bannerbannerbanner
полная версияЧеловек-нога

Максим Борисович Эрштейн
Человек-нога

Полная версия

Блинцацин Петр Петрович

Я постучался, получил разрешение войти и вошел; передо мной за столом сидел один из этих семерых и в задумчивости глядел на зеленую школьную доску, на которой мелом была выведена крупная надпись:

«Что будет, если на зеленую вату наступит вечерний петух?»

– Петр Петрович, долго вы уже занимаетесь этим вечным вопросом? – обратился я к сотруднику министерства Блинцацину.

– Сегодня только час, еще утро, – отвечал он. – А вообще три года уже.

– К ответу, конечно, пока не приблизились?

– Да что вы, вечные вопросы не требуют ответов, – совершенно искренне удивился он. – Они лишь требуют неустанного размышления.

– И как, вы не устали размышлять?

– Ну как вам сказать? Устал, не устал. Надо – значит надо, – грустно ответил он, опустив глаза.

Я вышел из его кабинета и, пройдя десять шагов, увидел еще одну дверь, с табличкой:

Хубулава Баадур Липскерович

Здесь тоже сидел сотрудник и размышлял над своим вопросом, также написанным мелом на доске:

«Если плюнуть с Третьяковского моста в воду и успеть загадать желание, пока плевок не долетел до воды, то в жизни что-нибудь изменится?»

– А вы сами пробовали плевать и загадывать желание, господин Хубулава? – спросил я.

– Нет, я не пробовал. А что, нужно попробовать?

– Ну, так как вы думаете, изменится или не изменится?

– Думаю, изменится. А вот изменится ли, это уже дело взгляда и личного отношения.

– Вы философ, господин Хубулава.

– Я буду считать это комплиментом, господин инспектор.

– Конечно, – ответил я и вышел из его кабинета.

Табличка следующего кабинета была такова:

Биндельбруффель Африкан Люльевич

Вопрос, которым занимался обладатель столь необычного ФИО, был следующий:

«В какой осоке парикмахер более отъявленный –

в высокой или в низкой?»

Биндельбруффель, как выяснилось, был глухонемым. Он помахал мне рукой, приглашая к своему столу и показал нарисованный карандашом на бумаге ответ на его вопрос. Недурно, в японском стиле, там были изображены камыши на берегах заболоченного озера. Парикмахера нарисовано не было.

– А где парикмахер? – закричал я, а потом показал ему жестами стрижку волос.

Он написал что-то на бумажке и протянул ее мне. «Он отъявленный, то есть не явленный, поэтому его не видно. Но он есть, надо только в него верить» – вещала его записка.

«Прекрасно», – подумал я и вышел от Биндельбруффеля.

В следующем кабинете заседал сотрудник под именем:

Пипинецкий Нехемия Шмуэлевич

Он рассматривал такой вопрос:

«Кому доверить секрет – дураку, который понимает, что он дурак, или умному, который понимает, что он дурак?»

Этот Нехемия Шмуэлевич посмотрел на меня грустными глазами и глубоко вздохнул; мне показалось, что он тоже понимает, зачем я здесь.

– Скажите, господин Пипинецкий, почему нельзя, чтобы было так: каждый вкладывает всю свою душу в любимое дело, и чем больше ты души вложил, и, соответственно, лучше свою работу сделал, тем больше зарплату получил?

– Сейчас, посмотрим, посмотрим, – ответил Пипинецкий, и начал что-то искать в компьютере. – Ага, есть такой вопрос у нас в плане. На рассмотрение пойдет где-то через семнадцать лет. Пока не могу вам ответить.

Я покинул Пипинецкого и добрался до следующего кабинета, где трудился:

Тибутибулапов Семен Арнольдович

«Если все критяне лжецы, а я обосрался, то почему в небе такая прекрасная радуга?»

Вот какой вопрос был написан мелом на его доске.

– Сложный у вас вопрос, Семен Арнольдович. Ну, и почему же там такая радуга, действительно?

– Спросите что-нибудь попроще, господин инспектор.

– Попроще? Пожалуйста. Почему так редко бывает, что мы находим того самого человека, которого можем в полной мере любить всей безграничной любовью, которая лежит, невостребованная, у нас в сердце?

– Поскольку в этом вопросе фигурирует сердце, – отвечал Тибутибулапов, – то он не может считаться вечным вопросом, и значит, к нашей компетенции не относится.

«Тибутибулапов действительно обосрался», – подумал я. Несмотря на царящий в этом заведении тотальный идиотизм, я, выйдя от Тибутибулапова, почувствовал, что настроение у меня улучшается. Может быть, жизнь – не такая уж важная штука, чтобы относиться к ней так серьезно, как это делаю я?

Я решил посетить и двух оставшихся из первоначальной семерки сотрудников и дошел до двери с табличкой:

Шель-Аминахов Сапапа Карлович

Сапапа Карлович решал действительно интересную задачу:

«Ели сфинкс все-таки засмеется, и жизнь на земле иссякнет, то куда денется наше знание о том, что движет звездами?»

Куда девается наше знание после смерти? Исчезает ли оно совсем, или попадает в ноосферу, и порхает там как бабочка до тех пор, пока кто-нибудь не поймает его сачком своей интуиции? Впрочем, ничего вразумительного мне по этому поводу Шель-Аминахов не сказал. Он вообще был немногословен, старался не пересекаться со мной взглядом и смотрел в основном в пол, видимо, нервничал перед инспектором.

Имя и фамилия на двери последнего кабинета поразили меня. На табличке было написано:

Леонтьев Басарга Русскомирович

Я вломился в этот кабинет без стука, и лишь мельком глянул на решаемый здесь вопрос:

«В чем большее преступление – украсть теленка из деревни или украсть деревню из теленка?»

Ничего себе! Басарга Леонтьев! Это я правильно зашел! От моего только что появившегося благодушного настроения не осталось и следа. Кулаки мои окрепли, а душа налилась ненавистью.

– Сюда подойди, – заорал я на Леонтьева. Он подошел ко мне, встал смирно и закрыл глаза. Такая его реакция утвердила меня в моих намерениях.

– Вот тебе, гадина московская, за весь русский север! – и с этим криком, изо всех моих человеческих и нечеловеческих сил, я ударил его кулаком в лицо. Он отлетел метра на три и упал, обливаясь кровью. Затем встал, подошел ко мне, поклонился до земли, выплюнул выбитые зубы, поднял на меня кроткий взор и произнес:

– Как я вас ждал! Спасибо! За весь мой род – спасибо вам. Как вы думаете, я смогу теперь спать по ночам без снотворного? Господин инспектор, прошу принять во внимание – я в этом заведении нахожусь совершенно добровольно.

– Ну, вечные вопросы – это уже по твоей части, – ответил я и вышел из его кабинета, хлопнув дверью.

Удивительно, но настроение мое опять пришло в норму. Даже более того. Я чувствовал, что пришел сюда все-таки не совсем зря. Мечты сбываются, только не совсем так, как мы об этом мечтаем.

Я пошел по коридору обратно и постучался в комнату со стеклянной дверью. Высокий человек в сером открыл мне и пригласил за свой стол возле окна. На улице сияло солнце, мокрые голуби отряхивались на карнизе дома напротив. Прохожие закрывали зонтики, сворачивали плащи и прятали их в сумки. Человек в сером опять сидел и молча смотрел на меня, но теперь уже не испытующим, а спокойным взглядом.

– Послушайте, а зачем вообще нужно ваше министерство? – прервал я наше молчание.

– Это исправительное учреждение, – отвечал он, – вы ведь, кажется, узнали кое-кого из наших сотрудников? – и он с улыбкой посмотрел на мой распухший кулак. – Скажите, чем я могу вам отплатить за ваше посещение?

– Отплатить? Вы, мне отплатить? Ни на один вопрос, который я здесь задал, мне не дали ответа.

– Этого я не могу, извините. Вечные вопросы на то и вечные, чтобы на них всегда искали ответы, но никогда не находили. Но в моей власти сделать для вас что-нибудь практическое, ведь вы серьезно помогли нам.

– Я помог вам? Как же это?

– Повторяю, у нас исправительное учреждение, – и он опять посмотрел на мой все еще сжатый кулак.

Тут до меня стал доходить смысл его слов.

– Ну что же, раз так, то я не откажусь от вознаграждения, – сказал я. – Вы можете сделать так, чтобы я работал в университете на кафедре истории и получал за это столько же, сколько получаю сейчас риэлтором?

– Могу, но не стану этого делать. Это вам ничего хорошего не принесет, поверьте моему горькому опыту. Не вы первый, не вы последний, кто обращается ко мне с подобной просьбой.

– Это почему же ничего хорошего не принесет?

– Потому что ни ваши коллеги, ни ваша жена не поверят и не простят вам этого. Ну не платят за научную гуманитарную работу столько, понимаете? Ваша жена будет думать, что вы где-то воруете, или торгуете наркотиками. Ваши коллеги не простят вам новой машины и чистой рубашки.

– Так что же вы предлагаете тогда?

– Пожалуй, единственное, что имеет смысл вам предложить – это хороший дом на берегу озера в Новгороде. Есть у меня один такой на примете, он недавно выставлен на продажу, и стоит примерно столько же, сколько ваша московская квартира. Вы ведь сможете восстановиться доцентом на кафедре истории университета имени Ярослава Мудрого в Новгороде?

Рейтинг@Mail.ru