Максим Антонович
Стрижам

Таким образом, я знаю теперь стрижей вдоль и поперек, с головы до пяток и с пяток до головы, и могу смело, с полною надеждою на успех, приняться за дрессирование их. Начну, разумеется, с обер-стрижа. – Приди же, мой первенец, и примемся за учение, корень которого горек; но не бойся, я добру учу и буду употреблять приемы учения исключительно и единственно стрижиные.

Вы, обер-стриж, птица… виноват… человек болезненный и больной; зачем же вы лезете в драку, завязываете полемику, да не покойную, а непременно азартную, ожесточенную, ужели вы не знаете, что это губит ваше без того слабое здоровье, мешает вашему дальнейшему развитию и может сделать тщетными все мои усилия по части осуществления на вас теории «искусственного подбора»? Разве я не знаю, как на вас действуют подобные полемики! Я живо воображаю вас, точно вы передо мною стоите в тот самый момент, когда вам принесли книжку «Современника» и сказали вам, что в ней есть статья против вас, под названием «Стрижи». Вы саркастически улыбнулись и свысока развернули книгу. Все это представляется мне в воображении, как по-писанному. Если у вас были в это время гости, вы, прочтя статью, постарались, разумеется, скрепить себя; но нервная дрожь, некоторое подергивание губ, краска, пятнами выступившая на вашем лице, – все это ясно свидетельствовало о бесконечной злобе, клокотавшей в жаждущем похвал сердце вашем. Вы даже пробовали улыбнуться и выговорить: «совсем не остро»… Но как-то не вышло, как-то уж очень жалко выговорилось. По крайней мере, гости сконфузились и поторопились убраться… Помните ли, помните ли ту грустную минуту, когда вы, оставшись один, дали волю всему, что сдерживали в груди вашей? Помните ли, как вы разломали стул, разбили вдребезги чайную чашку, стоявшую на вашем столе, съели ваш ночной колпак, и в ярости колотя, что есть силы, обоими кулаками и лбом в стену, вы испустили ту «желтую жидкость» (sit venia verbo), о которой вы говорите со слов «Русского Слова», и поклялись с пеной у рта написать такую статью, такую ругательную статью, что стоял мир и будет стоять – а такой статьи еще не бывало до сих пор ни на земле, ни в литературе! И таким образом явилась ваша статья: «Господин Щедрин, или раскол в нигилистах».

Разумеется, вести полемику можно, отвечать на оскорбительные статьи даже должно, но, однакож, к чему, к чему доходить до такого бешенства, до такого нервного сотрясения, до такой пены у рта, до испускания «желтой жидкости»! До гофманских-то капель для чего доходить? Из вашей ругательной статьи видно, что вас злость берет и тянет выругаться в предупреждение разлития желчи. Статья ваша точно доктором вам прописана, по рецепту, и доктор-то ваш, видно, такая же «дуракова плешь»! Статья ваша пахнет аптекой, гофманскими каплями, уксусом и лавро-вишневой водой. Вот это-то и значит свои бока подставлять, это и есть верх неблагоразумия. Можно себе вообразить после этого, что станется с обер-стрижом, когда он будет читать настоящее мое послание к нему; я дрожу при мысли, что может случиться с моим созданием, моим первенцем! Мне искренно жаль его, я пишу настоящее послание не чернилами, а слезами; но что же делать? Корень учения горек, но зато плоды его будут сладки; лучше раз перетерпеть и потом навсегда освободиться от дурных, расстраивающих здоровье повадок.