Людмила Шторк – Шива
Мы нашли Мессию…

Полная версия

– Согласна, – спокойно ответила секретарь. – Когда придет ваш вызов из Израиля, мы сообщим вам в письме.

– А можно еще по телефону? Вдруг они не пришлют письмо? – взмолился парень.

– Можно. Но вряд ли почта рискнет задержать или не послать официальное письмо из посольства, – улыбнулась она.

Заполнив все необходимые документы, Реувен вышел в коридор. Он осторожно выглянул из-за прикрытой двери, постовой явно скучал, бродя от колонны к колонне. Парень выскользнул из двери, поймав момент, когда охранник отвернулся, и спрятался за елку, растущую у ворот. Он постоял за деревом, пытаясь выбрать момент. В это время из двери посольства вышел мужчина. Взглянув на Реувена, он чуть улыбнулся и кивнул в знак приветствия.

Выйдя за ворота, мужчина заговорил с солдатом, сделав так, что тот отвернулся от калитки. Сердце Реувена наполнилось благодарностью, и он быстро выскользнул за ворота. Сделав пару шагов по тротуару, он перешел на бег трусцой.

– И все-таки во всем мире мы остаемся своими! Даже незнакомцы! – восторженно прошептал парень.

Он позвонил Мише, и ребята договорились о встрече. Реувен рассказал о том, что сдал документы, и о новом правиле наличия родственников, а также о помощи израильской стороны.

– Если кто-то будет заполнять документы, нужно указать родственников или написать, что есть необходимость их найти. В Израиле есть организации, которые помогают с этим, – добавил он.

Теперь Реувен мог спокойно лететь домой и ожидать вызов. Он ощущал себя просто гигантом и победителем целой системы! Парень знал, что в семидесятых годах многие евреи из СССР выехали в Израиль, но власти испугались такого количества граждан, выезжающих из страны и «прикрыли» выезд. И все же, парень очень надеялся оказаться в числе тех немногих, кому даже в восьмидесятые удаётся покинуть Советский Союз.

Глава 7

В мире ничего нет разрушительнее, невыносимее,

как бездействие и ожидание

А.И. Герцен

Вернувшись домой, Реувен почти не мог работать. Он ничего не сказал родителям и едва не проговорился, когда мать спросила:

– Что-то ты мало мест посетил. Как будто ездил не на десять дней, а на два или три дня. Что же ты делал все оставшееся время?

Реувен сглотнул нервный ком в горле и изобразил беспечность.

– Мне хватило. Я не в восторге от Москвы. Везде слишком много людей и много суеты.

Но сам не мог не думать о вызове, о том, получится ли у него уехать? Сначала парень даже хотел уволиться с работы, но родители были против, потому что он не нашел заранее место, куда хотел бы уйти. Родители думали, что сын решил уволиться, чтобы погулять перед службой в армии. Об этом переживали все! Если бы Реувен учился в институте, то можно было не переживать, что мальчику в этом году исполнялось восемнадцать лет. Отец надеялся, что про сына в этом году не вспомнят, если он не будет «высовываться», а в случае перемены работы, его документы сразу уйдут в военкомат.

Родители не могли понять, зачем сыну увольняться с хорошей работы. Но в гостиной сын не ответил на их вопрос. Войдя в комнату, которую они с Давидом занимали, паренек выдохнул:

– Да в Израиль я уеду! Но как мне им сказать, чтобы они не помешали уехать?

– Ты же сам говорил, что от родителей все равно придется брать разрешение на выезд? – не понял Давид. – И как ты его получишь, если не скажешь, что уезжаешь?

– Я скажу в последний момент и уболтаю их дать разрешение. Просто если они заранее будут знать, тогда у них будет время передумать. А мне без этой бумаги никуда.

– Но самое главное – получить разрешение от правительства, ты же сам говорил. А они вряд ли отпустят тебя, – с сомнением протянул Давид. – Но даже если все отпустят, как ты там один?

– Я уже достаточно взрослый. Это ты, малявка, за папочку и мамочку держишься. А я учиться пойду и в общежитии жить буду. Там стипендию дают студентам. К тому же, мне сейчас в армию идти. А я в Советскую не хочу, лучше уж в израильскую! – твердо заявил Реувен.

К удивлению Реувена, вызов пришел довольно быстро. Получив письмо с обратным адресом посольства Израиля, Рут поразилась.

– Ицхак, смотри, нам из Посольства письмо пришло, – протянула она конверт мужу.

– Это не нам, а Реувену, – ответил Ицхак, внимательно осмотрев конверт. – Теперь я понимаю, что он делал в Москве, – вздохнул мужчина.

– Как он смог попасть в посольство?! – ахнула Рут Вениаминовна.

– Сейчас он придет с работы, узнаем, – развел руками Ицхак Абрамович.

В этот вечер в семье состоялся серьезный разговор. По обычаю семьи письмо вскрыл только сам Реувен, но ему пришлось показать содержимое родителям. Внимательно изучив все бумаги, Ицхак Абрамович удивленно поднял брови.

– Рут, оказывается, твой дядя Йоня живет в Израиле. Ты знала об этом? Почему нам не сообщили, когда они уезжали?

– Нет, мой дядя Йоня живет в Одессе, – поразилась Рут. – Он никуда не уезжал!

– Мам, посмотри, тут отчество другое, – обратил внимание Реувен, – и возраст тоже. Может быть, это твой двоюродный дед?

– Ах да! – воскликнула Рут Вениаминовна. – Я прихожусь внучатой племянницей деду Йоне, который раньше жил в Польше и исчез во время войны. Я даже не представляла, что он уехал в Израиль! Надо же! А мы все считали его погибшим во время войны! Барух а-Шем!³² Он выжил! Какое счастье! Пойду позвоню нашим! – женщина почти бегом направилась к телефону, на время забыв, по какому поводу нашелся ее двоюродный дед.

Только сообщив родственникам о находке, Рут Вениаминовна присоединилась к семье, обсуждающей возможность старшего сына на выезд. Женщина не верила, что это возможно. Тем более, что остальная семья не планировала уезжать. Все в семье знали мечту Реувена, но никто не относился к ней серьезно. И вот сейчас реализация его мечты приблизилась, но все же почти всем евреям было известно, что советское правительство почти перестало давать разрешения на выезд. Когда Рут Вениаминовна присоединилась к беседующим, отец пытался втолковать сыну ложность его решения.

– Реувен, пойми, ты сейчас «высветился» своим заявлением. Теперь ты будешь под постоянным наблюдением КГБ-шников. Наша семья и так постоянно «под колпаком» из-за моей работы в качестве раввина. Даже если бы ты уехал, то мог сразу попасть в армию в Израиле. А там это не простая служба, а постоянные военные действия.

– Пап, ты же знаешь, что мне все равно идти в армию, здесь или там… – нахмурился Реувен. – Но там я хотя бы буду сражаться за свою страну! А здесь с моей фамилией и рожей, меня «деды» забьют до смерти! Ты ведешь себя так, будто не знаешь степени их антисемитизма!

– Но ты совсем не думаешь о нас! – обиделась мать.

– Мам, я как раз думаю о вас! Если я уеду, то вы легко сможете уехать. Мне кажется, что своими страхами перед КГБ-шниками вы перекрыли все свои возможности действовать. Сейчас не тридцатые годы, и за то, что у нас есть родственники за границей, никто в концлагерь не отправит. Скорее наоборот – отпустят в нашу страну!

– Но наша родная страна СССР, где вы родились, откуда у тебя такие мысли? – со слезами на глазах пожала плечами Рут Вениаминовна. Она боялась отпускать своего мальчика, но не знала, как его остановить?

– Мам, эта страна никогда нашей не была и не будет. Мы всегда боялись назвать национальность, боялись нормальные имена детям давать… – Реувен даже покраснел от возбуждения, но мать перебила его.

– Мы вас назвали так, как принято в нашем народе…

– И огромное спасибо вам! Для меня важно, что не нужно будет менять имя, как многим приходилось, при въезде в Израиль. Но я хочу ходить с высоко поднятой головой и не ждать, что меня «исключат за неуспеваемость», когда я учусь на пятерки, только потому, что у меня фамилия или имя не то, – Реувен готов был привести еще много доводов, но отец вдруг пожал плечами и грустно, но решительно сказал:

– Сын, мы же не возражаем. Просто волнуемся за тебя. Что ж, попытка не пытка, попробуй собрать документы на выезд. Но не обижайся, мы пока не готовы уезжать. Я нужен здесь. Ты же знаешь, что я единственный раввин на всю округу.

Глаза Реувена заблестели. Он остановился и почти перестал дышать.

– Вы мне дадите разрешение на выезд?!

Паренек переводил взгляд с отца на мать и обратно. Софочка тихо сидела в сторонке и не совсем понимала тему разговора. Девочка считала себя достаточно большой, чтобы присутствовать при нем, но не понимала, из-за чего такой жаркий спор, и почему старший брат присел, будто собирается прыгнуть.

– Да, мы с мамой видели твой настрой и говорили об этом – ответил Ицхак Абрамович. – Мы хотели убедить тебя не торопиться, но, если ты настроен решительно, препятствовать не станем.

Софочке не зря показалось, что Реувен собирается прыгнуть. Он действительно подскочил как пружина и бросился сначала на шею матери, затем отцу.

– Спасибо! Спасибо! Я уверен, что если вы с мамой поддержите меня, значит Всевышний со мной, и я получу разрешение на выезд! Я уверен, что все евреи должны собраться в Израиле! Мы должны жить на Святой Земле! – вдруг он остановился и сообразил, что может своими утверждениями обидеть родителей и он поспешно добавил. – Конечно, кроме тех, кто собирает еврейские души³³ среди народов мира. Я вижу, что ваша роль находить и возвращать еврейские души к Хашему³⁴, но я другой. Мне необходимо жить в Земле!

– Хорошо, сын, если ты так веришь, мы поддержим тебя, – добавила Рут Вениаминовна, – но обещай нам, что, если тебе откажут, ты не будешь возмущаться и делать резких движений, чтобы не навредить всей нашей общине. Возможно Хашем скажет тебе подождать. Ты же веришь, как и мы, что Он говорит с нами постоянно через все события нашей жизни. Может быть Он просто скажет «Подожди»?

– Обещаю, мам, – вздохнул Реувен. – Если мне откажут после всех моих усилий, тогда я поверю, что Хашем хочет нас собрать в Святой Земле чуть позже.

– А что если ты ошибаешься, и Он вообще не хочет, чтобы мы ехали в Израиль? – Давид наконец нашел возможность вставить слово.

– Такого быть не может! Он четко сказал в пророках Свою волю! – горячо возразил Реувен. – Ты просто еще слишком мал! Когда будешь учить Тору³⁵, тогда поговорим.

– Но в Торе об этом не сказано, – поправил Ицхак Абрамович. – Почему ты смешиваешь Тору и Танах³⁶? Мне казалось, ты больше учил. Неужели ты просто просиживал уроки?

– Пап, я в общем сказал, – начал оправдываться Реувен. – Просто если Дава не учит Тору, то, конечно же не может учить Танах.

– Надеюсь, что твои познания Писаний простираются дальше, чем идея, что все евреи должны жить в Израиле, – вздохнул Ицхак Абрамович.

Несмотря на этот неприятный для Реувена момент, который показал, что он не очень серьезно относился к отцовским урокам Торы, парень все равно был счастлив. Еще одна ступень к заветной мечте была пройдена – родители дали согласие на его выезд. Парень знал, что на слово родителей можно было положиться так, как будто документ разрешения на выезд уже лежал у него в кармане. Родители очень серьезно относились к словам, всегда не торопились обещать, но если обещали, то делали все возможное, чтобы исполнить.

На следующий же день Реувен отпросился с утра с работы и пошел в ОВИР³⁷. Он хотел подойти к окну без очереди, обратившись к окружающим:

– Я только спросить. У меня никаких документов еще нет.

– Здесь всем спросить, – грубо ответила женщина рядом. – Я уже пятый раз стою в очереди, и каждый раз мне возвращают документы. Стой как все! Блатных никто не любит!

– Если бы я был блатным, то не стоял бы здесь вообще, – буркнул парень.

Дождавшись своей очереди в толпе, заполнившей вестибюль отдела, он предъявил вызов и попросил показать список документов, необходимых для выезда за границу. Девушка в окошке лениво указала на стекло, за которым висел список. Парень пожалел, что не попытался раньше протиснуться к этому стеклу, но понимал, что его вряд ли подпустили бы в общей толчее. Здесь он ощущал себя как в полном автобусе. Даже после того, как девушка в окошке ответила, Реувен с трудом не позволил себя оттеснить. Пришлось держаться за стойку и доказывать, что его очередь еще не прошла. Наконец, стоявший напротив списка мужчина ушел, и парень сразу занял его место, крепко держась за выступ стойки, не обращая внимания на то, что его толкали со всех сторон. Реувен внимательно переписал весь список, делая вид, что не слышат возмущений со всех сторон. Он не хотел лишний раз ходить в эту организацию. Отстояв очередь, парень пытался получить максимум информации.

– Возможно сотрудник, которому Вы будете сдавать документы, может потребовать еще что-то. Это только основной список, – также лениво бросила девушка за стойкой.

Радуясь, что относительно просто получил список, отстояв только два часа в очереди, Реувен вернулся на работу после обеда. В очереди он узнал много нового для себя. Люди обменивались своими «хождениями по мукам», рассказывали, что еще могут потребовать сверх того, что было написано, и парень пытался все запомнить. Как только он сел за свой рабочий стол, то записал все, что узнал, чтобы реже ходить в ОВИР. Теперь Реувен прекрасно знал, что будет еще не раз рассматривать этот холл, заполненный людьми.

Сдавали документы в другое окошко, и туда очередь была намного больше. Для того, чтобы попасть к окошку первыми и быстрее вернуться на работу, люди занимали очередь с четырех часов утра. Иногда составляли списки до открытия организации. Но нередко к моменту открытия дверей приходили очень скандальные люди и выбрасывали список, возмущаясь, что кто-то придет позже их и встанет впереди. Им было безразлично, что эти люди приходили сюда в четыре или в пять часов утра. Поэтому Реувен сделал себе пометку:

«Из очереди не уходить, запоминать тех, кто стоит впереди и позади» и еще:

«Сотрудники специально не дают весь список документов, чтобы людям надоело стоять и подавать, чтобы они бросили эту затею»

Далее был список документов, которые чаще всего требуют, но которых нет в основном списке. Поэтому парень сказал себе: «Время в очереди потрачено не зря».

Когда Реувен подготовил все документы по списку, он попросил родителей отпустить Давида с ним, чтобы стоять в очереди.

– А Давид тебе зачем? – не поняла мать.

– Мам, там если даже в туалет отошел, могут из очереди выкинуть. Скажут, что не стоял, не видели, не знают. А так мы сможем по очереди ходить, – объяснил парень.

– Хорошо, но только Давид должен уйти, когда откроют дверь. Он должен идти в школу, – ответила Рут Вениаминовна.

– Хорошо, мам – согласился парень – потом я уже сам. Надеюсь, мы будем в начале очереди.

Давид согласился помочь, но сразу позвонил Пете и сказал, что будет делать завтра с раннего утра.

– А можно с вами? – загорелся Петя. – Мне тоже интересно узнать, что нужно делать, чтобы в Израиль уехать.

– Ты что, тоже собираешься? – удивился Давид. – Ты же христианин, а христиане не евреи.

– Ну ты загнул, – рассмеялся Петя – христиане, это вера, а еврей – национальность. Я христианин, но у меня мама еврейка. Я не знаю, хочу или не хочу в Израиль. Просто интересно не спать с четырех утра, – добавил он. – К тому же Христос был евреем, и даже иудеем. Он пришел как Мессия сначала для Израиля, и только потом, когда евреи Его не приняли, Его ученики стали проповедовать не евреям.

– Но как человек может назвать себя евреем, если он не иудей? – озадачился Давид.

Он решил спросить у отца. До этого времени мальчик был уверен, что человек не может считаться евреем, если он исповедует другую религию. К тому же последние слова Пети сильно озадачили его. Как иудей? Отец говорил, что учитель христиан – это лжемессия, который обманул народы мира, и что ни один нормальный еврей не станет слушать тех, кто устраивал евреям Холокост, погромы и крестовые походы. Неужели еврей мог научить народы мира так жестоко убивать своих? От этой мысли у Давида мурашки побежали по спине. Он давно дружил с Петей, но мальчики не обсуждали религиозные взгляды друг друга. Но сейчас Давиду вдруг захотелось перестать общаться с тем, кто относит себя к жестоким убийцам евреев. И как Петя может после этого называть себя сразу и христианином, и евреем? Это как называть себя другом или даже родней убийцы твоей семьи. Давид не выдержал и просто бросил трубку телефона. Сейчас он совсем не хотел, чтобы Петя шел с ними занимать очередь в ОВИР.

Глава 8

Человек создан для действия.

Не действовать и не существовать

Для человека одно и то же

Ф. Вольтер

Петя не мог понять, почему Давид бросил трубку телефона. Он подумал, что что-то отвлекло друга и, так как они уже обо всем договорились, не стал перезванивать.

Еще до рассвета Петя встал и направился к ОВИРу. Он был уверен, что между ним и Давидом ничего не произошло, поэтому, подойдя к закрытой двери, мальчик в предрассветной темноте увидел Реувена и Давида, протянул руку.

– Привет! Вы какие по очереди?

– Четвертые – ответил Реувен, – сегодня хорошо попали.

Реувен с готовностью протянул руку навстречу, но Давид замялся. Рукопожатие со старшим братом друга спасло Петю от демонстративной недоброжелательности Давида. Пока Петя жал руку брату, Давид быстро соображал.

«Петька же никогда ничего плохого мне не делал… – мелькнула мысль, – да и христианином был всегда и никогда не пытался меня «перекрестить». Я же дружил с ним… А что изменилось сейчас?»

Изобразив, что несколько секунд назад просто уступил старшему брату, Давид хлопнул по плечу друга.

– Привет! Неужели не проспал? Не верю!

– Да я такое разве пропущу? – усмехнулся Петя. – Когда можно просто ничего не делать, стоять и трепаться.

– А о чем ты хотел поболтать? – напрягся Давид.

Он вечером поговорил с отцом, который очень рассердился, считая, что Петя несколько лет «втирался в доверие», а теперь начал свою «евангелизацию». Ицхак Абрамович сказал, что христиане всегда правдами или неправдами будут пытаться отвратить евреев от веры их отцов.

– Да, твой друг прав, – сказал отец – Христос, которого они называют богом… Какое кощунство и язычество, ставить кого-бы то ни было наравне с Ашемом, благословенно имя Его! С Творцом, имени которого мы не смеем произносить! Да, этот их учитель, которому они поклоняются, исповедовал иудаизм. Я исследовал некоторые христианские источники и читал, что многие полагают, что он сам не называл себя богом, только ученики его это сделали. Но все равно, даже как учитель иудаизма он зашел слишком далеко, объявив себя Машиахом³⁸, поэтому наши учителя его отвергли. Тогда его ученики пошли к народам мира. Может быть, этот Иисус и является неким Машиахом, лидером народов мира, который должен был привести их к поклонению Единому Творцу, но мозг язычников настолько испорчен, что они сделали его своим богом. Сын, будь осторожен! Если твой друг станет уговаривать тебя поклоняться этому лжемашиаху, стоит прекратить ваши отношения. Я давно переживаю за вашу дружбу. Но до сих пор он хотя бы не агитировал тебя.

Уходя спать, Давид пообещал отцу, что прекратит общение с Петей, если тот станет его «евангелизировать», и собирался сдержать свое обещание.

– Ну, хотя бы о том, как ты вчера на репетиции глючил, – рассмеялся Петя, не подозревая, какую волну вызвал вчера случайной фразой.

– Сам ты глючил, – облегченно рассмеялся Давид. На самом деле он совсем не хотел терять друга.

Сегодня ночью Давид долго не мог заснуть и понял, что очень сильно привязался к Пете. Он не представлял себе даже одного своего обычного дня без друга. Ведь ребята встречались не только в школе, но и на репетициях и концертах. Они нередко придумывали, как разнообразить свои выступления, выдумывая целые сценарии. Напрямую говорить о Боге они не решались, но оба, наученные в семьях, старались привнести в свои выступления что-то, что говорило бы о Едином Творце, что связывало бы их выступления с духовными и моральными ценностями. Три года назад, когда родители заметили, что у мальчиков неплохо получается играть на гитаре, Ицхак Абрамович пригласил их обоих в свой маленький кабинет, заполненный книгами.

– Дети, я хотел бы вам обоим что-то сказать, – обратился Ицхак Абрамович к мальчикам. – Я знаю, Петя, что тебя также воспитывают на Торе и Заповедях, поэтому я уверен, что твои родители не будут возражать против того, что я сейчас скажу. Я вижу, что у вас обоих есть способности к музыке. Но хочу сказать вам, что если человек нашел свой талант, и не ищет возможности прославить через него Творца, благословенно имя Его, то тогда он обкрадывает самого себя. Дело в том, что наши сильные стороны Всевышний дал нам для того, чтобы через них мы связывались с вечностью, с духовными мирами. Но если мы присваиваем талант себе и не ищем славы Всевышнего, тогда наши способности ограничиваются человеческими возможностями, а они совсем не велики! Но когда мы позволяем ВЕЧНОСТИ говорить через наши таланты, тогда они становятся безграничными, как сама вечность.

– Так что, мы можем не отрабатывать произведения, если поем или играем о вечности и о Боге? – поинтересовался Петя.

– Юноша, ты не мог бы осторожнее относиться к слову, которое ты так легко назвал? – Ицхак Абрамович выглядел так, будто испугался. – Не стоит так легко произносить слова,.. мы же не о Святых Писаниях говорим.

– А, ну ладно, – немного смутился Петя.

А раввин вернулся к теме разговора.

– Нет, молодой человек, вы меня совсем не верно поняли. Если человек своим талантом пытается провести ВЕЧНОСТЬ в материальный мир, то он будет так оттачивать свое мастерство, чтобы оно СМОГЛО провести эту бесконечность в наш грубый материальный мир. Поэтому трудиться нужно не меньше, а намного больше, понимая, что все, что вы имеете, подарено вам Всевышним и должно зазвучать достойно Его Имени, да будет Оно благословенно!

– Понятно, – улыбнулся Петя – папа тоже говорит, чтобы все что делаем, делали от души, как для Господа. Так же в Библии написано.

– В этом вопросе мы с твоим папой солидарны, – раввин попытался закрыть дальнейшие обсуждения, и мальчик не возражал.

Все время занятий ребята напоминали друг другу, что нужно все делать как можно лучше. Поэтому напоминание об ошибках на репетиции не могло оставить Давида равнодушным, это было дело принципа.

– Я не глючил! – Давид слегка ударил Петю по плечу. – Это ты ритм постоянно сбивал.

– Да глючи, глючил, – рассмеялся Петя, – ты почти на полтакта отставал!

– Это ты все время спешил, будто в туалет торопился, – отмахнулся Давид.

– Ладно, потом будете разбираться кто куда торопился – прервал их Реувен. – Лучше запомните тех, кто впереди нас, и кто позади. Это будет полезнее, чем ваши разборки.

Постояв некоторое время, Давид вздохнул:

– Надо было с собой гитары взять, сейчас бы не скучали.

– Ага, и люди из соседних домов нас бы кипятком поливали за то, что под окнами поем в пять утра, – усмехнулся Петя.

– Да они бы подумали, что им серенады поют, – отмахнулся Давид.

– Мартовские, вернее майские, – поддержал шутку Реувен. – Дава, какой ты у нас нетерпеливый! Тебе надо учиться ждать.

– Ага, а Петьке надо учиться догонять. Говорят же, что самое трудное ждать и догонять. Мне догонять не сложно.

– Ну да, а мне ждать – нормально, а догонять ужасно! – согласился Петя.

– Ладно, давай в «выбивалы», – предложил Реувен, – пока народу не много.

Ребята поджали одну ногу и стали толкать друг друга плечами, пытаясь заставить соперников встать на обе ноги. Несмотря на то, что Реувен был крепким и вполне сформировавшимся юношей, он скоро проиграл. Ребята еще немного потолкались вдвоем и наконец, немного неуклюжий тринадцатилетний подросток Петя остался один. Он передвигался быстро, скакал как мячик, принимая совершенно невозможные позы, не падал и не ставил вторую ногу на землю.

– Ты как всегда, нероняемый болванчик, – буркнул Давид.

– Сам ты болван….чик, – поддразнил Петя, и друзья начали игру сначала.

Когда у двери ОВИРа собралось больше людей, игры пришлось прекратить, и Давид стал заметно нервничать. Он не выносил долгого бездействия. Наконец, дверь организации открылась, и ребята впустили Реувена внутрь, а сами побежали домой за портфелями. Заканчивался учебный год, нужно было бежать в школу сдавать учебники.

Выйдя из школы, мальчики побежали к Давиду. Им было интересно знать, чем закончилось ожидание.

– Мам, тебе Рув говорил, что там? – поинтересовался Давид, забегая в дом.

– Что за манера коверкать имена? – как всегда в таком случае сдвинула брови мать. – Да, он забегал оставить пакет с документами, – ответила Рут Вениаминовна – ему сказали еще какие-то справки принести.

– Мам, просто так короче, – привычно отмахнулся Давид.

Реувену и Давиду пришлось еще четыре раза вставать до рассвета, отстаивать очередь. Те, кто рисковал уйти от окошка ни с чем, когда оно закрывалось в двенадцать дня, приходили позже. Но, наконец, в одно утро парень вернулся домой на минуту, чтобы сообщить радостную новость – у него приняли документы. Теперь нужно было только ждать.

Через месяц в дом Гринбергов позвонили и пригласили Реувена на беседу в одно из административных зданий. Мужчина в штатском с колючим, очень внимательным взглядом начал расспрашивать парня, почему он хочет уехать из страны.

– Я считаю, что должен жить на своей исторической родине, – коротко ответил Реувен.

Родители и старшие товарищи в группе, имеющие не малый опыт в допросах, научили его, что нужно отвечать коротко и ясно, чтобы не давать повода допрашивающему задать следующий наводящий вопрос. Реувен даже тренировался в группе сионистов отвечать при допросе. Каждый из его близких понимал, что допроса не избежать, если он подал заявку на выезд из страны.

– Но ты родился в СССР, – «особист»³⁹ напомнил очевидный факт.

– Я сказал «историческую» родину, – также коротко напомнил парень.

– А ты немногословен, – усмехнулся мужчина.

– Я всегда такой, – пожал плечами Реувен, сказав себе, что мог бы поспорить с этой фразой, если вспомнить встречи сионистов.

– Зачем тебе ехать в Израиль в твоем возрасте? Тебя же сразу в армию заберут. А там всегда война, опасно, – продолжал мужчина. – Может лучше здесь отслужить? У нас мирно, не стреляют, никого не убивают.

– Значит, буду воевать, если надо, – опять коротко сообщил Реувен.

– Если уедешь, будешь родителям письма писать? Или ты не очень-то рвешься с ними общаться? – продолжал КГБ-шник.

– Почему же, буду, – тихо ответил парень.

– А рассказывать о том, как живешь?

Реувен не понял, к чему клонит собеседник и занервничал, стараясь не показывать нервозности.

– Если они захотят узнать, – уклончиво ответил он.

– А мне напишешь? – особист изобразил «душку». – Я хотел бы узнать, как там люди живут.

– А разве вы не можете попросить командировку и сами посмотреть? – вопросом на вопрос ответил Реувен.

– Нет, не могу. Так что, напишешь?

– Вы же все равно читаете все письма, которые приходят из-за границы, зачем Вам еще одно письмо? – нашелся что ответить парень. Он совсем не хотел тратить свое время на письма незнакомому человеку.

– А если это будет условием для твоего разрешения? – продолжил мужчина. – Ну, писать мне одно письмо в месяц, например.

И тут Реувен понял, что имел ввиду КГБ-шник. Он хотел завербовать парня, чтобы тот шпионил для СССР на своей родине, которую парень еще не видел, но любил всем сердцем. От возмущения парень чуть не захлебнулся, но максимальным усилием воли подавил возглас возмущения, понимая, что отсюда может уйти не домой и потом в Израиль, а прямиком на тюремные нары.

– Я должен подумать, – едва выдавил из себя Реувен.

– Хорошо, подумай – добавил особист, – только не очень долго. Мне кажется, одно письмо в месяц на родину не такая большая плата за разрешение на выезд.

– Да, понимаю, – опустил голову парень, изображая задумчивость, пряча покрасневшее от злости и возмущения лицо.

Ему действительно нужно было подумать, как послать особиста за «апельсиновыми корочками» или «попудрить носик», не вызвав при этом его гнева и не попасть в тюрьму вместо Израиля.

– Я так думаю, мы не закончили наш разговор, поэтому не прощаемся, – КГБ-шник протянул листок бумаги с номером телефона, – позвони, когда надумаешь.

Реувен вышел из кабинета с покрасневшим лицом, в его груди клокотало. Парень был среднего роста и худощав, но сейчас ему казалось, что он огромен и выглядит как шар, раздувшийся от гнева.

Войдя в дом, Реувен с порога рявкнул:

– Эти, – он не находил слов, чтобы назвать тех, кто посмел предложить ему подобное, – пытаются завербовать меня, чтобы я «стучал» на Израиль, чтобы шпионил для них! Ненавижу!

– Реувен, сынок, тише! Вдруг нас прослушивают, – резко перешла на шёпот Рут Вениаминовна.

– Но мам, как они могли! – уже тише добавил парень. – Неужели меня не выпустят, если я откажусь? Неужели все, кто уехал, подписывались работать на СССР? Не верю! Там же много было настоящих патриотов, которые сейчас поднимают нашу страну.

– Сын, постарайся успокоиться. Может быть, придет решение, со временем, – попыталась успокоить его мать.

– Мам, у меня не так много времени. Я знаю, если я через несколько дней не позвоню или если позвоню и откажусь, мне откажут, – здоровый парень чуть не плакал.

– Сынок, ты же обещал не расстраиваться сильно, если откажут. Может еще не время, – напомнила Рут.

– Я не могу не расстраиваться, – простонал парень. – Я обещал не кричать у них в кабинетах, и я это выполнил.

Давид молча сидел и слушал разговор. Ему уже пора было идти на репетицию, но для мальчика так важно было знать, что происходит с братом, что он решил опоздать, если придется. Но Реувен больше ничего не говорил, и поэтому Давид схватил гитару и убежал на занятия.

Вечером всей семьей решили молиться об этом вопросе, Ицхак Абрамович посвятил вечерний урок помощи Реувену в его «хождении по мукам», прочитал два Псалма из книги Тегилим⁴⁰, веря, что Творец даст мудрости и нужных слов Реувену на следующем допросе.

Утром за завтраком Ицхак Абрамович сказал:

– Ночью мне пришла мысль, что эти люди всегда боятся света. Любое темное дело боится света. И мне кажется, единственная твоя защита – это свет. Ты не должен скрывать предложения этого человека и, мне кажется, стоит ему сказать о том, что ты не будешь делать из всего этого секрета. Ты же не подписывал договор о неразглашении?

– Нет, не подписывал – обрадовался Реувен. – Мне кажется, что Сам Ашем дал тебе ответ на наш вопрос!

– Я бы не рискнул так прямо об этом говорить, но все в мире приходит от Него, каждое мгновение наш мир обновляется Его творческой энергией⁴¹. Поэтому, конечно от Него!

Через день в доме опять зазвенел телефон. Парню не дали время подумать, его вызывали на допрос, который голос в трубке красиво назвал «беседой».