Марат Александрович Чернов
Криошок
Все предметы, находившиеся на площадке, были в том же положении, в каком их и оставили. Всё выглядело вполне естественно, кроме этой стремительно приближающейся фигуры ослепшей девушки. Пуховика и верхней одежды на ней не было, и все с изумлением уставились на её обнажённую упругую грудь и розоватые пятнышки заострённых, точно жала, сосков. Её лицо исказила какая-то жуткая гримаса то ли боли, то ли ярости, которая, видимо, толкала её вперёд, и шла она, подобно бездушному манекену, расставив руки со скрюченными пальцами в стороны. Судя по всему, девушка неплохо ориентировалась в пространстве при помощи обострившегося слуха, в то время как с её глазами произошли чудовищные метаморфозы – теперь они как будто состояли из одних белков, лишённых признаков зрачков и радужной оболочки.
Молодые люди не стали дожидаться, когда она натолкнётся на них и брезгливо разошлись в стороны, интуитивно стараясь не выдавать своё присутствие лишним шумом. Лишь один Шахицкий остался стоять, как вкопанный, глядя, будто под гипнозом, в мёртвые глаза заражённой.
– Доктор, – окликнула его Света, и тот вздрогнул, будто выйдя из транса.
Катя крадучись приближалась к нему, почти безошибочно выбрав направление, словно чувствовала близость микробиолога при помощи какого-то внутреннего шестого чувства. В её поступи и движениях рук угадывалось нечто нечеловеческое и хищное, и когда между ними оставалось не более трёх метров, она осклабилась, будто дикий голодный зверь, пробормотав что-то бессвязное и угрожающее.
Лишь в этот миг Шахицкий вспомнил о своём оружии. Он дёрнул тросик акселератора, пытаясь завести мотобур, но агрегат не подавал признаков жизни. Отступая, микробиолог продолжал энергично производить манипуляции с мотобуром, пока с очередной попытки инструмент всё-таки не завёлся. Слепая девушка бросилась прямо на рокот мотора, напоровшись оголённым животом точно на вращающийся острый шнек. За секунду он прошёл через её плоть насквозь, войдя, будто нож в масло. Кровь вперемешку с ошмётками внутренностей хлестала в разные стороны, пока Шахицкий не отключил бур и не извлёк его из тела несчастной.
Все в остолбенении смотрели, как их бывшая обезображенная спутница упала на снег, плавящийся от обилия горячей крови, хлынувшей из сквозной раны диаметром почти в двадцать сантиметров.
Шахицкий попытался стереть с лица жирные капли тёмно-красной крови, но размазал её ещё больше по гладко выбритым щекам. Мотобур завалился на побагровевшем льду, выпав из рук доктора.
– Они все заражены, – пробормотал микробиолог, растерянно обведя взглядом расступившихся спортсменов. – Все покойники, все…
– Всё нормально, доктор, – произнёс Егор со вздохом. – Она была уже не человек.
Света подняла глаза, различив в белой пелене ещё один приближающийся силуэт, на этот раз не живого существа, а машины. Снегоход, мерцая тусклым светом передней фары, мчался к ним, рассекая передней лыжей усыпанный снегом белый лёд.
Павел тут же вскинул ружьё и выстрелил, не прицеливаясь, в сторону машины и её водителя, пригнувшегося над лобовым щитком от встречного ветра. В ответ на выстрел, снегоход резко ушёл в сторону, но, тем не менее, не сменил курс на станцию. Павел выстрелил снова, теперь уже более прицельно. Света тоже навела на машину дуло своей «Сайги», но решила подпустить чужака поближе, чтобы не тратить патроны, которых было не так-то много в запасе. После третьего выстрела Павла, снегоход притормозил. Вначале показалось, что водитель ранен, но, вероятно, он что-то обдумывал, стараясь оценить ситуацию. Наконец он вскинул руку вверх с предметом, напоминающим очень длинный массивный револьвер, и выстрелил в небо. Вверх взмыла ослепительно красная сигнальная ракета.
– Стойте, – крикнул Егор. – С этим парнем что-то не так.
Человек с ракетницей слез со снегохода, отчаянно зажестикулировал и что-то закричал. Света вскрикнула от радости, едва не выронив ружьё. Ей показалось, что она узнала этого мужчину. Заметив, что спортсмены стоят в нерешительности, человек, на всякий случай подняв руки над головой и тем самым демонстрируя свои самые мирные намерения, сделал несколько осторожных шагов, и теперь для Чирковской уже не оставалось сомнений в том, кто это был. Она узнала этого парня – второго пилота Хаски. Она вспомнила также и его имя, вот только с фамилией было сложнее. Как там его: Манченко, Марченко или Макарченко?
Бесспорным было одно – молодой лётчик появился словно в ответ на её неосознанные ожидания и мольбы о помощи как нельзя вовремя, точно супер-герой из какого-нибудь фантастического боевика. Казалось, и сама природа смилостивилась над ними – буря стихала, небо прояснялось и, сквозь стремительно рассеивавшиеся тучи, всё сильнее начинал бить солнечный свет.
Макарченко с СОНАЗОМ в руке подошёл к ожидавшим его спортсменам и улыбнулся Свете:
– Думал, вы меня прикончите, биатлонисты хреновы!
– Ты откуда? – спросил Егор.
Взгляд Эдуарда ненадолго остановился на изуродованном обнажённом теле инфицированной девушки, а затем бегло прошёлся по лицам всех присутствующих, ненадолго останавливаясь на каждом. В его глазах мелькнула тревога, когда он понял, что того, кого он как раз ожидал увидеть, в их группе нет.
Он достал из кармана фотокарточку мужчины, показав её всем лицевой стороной вблизи.
– Где этот человек?
Прищурившись, Света секунду изучала фото, после чего с удивлением сказала:
– Это же Вячек!
– Точно, Шумилов, он самый, – согласился Егор.
– Так, где он? – повторил вопрос Макарченко, пристально глядя на Свету.
– Зачем он тебе нужен?
– Он – убийца.
На некоторое время воцарилась напряжённая тишина. Молодые люди с удивлением переглядывались, не находя слов, чтобы выразить захлестывавшие их эмоции.
– Вот тварь, – не сдержался сибиряк. – А меня-то чуть не шлёпнули из-за него!
– Ну?! – Эдуард едва не закричал.
– Он ушёл с Фридманом, – сказала Света.
– Как давно?
– Минут десять назад.
– Далеко не уйдут. Мы нагоним их на снегоходе.
– Ну, тогда погнали, – произнёс Егор, однако его тут же оттолкнула Чирковская, подхватив Макарченко под руку.
– На снегоходе ведь только два места, верно? – сказала она, подмигнув лётчику и закидывая за плечо карабин.
Эдуард кивнул и посмотрел на остальных:
– Быстро собирайтесь и идите к вертолёту, – сказал пилот, указав в том направлении, где, как ему казалось, он в последний раз оставил Ми-8. – Разбираться, что тут произошло, будем после.
Неожиданно Шахицкий сделал несколько шагов назад, схватившись за голову, издал какой-то нечленораздельный вопль и бросился в противоположную сторону – в открытую заснеженную пустыню.
– Что с ним? – спросил Эдуард.
Егор лишь пожал плечами. Из толпы вырвался Дмитрий и со всех ног бросился за микробиологом, крикнув своим спутникам:
– Я догоню его!
Молодые люди в молчании проводили взглядом две быстро удаляющиеся на белом фоне фигуры.
В этот момент солнце снова робко показалось на небосводе, позолотив безграничный снежный покров и выхватив из серого полотна тающих туч нежный лоскут ярко-голубого цвета.
Дмитрий нагнал доктора лишь спустя пять минут. Они оба задыхались от бега и с минуту стояли друг напротив друга, откашливаясь и отхаркивая слюну. Шахицкий с засохшими потёками крови на лице выглядел немного пугающе и жалко. В его глазах застыл какой-то животный испуг и опустошённость.
– Доктор, пойдёмте назад, – отдышавшись, сказал Дмитрий. – Помощь пришла. Мы вернёмся домой.
Аркадий, поджав потрескавшиеся губы, покачал головой:
– Нет. Мне нет возврата. На мне кровь… – он с безумной улыбкой провёл рукой по лицу. – Невинная кровь. Дело в том, юноша, что мы не имеем права возвращаться. Эксперимент вышел из-под контроля… Я чувствую жар. Это очищающий огонь! Мне уже не холодно, парень. Мне… не холодно.
Он повернулся и сделал всего несколько шагов, обогнув возникший на пути высокий торос, как вдруг провалился в узкую расселину во льду, на которую Дмитрий вначале не обратил внимания. Раздался всплеск воды, короткий вскрик, и всё стихло.
Молодой человек подбежал к краю льдины, осторожно заглянув вниз, где проглядывала полоса тёмной воды в метр шириной. С её поверхности уже сошла рябь, и от тела доктора не осталось и следа. Безмолвные воды Северного Ледовитого океана поглотили его навсегда.
Глава 14
Свинцовые тучи расступились, и солнце теперь заливало ослепительно белое полотно, раскинувшееся перед взором Эдуарда и Светы, мчавшихся вдвоём на снегоходе. Девушка обхватила лётчика обоими руками за его мощный торс, думая о том, что именно его появление на сцене как долгожданного спасителя, доставляет ей, как ни удивительно, несказанное наслаждение. Она чувствовала в нём какую-то опору и надёжность не только потому, что он первым пришёл с помощью. В глубине её души затеплилось доброе, очень согревающее чувство, и если бы у них сейчас не было общей определённой цели, связанной с известной долей опасности, возможно, общее эмоциональное состояние девушки переросло бы в какой-то экстаз, но реальность маячила перед глазами, напоминая, что прежде, чем отдаться романтическим порывам, нужно довести начатое неотложное дело до конца. Впрочем, пока они неслись по свежей лыжне, проделанной лыжами Фридмана и Шумилова, она почему-то не раз вспомнила о том, что у неё с момента разрыва с её бывшим парнем вот уже более полугода не было близости с мужчиной.
У Макарченко было смешанное чувство, что ему приятно находиться рядом с этой девушкой, но он настроился на скорую встречу с тем, имя которого теперь знал. Это щекотало ему нервы, однако у него не было страха перед этим, пока что ловко ускользающим от возмездия, преступником. Он точно знал, что рано или поздно, они его настигнут, ведь у них был быстрый железный конь, с рёвом летевший по льду и довольно легко обходивший то и дело возникавшие впереди небольшие торосы. Фридман выбрал наиболее лёгкий и достаточно ровный путь, так что догнать его не составило бы труда, возможно, даже на лыжах, не говоря уже о двухгусеничной машине.
Уже через пятнадцать минут, когда полярная станция исчезла далеко позади, в поле зрения Макарченко попал темнеющий вдали на белом фоне предмет. Вначале, по приближении ему показалось, что это флаг синего цвета вроде тех, что зачастую оставляют туристические экспедиции, с пафосом и самоудовлетворением достигнувшие полюса без особых физических затрат (если не принимать во внимание затраты финансовые). Установка полярного знамени, именовавшегося «осью земли» являлась одной из самых распространённых и красивых «фишек» таких развлекательных экспедиций, которые успешно обслуживали компании вроде «Полярного праздника».
С каждой секундой, приближаясь к этому предмету, Макарченко убеждался, что это и есть та самая «ось земли», знамя с позолоченной надписью «Nord», развевавшееся посреди гигантской льдины на слабом ветру. Однако, когда он подъехал ближе, и между ним и знаменем оставалось не более пятнадцати метров, он с ужасом увидел, что синее полотнище возвышалось над телом человека. Флагшток был воткнут ему в грудь, войдя через грудную клетку глубоко в белый лёд, окрасившийся в багровые тона в диаметре полуметра вокруг тела. На обледеневшем лице профессора застыла жуткая гримаса боли, с которой он боролся последние минуты жизни. Можно было лишь гадать, вступил ли он в открытую схватку со своим вероломным спутником, или тот пошёл на хитрость и напал без предупреждения, получив в силу этого немалое преимущество.
Света проявила недюжинное мужество и не издала ни звука, хотя сердце её сжалось при виде этой вопиющей по жестокости картины. Для неё не осталось сомнений, что человек, совершивший убийство таким циничным способом, не только реально опасен, но ещё и совершенно непредсказуем в своих действиях.
– Зачем… зачем он это сделал? – дрожащим голосом произнесла Света. – Он убил своего проводника. А перед этим – нашего радиста. В его поступках нет логики.
– Я знаю о нём лишь то, что перед полётом на полюс он жестоко убил и расчленил свою жену и ребенка. Скажи, в этом есть какая-то логика?
Света с грустью покачала головой.
– Если он решил убить радиста, значит, хотел сделать всё, чтобы оградить себя от внешнего мира, – добавил Эдуард. – Возможно, хотел по очереди прикончить всех… Но никто, и он в том числе, не ожидал такого поворота событий. Забавно – взбесившегося убийцу остановили другие, более бескомпромиссные, так что он на время, наверное, даже забыл, кто он такой.
– Это было бы смешно, если бы не было так мрачно, – заметила Чирковская, держа наготове карабин и внимательно осматривая окрестности. – Он не мог уйти далеко, и мы его остановим, правда, второй пилот Хаски?
– Вот и лыжня, – сказал Эдуард, указав на следы, удалявшиеся от распростёртого тела Фридмана.
Через несколько десятков метров они терялись за грядой ломаных, причудливых торосов высотой более трёх метров. Лётчик со своей спутницей за несколько секунд подкатили к этой естественной стене изо льда на снегоходе, однако дальше машина начала буксовать, уперевшись в это неожиданное препятствие. Макарченко заглушил снегоход, и они со Светой направились пешком в обход ледяного заслона.
На это ушло ещё несколько минут, и когда им удалось перебраться через эту гряду, они увидели огромное белое поле, превращённое самой природой в естественную арену препятствий. Множество торосов самых разных размеров и форм, напоминавших неправильные купола, изломанные шпили и даже иглы, торчавшие там и сям, поблёскивавшие на солнце завораживающим бриллиантовым сиянием, протянулись кругом на многие десятки квадратных километров.
На расстоянии нескольких сотен метров они увидели фигуру в красном пуховике, с лыжами в руках, карабкавшуюся по одному из ледяных склонов, словно по небольшому мосту. Это был Шумилов.
Словно почувствовав близость преследователей, он оглянулся и тоже увидел их, затем почти сразу без промедления поднял руку и начал стрелять из пистолета Фридмана. Пули попали поблизости от Макарченко в лёд, обдав его волной мелких острых осколков, и они со Светой пригнулись за ледяной стеной.
Эдуард держал СОНАЗ, в третьем стволе которого оставался ещё один дробовой заряд.
– Стрелять он явно не умеет, – заметил он. – И не бережёт патроны.
Вместо ответа Чирковская выглянула из-за стены, быстро прицелилась и выстрелила в сторону Шумилова. Совсем рядом с ним от небольшой ледяной скалы отвалился большой кусок. В спешке Вячеслав поскользнулся и скатился вниз, выронив по дороге лыжи, однако быстро вскочил и, стрельнув наугад ещё раз, бросился дальше.
– Вперёд! – скомандовала Света, и Эдуарду не оставалось ничего другого, как припустить во весь опор следом за разгорячённой в пылу погони биатлонисткой.
Они бежали, обходя высокие торосы и перелезая через небольшие, то и дело рискуя угодить ногой в какой-нибудь разлом во льду. Неожиданно звук выстрела раздался совсем рядом, и Макарченко показалось, что встречная пуля с визгом едва не снесла ему правое ухо. Очевидно, убийца неожиданно изменил свой манёвр и поджидал их где-то рядом, укрывшись за грядой ледяных наростов, и это быстро охладило пыл преследователей.
Эдуард и Света застыли в тени высокого угловатого тороса, и лётчику внезапно показалось, что он слышит отрывистое хриплое дыхание беглеца, затаившегося не более чем в нескольких метрах.
Видимо, тот больше не собирался бежать и просто поджидал, пока кто-нибудь из них не высунется, чтобы выстрелить точно ему в упор.
Макарченко стащил с головы меховую шапку, нацепив её на наконечник длинного ствола СОНАЗА, подполз к краю ледяной скалы и высунул шапку так, чтобы как минимум её край попал в поле зрения беглеца. Как он и ожидал, нервы последнего не выдержали, и раздался выстрел, снёсший шапку со ствола.
– Ну что, получил, ублюдок? – крикнул Шумилов и засмеялся.
Макарченко услышал какой-то шум, и понял, что Вячеслав перебирается на другое место, чтобы устроить там новую, более надёжную засаду. Нужно было рискнуть и не дать ему скрыться, поэтому, забыв об осторожности, он буквально вылетел из-за своего укрытия, распластавшись на льду и держа оружие наготове. Эдуард увидел метнувшуюся в сторону фигуру Вячеслава, трусливо втянувшего голову в плечи, и выстрелил. Пуля почти зацепила Шумилова, в ответ тот резко развернулся и нажал на спусковой крючок, однако выстрела не последовало. На мгновение убийца застыл на месте, озадаченно изучая пистолет, затем отшвырнул его в сторону и медленно попятился, не сводя глаз с Макарченко. В его руке появился большой нож Царицына, трофей, который он украдкой стащил со стола в кают-компании, когда его там оставил Степан незадолго до нападения инфицированных на станцию.
Макарченко опустил разряженный трёхствольник, сделав знак Свете, что она может спокойно выйти из укрытия. Девушка недоверчиво выглянула из-за скалы и успокоилась, лишь заметив пистолет Фридмана, валявшийся на снегу.
– Брось нож, – крикнул Эдуард. – Всё равно он тебе не поможет.
Света нацелила карабин в лицо Вячеславу, на котором неожиданно отразилась презрительная ухмылка. Он швырнул нож к ногам Макарченко и сказал:
– Вы позволите мне уйти, верно?
– С какой это стати? – спросила Света. – Да и потом, разве тебе есть куда идти?
– Да, честно говоря, я много думал об этом, – ответил Шумилов. – Куда мне идти? Скажем так, назад, к людям, – его губы растянулись в кривой жестокой усмешке.
– Во-первых, замёрзнешь, – сказал Макарченко. – А во-вторых, тебя ждут в московском следственном Управлении для дачи показаний по факту серийных убийств. Или ты скажешь, что не виноват?
Вячеслав помолчал, с каким-то издевательским снисхождением глядя на пилота, затем ответил:
– Перед смертью профессор Фридман решил сделать мне подарок, испытав на мне средство, которое хотел испытать на всех нас. Наверно, это странно прозвучит, и вы решите, что я окончательно двинулся рассудком, но я больше не испытываю холода. Это приятный, согревающий, возбуждающий жар во всём теле. Я не замёрзну, в моей крови – антифриз! – он с издёвкой оскалился, заметив удивление на лицах Эдуарда и Светы. – Я без проблем доберусь до большой земли… и буду убивать. Я переплыву океан, войду в Книгу рекордов Гиннесса, смогу убить много, ужасно много людей, и стану величайшим киллером в истории, забавно, не правда ли?
– Да, конечно, – ответил Макарченко. – Тебе ведь мало смертей своей любимой жены и дочки.
Неожиданно Шумилов нахмурился и прошипел:
– Попрошу не шутить на эту тему! Я любил их обоих… и до сих пор люблю. Просто жизнь вносит свои коррективы. Это дар, и он мне был дан неспроста.
Быстрым движением он выудил из-за пазухи смятую тетрадь.
– Немного внимания, господа! Вот дневник доктора Шахицкого, немного проливающий свет на то, что тут произошло. Я прихватил его с собой незаметно для Фридмана из лаборатории, чтоб скучно не было в пути. Особо нервных попрошу очистить зал! – Шумилов перелистал несколько страниц. – Я точно не знаю, но, похоже, он работал над исследованием новой и страшной напасти. Он пишет, что это – древнейшая болезнь снегов, ужасающая тайна, проклятье сэра Франклина, и дальше много всевозможной бредятины. Опасность, как он считает, грозит всему человечеству, если болезнь достигнет материка. Так что делайте выводы, ребята!
Света вздрогнула, невольно сместив прицел карабина, когда увидела, как за спиной Шумилова из-за ближайшего тороса выскользнула громоздкая снежно-белая тень, почти сливавшаяся с окружающим пространством. То же самое заметил и Макарченко, буквально остолбенев и потеряв дар речи. Только Шумилов, похоже, не слышал и не замечал ничего, упиваясь своей безумной идеей и приходя в восторг при виде изумлённых мин на лицах лётчика и спортсменки, которые ему казались очень забавными.
Поэтому он продолжил не без доли стёба:
– Вижу, вы онемели от холода. Так что предлагаю разойтись, как друзья. Возвращайтесь на станцию, а я направлюсь стопами Нансена прочь из этой «страны ледяного ужаса», дабы поскорее забыть всё, что случилось, как кошмарный сон.
Макарченко поднял руку, указав на устрашающую тень, медленно и совсем бесшумно подкрадывающуюся к Шумилову. Гигантский белый медведь был явно голоден, но инстинкты хищника заставили его проявить все свои природные охотничьи навыки, чтобы жертва не заметила его как можно дольше. Двое людей, стоявших в отдалении, его совершенно не интересовали и не пугали – голод был сильнее, ведь последняя охота на жирного тюленя сорвалась, а ещё один подобный промах, причём в разгаре таяния полярных льдов, вполне возможно, означал бы для зверя голодную смерть.
Лишь когда между ним и Шумиловым оставалось не более нескольких метров, медведь угрожающе проревел, оскалив пасть, и бросился на человека, не успевшего даже понять, что происходит. В одно мгновение медведь подмял его под себя и начал терзать, раздирая плоть на части. Душераздирающие вопли Шумилова, казалось, не испугали, а только взбесили дикого зверя, и, вцепившись в его горло огромными клыками, он встряхнул его несколько раз, как тряпичную куклу, пока тот не затих.
Света прицелилась из карабина, но Макарченко, угадав её намерение, перехватил дуло «Сайги», отведя его в сторону.
– Он наказан, – коротко сказал Эдуард. – Нам надо уходить.
Они вернулись к снегоходу, и решили возвращаться на станцию, не дожидаясь, пока белый медведь пойдёт по их следам. Остановившись возле тела Фридмана, Макарченко выдернул из его груди «ось земли», передав Чирковской.
– Мы воткнём этот флаг на полюсе, – пояснил он. – Для него. Ведь он был, в сущности, неплохим человеком.
Она кивнула и улыбнулась сквозь слёзы. Внезапно ей захотелось жарко обнять Эдуарда и, как ни странно, ему захотелось сделать то же самое. Их губы слились в поцелуе, ненадолго одарив их тела таинственным и приятным теплом. Однако физический холод был всё ещё ощутим и, как ни парадоксально, они сочли это за хороший признак.
На полпути до дрейфующей станции они увидели в небе вертолёт, направлявшийся к ним. Постоянная мысль о холоде отступила, потому что их сердца согрела надежда.
