Юрий Мамлеев
Блуждающее время
Глава 6
«Ещё раз кто-нибудь при мне скажет “ладушки” – убью», – истерично подумал Павел, подходя с Егором к дому, где жила Марина. Было уже два часа дня.
Между тем поджидавшая своих мальчиков Марина решила созвать некий форум. Для начала она пригласила Трупа, сама не зная почему. Наверное, потому, что, выйдя за конфетами к чаю, она вдруг встретила Семёна, он был по-прежнему с таким же жутким отрешённым лицом, но в чистом костюме. «Кто приодел-то?» – спросила Марина. «Друг», – коротко ответил Семён. «С кладбища, что ли, – усмехнулась про себя Марина, но раз встретились, то одно к одному: надо пригласить, чтоб видели мальчики… Семён ничему-то не удивился и спустя час, точно как ему и сказала Марина, пришёл и молча сел в кресло. Немного раньше пришёл и Артём Глубоковский, свой человек, лет тридцати пяти, сподвижник Марины по эзотерическим кругам, которого она и посвятила в историю с Павлом.
– Жалко и опасно, – проговорил Артём, – ты разбирайся с ним, а я послушаю и помолчу. Потом решим…
Появление трупа (именно такое Семён и производил впечатление) ничуть не удивило Глубоковского: он знал привычки Марины. Вспомнил, что даже Орлов иногда чуть-чуть покачивал головой как бы в лёгком удивлении, но и в одобрении полном, глядя на Марину в момент её «взлетов». Семён же во всей этой ситуации почему-то попросил у Марины закурить, имея в виду обыкновенные сигареты.
Наконец в дверь позвонили, и ввалились мальчики.
Павел сразу бросился обо всём рассказывать, начиная с появления на скамейке Безлунного, точно стараясь освободить себя.
Они сидели в креслах вокруг журнального столика. Глубоковский только расположился чуть в стороне. Когда наконец Павел выговорился, Труп, не обращая на него никакого внимания, спросил Марину:
– Почему твой приятель так психует?
Такой подход совершенно ошарашил мальчиков, и они замерли, не зная, что и сказать.
Но Марина скоординировала, жалея Павла:
– Господа, Семён у нас человек особый…
Егор и Павел, как близкие к эзотерическим кругам, знали, конечно, Глубоковского, но присутствие Семёна было для них совершенно непонятно. «Впрочем, Марине видней», – решил Егор.
Внутренне утихомирив всех, Марина взяла процесс в свои руки и, заявив, что сострадает Павлу, отметила всё-таки, что она удивлена таким нервным его срывом.
– Павел, – довольно резко обратилась она к нему, – ведь вы готовились войти в наш круг, готовились принять и понять совершенно необычайные вещи, фантастические, с точки зрения обычного человека. А провал во времени – это только начало. Есть из-за чего впасть в истерику! Что же будет дальше?
Павел растерялся и даже покраснел, как школьник.
– Разве вы не знали, что время – иллюзия, что с высшей точки зрения нет ни прошлого, ни будущего, что на уровне, приближающемся к вечности, с этого уровня всё происходит одновременно? И что на этом уровне прошлое, следовательно, так же существует, как и так называемое настоящее, так же как и будущее, что это единая панорама, и что прошлое исчезает только на уровне нашего восприятия? Вы что, не знали эту азбуку?
– Понятно, конечно, понятно! – вдруг взвился Корнеев. – Речь ведь идёт не об отражениях в тонком мире того, что происходило в нашем, а о действительном сохранении прошлого, но уже по ту сторону нашего восприятия. Но в отдельных случаях, в самой жизни вдруг происходит слом, и человек попадает в эту дыру и оказывается в прошлом или в будущем. Так ведь?
– На человеческом уровне такое объяснение годится, – подтвердила Марина, отпивая чаёк. – Таких случаев, кстати, зафиксировано немало, особенно за последнее время. И за бугром, особенно в Великобритании, и, я уверена, у нас. Есть и в прессе сообщения, так сказать. Такие сведения не то что засекречивают, но, во всяком случае, не стремились раньше обнародовать, чтоб у обывателя крыша не поехала, да и в плане естественно-научного мировоззрения всё может заколебаться… хе-хе… Хотя на него наплевать…
– Давно пора, – вставил Егор.
– Просто за последнее время щели в иные просторы начинают расширяться – вот и всё. В сущности, Павел, с вами произошло самое банальное событие.
Тут уж Далинин взорвался.
– Самое банальное событие! Хотел бы я вас, Марина, видеть там, особенно если вы встретите самую себя, ну, скажем, в утробе своей матери или на ночном горшке! Хотел бы я посмотреть на такую банальность, особенно на ваш вид при этом!!!
Марина расхохоталась. Труп поглядел в потолок.
– Это другое, Павел! Относительно себя самого нужны более сложные и весьма неожиданные для человечков объяснения…
Глубоковский вдруг пошевелился в своём кресле и что-то пробормотал, стараясь увести эту беседу в сторону.
Марина тут же догадалась, о чём Артём беспокоится, и высказалась в другом направлении:
– Не думайте, Павел, что я такая отпетая стерва, что вам не сочувствую. Угодить ногой или головой под колесо автобуса – тоже простая штука, чего уж проще, и вполне банально – но от этого не легче… В конце концов я хочу вывести вас из вашего состояния и чтоб вы не задумывались…
– Вот ваш немного странный приятель почти то же самое говорит, что, мол, нечего психовать… – угрюмо перебил её Корнеев.
– Он утверждает так по другой причине, – Марина бросила пристальный взгляд на Семёна. Он был закован в неподвижность. – Семён у нас труп. И с его точки зрения, весь мир – мёртв. Какая же тогда разница, где и когда находиться – при Цезаре, при Сталине или сейчас… Так ведь, Сёмушка? – и Марина встала и поднесла ему в бокале хорошего французского вина. – Давай выпьем, дорогой, раз всё мертво!
Семён очнулся и пробормотал:
– Ты права, ты во всём права, Марина. Но мне нисколько не страшно. Боюсь, что миру страшно, а не мне.
Марина чокнулась с ним, выпила и, весело сияя, обратилась к Павлу:
– Павлуша, держись, дорогой! То ли ещё будет! А тут что особенного: тайна времени! Известно же, что в конце голоса ангелов прогремят: «Времени больше не будет». Какая же это тайна, если её не будет?!
Труп одобрительно кивнул головой и выпил.
– А кто такой этот Безлунный?! – выпалил Корнеев.
– Да, старичок один…
– Морду ему надо набить, – угрюмо проговорил Павел.
– Ну зачем же так бесчеловечно?! – ухмыльнулась Марина. – Специалист он у нас по тёмным местам и переломам во времени. Всё об этом знает. Путешественник. Даже в Южной Америке побывал, там есть в этом духе кое-что. Но Тимофей Игнатьич, кстати, очень независим и действует сам по себе. Но всё-таки приструнить его, думаю, есть возможность, если это понадобится.
– Так что же мне делать?!! – тоскливо вскрикнул Павел.
– Вы опять за своё… Что делать?! А мой вам совет, Павел, наоборот: вам именно надо ничего не делать! Избави вас Бог что-либо делать! – заключила Марина. – Соблюдайте диету, но при этом хорошо питайтесь, особенно чай полезен, даже крепкий, алкоголь исключён, кошек лучше не видеть, а главное, почитайте некоторые манускрипты о соотношении между вечностью и временем, я вам дам, это вас успокоит, это не то, что своему родному отцу зубы выбить, да ещё учитывая, что он при этом в могиле…
Глубоковский зашевелился:
– Хватит, хватит, Марина. Ни-ни!
И он погрозил ей пальчиком.
Но Павел так был подавлен происшедшим, и авторитет Марины был так велик, что он не обиделся, а только краснел. В сущности, ему уже было стыдно за то, что он влип в такую историю. Провинился, одним словом.
Марина подошла к нему и нежно похлопала его по плечу:
– Вас будем беречь, но не вопреки судьбе или высшей силе. Но и вы, Павел, следите за собой. Если Тимофей Игнатьич появится и будет приглашать вас в лес по грибы или на рыбалку – ни в коем случае не соглашайтесь. Гоните его прочь…
– Лучше уж я сам приглашу этих мальчиков на рыбалку, – вдруг мрачно сказал из своего угла труп. – Им со мной будет веселее.
Все на минуту замолчали.
– Видишь, Павел, наш гость тоже вне времени, но не сверху, с Неба, где богоносная вечность, а снизу, из-под мира, это другая – мёртвая Вечность, но Вечность, – тихо сказала Марина.
Глубоковский опять зашевелился.
На Семёна всё, что случалось в этом мире, не производило никакого впечатления. Иногда уходящий в высшую трупность взгляд его останавливался на Марине – и тогда в его глазах зажигался маленький огонёк недоумения, интереса и уважительности.
– Всё это необыкновенно серьёзно, – вставил вдруг Егор.
Павел всё же не до конца обнажился, один момент по-прежнему мучил его, и он, к тому же под впечатлением мёртвого взгляда Семёна, вдруг направленного на него, почти закричал:
– А всё же, Марина Дмитриевна, я никак не пойму: когда я увидел свою мать, она была уже беременна мной или нет? Был я там у неё в животе или нет, когда стоял и смотрел на неё? Помните, я же говорил, со мной что-то случилось тогда, неописуемо-невероятное, душа как будто ушла из меня, и я на секунды потерял сознание…
По лицу Марины прошла сардоническая, как показалось Павлу, улыбка, и она расхохоталась.
– Да, тут могло бы произойти нечто, – добавила она и замолчала.
Глубоковский незаметно дал ей знак выйти на кухню, и она вышла, якобы чтоб принести домашний пирог.
– Марина, умоляю тебя – не надо! – прошептал он ей почти в ухо. – Я знаю: ты скажешь наоборот: «обычного не надо». А я тебе скажу сейчас: «необычного не надо». Мальчики и так на грани. Знаешь, одно дело теории, другое – лицом к лицу. Нельзя их пугать. Я чувствую, что ты хочешь открыть им… Это твоё… Не надо. Объясни им как можно проще, без переломов…
– Ну ладно, ладно, – Марина поправила волосы, – Бог с ними. Тише едешь – дальше будешь.
И они вернулись в гостиную, всё-таки с пирогом. Труп зевнул и ушёл.
– Ты меня прости, Марина, – сказал он ей в дверях, – мне пора в подвал. У меня там своё. Приходи ты ко мне почаще.
– Приду, обязательно приду, Семён, – чуть-чуть надрывным шёпотом пробормотала Марина. – Ты у меня единственный такой.
И она закрыла за ним дверь.
– Ну, мальчики, – сказала Марина, вернувшись, – давайте сделаем первое, предварительное заключение. А потом план таков: по поводу ваших бед нас ждёт, пусть встреча и будет недолгой, Юрий Николаевич Буранов. А потом – видно будет, – она непонятно, непостижимо почти, улыбнулась.
Мальчики замерли.
– Итак, – продолжила Марина, усаживаясь в кресло, – на самом деле всё и серьёзно, и не поддаётся полному объяснению, и крайне опасно. Чайку ещё налить, Паша? – не удержалась она. И налила. – Ну так вот. Я имею в виду, конечно, не само прошлое, а встречи с самим собой в прошлом. У вас, Павлуша, не фантастическое тело, как у Кришны, чтоб так вот, запросто быть одновременно в разных пространствах и сознавать это. Вы человек смирный. Потому при такой встрече с самим собой могла произойти большая странность: трансфигурация реальности, онтологический взрыв, так сказать, по причине несовместимости явлений, с такими последствиями для вас, что боюсь даже сказать, что произошло бы в конечном итоге, в кого бы вы превратились… (В этот момент Корнеев хихикнул, и Павел ошарашенно на него взглянул, точно Егор его предал.) Успокою вас: к счастью, такие случаи, провалы, встречи с самим собой маловероятны, да и последствия могут быть неожиданно позитивны, но вы были, видимо, на грани или что-то в этом роде. Поэтому ещё раз повторю: избегайте Безлунного.
Корнеев истерически захохотал. Марина продолжала:
– Вы попали в другую плоскость реальности, но ваше восприятие осталось прежним. Это весьма печально и опасно. Вы столкнулись с той очевидностью, что и прошлое, и настоящее, и будущее существуют одновременно, но, конечно, это так, не для вашего обычного восприятия, а для более высшего, другого, приближенного к вечному. Вечность и есть одновременность. В общем, влипли вы в историю, ничего не скажешь. К тому же, Павел, учтите, всё это учение о времени – только одна из доктрин, объясняющая ваш случай. На самом деле таких доктрин может быть несколько. Есть, наверное, и очень тонкие, поразительные. Пожалуй, именно их сочетание, сочетание парадоксов даёт наибольшее приближение к реальности. И к тому же здесь явно есть элементы, неуловимые для нашего разума. И это естественно, и с этим надо смириться.
Марина заметила вдруг нервное состояние Егора. В то время как Паша оцепенел во время этой речи, Егор как-то встрепенулся, покраснел и что-то порывался сказать.
– Вот Егор упомянул о воплощении отражений того, что происходило в нашем мире. Тени прошлого тогда наливаются кровью и таинственно возвращаются на Землю из тонкого мира. – Она подмигнула Егору. – Наконец, не забудем об анормальных, чудовищных видениях, но совершенно необычных, которые имеют прямую связь с дневной реальностью, с её вариантами, с прошлым и будущим…
Вдруг Корнеев вскочил и закричал, бредово и бессвязно:
– Хорошо, что ушёл этот труп!.. А то мне было страшно… Но нет, нет, это не мой труп, не мой прошлый труп… Марина Дмитриевна, не пугайте нас! Я и так пуганый и ничего не боюсь! В детстве, когда мне было десять лет, учительница визжала мне: не смей верить в Бога, никакой бессмертной души нет, ты сгниёшь, ты сгниёшь, как и все… Потом, когда мне было шестнадцать лет, мне попался тип, который учил меня верить в то, что я – вошь. Дескать, это освобождает от вечных проклятых вопросов, от достоевщины. И было время, когда я твёрдо верил, что я – разумная вошь, и наслаждался этим.
Его слушали не перебивая, а он бегал по комнате, всё больше вокруг Марины.
– Вы и ваш круг, общение с ним открыли нам с Пашей невиданный мир, мы не просто поверили, а познали, что внутри нас бессмертное ядро, а этот мир – ничтожная часть неописуемой, невероятной реальности… Но бесконечность имеет и другую сторону: она ужасна, ужасна для нас, потому что мы привыкли к уюту… Но я ничего не боюсь… Я хочу знать своё будущее, я хочу встретить себя, будущего, может быть, какой я буду, пройдя невиданные космические циклы, и поцеловать себя, будущего! Мне на прошлое наплевать, я не хочу туда, куда попал Павел, я хочу видеть себя в будущем и будущее вообще, хотя бы человечества… Я не трупы хочу видеть, а богов!
Марина под конец так рассмеялась, что даже погладила себя по коленке.
– Экий вы неугомонный, право, Егорушка, – сказала она сквозь смех. – Смотрите, как Паша-то присмирел после путешествия в прошлое. Ну идите сюда, детишки мои, ко мне поближе, я вам кое-что нарисую. Такой простой рисунок, как в первом классе…
Павел и Егор подвинулись к ней.
– Ну вот, видите круг – на нём может быть неопределённое количество точек. Но для упрощения отметим три-четыре точки. Этот круг с центром – ваша душа, ваше истинное высшее Я, скрытое от людей в их обычном опыте. Точки – их может быть сколько угодно – частичные воплощения этой души, причём в совершенно разных условиях, в разных мирах; надеюсь, из наших теоретических занятий, – она кивнула головой в сторону Глубоковского, – вы поняли, что никаких повторений, бесконечных воплощений в одном и том же мире нет, реинкарнация в этом смысле – ошибка, популяризация, народный миф… Но речь сейчас не об этом. Для вашего высшего Я, для центра – никакого времени нет и никакого воплощения нет, эти трансвоплощения касаются только индивидуальной души, они могут быть последовательны, но с точки зрения высшего Я – они одновременны. Теперь подумайте, зачем одна точка будет искать другую точку, другое трансвоплощение, в иных условиях пространства и времени?.. Это невозможно, одна точка не найдёт другую. Чтобы увидеть все точки, все свои бедствия и воплощения, надо вернуться в свой вечный центр, познать его, познать Себя метафизически, познать своё тождество с высшим, скрытым Я… Тогда для вас станет действительно очевидным ваше бессмертие, и если уж останется любопытство, то можно и узреть все свои бедовые и лихие путешествия по мирам. Иначе – абсурд…
Корнеев, затаившись, пробормотал:
– Этот центр в таком случае весьма смахивает на Бога.
Марина посмотрела на него и заметила чуть иронически:
– На Бога… Неважно, как называть вечность: Брахман, Абсолют, Бог, высшее Я – важно, что это и есть ваше собственное вечное Я… Сначала познайте себя, а потом называйте хоть вошью или Абсолютом – всё равно. Истинная Реальность – выше человеческого определения.
– Похоже на адвайту-веданту, – вставил Павел.
– Ни на что это не похоже, а только на Самоё Себя, – ответила Марина.
Корнеев между тем опять и совершенно неожиданно вспылил:
– Всё это хорошо, но мне никогда не познать этот центр, не войти в него, пусть это и моё собственное высшее Я. – Он опять забегал по комнате, как разумная собачонка. – Я пока ещё не высшее Я, а просто Егор, – вдруг как-то истерично взвизгнул он и даже подпрыгнул. – И я хочу, чтобы Егор, Егор, «я» пусть и с маленькой буквы, увидел своих будущих Егоров, пусть это будут совсем другие существа, или человеки других космических циклов. Я понимаю: повторений нет, эта жизнь – уникальна… А потом, а потом, – Егор остановился посреди комнаты, посмотрел вокруг, как на волшебство, и закричал: – Наконец я хочу видеть свои прошлые трупы, встретиться с тем собой, который умер!.. Увидеть и поговорить с собой – мертвецом!!!
– Да успокойтесь, Егорушка, успокойтесь, – бросилась к нему Марина, подавая стопочку водки. – Что вы, право, так… Вот они – русские мальчики… Так и не терпится последние тайны разгадать… Да я и сама такая.
Егорушка посмотрел на стопочку и чуть не расплакался. А потом проговорил:
– Господи, когда кончится этот сон, когда я умру?
– Терпение, Егорушка, терпение, – ободрила его Марина. – Не всё сразу. Не всё коту масленица. Сначала поживите подольше… Вот так, – и она подала ему порцию водки прямо в руки. – Выпейте. Тут немного.
Егорушка выпил и повеселел.
– Ну а теперь к Юрию Николаевичу, к Самому, – скомандовала Марина, – поймаем машину, и вперёд! Нас ждут там!
Глава 7
Буранов был в центре небольшого круга людей, цель которых было изучение адвайты-веданты (адвайта-веданта, как и Веданта в целом – это не религия, это путь древнейшего традиционного метафизического знания, а не веры, это практическая и теоретическая метафизика. Её конечная практическая цель – осуществление человеком реализации Абсолюта, реализации своего высшего Я или Освобождения) и практика на её основе.
Надо сказать, что в Москве в 90-е годы было достаточно эзотерических кружков традиционного толка, включая и этот. Имя Рене Генона (великий метафизик XX века, показавший, что в основе всех мировых духовных традиций лежит единая Премудрость, раскрытая, однако, в разных религиях под разным углом зрения) становилось довольно популярным в Москве. Создавались также и некоторые обобщённые теоретические курсы, где изучался, например, Майстер Экхарт, апофатические христианские богословия, св. Палама, суфизм, буддийские и ведантийские традиционные учения. Но всё преломлялось творчески и на основе своего личного опыта.
Глубоковский как раз читал один из таких курсов. Но многие шли в свои собственные невероятные измерения. Метафизика не просто изучалась, но и раскрывалась дальше, в своих ещё невиданных доселе гранях. Не было полной фиксации на «старом». Традиция соблюдалась, но и была сильная тенденция к её естественному продолжению, к иному раскрытию…
В квартире Буранова гостей поджидала Таня Самарова, небезызвестная подруга Марины. Она попросила у Юрия Николаевича разрешения представить ему попавшего в беду молодого человека, по имени Павел, который всё-таки имел отношение к изучению метафизики. В общетуманных чертах Таня знала о ситуации, ибо Марина нашептала ей кое-что по телефону. Таню и её мужа, художника Сергея, Юрий Николаевич хорошо знал по своему кружку.
По дороге Глубоковский сторонкой высказал некоторые свои тихие соображения Марине по поводу того, как она себя вела с мальчиками. Марина возразила в ответ, что она всё-таки включила в свои «объяснения» некоторые «успокаивающие таблетки», причём «нормальные», без всякой тенденции к иллюзорному умиротворению.
Глубоковский вдруг попросился домой, и его туда подбросили… Оставшиеся подъехали к цели и оказались около самой заурядной двухкомнатной квартиры недалеко от центра Москвы. Обставлена она была необычайно просто. Буранов не жил здесь, но нередко принимал приходящих к нему…
Дверь открыла Таня. Она была отрешённа и на мальчиков смотрела с некоторым сожалением.
Непонятно было, жалела ли она «прошлое», или Павла, попавшего в «прошлое».
Здесь всё было иначе, чем у Марины. Таня провела гостей в комнату и усадила на жёсткий диван. Марина села на стул рядом с мальчиками. Таня же оказалась чуть-чуть в стороне.
В комнату вошёл человек – и в присутствии его мальчики замерли. Поразительны были его глаза, ни Егор, ни Павел никогда не видели таких глаз: их взгляд был направлен внутрь себя, как будто этот человек постоянно наблюдал что-то необычайное внутри себя, внутри своей души, и не мог или не хотел оторвать от этого созерцания своего взгляда. Впрочем, во внешнем мире он совершенно нормально ориентировался, но, видимо, этот мир был для Буранова всего лишь тенью. Центр находился в его сознании.
Человек прошёл к столу, сел и взглянул на вошедших. В отличие от мальчиков, Марина, конечно, знала и встречала Буранова в разных кругах, но её порадовало, кроме присутствия этого внутреннего взгляда, выражение бесконечного, совершенно уже вышечеловеческого милосердия в глазах, милосердия, которое распространялось абсолютно на всех. Несмотря на то, что мир для Буранова был как тень, милосердие всё равно присутствовало парадоксальным образом. Но это не было эмоциональное или чувственное милосердие, выражение глаз при этом продолжало оставаться отрешённым и глубоким.
Обыкновенный, но тонкий человек, если бы вглядывался в эти глаза, мог бы получить срыв, хотя ничего зловещего в этом взгляде не было, как раз наоборот. Срыв мог произойти потому, что явно виделось наличие в нём иного сознания, чем просто человеческое. Оно всегда присутствовало в нём, без всяких усилий, как его естественное состояние.
– Павел, расскажите вы, что с вами произошло, – сказала Марина.
Павел, обретя вдруг какое-то нервное спокойствие, стал рассказывать. Иногда Марина перебивала его.
Лицо Буранова оставалось неизменным – всё то же выражение бездонного внутреннего созерцания.
«Что этот человек может видеть такое в себе?» – подумал Егор.
Когда Павел закончил свою историю, воцарилось молчание, но ненадолго. Но оно действовало не менее, а более, чем слова: глядя на лицо Буранова, Корнеев вдруг стал забывать, зачем он сюда пришёл.
– Ваша ошибка в том, что вы принимаете мир за реальность. Но реально только то, что неизменно и вечно, а не то, что меняется и разрушается. Реальность – это вы сами, точнее, ваше вечное бессмертное Я внутри вас, чистое Сознание и Бытие, по ту сторону всяких мыслей и объектов. Когда вы найдёте в себе это, отождествите себя с этим Я, вы познаете, что вы бессмертны. Потому что на самом деле вы и есть это вечное Я, а не тело, психика, ум и эго, мелкое, временное Я, с кем обычно человек себя отождествляет. Вы на самом деле не Павел, или Егор, или Джон – а это чистое Я, вечно сознающее себя, самосветящееся. Какое тогда вам будет дело до прошлого, настоящего и будущего? Всё это вторично, это ваши одежды, всё это проходит, поток событий, пусть и принимающий иногда фантастические формы, чем это так уж отличается от потока сновидений? Вы пытаетесь понять вторичное, третьестепенное, которое имеет для вас самодовлеющее значение, между тем как оно – ничтожно. Вы мучаетесь, потому что пошли не в том направлении. Познайте исходное состояние, самого себя. Что для вас дороже – какое-то прошлое или вы сами, ваше вечное Я? Чем это прошлое отличается от настоящего, которое также становится прошлым? Или вы не в состоянии выйти из этой игры? Но выйти можно, это дано человеку.
– Но ведь трудно осуществить эту реализацию вечного Я, – вдруг пробормотал, возражая, Егор.
Буранов посмотрел на него, и Егор увидел в самой субстанции его взгляда, в его свете, ответ: это возможно.
Опять возникло молчание, большее, чем слова.
– Почему вас взволновал такой пустяк, как попадание в прошлое? – сказал Буранов, обращаясь к Павлу. – Я не говорю сейчас о характере и механизме того, что с вами случилось. Что произошло с вами в так называемой «действительности» – не имеет никакого значения. Вселенная причудлива, и здесь могут быть разные варианты. Вы ищете не там, где надо, надо – внутри себя, в центре, вокруг которого все эти тела, зародыши, оболочки, одежды, так сказать, события и так далее вращаются. На самом деле и пространство, и время – всё это состояния вашего Сознания, но необходимо выйти на такой уровень высшего Сознания, при котором это очевидно. Тогда станет понятно, что всё, что происходит, – по существу, внутри вас. Ищите свой Центр, своё вечное Я, тогда все остальные проблемы отпадут сами собой… Время и смерть станут тогда бессильны.
Паша тяжело вздохнул после этого.
Марина рассмеялась.
– Видите, Юрий Николаевич, – сказала она, – он всё понял, остаётся только одно маленькое «но»: как осуществить это именно Павлу, а не человеку вообще.
Егора снова и снова поражало постоянное присутствие непостижимого внутреннего созерцания, которое он видел в глазах Буранова, даже когда тот говорил, обращался к ним.
– Начните с того, – тихо сказал Буранов, – что откажитесь от отождествления себя со своим телом, эго и умом, который вечно болтает… Теоретически вы знаете об этом, но я имею в виду осуществление… Постарайтесь хотя бы освобождаться от деспотизма мыслей, остановите их поток, чтобы проявилось, хотя бы на мгновение, Чистое Сознание, этот первый всплеск высшего Я, Чистое Сознание, которое осознаёт только Себя. Это уже будет первый важный шаг. Пусть даже на мгновение. Если зафиксируете на этом внимание – эти мгновения будут повторяться. Ваше бессмертное чистое Я дано вам, и оно вас тогда не покинет. Наконец, у нас ведь есть группа адвайта-ведантистов, вот та же Танечка, она вам расскажет.
Таня, сидящая в стороне, согласно кивнула головкой.
– Есть книги, на русском, например, – продолжал Буранов, – Рамана Махариши, величайшего индуса нашего века, там всё очень ясно изложено, причём таким образом, что, если вы будете понимать этот текст по-настоящему, он неизбежно будет раскрываться практически. В адвайте-веданте, в Веданте вообще, теория неотделима от практики. Конечно, нужно иметь данные, кто спорит, ведь, чтобы стать, например, поэтом, тоже нужно иметь данные. А если есть данные, некая изначальная основа, то, следовательно, будет и понимание, а дальше всё зависит от воли к запредельному, которое на самом деле близко. От усилий и способности к концентрации. Без этого даже в человеческой практике ничего не получается… Только потом, если вечное Я раскроется полностью, это состояние станет естественным. Ведь речь идёт о реальном состоянии сознания, которое в Индии называют Турией, четвёртым состоянием, которое в обычной жизни человеку неизвестно. Это переход на другой уровень бытия, со всеми последствиями… Вселенная – ничто по сравнению с высшим Я, с Абсолютом, а это и есть ваше истинное Я.
Опять воцарилось молчание. Взгляд Буранова выражал не только отрешённость, но и необычайную внутреннюю духовную энергию, которая возникала как бы из пустоты, из «ничто» внутри него самого…
– Юрий Николаевич, – прервал молчание Егор, – фактически реализовать такое означает быть Богом, или стать с ним единым, неотличимым от него, скажем помягче, или почти неотличимым…
– Бог, Абсолют, Брахма, в конце концов это только идеи в вас самих. Это только намёки. Реальность выше слов и идей. Когда вы погрузитесь в вечную непостижимую Реальность, всё станет иным, какое значение имеет то, как люди, которые пока внизу, это называют? Всё равно они имеют дело с тенью, с отблеском, а не с Абсолютной Реальностью. Важно то, что вы окажетесь на другом берегу, где Вечность, где Покой и движение, за пределами всех Вселенных, видимых и невидимых…
– Это так, – грустно заключил Павел. – Но чувствую, что ко мне это на сегодняшний день не имеет отношения. Кто, действительно, такое может осуществить за свой век, реализовать полное Освобождение при жизни?.. В наше время случай с Раманом Махариши – скорее исключение… Конечно, исключений бывает несколько…
– Это неправильный подход, – спокойно ответил Буранов. – И малое пребывание в своём центре, в Атмане, даже мгновение, или не постоянное, прерываемое на большое время, – даже это имеет реальное значение для судьбы человека. Такое неизбежно, пусть не за эту жизнь, пусть после смерти, приведёт его рано или поздно к полному Освобождению. Притяжение своего высшего Я, своей истинной природы станет неодолимым. Само собой понятно, что такой опыт уникален, ничто с ним не может сравниться. Ищите не рай, не сотворённое, и тем более не оккультные силы, а то, что абсолютно вечно в Самом Себе. К счастью, это и есть ваше подлинное Я, ваша подлинная природа. Но такое надо реализовать, а не просто грезить о бессмертии души.
– А как же дьявол? – вдруг истерично выпалил Павел.
– Ну, это действительно вопрос вопросов, – улыбнулся Буранов. – Забудьте об этом гротескном персонаже раз и навсегда. Это не значит, что его нет, он есть, и на каком-то уровне от него надо уметь защищаться, и церковь это прекрасно делает, но, к сожалению, он всё-таки почти стал полным хозяином здесь по причине отпавшего современного мира. Хотя я не исключаю, что и его тошнит от этого хозяйства, – рассмеялся Буранов. – Но как только вы входите в трансцендентную, чисто духовную сферу – там его нет и не может быть по определению, эта сфера – не место для падших духов, им закрыт туда доступ. И вам не от кого там будет защищаться. Перед одним атомом Чистого Сознания, перед бесконечной сферой высшего духовного Я, Атмана, все оккультные силы, вместе взятые, – как писк бессмысленной крысы. Там некого и нечего бояться. Может быть, вы боитесь Самого Себя? Своей бесконечности?
Танечка вдруг заликовала и осмелилась прервать, воспользовавшись паузой.
– Вот когда бесконечное входит в конечное и имеет руки и ноги, как мы, грешные, – тогда начинается испуг, приключения разные, полёты в прошлое, могилки, смешение всего и вся, истерики – всё, что нас окружает, – хихикнула она.
– Таня, Таня, не шали, – заметила ей Марина, улыбаясь.
Впрочем, Павлу и Егору было не до Тани. Слова Буранова вошли в них, однако до какой степени? Что будет дальше?
Но мелькнувшее ранее замечание о «причудливости» Вселенной совсем умилило Павла. Если у Вселенной есть склонность к причудам, то тогда его, Павла, внезапное появление в прошлом как-то становится на своё место. Ещё, слава богу, что не влип в какую-нибудь иную «причуду», более кошмарную.
