Максим Шаттам
Терпение дьявола

4

Новостные телеканалы непрерывно крутили одни и те же кадры. Вид с воздуха: серый скоростной поезд стоит за городом среди светлых полей. Длинная стальная полоса, окаймленная пушистым золотом, по которому идут волны на ветру. В глаза бросаются темные пятна, разбросанные вдоль состава. Их десятки. Словно следы таинственного возгорания. Над каждым из них хлопочут люди в медицинских халатах. Чуть подальше, на заросшей проселочной дороге, выстроились машины «скорой помощи», полиция, пожарные, фургоны из моргов и множество автомобилей без отличительных знаков. Между ними и поездом – непрерывное движение, завораживающий балет.

Психологическое потрясение, взрыв, подумала Людивина. С насилием можно столкнуться в любой момент и при любых обстоятельствах. Вы будете разорваны в клочья, раздавлены, уничтожены – вот о чем кричат эти трупы, разбросанные по пшеничному полю.

Двое подростков сходят с ума, и уже кровью забрызгана вся цивилизация. Общественный договор нарушен, произошел этический крах, который разнес вдребезги веру в то, что казалось незыблемым. Мир и без того уже трещал по швам из-за экономического кризиса, который продолжается много лет. Но теперь, когда главная функция цивилизации – общественная безопасность – поставлена под сомнение, какой в ней смысл? Не лучше ли вооружиться и защищаться самостоятельно? Приготовиться к худшему? Или даже пойти дальше и вернуть себе то, что считаешь своим по праву, забрать то, что хочешь? Таков закон сильнейшего. Индивидуальная агрессия – первый шаг к коллективной. Достаточно раздать народу оружие и дожидаться, когда отдельные вспышки насилия наберут обороты, раскатятся эхом, сформируют внутренние течения, которые рано или поздно поднимут мощное цунами…

Сеньон пощелкал пальцами перед носом задумавшейся Людивины, возвращая ее к реальности. Они сидели в маленьком парижском кафе.

– Эй, ты где?

– Извини. О чем ты говорил?..

Здоровяк указал пальцем на экран телевизора:

– Дробовики принадлежат дяде одного из пацанов, но неизвестно, где они раздобыли винтовки.

– На черном рынке? В криминальных кварталах что угодно можно купить.

– Допустим… Куда все-таки катится мир? Двое беспроблемных пацанов вдруг начинают поливать людей свинцом… Нет, ты представляешь?

– Может, и не беспроблемных, Сеньон.

– На них ничего нет!

– Это не значит, что они чисты. Нельзя просто так войти в поезд и начать палить во все, что движется, если не было никаких предпосылок, пусть даже психологических! Подростки оказались на грани. Их моральная пружина лопнула. Значит, поизносилась, такое не может произойти в одночасье. И чтобы понять, почему они превратились в безумцев, надо изучить их повседневную жизнь.

– А пацаны, которые стреляли в американских школах, тоже были на грани?

– Конечно. У нормальных школьников, которые прижились в коллективе, общительных, дружелюбных, не сносит крышу в один момент. Такое происходит с изгоями, ржавыми шестеренками, выпавшими из отлаженного механизма.

– То есть все сводится к банальщине про несчастного заморыша, у которого родители развелись, нет друзей и плохие отметки? Он не может влиться в коллектив, его никто не любит, всем на него плевать, а потом он из мести хватает пушку и устраивает пальбу?

– Ну да, как минимум он стреляет в источник своих обид. Примерно так и происходит.

Сеньон махнул рукой, словно отбрасывая гипотезу Людивины, и откинулся на спинку диванчика, который заскрипел под его весом.

– Это слишком примитивно! У всех подростков бывает затмение мозга.

И пробормотал еще несколько слов. Людивина не разобрала их и решила, что он молится или вроде того. Они так устали, что Сеньон выпил вторую чашку кофе, прежде чем вернуться в парижский отдел расследований при въезде в коммуну Баньоле.

Напарники прошли за ограду большого серого здания, где когда-то размещались казармы. Дом был не слишком древним, чтобы казаться интересным, и не слишком новым, чтобы считаться комфортабельным. Сеньон и Людивина поднимались по ступенькам к своим кабинетам, когда на лестничной площадке их перехватил Ив. Его глаза казались темнее обычного, хотя куда уж темнее.

– Мы возвращаемся в комнату для допросов, но сначала я хочу надавить на одного из подозреваемых. По-моему, он почти созрел. Если возьмемся за него вчетвером, наверняка расколется.

Ив провел их по первому этажу в конец узкого коридора до приоткрытой стальной двери. У порога стоял Марсьяль, сотрудник отдела по борьбе с наркотиками, с таким же, как у Ива, неприметным простым лицом, испещренным морщинами, и с темными кругами под глазами. В камеры Людивина разглядела парня, который заметно нервничал. Длинные руки и ноги, прическа афро, спортивная одежда, кеды без шнурков, возраст – под тридцать. Правой ногой он отбивал истеричный ритм воображаемой песни в стиле хард-рок. Парень смотрел на Марсьяля, но, когда вошли остальные, сразу вскочил.

– Что, по расписанию бить будете? – выпалил он, не в силах скрыть испуг.

– Не, у нас не бьют, – ответил Ив. – Жозеф, ты до сих пор не сказал ничего дельного. Сейчас мы к этому вернемся, но сначала хочу напомнить тебе о семейных обязанностях. Ты же знаешь, что вам всем светит. Для тебя тюряга – дело привычное, а вот для твоего братишки… Только подумай, что с ним там будет. Он же еще пацан! Совсем котенок, хоть и пускает когти. Его просто сожрут, ты сам это отлично понимаешь.

– Я же сказал, оставьте Марвена в покое, он не при делах!

– Да ну? А сидел он с вами. И не я его туда посадил.

– У вас на него ничего нет! Тачка была чистая! Там ни хрена не нашли!

Ив поднял руку и ткнул пальцем в потолок:

– У меня наверху сорок часов прослушки телефонных переговоров твоей банды и отчеты о слежке за вашими машинами. И тачка, в которой сидел твой брат, разумеется, была приманкой. Так что не сомневайся: если я хорошенько подготовлю дело, вы все загремите за торговлю наркотой. Кроме того, я жду результатов обыска в ваших квартирах, а тебе остается только молиться, чтобы там ничего лишнего не завалялось, иначе срок подрастет.

Жозеф выругался под нос.

– Твой братишка любит трепаться по мобиле, – добавил Марсьяль.

– Но сейчас я не буду играть в злого полицейского, – продолжал Ив. – Давай так: ты по-хорошему со мной, а я по-хорошему с твоим братом. Не стану шить ему дело. Марвен стоит на учете, но, раз при нем не было наркоты, все можно уладить в его пользу. Ему уже восемнадцать, Жозеф. Если я пущу дело в ход, суд вкатит ему по полной, учитывая прошлые заслуги.

Людивина наконец поняла, что затеяли Ив и Марсьяль. Они не могли давить на подозреваемого в комнате для допросов при включенной видеокамере. Но иногда следователи, видя, что у подозреваемого сдают нервы, доводили его «до кондиции», чтобы он был готов давать показания на камеру.

– Ублюдки! Это шантаж!

– Да нет, шантаж – не наш метод. Мы предлагаем тебе побыть настоящим главой семьи, ответить за свои глупости, чтобы младший братишка не пошел по твоей кривой дорожке. Если ты заговоришь, если бросишь нам кость, мы перестанем принюхиваться к пацану, который нам, в общем-то, без надобности. Решай. Ты же понимаешь, Марвен слабак, в тюрьме его сожрут с потрохами.

Жозеф тряхнул головой:

– Сволочи гребаные… Чего решать? У меня, что ли, есть выбор?

– Тебе виднее.

Нога, отбивавшая ритм, замерла. Жозеф, на котором не было наручников, обхватил голову руками.

– Чего вам надо? – спросил он уже менее воинственно.

– Зачем вам сумка с человеческой кожей?

Нога снова застучала. Парень лихорадочно потер ладони.

Почувствовав слабину, Людивина вмешалась в разговор:

– Это вы убили людей и содрали с них кожу?

– Совсем, что ли? Кожу мы везли, да, но убийство вы на меня не повесите! Это не мы!

– А кто?

– Без понятия.

– Но сумку с кожей ты от кого-то получил, так? Или она с неба свалилась?

– Я не знаю, честно!

Ив угрожающе поднял указательный палец и сменил тон:

– Ты тут лапшу нам не вешай. Я отмажу твоего брата в обмен на информацию. А если будешь отпираться, сделка отменяется. Вы с Марвеном загремите за торговлю наркотиками, и плевать, что их не было в тачках. У меня есть записи переговоров, при обыске наверняка найдется куча бабла, подозрительные денежные переводы на ваших счетах, и я уж не говорю о человеческой коже! А если мы найдем тела, с которых эту кожу сняли, пойдете по статье за убийство. Знаешь, какой срок полагается за убийство с осквернением трупа? Или тебе подробно расписать?

Жозеф закусил нижнюю губу и скривился. Затем вдруг заговорил, опустив голову и не глядя на жандармов:

– Сумку мы взяли в Лилле. Клянусь, я не знаю, кто ее привез. Когда нужно перегнать груз, нам дают адрес, по которому надо забрать товар, и все. Забираем, там же оставляем бабло и сваливаем. Терок у нас не бывает, все на честном слове, никто не пересчитывает деньги перед носом, потому что мы этих чуваков еще ни разу не кинули! Зачем? Все в плюсе. Да и на фига кидать отморозков, которые, сука, с людей шкуру сдирают, как обертку с чупа-чупса!

– Так это у вас что, не первая доставка? – перебил Марсьяль, удивленно переглянувшись с Ивом.

– Пятая. Но до этого раза я не знал, что в сумках! Обо всем договаривались Селим и Ади, а меня с собой потащили. Если б я знал, ни за что бы в такое дерьмо не влез!

– Но ты влез по самое некуда, – отрезал Ив, пресекая поток сожалений.

– Селим, Ади и я – мы всегда заодно. С самого детства. Я не мог им отказать. Это называется «дружба», вы в курсе?

Ив вскинул бровь. Похоже, у них с подозреваемым были разные представления о дружбе.

– Что вы собирались делать с кожей? – спросил он.

– Ну, это… продать.

Ив и Марсьяль снова переглянулись, словно не поверив своим ушам. Людивина и Сеньон, стоявшие поодаль, молчали, чтобы не спугнуть разговорившегося Жозефа.

– Вы торгуете человеческой кожей? – недоверчиво уточнил Ив.

– Ха, вы хоть знаете, сколько она стоит под полом?

– Ты имеешь в виду, на черном рынке?

– Ага, в подвалах. На вес дороже, чем любая дурь. Чистое золото!

– И кто у вас покупает такой… товар?

– Да все! Колдуны неплохо платят, торговцы редкостями… Сейчас, например, тренд на чехлы для мобил из человечьей кожи. Самое оно! Круче брюликов!

Марсьяль остолбенел.

– Ты хочешь сказать, что по улице ходит шпана с мобильниками в…

– Шпана! Ходят даже мажоры в ваших богатеньких кварталах. А вы как думали? У нас приличная клиентура в городе. И русские, кстати. Эти вообще наши лучшие клиенты – обожают всякое необычное.

– И что, людей не напрягает таскать в кармане кусок трупа?

– Так они не в курсах! Думают, люди добровольно продают кожу. Понемногу отрезают. В Индии же бабы продают волосы. И живот свой продают, чтобы выносить чужого ребенка. А некоторые даже органы продают за мешок риса. Почему нельзя толкануть кожу?

– Добровольно? – уточнил Ив. – Даже лицо целиком?

– Лица – это другое дело, их можно загнать дороже всего. Один африканский колдун купил лицо, чтобы сделать маску. Отстегнул шесть косарей. Русские вообще бы удавились за такую.

Марсьяль, прислонившись спиной к двери, не сводил глаз с Жозефа. Ив размышлял, скрестив руки на груди. Он тоже был ошеломлен.

– Кто-нибудь еще, кроме вас, торгует таким товаром? – спросил он, помолчав.

– Без понятия. Но наш товар – топовый. Кожа чистая, гладкая, отличного качества, без синяков. И куски большие. Иногда попадаются клевые татухи. Клиенты любят тату – такие куски лучше всего продаются.

Парень говорил так, будто речь шла о дамских сумочках и кожаных куртках.

– Но… ты сам-то понимаешь, что это кожа… мертвых людей? – медленно произнес Ив.

– Так не я их убил! – возмутился Жозеф. – Я не при делах! Толкаю товар, вот и все! Если я жру стейк, это не значит, что я убийца коровы.

Ив провел рукой по волосам – было заметно, что он в полной растерянности.

– Кто свел вас с поставщиками? – спросил он.

– Не знаю. Говорю же, это Селим и Ади…

– Они мне ничего не скажут, – перебил Ив, теряя терпение. – В лучшем случае заявят, что ты гонишь. Хватит врать, иначе Марвену крышка.

– Эй! – опять занервничал Жозеф. – Я и так вам уже инфу слил, вы обещали, что мой брат…

– Я сдержу слово, если расскажешь все до конца!

Градус разговора подскочил, они уже орали, один громче другого. Потом в ярости уставились друг на друга. Наконец после долгого молчания Жозеф неохотно проговорил:

– Это Чудила. Он сказал, что для нас есть работа. Мол, знает в Лилле одного чувака, который будет нам поставлять уникальный товар.

– Кто такой этот Чудила? – спросила Людивина, не сдержавшись.

Жозеф покосился на нее то ли с презрением, то ли с хитрецой.

– Один тип с района, – признался он. – Не такой, как мы с вами. Стремный чувак, как с другой планеты, больной на всю голову. – Он постучал по виску. – Реально отмороженный. Поначалу мы его опасались, но потом дело пошло, даже вроде как доверять ему стали.

Ив снова взял допрос в свои руки:

– Это Чудила свел вас с преступной сетью в Лилле?

– Ну да. Только, кроме него, мы ни с кем из них не общались.

– А в чем его выгода? Он получает свою долю?

– Да.

– И где его найти, этого Чудилу?

– У нас на районе.

– В Ла-Курнёв?^[10]

– Да. Но у него нет адреса, живет где придется. Псих конченый, занимается всякой мутью типа черной магии и сатанизма.

– Ну вот, Жозеф. Можешь ведь, когда хочешь, – сказал Марсьяль. – А сейчас мы поднимемся в комнату для допросов, и ты все это повторишь на видеокамеру.

Ив обернулся к Людивине и Сеньону. Те поняли без слов, что больше не нужны, и вышли. Им было чем заняться.

Заглянув в кабинет к полковнику Жиану, они доложили ему обстановку. Тот выслушал молча. Это был мужчина сорока лет, подтянутый, с армейской стрижкой и скупыми жестами. Он занял место Априкана, когда Людивина с Сеньоном вернулись из Квебека, измученные, чудом уцелевшие в той бойне, новостями о которой несколько недель пестрели все СМИ. Это было дело десятилетия, если не века. Жиан оказался крепким командиром, способным возглавить парижский отдел расследований после всего случившегося. Кусок гранита, из которого не выдавить эмоций.

– Результаты обысков? – коротко спросил он.

– Я сразу навела справки, – сказала Людивина. – С обысками еще не закончили, но уже нашли кучу денег и оружия.

– Хорошо. Бригада по борьбе с наркотиками продолжит работу с этой бандой. Хоть товара во время гоу-фаста не было, надо, чтобы ребята перетрясли все их тайники. Мне нужно предъявить прокурору что-нибудь убедительное.

– А кожа? Это же экстраординарный случай, разве нет?

Жиан просверлил Людивину взглядом, и она было отчаялась, решив, что дело от нее ускользает.

– Ванкер…

Она сглотнула, надежда снова вернулась к ней.

– Да, полковник?

– Расследованием по делу о торговле человеческой кожей займется ваша группа. Вы будете ответственной. Мне нужны все подробности, от начала до конца.

Людивина воспряла духом. В кабинете она была единственной, у кого на губах появилось подобие улыбки.

– И не гоните волну. Никакого общения с прессой, – добавил полковник. – Такие расследования нельзя предавать огласке.

– Можете на нас рассчитывать.

Едва оказавшись в коридоре, Людивина ткнула Сеньона кулаком в плечо:

– Пошли! Мы едем в Ла-Курнёв!

– Как это? Без подкрепления и бронежилетов? Ты спятила?

– Вообще-то, нет. У нас двоих больше шансов остаться незамеченными, чем у трех грузовиков национальной жандармерии.

Людивина зашагала к выходу, светлые кудряшки бодро заплясали на затылке. Сеньон поспешил следом.

– Нет, ты спятила, Лулу, – пробормотал он тихо. – А я, как дурак, тебе потакаю…

5

Улыбки и смех побеждали хаос.

Людивина шла вдоль вереницы машин, припаркованных у многоэтажки. Их окружал ультраурбанистический пейзаж, скопище обшарпанных домов. Прежде всего ее поразило, насколько здешняя реальность отличается от расхожих представлений. Она готовилась к зоне боевых действий, а вместо этого очутилась среди счастливых мамаш и веселых детей. Не идиллия, конечно, но жизнь сильнее нищеты. Это было настолько банально, что Людивина рассмеялась про себя. Она и сама не была принцессой из хрустального замка, она жила в разных условиях, не всегда пригодных для существования, однако очень давно не бывала в реальном городе. Как быстро все забывается, подумала она. Предрассудки, мифы и коллективное воображение вытесняют воспоминания.

Они с Сеньоном углубились в лабиринт башен и бараков с именами писателей и поэтов, которые словно дарили немного надежды и красоты этим душным кварталам. Зелень на клумбах давно погибла, если там вообще что-то росло, ее заменили бесконечные полосы засохшей грязи, усыпанные окурками. Кусты походили на обезображенные скелеты, неспособные расти в таких условиях, будто сама почва была больна, а единственная выжившая флора приняла облик белья, сохнущего на весеннем ветру под тенью спутниковых тарелок на каждом балконе. Людивина видела, как кто-то затягивается сигаретой, обозревая с высоты ландшафт, как поодаль разговаривают двое мужчин, другие пьют чай за столиком. С верхних этажей орут телевизоры; оглушительно грохочет автомагнитола из битком набитой машины, которая с ревом газует. Мальчишки играют в футбол посреди улицы. Квартал бурлил жизнью – богатой, насыщенной, напряженной.

Но эти немногие плюсы не могли кардинально преобразить этот район. Достаточно было посмотреть вверх, чтобы понять: расхожие представления по-прежнему имеют силу. Облупленные фасады, повсюду граффити, решетки на окнах нижних этажей, раскуроченные почтовые ящики, наваленные тут и там кучи мусора, разбитая плитка на тротуарах и вездесущая ржавчина, словно кровь умирающей архитектуры.

Людивина и Сеньон переходили из подъезда в подъезд в поисках источника информации. В одних воняло мочой, в других – марихуаной. Где-то гулял сквозняк и слышно было только свист ветра; где-то тусовалась молодежь, но разговоры сразу смолкали при появлении двух жандармов в штатском. Дюжина голов поворачивалась к ним, глаза таращились из-под кепок, капюшонов и беретов. Взгляды были вопросительные, любопытные, агрессивные, насмешливые, пристальные. Эхо голосов перекатывалось волнами: «Чё тут забыл этот ниггер?», «Слышь, сколько берешь?», «Эй, белобрысая, перепихнемся?», «Чё вам тут надо?», «Не хочешь нюхнуть?», «Заходите ко мне в хату», «За сколько дашь, цыпа?», «Не слушайте этого урода!», «Я бы вдул!», «Отвали!», «У меня есть все, что вы ищете»…

Обстановка становилась тревожной. Людивина и Сеньон в очередной раз вышли на улицу, обогнули раздолбанный остов сгоревшей машины и пошли к дому напротив. Теперь за двумя незнакомцами внимательно наблюдали отовсюду. Здоровенный негр и красивая хрупкая блондинка – интригующая пара, очевидно не местная. Они не выскочили из машины, чтобы тайком купить наркоту и сразу умчаться восвояси. Нет, они разгуливали тут пешком и явно искали что-то или кого-то. Белые вороны в отлаженной жизни квартала, где почти не задерживаются чужаки.

Вскоре Людивина заметила, что за ними целенаправленно следует небольшая группа подростков, и сделала им знак подойти поближе.

– Я ищу человека по кличке Чудила, он местный, – сказала она. – Не знаете, где его найти?

В компании были одни мальчишки. Старшим около двадцати, младшим нет и пятнадцати, прикинула Людивина. Все одеты по местной моде: толстовки, широкие спортивные штаны и кеды. Они начали расходиться полумесяцем, нацелившись взять жандармов в кольцо.

– А ты кто такая? – поинтересовался один из старших с сильным местечковым акцентом.

– Чё вам надо от Чудилы? – спросил паренек помладше.

– Не стремно вот так к нам соваться? – хмыкнул другой.

Каждому хотелось вставить слово. В голосах звучали насмешка, враждебность и желание пометить свою территорию. Парень в кепке, такой же черной, как его глаза и кожа, поднял руку, призывая всех замолчать. Недоверчиво покосившись на Сеньона, он шагнул к Людивине:

– Зачем вам понадобился Чудила?

– Есть к нему пара вопросов.

– Вы легавые?

Вся банда захихикала.

– Чем быстрее мы его найдем, тем быстрее уйдем отсюда, – сказала Людивина. – Если мы вас напрягаем, то можем вернуться с подкреплением и все тут расхерачить. Но ведь нам с тобой это не нужно, правда?

– С хера ли ты позволяешь телке так базарить с тобой, а, Фриндж? – поинтересовался один из парней.

– Ничё, мы ее научим, как себя вести, – пообещал другой.

Людивина сурово посмотрела на тощего подростка, который пытался ее спровоцировать.

– Думаешь, напугала? – не смутился тот. – Завали хлебало, а то огребешь.

Общий накал раззадоривал каждого участника банды, заставляя нарушать рамки дозволенного, словно они защищали свое право на жизнь. Было в их поведении что-то звериное – слабый обречен на вымирание, становится изгоем или погибает от рук сильнейшего если не в физическом плане, то в социальном.

Людивина сжала кулаки, готовая к любому развитию событий. Мысленно она отметила самых крепких. Начать нужно с них, чтобы произвести впечатление на остальных, напугать их, тогда стая быстро развалится и не сможет напасть.

Но парень в черной кепке приказал друганам молчать, властно шикнув.

– А вы рисковые, раз пришли сюда вдвоем, – сказал он. – У нас тут не любят легавых. Вы в курсе?

– Слушай, нам не нужны проблемы. Если мы сюда нагрянем со спецназом, вам мало не покажется. Чудила в вашей банде не состоит – он ведь сам по себе, верно? Скажите, где его найти, и возвращайтесь к своим делам, никто вас не потревожит.

– А что он натворил?

– Трахнул твою мамашу! – крикнул пацан, стоявший поодаль.

Главарь в кепке напрягся и развернулся к тому, кто только что проявил к нему неуважение. Медленно нацелил на него указательный палец, и пацан сглотнул, осознав, что нарвался.

– Нам нужны показания Чудилы по делу об убийстве, – пояснила Людивина.

– У нас тут никто не сдох в последнее время! – раздался голос.

– Ага, вам тут не Марсель! – подхватил второй.

– Где Чудила? – жестко повторила Людивина, не скрывая, что начинает терять терпение.

– А вы реально хотите с ним поговорить? – прищурился главарь банды.

– Более чем.

Парень указал на длинный барак в отдалении:

– Насколько я знаю, сейчас он живет в той развалюхе. Там пусто, ее скоро снесут.

– Спасибо. Вы только что избавили себя от неприятностей, – бросила Людивина на прощание.

– Мы-то да, а вот вы… Я удивлюсь, если Чудила вам не подгадит.

Все засмеялись.

Главарь утихомирил их взмахом руки.

– На вашем месте я бы подумал, прежде чем к нему соваться.

– Почему?

– Это опасно.

Внезапно повисла тишина.

– Опасно из-за вас?

– Нет.

– Тогда из-за кого? Местных торчков?

– Точно нет…

Людивина чувствовала, что Сеньону хочется поскорее уйти на безопасное расстояние от банды.

– Это дом с привидениями! – сообщил кто-то.

– Ага! Если войдешь, не факт, что выйдешь, – подхватил другой.

Людивина ждала реакции главаря.

Тот кивнул:

– Короче, мы вас предупредили.

Жандармы беспрепятственно прошли сквозь толпу и направились к длинному пятиэтажному зданию, на которое указал парень в кепке. За спиной раздался звук удара и вскрик мальчишки.

А кто-то грозился, что это я огребу, подумала Людивина.

Бетонный барак походил на потерпевшее крушение грузовое судно. Окна первых двух этажей были замурованы, остальные зияли черными дырами на месте выломанных рам. Внизу стены пестрели граффити, словно защитными знаками на таинственном языке. Вдоль серого фасада выстроились остовы сгоревших машин.

Людивина остро чувствовала, что за ними наблюдают, но не знала кто – то ли обитатели барака, то ли пацаны за спиной. Впрочем, квартал был слишком большой, чтобы определить все укромные места и окна, за которыми могут притаиться любопытствующие. Не надо обольщаться – наблюдателей здесь хватает, как минимум полдюжины пар глаз сейчас фиксируют каждое их движение. Однако, обернувшись, она не заметила ничего подозрительного – жандармы как будто вышли за черту, ограничивавшую территорию банды.

– Видела, какая тут трава? – подал голос Сеньон. – Дохлая какая-то.

– Это, по-твоему, трава?

– Я серьезно! Посмотри. Будто вокруг этого барака растения совсем… зачахли.

И действительно, жалкие подобия травинок росли редкими пучками.

– Сеньон, я тебя умоляю, только не говори, что ты поверил байкам этих мальчишек! Ничего не растет, потому что все вытаптывают, не поливают, постоянно горят машины… Ничего сверхъестественного!

Здоровяк пожал плечами. Людивина знала, что он суеверен – из тех, кто не возьмет солонку из чужих рук, шарахается от черных кошек и то и дело крестится на всякий случай. После того, что они пережили в Квебеке, его вера окрепла. Сеньон чудом спасся от смерти, которая размахивала косой ночи напролет в лабиринтах отрезанной от мира деревеньки. Сеньон выжил там, где многие погибли. Почему уцелел именно он? Вопрос не давал ему покоя, время от времени он обсуждал это с Людивиной и начал ходить по воскресеньям в церковь, ища утешения, раз уж не мог найти ответа.

Она хлопнула напарника по плечу:

– Пошли! Обойдем здание, где-то же должен быть вход.

На почерневших остовах машин сидели толстые черные вóроны и таращились на чужаков блестящими глазами-бусинами.

– Я говорил, что терпеть не могу воронов? – спросил Сеньон.

– Нет.

– Так вот: я терпеть не могу воронов. Прямо-таки ненавижу. Посмотри на эти наглые клювы! Пройдохи! А глаза? В них же ни одной эмоции, никакой жизни! Слуги смерти…

– Умеешь ты приободрить…

Они свернули за угол барака и оказались перед огромным лицом, нарисованным краской из баллончика. Клоунская рожа с кошмарными глазами занимала большую часть здания. Выбитые окна второго этажа, служившие зрачками, темным взглядом смотрели на них из пугающей черноты. Людивина и Сеньон заметили углубление в том месте, где когда-то был вход в подвал. Бетонные блоки были пробиты ломом, и через эту узкую щель как раз мог протиснуться человек. Дыра находилась посередине разинутой клоунской пасти и вела в его пищевод, в самое нутро, где рождается хохот.

Под карканье воронов жандармы несколько секунд рассматривали клоуна. Людивина сделала глубокий вдох, набираясь смелости.

– Как думаешь, пролезешь? – спросила она.

Сеньон подошел к открытому рту, помедлил, не сразу решившись просунуть руки, затем изогнулся, морщась, и пробрался внутрь.

Словно издалека до Людивины донесся его голос:

– Проход ведет вниз! У тебя есть фонарик?

Она в последний раз оглядела окрестности. Казалось, что городок находится на другом краю мира, повернувшись спиной к этому месту. Поблизости не было ни души. Даже детишки, игравшие в мяч и гонявшие на великах, куда-то испарились. Лишь полоса земли, усыпанная мусором, обломками и поросшая чахлой травой. Город уже предал забвению этот барак, переставший быть убежищем даже для местной шпаны.

Дом с привидениями? Серьезно? – подумала Людивина. Что же такого страшного должно было произойти, если такие безбашенные парни поверили в байки?

Наверняка случилось нечто скверное, раз уж дом забросили все, даже взрослые.

Людивина достала фонарик из кармана кожаной куртки и приблизилась к оскаленной пасти клоуна. Его зубы нависли над ней, собираясь перекусить пополам.

Включив фонарик, она проскользнула в глотку.

И голодный клоун проглотил ее.