– Не бейте, вашродь, не бейте! Я хоро-оший!
Кибальчиш было нацелил мультук, но задумался и отвел в сторону:
– “А зачем во все века мальчишек”, – вспомнил он, – ” топорами, пулями, напалмом?!” Довольно крови, граф! Отпустите Плохиша, я вам дам за него выкуп.
– Единственный выкуп, – прожужжал месье Комар, – который нас устроит – это ты сам, товарищ командир!
– ВАС устроит? Кого это, прости, ВАС?
– Керзона, – сказал Ланкастер. – Прежде всего – Керзона.
Кибальчиш задумался.
– Эх, вы, – сказал он. – Не в меру ревностные служаки! Ваш Керзон – такой же дурень, как Дуче-Пауче и Таракан усатый!
– Па-апрашу не оскорблять, – замычал Геронтократ, но на него уже не обращали внимания.
– Я сдаюсь, – сказал глава мальчишей. – Делайте со мной что хотите; можете хоть вешать, хоть башку рубить. Хоть по городу в железной клетке возить, чтоб все пальцами тыкали. Меня это все, честно говоря, мало волнует. Да и ты, Плохиш, не бери в голову, что жизнь свою ценой жизни самого вождя выкупил. Главное – с тобой будет все хорошо. Вернешься к отцу и деду…
– Это которому сто лет, и он ружье нацепить не может, до того поглупел? – захохотали буржуины. – Вот уж точно, обрадуется он возвращению внука!
– Не слушай их, – сказал вождь мальчишей. – И помни: я всегда с тобой. Даже когда меня нет.
На плечо Кибальчишу села крохотная птичка. Кажется, ласточка. И что-то пропищала ему в ухо.
“Мистер Холмс прийти не может, слишком занят. Но доктор Уотсон пришлет Лестрада…”
– Ладно, ладно, – одними глазами просемафорил командир. – Лети уж, пока тебя ЭТИ не заметили.
“А мистер Диккенс обещал замолвить словцо перед Феджином. Может быть, Ловкий Плут тоже успеет…”
– Давай, давай отсюда, – еле заметно мотнул головой парень. – Я понял.
– Пошли, Кибальчиш, – рявкнул Ланкастер. – Будем тебя в железа ковать, как положено.
– Ну, пошли.
…В ясном синем небе курился черный дым. Штаб проклятого графа Ланкастера потихоньку догорал; Мальчиш-Кибальчиш сидел на камне близ этого места и, греясь в пламени собственной славы (“ха-ха-ха, дурная шутка! Плоская, без никакой изюминки “), играл на окарине затейливую мелодию.
Высокий мужчина в кепи стоял чуть поодаль. Он улыбался, слушая музыку Мальчиша.
– ” Когда яблони цветут… ” – пропел сирота Иван. – ЗдОрово, командир. Действительно здорово.
– Я плохо знайт русскую культуру, – сказал мужчина. – Мой коллега Уотсон – тоже плохо… Но этот песня мы слышали. Кажется… Как это у вас говорят? “Стьоб оголтелый”?
– ” Стьоб” “стьобу” рознь, мистер, – усмехнулся Кибальчиш. – Песенка, конечно, глупая. Зато о-очень распевная! А это, согласитесь, важней всего.
– Да, – кивнул англичанин. – Я вообще люблю песни этого ансамбля. Как их там, “Герпес Ляпецкой”…
– Не помню, – Кибальчиш пожал плечами. – Я у них не все-то и слышал. А вообще да, наши друзья из Беларуси хорошую музыку творят.
– Белой России, yes! Мне, помнится, поначалу было трудно привыкнуть, что Россия не одна. Что ваших… Как бишь там… Республик – целых пятнадцать.
Юный командир снова улыбнулся – и ничего не сказал.
” Как же хорошо”, – думал он, – “волк меня заешь, как же сверхпрекрасно, что наконец-то мы снова говорим о пустяках. Что война кончилась, и можно без зазрения совести трындеть ни о чем с доктором Лестрадом…”
– Ты отличный парень, Мальчиш, – сказал пожилой джентльмен.
– Да и вы, сэр, не такой уж плохой человек. – (“Если он рассчитывал на серьезный – как это по-буржуйски – комплимент, то он его от меня не получит, гы-ы… Знай наших! Красные не особо-то любят англичан, что ж делать; такова правда). – Но, правда, меня до сих пор мучит вопрос: почему вы нам помогли? Почему не хотели воевать за Главного Буржуя?
– Я не могу видеть, как убивают детей, – серьезно сказал Джеймс Лестрад. – Если бы они ограничились тем, что порубали ваших отцов и братьев в капусту, я бы Керзону простил. В конце концов, не зря старая поговорка гласит: “На войне как на войне!” Но когда англичане взялись за совсем зеленых мальчишек, сердце мое не выдержало. Просто не способен я, такое узрев, спокойно спать по ночам. Крики подростков меня будят.
– Спасибо, сэр, – сдержанно молвил Мальчиш. – Такого ответа я и ждал…
Мужчина помолчал. Отвернулся в сторонку, распахнул полы своего клетчатого пальто; справил нужду – так, чтобы мальчиши не видели. (Впрочем, это мало помогло. Слышно-то все равно было, как он, простите за выражение, журчит).