Малика Саидхакимовна Икрамова
Спасите Леньку!
Оля (садясь рядом, ласково гладя его по плечу). Ну, ну, не надо. Не плачь. Не плачь, ну, пожалуйста. Нельзя плакать. Когда наш дом разбомбили, мою подругу Лялечку засыпало. Я тоже плакала. А мама сказала, нельзя плакать. Когда мы плачем, фашисты радуются. Не надо, чтоб они радовались. Вот когда мы всех фашистов победим, вот тогда всех и оплачем. Все-всех! И Лялечку, и моего папу, и тетю Аню. (Помолчав.) Она была – очень хорошая?
Ленька (вытирая слезы). Очень. Она учительницей была. Географии. Она мне про океаны рассказывала, про Африку… В Африке ведь всегда тепло, да?
Оля. Тепло.
Ленька. И пальмы?
Оля. И пальмы. А на пальмах растут бананы, и финики, и кокосы.
Ленька. Кокосы? А что это?
Оля. Это такие орехи. Только очень-очень большие.
Ленька. Там, наверное, хорошо, да?
Оля. Хорошо. И у нас тоже будет хорошо. Вот погоди, прогонят наши фашистов, вот тогда такая жизнь начнется, такая…
Слышится шум шагов. В комнату входит женщина с усталым лицом.
Ленька. Мама!
Эмма Афроимовна. Ленечка, здравствуй, мой хороший.
Оля. Здравствуйте.
Эмма Афроимовна. Здравствуй, девочка.
Ленька. Это Оля. Она теперь наша соседка.
Эмма Афроимовна. Да-да, помню, мне старший по подъезду говорил… Ну, будем знакомы, Оленька. Меня зовут Эмма Афроимовна. Ты с мамой живешь?
Оля. Да. Только мама почти всегда на работе. Моя мама биолог. Она в институте растениеводства работает – спасает коллекцию семян и растений. Их ведь нужно обязательно сохранить, понимаете?
Эмма Афроимовна. Конечно, нужно. Постой-ка, в чем это у тебя волосы измазаны. В известке? Давай я стряхну. (Протягивает руку и пытается стряхнуть с Олиной головы известку.)
Оля. Это не стряхнется. Это навсегда.
Эмма Афроимовна. Господи, неужели – седые?
Оля. Это с того дня, как на наш дом бомбу сбросили. Мама за хлебом пошла, а тут как раз тревогу объявили. А я не знаю – что делать? Бежать в убежище или маму ждать? Тут мама вбегает, кричит: «Оленька, собирайся!». Я свой узелок схватила, и мы с мамой скорей из квартиры. Только на лестницу вышли, мама говорит: «Нет, не успеем. Давай, Оленька, домой вернемся.» Мы в квартиру зашли, встали в дверном проеме, обнялись… Мама говорит, если суждено жить – будем жить, а так хоть вместе погибнем. Тут как грохнуло! Нас на пол швырнуло, лежим – не поймем – живы или умерли? А это бомба фугасная прямо на лестничный пролет упала. Насквозь шесть этажей пробила, а взорваться не взорвалась. Маня мама с пола подняла, отряхивает – платье, волосы. Отряхивает, отряхивает, и вдруг у нее руки как затрясутся… Это она прядку седую у меня увидела. Она мне говорит: «Доченька, у тебя волосы совсем белые…» А у самой губы трясутся. А я ей говорю: «Это ничего, мамочка, зато мы – живы». (У Оли кривятся губы, Эмма Афроимовна обнимает ее, гладит по спине, успокаивая.) Мы живы… А если б в убежище побежали, нас бы как раз на лестнице бомбой убило. А Лялечку с мамой в бомбоубежище завалило…У нас убежище в подвале дома было. И всех-всех, кто там прятался тоже завалило… Только троих живьем потом откопали. А все остальные умерли. И Лялечка умерла… (Оля всхлипывает, потом, взяв себя в руки, вытирает глаза.) Нет, нельзя плакать! (Вспомнив.) Эмма Афроимовна, мама просила меня воды принести, а я не знаю, где здесь можно набрать. Мы ведь раньше совсем в другом районе жили…
Эмма Афроимовна. Я тебе покажу. Здесь через три дома пожарный гидрант есть. Мы оттуда носим. У вас ведро или бидончик есть?
Оля. Есть. Конечно, есть.
Эмма Афроимовна. Вот и хорошо. Мы сейчас вместе и сходим. Ленечка, ты подожди, мы скоренько. Хорошо?
Ленька. Я подожду.
Эмма Афроимовна (берет ведро). Пойдем, Оля.
Вместе выходят из комнаты. Правая часть сцены погружается в мрак. Вспыхивает свет на левой половине. Лев, Мартышка и Жираф сидят на песке, взволнованно обсуждая письмо.
Лев. Какая подлость! Нападать на мирных людей!
Мартышка. Эти фашисты – они хуже, чем… чем даже наша Акула!
Жираф. Бедный Ленька! У нас тут тепло, а он мерзнет в холодном Ленинграде.
Лев. И он голодает. Несчастный ребенок – голодает!
Мартышка. А у нас здесь столько прекрасных фруктов…
Жираф. Так надо послать их Леньке.
Лев. Но – как? Как нам добраться до Ленинграда? Это ведь очень, очень далеко.
Мартышка. Но ведь должен же быть какой-то выход.
Лев. Должен! И мы обязательно должны его найти.
Жираф. Конечно, должны. Надо просто хорошенько подумать.
Лев, Жираф и Мартышка начинают оживленно обсуждать, как помочь Леньке. Свет на левой половине сцены гаснет. Правая часть сцены освещается светом от огня, пылающего в буржуйке. Эмма Афроимовна колет лучину и подбрасывает в печку. Ленька задумчиво смотрит на огонь.
Ленька. А тетя Аня – умерла…
Эмма Афроимовна. Знаю, Ленечка. Знаю.
Ленька. Мам, а я тоже умру?
Эмма Афроимовна (вздрогнув, поворачивается к нему). Что ты говоришь?
Ленька. Но ведь тетя Аня умерла.
Эмма Афроимовна. Тетя Аня… Тетя Аня была очень немолодым человеком. У нее была куча разных болезней. И потом, ты ведь помнишь, она была довольно тучным человеком. Таким людям приходится тяжелее всего.
Ленька. Ну, а Савелий Игнатьевич, наш дворник? Он ведь не был тучным. Но он тоже умер.
Эмма Афроимовна. Савелий Игнатьевич тоже был уже совсем старичком.
Ленька. А Темка?
Эмма Афроимовна. Какой Темка?
Ленька. Темка Михеев. Мой одноклассник. Он не был старым. И тучным тоже. И никаких болезней у него не было. Но он тоже умер. Они все, все – умерли! И я тоже умру…
Эмма Афроимовна. Леня, послушай. Послушай! Да, сейчас война, голод, бомбежки. Очень много людей погибло. Но тебе я погибнуть не дам. Не дам, слышишь?! И не будем больше об этом, ладно? Ты – это все что у меня есть.
Ленька. А папа?
Эмма Афроимовна. Ну, конечно, ты – и папа.
Ленька. А у Оли папа погиб.
Эмма Афроимовна. Оля очень хорошая девочка. Хорошо, что у нас такая соседка, правда?
Ленька. Хорошо. (Засыпая.) Мам, а когда война кончится, и папа вернется, давайте все вместе поедем в Африку.
Эмма Афроимовна. Конечно, поедем. И в Африку, и в Антарктиду…
Ленька (сонно). Нет, в Антарктиду не надо. Там холодно. А в Африке – тепло. И там на пальмах растут кокосы…
Ленька засыпает. Эмма Афроимовна, стоя на коленях перед его кроватью, пристально всматривается в его лицо. По ее щекам бегут слезы.
Свет меркнет, потом зажигается снова. Теперь в комнате на кровати сидит, укутавшись, Оля. Она читает. Сцену можно играть в той же комнате, изменив лишь детали, так как обстановка тогда всюду была похожая. В комнату вбегает закутанная в пуховый платок женщина, подходит к Оле и, прижимается своим ртом к ее. Она кормит ее изо рта.
Оля (проглотив, радостно). Что это?!
Татьяна Игоревна. Каша. Пшенная. Правда, здорово? Сегодня в первый раз дали кашу. А то все суп на дрожжах. А как его донесешь?
Оля (мечтательно). Вкусна-а-а.
Татьяна Игоревна (садится с ней рядом). Может, завтра снова кашу дадут. Я тогда опять принесу. И буду тебя кормить как птенчика, да? Я бы больше принесла, но не дают. Проверяют, чтобы ничего не выносили. Только во рту и можно спрятать. Они говорят, государство выделяет доппитание только работающим.
Оля. Я понимаю. (Обнимает мать.) Устала?
Татьяна Игоревна. Устала. Ты не представляешь, Оленька, сколько всего нужно сделать. А рук не хватает. Людей во-о-о-т столечко осталось, и те все – еле живые от голода. (Помолчав.) Сегодня Александр Гаврилович умер…
Оля. Дядя Щукин?
Татьяна Игоревна. Дядя Щукин. Как сидел в своем кабинете за столом, так и умер. А в руках – пакетик с арахисом. Он для Красноуфимска дублеты делал. Все торопился, боялся не успеть… Как будто чувствовал. (Татьяна Игоревна прячет лицо в ладонях.)
Оля. Мам, а что это такое – дублет?
Татьяна Игоревна. Дублирующий образец. На случай, если, не дай Бог, что здесь с хранилищем случится, останется экземпляр в Красноуфимске. Коллекцию надо сохранить любой ценой. Знаешь, какое уникальное у нас собрание семян? Самое богатое в мире – двести пятьдесят тысяч экземпляров! Николай Иванович весь мир объездил, что собрать образцы. Наш институт сто восемьдесят экспедиций снарядил, только чтоб найти самые- самые лучшие сорта. Знаешь, какие у нас есть семена? Таких уже в природе растений не осталось, а у нас сохранились. И, придет время, мы вернем их всему человечеству. А пока надо сделать все, чтоб эти семена уцелели.
Оля. Мам, а как же вы теперь без дяди Щукина?
Татьяна Игоревна. Придется справляться. Меня попросили закончить подготовку дублетов. А Александр Яковлевич Молибога будет мне помогать.
Оля. Молибога? Какая фамилия смешная. Ты мне раньше о нем не рассказывала.
Татьяна Игоревна. Он в другом отделе работал. В агрометеорологии. Да, трудно нам без Александра Гавриловича будет. Александр Яковлевич-то совсем плох, почти ослеп от голода. Он мне сказал сегодня: «Простите, Танечка, Александр Молибога нынче скверная подмога. Но, все, что могу – сделаю». (Задумывается, потом, словно очнувшись.) Ну, а у тебя, что сегодня интересного было?
Оля. Я с нашими новыми соседями познакомилась.
Татьяна Игоревна. Вот как? И кто они? Что за люди?
Оля. Ленька и его мама, Эмма Афроимовна. Она на молочном комбинате работает. А Ленька совсем маленький. И он ходить не может. У него от дистрофии ноги отнялись. Это мне его мама, сказала, когда мы с ней за водой ходили. Тут за водой недалеко ходить. К гидранту, через три дома. Хочешь, я чайник поставлю?
