешала. Быть может, я хотела умереть от твоего клинка.
Из кухни появляется Лисандр, заметив незнакомку в чёрном, застывает на полпути к дарам.
– Зачем пришла, скажи? – Аргей ловит взгляд Алкесты, оглядывается на Лисандра, кивает тому головой. Застывший каллиграф оживает, поднимает с корзин поднос с гусем, удаляется с ним на кухню.
– Хочу бежать из тюрьмы постылой. Ищу защиты у тебя. Укроешь от отца трёхкратную вдову?
Да, таких откровений хозяин дома не ожидал. Брови у Аргея поднимаются вверх, морща лоб. Беседа прерывается. Устанавливается пауза. Окончив с размышлениями, Аргей расстаётся с засовом, запирает ворота, указывает обеими руками на женскую половину дома.
– Что ж, располагайся, беглянка. Дом пустует. Уюта в нём не найдёшь. – Дева поглощает гранат. – У меня нет слуг, тебе придётся самой о себе заботиться.
Вновь выглядывает Лисандр. Ему Аргей и отправляет:
– У нас прибавление в постояльцах. Знакомься, Лисандр – Алкеста, дочь Стасиппа!
Гостья прикладывает руку к устам Аргея, призывая не шуметь. Пальцы девы пахнут душистыми травами. Аргей отводит в сторону руку трижды невесты-и-вдовы.
– Соседей нет, они в отъезде, Индию покоряют для базилевса Деметрия.
– Мне помощь от вас обоих не помешает, – весело отзывается, ничуть не удивившись, Лисандр. Наигранно-наивным тоном зовёт к себе: – Гусь жирный, из рук выскальзывает, оброню вот-вот, и прямо на пол грязный.
Аргей усмехается, смягчившись, смотрит на Алкесту, ей шёпотом поясняет:
– Лисандр – великолепный каллиграф, ведёт архив сирийского отряда, ловок с любым остро заточенным инструментом. От него и мышь не скроется в норе, не то что гусь, покрытый жиром.
Дева в чёрном охотно присоединяется к приготовлениям полуденной трапезы. В три пары рук стол на кухне накрывается. Улучив момент, когда Алкеста отлучается за фруктами, Лисандр торопливо шепчет на ухо Аргею:
– Тебя околдовали? В своём ли ты уме? Зачем пустил дочь Стасиппа? Секреты наши станут и её достоянием. Почему ты доверяешь неизвестной деве, Аргей? А может, отец Алкесту отправил шпионить за нами?
– Ты только представь, мой дорогой Лисандр, где сейчас она и с кем. Какой отец из доброго семейства удела гетеры пожелает дочери родной? У неё есть то, что нужно нам.
– И что же есть такого у неё? – Лисандр серьёзно обеспокоен.
– Отчаянная храбрость. – Аргей хитро подмигивает товарищу, обсуждение закончено, через мгновение Алкеста вносит фрукты в кухню. Все трое принимаются за трапезу.
В то же самое время. Буле полиса Бактры
– Магистраты, умоляю, предоставьте мне защиту… – Стасипп испуган, взлохмачен, по лбу обильно течёт пот, крепкие руки часто-мелко дрожат. – …Он убьёт меня! Он убил моего ойкета, вспорол несчастному живот ножом, жестоко избил ещё двоих слуг, ворвался с оружием в мой дом. Убил бы и меня, но я смог убежать. Поносил меня у домашнего алтаря ужасными оскорблениями. Он угрожал мне при свидетелях. Убыток он мне нанёс значительный. Столько преступлений против меня свершил, и не перечесть! Беспричинно и внезапно поутру! Словно дикий зверь голодный, преследовал меня! Взываю к вашей добропорядочности. Вы же отцы семейств! Вы чтите закон! Он же может и к вам в дом вломиться, и над вами насилие учинить, и вас подвергнуть унижениям. Посмотрите на меня, в каком смятении я пребываю. Это дело его рук. Разве я, честный торговец, примерный гражданин, известный благотворитель, того достоин? Этот наглец опасен, одержим буйным нравом, не признаёт общественного порицания, его надо строжайше наказать.
Безмолвно внимает столичное буле сбивчивым речам богача.
У магистратов отстранённые безучастные лица. Тарип откашливается. Говорит громко Тарип:
– Стасипп, ты неоднократно презрительно отзывался о нас. – Речи богача не произвели никакого впечатления на влиятельного магистрата. – Твоё последнее изречение о буле – «сборище спесивых стариков», до того звучало «никчёмные аристократы-македоняне». А вот сегодня… вдруг ищешь правосудия у нас, презренных? Про какое именно общественное порицание ты говоришь?
– Нет, вы не презренные, то ужасные наговоры на меня! Не порицаю вас. Вы, вы, вы… честь полиса. – Стасипп смахивает пот с лица. – Почитаю буле Бактр. Магистраты, вы известны своей мудростью. Законы стоит соблюдать. Молю вас, македоняне, о справедливом суде над оскорбителем чести.
– Буле принимает ваше дело к рассмотрению, – холодно оглашает Тарип. – Суд о защите чести Стасиппа, сына Хармина, назначен через… три дня, нет, лучше через пять от даты обращения.
– Пять дней? Почему так долго? Где мне укрыться от убийцы пять дней?! – чуть не кричит проситель. Стасипп в волнении забывает о положенной вежливости. – Ужас! Меня убьют за этот срок.
– Перестаньте верещать, проситель! Вы в правлении свободного полиса. Здесь не место птичьему гомону. Немедленно покиньте здание буле. – Тарип указывает рукой на выход богачу. На прощание снисходительным тоном высокомерно поясняет: – Стасипп, сын Хармина, вы обыкновенный житель Бактр, вы не гражданин, у вас нет весомых заслуг перед полисом. Никто не будет защищать вас до суда.
Богач сникает, подняв полы одежд, покидает полукруглый зал заседаний. Жезлоносцы закрывают за ним со скрипом дверь. Противный скрежет-скрип, словно отборные ругательства, сопровождает бегущего по полутёмному коридору. Агора принимает Стасиппа радостно-весёлым шумом. Привычные скороговорки, захваливания товара, реплики-насмешки раздражают униженного богача. Торговцы перешёптываются с клиентами, поглядывая косыми взглядами на Стасиппа. Кажется, все, кто снуёт по рядам агоры, немедля остановились и смотрят на просителя. Стасипп багровеет от злости, намеревается уйти, как вдруг кто-то прикасается к его локтю.
– Не печалься, магистратов можно уговорить.
Богач оглядывается на ласковый голос. Лаг улыбается приветливо ему:
– Я твой друг.
– Скажи мне, что надо сделать, о добрый человек? – Стасипп шёпотом молит. – Могущественный Тарип держит обиду на меня.
– Надо смазать колёса, дабы делу твоему дать ход, – вкрадчиво растолковывает Лаг. – И Тарипа обидчивого можно уговорить. Серебро – проверенное лекарство от обид. Смажешь колёса, так магистраты встанут на твою сторону. Выиграешь легко суд над обидчиком.
– Намеревался я после приговора отблагодарить высокий суд, – отзывается обнадёженный богач.
– Словесные посулы, Стасипп, не звонкая монета. Ты это прекрасно знаешь. – Лаг оглядывается по сторонам. – Надо смазать магистратов до суда, никак не после. Неужели где-то взятку дают после выигранного дела?
– У нас в Александрии Эсхате обычай такой заведён. – Голос Стасиппа дрожит от волнения. – Сколько надо заплатить? Я заплачу любую цену, спасите только от убийцы, ведь он меня казнит.
– Талант28 серебром надёжно поможет твоему делу. – Суровый Лаг пристально смотрит в глаза Стасиппа.
– Внесу талант. Хоть это много, не буду торговаться. – Богач касается рукой фибулы магистрата. – Сегодня внесу, до заката.
– Вот и отлично, Стасипп. – Лаг смягчается. Магистрат благодушен. – Через пять дней на суде магистраты-судьи наложат весьма строгий приговор на твоего обидчика. Возможно, мерой наказания станет огромный непосильный штраф, лишение недвижимого имущества, гражданства, выдворение с позором из страны. А до суда, мой друг, покинь Бактры, укройся в своём поместье, не появляйся больше на агоре.
– А что же мой обидчик будет делать до дня суда? – Голос Стасиппа дрожит от волнения.
– Обидчик твой пребудет под арестом. Полис приставит к подсудимому десять жезлоносцев.
– Самых лучших приставите? Днём и ночью его будут сторожить? – вопрошает богач.
– Да, отмеченных по службе приставим для надзора днём и ночью. Прости, Стасипп, меня ждут важные полисные дела. – Проговорив, магистрат поворачивается спиной к богачу и удаляется в буле.
Богач провожает Лага ненавидящим взглядом. Шепчет дорийской колонне:
– Македоняне проклятые! Спесивые грабители. Что есть у вас, кроме гордости и дерзости? Дерда, Дерда, как же ты нужен мне сейчас! Базилевс Евтидем, услышь меня, возвращайся в Бактры поскорей, мой покровитель, разгромим осиное гнездо в буле.
Выговорившись и успокоившись, Стасипп подзывает к себе слугу-казначея. Вдвоём хмурые мужи, не отзываясь никоим образом на приветствия, покидают агору, отчаянно спеша по направлению к восточным воротам из Бактр.
Вечер того же дня
– Вельможа, к нам снова гости. – Лисандр докладывает по-военному строго от ворот.
Аргей в пурпурных одеждах, в пурпурной кавсии, при фибуле стоит на кресле перед Алкестой, что с нитками и иглой в руках занята ремонтом краёв церемониальных одежд. Дева в чёрном вздрагивает, с вопросом смотрит снизу вверх на вельможу.
– Спрячься, – командует Аргей, указывает на женскую половину дома. – Не бойся, тебя не выдам.
Алкеста бесшумно исчезает. Аргей спрыгивает с кресла. Лисандр открывает ворота. За воротами мужи, в парадном-белом, их двадцать или даже тридцать, в руках у них корзины со съестным. Аргей выходит к гостям. Положенные приветствия пришедшими не произносятся. Невежливость взаимная. Молчит и хозяин дома. Мужи пристально разглядывают широкие золотые полосы на хламиде Аргея, затем фибулу с барельефом Селевка Филопатра.
– Как обращать нам к тебе? – прерывает затянувшееся молчание муж благообразный, лет тридцати пяти, видом софист-мудрец, при блестящей лысине.
– Аргей, сын Ореста, друг базилевса Селевка, – подсказывает гостям Лисандр и следом представляется и сам: – Лисандр, сын Исмения, каллиграф из Маргианы, верный товарищ и оруженосец.
Мужи в белых длинных одеждах переглядываются. Благообразный муж первым из гостей приветствует Аргея:
– Хайре, проксен базилевса Селевка!
– Хайре! – многоголосо позади благообразного мужа.
Аргей в ответ поднимает правую руку. Мужи проходят во внутренний двор.
– Мы отцы мальчиков, тех самых, которых ты бесстрашно спасал в палестре. – Благообразный муж представляется: – Тимасий, сын Этеоника, почётный гражданин Бактр, предводитель влиятельной гетерии торговцев маслом. Я знал твоего отца, Аргей.
Мужи называют свои имена, филы, демы, гетерии, фиасы и даже эрании29, в которых состоят. Пришедшие с дарами – деловые граждане Бактр, большинство из которых Аргей видит впервые и потому для лучшего запоминания македонской привычкой не стесняется переспрашивать о родителях и фратриях, в которых состоят пришедшие. Пришедшим есть что рассказать о предках. Завязывается приятная беседа. Гости и хозяин размещаются в андроне, кто в кресле, кто на ложах, кто на скамьях, принесённых из кухни. Тимасий демонстрирует хозяину дома принесённую амфору, с гордым видом указывает на нарисованное красной краской клеймо в виде ромба со стрелой по центру.
– Хвалюсь! Моё самое лучшее вино! Клеймо моё подделывают завистники. – Обернувшись к Аргею, улыбается во весь рот. – Я, археранист эрании Диониса, почту за честь угостить спасителя моего сына. – И умело откупоривает амфору ножом, взятым из рук Лисандра. – Не все, кто хотел, смогли прийти, потому как присутствуют на похоронах погибших детей. Отцы погибших придут к тебе завтра почтить тебя за свершённое возмездие, то их слова.
– Убийца детей предан публичному проклятью, от него отказалась семья. Останки преступника не будут хоронить в некрополе, труп бросят в горах без погребения, так постановила фратрия убийцы, и буле утвердило её решение. – Муж лет тридцати восьми, по правую руку от Тимасия, берётся за кратер. Обращается к Лисандру: – А где бы воду раздобыть?
– Я под арестом до рассмотрения дела об убийстве Прометея, сына Леонта, – отвечает Аргей.
– У нас нет воды, – сожалеет Лисандр.
– Ох! – Тимасий закрывает лицо ладонью. – Пострадавшие снимут завтра же арест. Я отряжу слугу за водой.
Тимасий спешит к слуге-бактрийцу из свободных, что за воротами терпеливо дожидается своего господина. По возвращении предводителя гетерии приятная беседа мужей с послом Сирии возобновляется и без вина. Гости вежливо запрашивают новости из Сирии и выслушивают рассказ Аргея о недавних трагических событиях в Гиркании и Маргиане. То совсем краткое повествование, без имён участников, названий местностей, численности участников сражений, не удовлетворяет любопытство деловых людей Бактр. Мужи глубоко потрясены услышанным, никто из них не хочет покидать Аргея, дела вечерние отложены, гости настойчиво требуют продолжения.
«Проксен Великой Сирии» уступает их требованиям. Лисандр с разрешения Аргея удаляется на второй этаж, приносит коробку с золотым венком, снимает пурпурную кавсию, водружает под восхищённые возгласы венок на голову Аргея. За роскошным венком следует не менее достойное продолжение. Каллиграф становится оруженосцем, откинув плотное конопляное полотно с шеста-креста в углу андрона, демонстрирует полную паноплию гоплита Гекатомпила, за ней из сундука вынимает стопку красных одежд сатрапа Филиппа и чёрное парфянское облачение придворного вельможи. Мужи разглядывают серебряный якорь, читают надписи на гоплоне и на коробке венка, складывают буквы разорванной вышивки на красных тканях. Восхищённо качают головами. Парфянские наряды с лампасами страшат столичных бактрийцев.
Доказательства высокого ранга Аргея не вызывают у мужей более никаких сомнений. Такие сокровища не купишь на агоре. На юношу смотрят восторженно, как на свиток, полный сокровенных таинств. Звучит суждение: «Аргей, ты прославил в Селевкии Бактрию». Гости поддерживают одобрение хоровым «Славься, Бактрия!». Дорогое выдержанное вино минует кратер, не разбавляется водой, разливается по простой питейной посуде. Амфора стремительно пустеет. Лица гостей рдеют, голоса становятся громче и требовательнее. Другу базилевса приходится начинать рассказ о своих странствиях с самого начала, от дня отбытия из Селевкии-на-Тигре, но теперь уже с детальными подробностями.
Около полуночи
Проводив гостей, Аргей поднимается по лестнице, ступени приятно скрипят под ногами, юноша насвистывает мелодию, как вдруг на середине пути ко второму этажу слышит стук в ворота. Стук, не похожий ни на какой из прежних, стучат кулаком, часто, нетерпеливо, по-свойски. Алкеста, убиравшая за гостями андрон, скрывается на кухне.
– Воистину день этот бесконечен. – Лисандр в который раз открывает ворота. Подсвечивает темноту масляной лампой.
Аргей приветствует Лага и Тарипа. Влиятельные лица полиса не одни, с ними трое слуг и незнакомец в тёмно-сером гиматии и такого же цвета кавсии.
– Хайре, хозяин. Хайре, Лисандр. – Тарип спешит с родственными объятиями к Аргею. Закончив с положенными формальностями, представляет незнакомца: – Знакомься, друг базилевса, твой дознаватель, магистрат-судья Тимофей, сын Клеанора. – Незнакомец лет сорока жилист, загорел до бронзы, с крепкими руками в мозолях скорее мастерового, чем изнеженного магистрата полиса. Пахнет мукой и дорогими ароматическими маслами. Открытое скуластое лицо магистрата располагает к себе. Тимофей жмёт руку Аргею, смотрит прямо в глаза и улыбается юноше как старому знакомому.
– Ты меня не помнишь, но бывал я в твоём доме по делам казначейства. Служил я эпистатом катойкии, благодаря поддержке славного Ореста поднялся до гиппарха. Родитель твой, честный пифагореец, самый лучший главный казначей из тех, кого я знал.
Трое магистратов проходят в андрон, за ними следуют слуги с плетёными корзинами, полными снеди. Лисандр остаётся у ворот, при виде очередных подношений довольно потирая руки. Слуги выставляют корзины в центре парадного зала и удаляются за ворота. Тарип указывает на корзины.
– Здесь талант серебром.
– Ты назначаешься казначеем твоих сирийцев. – Тимофей неожиданно оказывается предводителем магистратов. – Или как правильнее сказать? – Магистрат-судья оглядывается на товарищей. – Они ведь из Маргианы? Тогда они маргианцы?
– Сирийцы, ты правильно сказал, – поправляет Лаг.
– Эти деньги от нас на продовольствие. Распорядись же ими умело, – продолжает Тимофей. – Как распорядился бы твой отец.
– Мы пересчитали талант. К каждому мешку прикреплена бирка с суммами и количеством монеты. – Тарип берёт жёлтое яблоко из корзины, протирает и надкусывает. Жмурится от блаженства. – Мои яблоки самые вкусные в этом полисе – сладкие и кислые. – Без перехода продолжает: – Оболы и драхмы таланта в серебре. Тебе не придётся менять сирийскую монету на бактрийскую.
Входит Лисандр. В его руках свиток и принадлежности для письма.
– А это для чего? – Тимофей вопросительно смотрит на чернила.
– Вы уйдёте, а мне до самого утра приказы составлять по отряду, сводить в ведомость траты, выданные суммы, имена гегемонов. – Лисандр занимает кресло скромно в углу андрона. Кивает головой укоризненно в сторону Аргея. – Старший гегемон, друг базилевса, ужасно придирчив, зануда, проверит мои расчёты трижды.
– У нас так заведено, с Маргианы, вести архив. – Аргей не удивлён ни новым назначением, ни внушительной суммой в серебре, в глазах юноши нет алчности. – Распределим талант справедливо по подразделениям отряда, фратриям и филам. Во фратриях и филах есть ответственные казначеи, отцы семейств, рассудительные мужи в годах, им можно доверять.
– А себе ничего не оставишь на расходы? – интересуется слегка удивлённый Тарип.
– У меня есть немного сбережений, награда базилевса Селевка, до весны продержусь. – Аргей и вправду не намерен растрачивать вверенную ему казну. – Голода не страшусь, он мне известен.
– Побереги сбережения. – Тимофей оглядывается на товарищей. – Разделим насущные тяготы добронравного сына Ореста?
– Не траться на еду. Пришлём тебе съестное и воду. – Лаг отвечает за всех.
– Твои люди прибудут в Бактры через пять дней. – Тарип меняется в настрое, ведёт беседу уже по-деловому. – Стасипп требует суда над тобой, подал прошение в буле, суд назначен через пять дней. В тот же день будет назначено и слушанье по делу безумного кулачного бойца. Прошу тебя, достойно подготовься к слушаньям в буле.
– То, что произойдёт через пять дней в суде при рассмотрении твоих двух дел, – Тимофей переходит на доверительный шёпот, – не потребует от тебя искусных ораторских речей. Ты должен очень быстро понимать, куда течёт река судебных разбирательств, и не мешать её течению. Храни хладнокровие в суде. Мы понимаем друг друга, Аргей, сын достойного Ореста?
– Доверяю вам, как вы доверяете мне. – Аргей по-парфянски прикладывает правую руку к груди.
– Заверяю тебя в хорошем исходе дел, – подхватывает Тарип. – Ты проксен Сирии, друг базилевса Селевка, потому не подлежишь обычному гражданскому суду. Стасипп не понимает, с кем ему придётся сутяжничать. – С важным видом откашливается. – Но мои заверения вовсе не означают, что можешь ты и впредь убивать всех, кого надумаешь, среди бела дня.
– Воздержись до суда от… инцидентов, подобных сегодняшним, – скорее просит по-родственному, чем приказывает Лаг. – Хотя я, право, рад тем инцидентам. Кто бы мог подумать, чем день сегодняшний нас наградит. Ты стал героем ком30 Бактр. Только и разговоров о тебе на агоре.
– Более всех хвалит тебя, Аргей, ты не поверишь, эллинство, – вступает в разговор Тарип. – Скажите на милость, какой странный поворот людских настроений! Извечно враждебное к нам эллинство возносит хвалы македонянину из старинного рода. Ты с их слов, Аргей, не убивец ойкетов, ты «борец с бесчестными приближёнными Евтидема». Некоторые из твоих почитателей, из ремесленного люда, утверждают, что одолел-де ты в одиночку восьмерых подосланных к тебе разбойников. Воздаяние свершилось грабителям-богачам. «Он уравнял весы справедливости за нас всех»!
– Посиди дома, герой, – просит отческим тоном гиппарх Тимофей. – Твоя слава от затворничества только приумножится. Пять дней – это совсем небольшой срок. Думай в затворничестве не только о себе, молодом и красивом, но и об общих интересах македонян Бактрии. Когда в полис прибудут твои товарищи, сирийцы, расклад сил окончательно склонится в нашу пользу. – Тимофей смотрит с подозрением на торжественно-серьёзного Лисандра, держащего в руках письменные принадлежности. – Мои слова не надо записывать.
Аргей грустно усмехается.
– Я не герой, я жертва обстоятельств. То была воля богов, они меня свели и с вами, товарищами, и с врагами. Обещаю вам не выходить из дома до суда. Не пойду даже к брадобрею.
– Так знай на будущее, Аргей, – Тимофей вновь шепчет тоном лучшего друга, – брадобреи, да и гетеры тоже, – платные сикофанты на службе Дерды.
Мужи прощаются. Аргей провожает их до ворот. В воротах происходит неожиданное нападение: какая-то немолодая высокая женщина и мужчина ей под стать, средних лет, по заношенным гиматиям и непокрытым головам – ойкеты или вольноотпущенные, выскакивают из темноты улицы, бросаются на шею Аргею со слезами и причитаниями.
– Господин! – в один голос восклицают мужчина и женщина.
– Как рады снова увидеть вас живым. – Женщина вот-вот задушит Аргея в объятиях.
– Силан? Эпиакса? – Аргей разрывает объятия слуг, уворачивается от поцелуев в щёки и успевает высказать благодарность влиятельным гостям: – Спасибо за заботу о членах моей семьи.
Магистраты со слугами растворяются в темноте улицы. Алкеста появляется из кухни с чахлым переломанным веником, бронзовым скребком, грязной тряпкой и медным чаном. Дочь богача, при распущенных волосах длиной по бёдра, босая, усталая, в поту, приветствует скромных рабов, словно бы долгожданных избавителей от тяжких мук, счастливой нежной улыбкой на устах.
